Папа

скачать книгу бесплатно

– Юр! – Андрей рассмеялся так звонко, что привлек внимание какого-то мужика с накачанным торсом. – Что за мысли?!

Он взъерошил мне волосы, потом посмотрел очень пристально и предложил поехать в парикмахерскую.

В салоне красоты какой-то парень педиковатой внешности постриг меня и сделал прическу, похожую на те, что носили мой отец и Руслан. Мне понравилось. Я и правда как-то сразу преобразился.

– А можно мне твой гель для волос брать? – несмело спросил я у Андрея.

– Можно, – усмехнулся он.

Вторым другом Андрея оказался его школьный приятель Влад, высокий спортивный блондин и тоже очень крутой мужик. Он появился у нас, и сразу мы с ним залипли на футболе в X-box. И он уделал меня, как сопляка, пять раз подряд. То есть друг моего отца обыграл меня в приставку! Я негодовал и тренировался потом всю неделю до следующего прихода Влада.

– Он прям за живое тебя задел, – смеялся Андрей.

Да что он понимал! Он вообще не любил X-box. А с Владом с тех пор у нас началось жесткое противостояние. Мы рубились почти насмерть, а Андрей только поглядывал на нас как-то подозрительно, исподтишка. Мне показалось, что он ревнует меня к Владу, ведь мы однозначно сдружились с ним, да так, что потом отцу пришлось пойти на уступки и приглашать Влада с нами на вылазки в лес на великах, на реку на пикники. В общем, мне показалось, что Андрей как-то не был особенно в восторге от того, что с Владом мне было проще, чем с ним. Ну так оно и понятно: Влад же был профи в игрушках! Мы даже онлайн с ним по ночам иногда рубились, но Андрею я об этом не говорил. А когда я предложил Владу прийти на один из моих матчей, Андрей и вовсе закатил глаза. Но все же они пришли, оба. И потом еще несколько раз я звал Влада. Он же теперь вроде как стал и моим другом тоже. К тому же пацанам из команды не лишним было постонать от зависти. К ним-то и отцы не каждый раз приходили, а ко мне – еще и такой приятель.

В общем, все как-то шло более-менее нормально, а потом я уехал в летний спортивный лагерь. Каждый год туда ездил, километров триста от нашего города. Мама, ясное дело, никогда не приезжала меня проведать, да я и не скучал особенно. Андрей же, когда привез меня на машине – и вот это отдельный разговор, потому что мне не пришлось вместе со всеми трястись в душном автобусе и нюхать чьи-нибудь потные носки, – так вот, когда привез меня, Андрей сразу попросил дать ему недельку уладить свои дела. То есть, подумал я, он что же, собирался ко мне еще и приезжать?

– Конечно, – ответил он на мой вопрос. – Тебе же что-то нужно будет. Ты звони, если что. В любое время. Я привезу потом всё, дней через восемь.

– Так тут же роуминг, – неуверенно замялся я. – Дорого же звонить…

– Да не парься. – Он похлопал меня по плечу. – Не скучай, Юр!

И что было неожиданней всего в этой ситуации, так это то, что спустя дней пять я начал жутко скучать по Андрею. Вот прямо изо всех сил скучать и чувствовать себя одиноким. Так скучать, что несколько раз позвонил ему, чтобы поболтать ни о чем. И он болтал. И даже не торопил меня, потому что звонок сожрет кучу денег.

Приехал Андрей через десять дней, такой посвежевший, отдохнувший, расслабленный. Его ровный загар выдавал, что он точно не дома на диване валялся. Девки из другого отряда, как увидели Андрея, сразу застыли, раскрыв рты. И это так приятно щекотало мое самолюбие, притаившееся где-то между ребрами. Кстати, моя класснуха Полина Николаевна тоже с первого взгляда запала на Андрея и всегда искала какой-нибудь повод, чтобы его в школу затащить. То ей стул надо починить, то что-то на машине привезти для класса, то поговорить о моей успеваемости. Успевал-то я нормально, но Андрей никогда ей не отказывал, и это меня жутко выбешивало. Ведь Полина Николаевна в свои тридцать лет была не замужем, и что-то мне подсказывало, что она очень хотела влезть в нашу тесную мужскую компанию.

С того лета Андрей стал брать меня на волейбол. Они собирались с мужиками и играли в арендованном зале. Было круто. Андрей брал меня в свою команду и относился как ко взрослому. Когда кто-нибудь пытался подавать на меня вполсилы, ругался, чтобы меня принимали как равного. Все соглашались и долбили потом что было мочи. А мне нравилось, даже когда руки отбивал. И мне нравилось наблюдать за Андреем: он так круто играл, как будто был настоящим профи. Как-то, помню, он отбил мяч, ловко подпрыгнув у сетки, на той стороне отразили удар на меня, а я застыл, словно завороженный движениями Андрея, и мяч влетел мне прямо в лицо.

– Что такое, Юр? – Андрей посмотрел на меня и развел руками, не понимая моего бездействия. Но тут же увидел, как я схватился за нос, и подбежал. – Ты в порядке?

– Угу, – мычал я, сжимая зубы от боли. У меня чуть слезы из глаз не брызнули.

– Все нормально? – участливо спросил Паша, который отбил мяч и выбил мне половину мозгов.

– Ты как? – Андрей тряс меня за руку. – Больно? Юр!

– Нет, – процедил я.

– Посмотри на меня. – Он поднял мое лицо и заглядывал в глаза, потом обхватил ладонью шею, коснулся щеки.

– Да нормально все! – взбрыкнул я, вырвался и быстро пошел в раздевалку.

Но не от боли я готов был разрыдаться, а от того, с какой заботой Андрей на меня смотрел. Он правда испугался. Помню, как-то на поле меня вырубил один псих, я потерял сознание, так мамы мало того что даже не было на игре, она только уже потом дома меня встретила дежурным послерабочим «Как дела? Не болит?» – как будто ей совсем не было до меня дела. А этот, отец мой, конечно же, сразу следом в раздевалку и давай опять талдычить свое: «Как ты? В порядке? Точно?» – и обнимать меня, по плечу хлопать. Ну и конечно, блин, я раскис!

Вечером того же дня мы сидели в моей комнате. Вообще-то Андрей заглянул просто пожелать спокойной ночи, но я так расчувствовался, что никак его не отпускал.

– Расскажи о себе, пап, – сказал я, – расскажи о своем прошлом, о том, кем ты был.

Никогда раньше до этого момента не называл его папой, а тут само как-то вырвалось, бесконтрольно. И я бы даже не обратил внимания, но Андрей, по-моему, после этого «пап» ничего больше не слышал. Он замер и впился сначала в меня глазами, потом перевел взгляд куда-то на стену. Клянусь, у него чуть слезы не выступили, и на секунду мне показалось, что вот сейчас, в благодарность за это случайно оброненное «пап», он может рассказать мне абсолютно все. Все, о чем мы так долго молчали.

– Что ты хочешь узнать? – с трудом выговаривая слова, ответил Андрей.

Было странно видеть его таким – счастливым и в то же время каким-то испуганным.

– Почему ты ушел от нас? Почему бросил маму? – вполголоса спросил я.

Андрей вздохнул. Этот разговор, которого мы успешно избегали, был для него трудным. Не думаю, что он хотел об этом говорить, но деваться ему было некуда. Я ждал ответа.

