скачать книгу бесплатно
– Послушай меня, дочка. Как бы далеко от Палестины ты ни уехала, женщина всегда остается женщиной. Что здесь, что там. Где бы она ни жила, это не изменит ее насиб, ее судьбу.
– Но почему так?
– Ты еще слишком молоденькая, чтобы это понять, – сказала мама. – Но всегда помни, – она взяла Исру за подбородок, – что для женщины не существует ничего, кроме ее байт ва дар – дома и хозяйства. Брак и материнство – вот ее предназначение.
Исра кивнула, но все в ее душе противилось услышанному. Упершись руками в бедра, она сморгнула слезы. «Мама ошибается», – сказала она себе. Если ей не удалось обрести счастье с Якубом, это не значит, что Исру ждет та же участь. Она будет любить своего мужа так, как мама никогда не любила Якуба, будет стараться понять его и порадовать – и непременно заслужит его любовь.
Подняв глаза, Исра заметила, что руки у мамы дрожат. По ее щекам катились слезы.
– Мама, ты плачешь?
– Нет-нет. – Она отвернулась. – Лук очень жгучий.
Во второй раз Исра увидела жениха неделю спустя – на церемонии бракосочетания. Звали его Адам Раад. Они лишь на миг встретились глазами, когда мулла зачитывал Священный Коран, а потом еще раз, когда они друг за другом три раза произнесли слово «кубул», обозначающее согласие. Подписать брачный договор оказалось делом быстрым и простым – чего не скажешь о хлопотном свадебном торжестве, которое должно было состояться после того, как Исра получит иммиграционную визу. Исра слышала, как Якуб говорил, что это займет всего пару недель, ведь Адам – гражданин Америки.
Пока новоявленный муж курил в саду, Исра украдкой разглядывала его из окна кухни. Адам расхаживал взад-вперед по дорожке перед домом – на лице полуулыбка, глаза прищурены. Издалека казалось, что ему лет тридцать, может, чуть больше: черты лица уже начали суроветь. Над верхней губой – аккуратная щеточка черных усов. Исра представила себе, каково будет с ним целоваться, и почувствовала, как запылали щеки. Адам, подумала она. Адам и Исра. Как ласкает слух!
На Адаме была темно-синяя рубашка и песочного цвета штаны с подворотами на щиколотках. На ногах – ботинки из блестящей коричневой кожи в мелкую дырочку, с прочным, надежным черным каблуком. В них он легко ступал по грязи. В своем воображении Исра нарисовала Адама-мальчишку, босиком гоняющего футбольный мяч по улицам Бирзейта. Представить это было нетрудно. Он так шагал по неровной грунтовке, словно вырос на таких же кочках. В каком возрасте он уехал из Палестины? Ребенком? Подростком? Мужчиной?
– Может, пойдете посидите на балконе? – предложил Якуб Исре, когда Адам вернулся. Адам встретился с ней глазами и улыбнулся, обнажив потемневшие от налета зубы. Она отвела взгляд.
– Идите, идите, – сказал Якуб. – Вам надо получше узнать друг друга.
Исра, покраснев, повела Адама на балкон. Тот шел за ней, глядя себе под ноги, засунув руки в карманы. Исре стало интересно: неужели он волнуется? – но она тут же отбросила эту мысль. Он ведь мужчина. О чем ему волноваться?
Было прекрасное мартовское утро. В такую погоду хорошо собирать плоды. Исра как раз недавно подрезала ветви фигового дерева, которое росло у дома и вот-вот должно было зацвести. Рядом с ним стояли два кривеньких миндальных деревца, на которых цветы уже начали распускаться. Исра заметила, как Адам распахнул глаза: вид с балкона восхитил его. Балкон был увит виноградом, и он пробежал пальцами по грозди зеленых завязей, которые к лету набухнут и превратятся в ягоды. Глядя на лицо мужа, Исра задалась вопросом, видел ли он раньше, как растет виноград. Вероятно, только в детстве. Сколько всего ей хотелось у него спросить! Почему они уехали из Палестины? Когда? Как добирались до Америки? Она открыла рот, попыталась найти нужные слова – но не нашла.
На балконе стояли кованые качели. Адам сел на них и выжидающе воззрился на Исру. Она вдохнула поглубже – и устроилась рядом. С качелей открывался вид на кладбища, оба запущенные, и Исра, бросив на них взгляд, покраснела. Лишь бы Адам не подумал, что невеста нищая. Она ухватилась, как за соломинку, за слова, которые любил повторять Якуб: «Все равно, где ты живешь, если твой дом действительно твой. Если он не занят чужаками, если в нем не льется кровь».
Утро было тихое. Некоторое время они просто сидели, любуясь пейзажем. По спине Исры забегали мурашки. Она невольно вспомнила о джиннах, обитающих на погостах и развалинах. Она слышала бессчетное множество историй об этих сверхъестественных существах, которые якобы способны овладевать людьми. Многие соседки божились, что своими глазами видели нечистую силу, пошаливающую вблизи двух кладбищ. Исра поспешно пробормотала себе под нос молитву. «Не дурное ли это предзнаменование, – подумалось ей, – смотреть на кладбище, когда впервые сидишь с мужем?»
Рядом с ней Адам устремил отсутствующий взгляд вдаль. О чем он думает? Почему молчит? Может, ждет, что она заговорит первой? Да нет, конечно, это он должен начать разговор! Исра стала перебирать в уме беседы между мужчинами и женщинами, о которых читала в книгах. Сперва пара общих фраз, потом рассказы о себе, и вот чувство уже вспыхнуло. Именно так зарождается любовь. По крайней мере, именно так Синдбад-мореход влюбился в принцессу Шеру в «Тысяче и одной ночи». Только вот Шера почти всю сказку провела в обличье птицы. Исра решила не увлекаться.
Адам повернулся и посмотрел на нее. Исра сглотнула, теребя кончики хиджаба. Взгляд Адама зацепился за выбившиеся из-под ткани черные прядки. Он и волос-то ее еще не видел. Исра ждала, что Адам наконец что-нибудь скажет, но он только рассматривал ее. Его взгляд гулял туда-сюда, губы потихоньку разлепились. Что-то в этом взгляде пугало Исру. Напор. Что этот напор означает? В водянистых глазах мужа Исра видела всю череду отпущенных ей дней, уложенных, словно страницы в книге. Вот бы пролистать их и узнать, что ее ждет!
Исра отвела взгляд и снова посмотрела на кладбища. Может, он просто нервничает? А может, она ему не нравится. Вполне может статься. В конце концов, красавицей она никогда не слыла. Глаза – маленькие и темные, подбородок – острый. Мама не раз высмеивала ее нескладные черты: мол, нос длинный, лоб большой. Да, точно, на лоб Адам и смотрит. Исра натянула хиджаб пониже. Может, принести коробку конфет «Макинтош», которая хранится у мамы для особых случаев? Или заварить чай? Она хотела было предложить ему винограда, но вспомнила, что виноград еще не созрел.
Вновь повернувшись к Адаму, Исра заметила, что у него дрожат колени. Внезапно он придвинулся к ней и поцеловал в щеку.
Исра влепила ему пощечину.
Потрясенная, она ждала, что он примется извиняться: мол, нечаянно вышло, как-то само собой. Но Адам, вспыхнув, молча отвернулся и уставился на могилы.
С огромным трудом Исра заставила себя тоже посмотреть на кладбища. Может, среди надгробных камней есть что-то, чего она не видит, какая-то тайна, которая объяснит происходящее? Вспомнилось, как в «Тысяче и одной ночи» принцесса Шера хотела стать человеком, чтобы выйти замуж за Синдбада. Исра ее не понимала. Если можешь быть птицей, зачем становиться женщиной?
– Он пытался меня поцеловать, – сказала Исра маме, когда Адам и его родня ушли; шепотом, чтобы Якуб не услышал.
– Что значит – пытался тебя поцеловать?
– Он пытался меня поцеловать, а я дала ему пощечину! Мама, прости! Все так быстро произошло, я не успела даже подумать, что делаю! – руки у Исры дрожали, и она зажала их между бедрами.
– Вот и молодец, – сказала мама после долгой паузы. – Нечего ему к тебе лезть, пока свадьбу толком не сыграли. Еще не хватало, чтобы эта американская семейка взялась на каждом углу трубить, что мы вырастили шармуту. Мужчины – они такие, пойми. У них вечно женщина виновата. – Мама оттопырила мизинец: – Ни пальца ему не давай!
– Конечно. Ни за что!
– Важнее доброго имени ничего нет. Не позволяй ему тебя лапать!
– Не беспокойся, мама. Не позволю.
На следующий день Адам и Исра отправились на автобусе в Иерусалим, в учреждение, которое называлось Генеральным консульством США, – подавать заявление на иммиграционную визу. Исра переживала, что опять останется наедине с Адамом, но тут ничего нельзя было поделать. Якуб с ними поехать не мог, потому что с палестинской хавийей, выданной израильскими военными властями, просто так в Иерусалим не попадешь. У Исры тоже была хавийя, но, поскольку она теперь стала женой американского гражданина, ей легче было миновать блокпосты.
Именно из-за блокпостов Исра никогда не была в Иерусалиме, который, как и большинство палестинских городов, находился под контролем Израиля, а значит, в него нельзя было въехать без специального пропуска. Пропуск проверяли на сотнях блокпостов и застав, которые Израиль понастроил на палестинской земле, ограничив перемещение между городами и населенными пунктами, а иногда и внутри них. Одни блокпосты охраняли тяжеловооруженные израильские солдаты и танки, другие представляли собой ворота, которые попросту запирались, когда некому было нести вахту. Адам ругался всякий раз, когда они застревали на заставах, злился на дотошный досмотр и дорожные заторы. На каждом контрольно-пропускном пункте он заговаривал с израильскими солдатами по-английски и размахивал американским паспортом. Исра хоть и учила английский в школе, но понимала совсем немного и поражалась тому, как хорошо муж говорит на чужом языке.
Когда они наконец добрались до консульства, пришлось ждать в многочасовой очереди. Исра стояла позади Адама, опустив голову, и открывала рот только тогда, когда к ней обращались. Но Адам все больше молчал, и Исра опасалась, не сердится ли он на нее за ту пощечину на балконе. Она даже подумывала о том, чтобы извиниться, но в глубине души считала, что извиняться ей не за что. Хоть они и подписали исламский брачный договор, он не имел права целовать ее до свадебной церемонии. И все же слово «прости» вертелось у Исры на языке. Она заставила себя проглотить его.
В окошке им сказали, что виза будет готова уже через десять дней. «Теперь Якуб может устраивать свадьбу», – думала Исра, когда они после консульства пошли прогуляться по Иерусалиму. В лабиринте узких улочек Старого города Исру ждало невероятное множество впечатлений. Из открытых брезентовых мешков, выставленных перед магазином специй, пахло ромашкой, шалфеем, мятой и чечевицей, а из ближайшего духана веяло сладким ароматом свежевыпеченного кнафе. Перед лавкой мясника стояли клетки с цыплятами и кроликами, а в витринах бутиков лежали россыпи позолоченных украшений. На углах старики в куфиях торговали пестрыми платками. Женщины в черном с головы до ног спешили по улицам. На некоторых были вышитые хиджабы, обтягивающие штаны и круглые солнечные очки. На других вообще хиджаба не было – израильтянки, сообразила Исра. Их каблуки стучали по неровным тротуарам. Свистели мальчишки. Машины петляли по узеньким улочкам, сигналя и оставляя за собой шлейф выхлопных газов. Израильские солдаты патрулировали улицы, у каждого поперек стройного торса висела винтовка. Воздух был полон пыли и шума.
На обед Адам купил сэндвичи с фалафелем у торговца, расположившегося со своей тележкой у мечети Аль-Акса. Пока они ели, Исра благоговейно рассматривала позолоченный купол.
– Красиво, да? – спросил Адам с набитым ртом.
– Очень, – отозвалась Исра. – Никогда ее раньше не видела.
Адам уставился на нее:
– Правда, что ли?
Она кивнула.
– Но почему?
– Сюда сложно добираться.
– Я так давно здесь не был, что уже и забыл, каково это. Нас, наверное, на десятке застав остановили. Дурдом!
– А когда вы уехали из Палестины?
Адам ответил, не переставая жевать:
– Мы перебрались в Нью-Йорк в семьдесят шестом, мне тогда было шестнадцать. С тех пор родители пару раз сюда наведывались, но я с ними не ездил – должен же кто-то был оставаться в отцовском магазине.
– А ты когда-нибудь был в этой мечети?
– Конечно. Много, очень много раз. Я ведь хотел стать имамом, когда вырасту. Священником. Однажды летом я провел здесь целый Рамадан. Выучил наизусть весь Коран.
– Правда?
– Ага.
– Так вот чем ты занимаешься в Америке? Ты священник?
– Да нет…
– А что же ты тогда делаешь?
– Управляю магазином.
– Но почему ты не стал имамом? – расспрашивала Исра, окрыленная тем, что разговор складывается так хорошо.
– Я не мог стать имамом в Америке.
– Как так не мог?
– Нужно было помогать отцу в семейном бизнесе. Тут не до духовной карьеры.
– А-а, – пробормотала Исра. – Вот уж не думала…
– Чего не думала?
– Мне всегда казалось… – она запнулась, засомневавшись – может, лучше этого не говорить.
– Что?
– Ну, что ты свободен делать что хочешь.
Он удивленно взглянул на нее.
– Ты ведь мужчина.
Адам ничего не ответил, но глаз с Исры не сводил. Наконец сказал:
– Я и свободен. – И отвернулся.
Исра разглядывала Адама еще долго после того, как они доели сэндвичи. Она не могла забыть, как лицо мужа словно окаменело, когда он упомянул свою детскую мечту. Эта натужная улыбка… Она представила себе его в мечети во время Рамадана: вот он руководит вечерней молитвой, а вот читает Коран – громким, мелодичным голосом. В ее душе что-то дрогнуло, когда она вообразила, как Адам стоит за кассой, считает деньги и расставляет продукты на полках, хотя мечтал стать главным священником в мечети. И в этот миг, сидя рядом с ним, Исра впервые подумала, что, возможно, ей не так уж трудно будет его полюбить.
Последний вечер в Бирзейте Исра провела восседая на золотом стуле: губы накрашены темно-красной помадой, кожи не разглядеть под слоями белой фаты, волосы высоко зачесаны и опрысканы блеск-спреем. Казалось, комната вращается вокруг нее. Стены то росли все выше и выше, так что Исра становилась почти невидимкой, то опять оседали, словно норовя раздавить ее. Вокруг плясали женщины в пестрых нарядах. Дети толкались по углам, ели пахлаву и пили пепси. Музыка грохотала, как фейерверк. Все весело хлопали в такт ее колотящемуся сердцу. Исра кивала и улыбалась в ответ на поздравления, а сама боялась, что вот-вот расплачется. Ее мучил вопрос: понимают ли гости, что происходит на их глазах, осознают ли они, что всего через несколько часов она поднимется на борт самолета с мужчиной, которого едва знает, и улетит в совсем чужую страну?
Адам сидел рядом – в новом черном костюме и белой рубашке с пуговицами на воротнике. Он был единственным мужчиной в помещении. Остальные праздновали в другой комнате, подальше от пляшущих женщин. Даже младшие братья Адама, Омар и Али, которых Исра впервые увидела за пару минут до свадебной церемонии, сюда не допускались. Она не знала точно, сколько им лет – похоже, чуть за двадцать. Время от времени кто-нибудь из них просовывал голову в дверь – посмотреть, как танцуют женщины, – но его тут же выгоняли обратно. Исра огляделась в поисках своих братьев – они-то еще малы сидеть с мужчинами. Вон они, резвятся в дальнем углу. Увидит ли она их еще когда-нибудь?
Если мерить радость громкостью, то больше всех радовалась мать Адама. Фарида была женщина крупная, широкоплечая, и Исре казалось, что даже танцпол сжимается в ее присутствии. Фарида нарядилась в красно-черную тобу с рукавами, расшитыми восточными узорами, а внушительную талию украсила широким поясом из золотых монет. Свои маленькие глаза она подвела черным кайалом. Фарида лихо подпевала каждой песне, вращая в воздухе длинную белую трость. Чуть ли не каждую минуту она подносила руку ко рту и издавала зугрету – громкий, пронзительный звук. Ее единственная дочь, Сара, лет одиннадцати на вид, бросала на сцену лепестки роз. Вылитая мать, только юная и стройная: темные миндалевидные глаза, буйные черные кудри, пшенично-золотистая кожа. Исра живо представила себе ее через несколько лет: миниатюрная фигурка, тонущая в белом свадебном платье, сидящая, как сидит сейчас Исра. Ее передернуло.
Исра поискала глазами собственную мать. Притулившись в углу, она то сплетала, то расплетала пальцы. С самого начала торжества мама еще ни разу не вставала с места. «Почему она не танцует?» – задумалась Исра. Может быть, ей слишком грустно, чтобы танцевать? Или боится, что ее не так поймут? В детстве Исра не раз слыхала, как женщины осуждали мать невесты за то, что та слишком буйно веселится на свадьбе, слишком радуется, что наконец-то сбыла дочь с рук. Неужели мама втайне тоже рада от нее избавиться?
Адам ударил в барабан дарбуку. Вздрогнув, Исра оторвала взгляд от мамы. И увидела, как Фарида передала Адаму белую трость и потащила сына на танцпол. Он принялся отплясывать с тростью в одной руке и с дарбукой в другой. Музыка гремела так, что можно было оглохнуть. Женщины вокруг хлопали, с завистью поглядывая на Исру, как будто она завладела чем-то таким, что по праву принадлежало им. Она почти слышала их мысли: «За что дурнушке такое везение? Лучше бы моя дочка уехала в Америку!»
Пришло время жениху и невесте станцевать вместе. Танцевать Исра не очень-то умела. Хотя мама вечно ворчала, что на праздниках надо плясать, чтобы создать о себе хорошее впечатление, чтобы на нее обратили внимание матери женихов, Исра никогда ее не слушала. Она не могла так свободно двигаться, так выставлять себя напоказ – все ее естество противилось этому. Но Адам, похоже, никакой неловкости не ощущал. Он скакал на одной ноге, заведя одну руку за спину, а в другой сжимая трость, рассекающую воздух. На шее у него был палестинский флаг, на голове красная бархатная шапка-тарбуш – Исре подумалось, что Адам похож на султана.
– Двигай руками, – беззвучно шепнул он.
Она подняла обе руки выше талии, выгнула запястья. И заметила, что Фарида одобрительно закивала. Их окружила стайка женщин, поводящих руками в такт дарбуке. На них были красные узорчатые тобы, на бедрах звенели золотые монеты. Некоторые держали горящие круглые свечи. Другие продели все десять пальцев в дужки подсвечников – в воздухе мельтешили мерцающие руки. Одна женщина водрузила на себя целую корону из свечей – казалось, голова у нее в огне. Танцпол сверкал ярче любой люстры.
Музыка смолкла. Адам взял Исру за локоть и повел ее прочь с танцпола. Фарида последовала за ними с белой корзиной в руках. Исра надеялась, что сможет вернуться на свое место, но Адам остановился посреди сцены.
– Повернись к людям, – велел он.
Фарида открыла корзину и показала гостям: внутри были россыпи золотых украшений. По толпе пронеслись охи и ахи. Фарида принялась передавать Адаму по одному украшению, а он надевал их на Исру. Исра смотрела на его руки. Пальцы были длинные и толстые, она едва сдерживала себя, чтобы не отшатнуться. Скоро ее шея была увешана тяжелыми ожерельями, крупные монеты холодили кожу. Браслеты опутали ее запястья, как веревки, кольца унизали пальцы, серьги-монеты больно оттягивали мочки ушей. Отдав сыну двадцать седьмое украшение, Фарида подбросила пустую корзину в воздух и издала очередную зугрету. Толпа разразилась воплями ликования, а Исра стояла перед ними, вся в золоте, не в силах пошевелиться, как манекен в витрине.
Она не знала, что готовит ей судьба, и узнать было не в ее власти. При мысли об этом она содрогнулась от ужаса. «Но это не навсегда», – напомнила Исра себе. Наверняка в будущем она сможет лучше распоряжаться своей жизнью. Скоро она окажется в Америке, стране свободных людей, где ее, возможно, ждет любовь, о которой она всегда мечтала, где она сможет жить лучше, чем мать. Исра улыбнулась, окрыленная надеждой. И может быть, годы спустя, если Аллах дарует ей дочерей, они тоже смогут жить лучше, чем их мать.
Часть I
Дейа
Бруклин
Зима 2008 года
Дейа Раад стояла в своей комнате у окна, прижав ладони к стеклу. На дворе был декабрь, и все запорошило снегом: шеренги старых кирпичных домов, жухлые лужайки, голые платаны, растущие у тротуара, машины, припаркованные вдоль Семьдесят второй улицы. Да и в комнате яркого только и было что корешки книг да малиновый кафтан. Это платье, с богатой золотой отделкой на груди и рукавах, ее бабка, Фарида, сшила специально для случаев вроде сегодняшнего: в зале Дейю дожидался жених. Уже четвертый за этот год. Первый двух слов связать не мог по-английски. Второй недавно развелся. Третьему нужна была грин-карта. Восемнадцатилетняя Дейа еще училась в выпускном классе, но бабушка с дедушкой считали, что хватит уже откладывать то, чему ей предстоит посвятить жизнь: замужество, детей, семью.
Не притронувшись к кафтану, она вместо него натянула серый свитер и синие джинсы. Три младшие сестры пожелали ей удачи; бодро улыбнувшись, она вышла из комнаты и отправилась наверх. Когда ей делали предложение в первый раз, Дейа попросила бабушку, чтобы сестры тоже при этом присутствовали.
– Незачем мужчине видеть четырех сестер сразу, – возразила тогда Фарида. – Старшая должна выйти замуж первой.
– А если я не хочу выходить замуж? – спросила Дейа. – Почему вся моя жизнь должна вертеться вокруг мужчины?
Фарида даже не подняла глаз от чашки кофе.
– Потому что ты должна стать матерью и родить детей. Можешь ворчать сколько угодно, но что ты будешь делать в этой жизни, если не выйдешь замуж? Если у тебя не будет семьи?
– Мы не в Палестине, тета[1 - Бабушка]. Мы в Америке живем. Тут для женщин много возможностей.
– Чушь. – Фарида вгляделась в гущу на дне чашки. – Какая разница, где мы живем! Главное – хранить наши обычаи. Единственная твоя забота сейчас – это найти хорошего мужчину, кормильца для тебя и твоих будущих детей.
– Но есть ведь и другие пути, тета. И потом, мне не понадобится никакой кормилец, если ты разрешишь мне поступить в колледж. Тогда я смогу сама себя обеспечивать.
Тут Фарида уставилась на нее:
– Рехнулась? Нет, нет, ни в коем случае! – Она с отвращением потрясла головой. – Ни о каком колледже и речи быть не может! Да и кто захочет жениться на девушке, которая учится в колледже?
– А что в этом такого? Или мужчинам нужна дурочка, которой можно будет командовать?
Фарида тяжело вздохнула:
– Пойми, так устроена жизнь. Так было всегда. Спроси кого хочешь, тебе любой человек скажет. Самое важное для женщины – это замужество.
Всякий раз, прокручивая в голове этот разговор, Дейа представляла, что ее жизнь – это просто такая книга: есть сюжет, конфликт, напряжение постепенно нарастает, но в конце все счастливым образом разрешится, пусть пока хеппи-энда и не видно. Она часто так фантазировала. Гораздо легче было считать жизнь вымыслом, чем принять ее такой, какая она была, – лишенной свободы. В вымышленной истории перед Дейей открывалось бесчисленное количество возможностей. В вымышленной истории она решала сама за себя.
Дейа долго стояла и, колеблясь, смотрела в темноту лестничного пролета, пока наконец не поднялась – очень медленно – на первый этаж, где жили бабушка с дедушкой. На кухне она заварила в кувшине ибрике мятный чай. Разлив его по пяти стеклянным чашкам, поставила их на серебряный поднос. Еще в коридоре Дейа услышала из залы голос Фариды, провозглашающей по-арабски:
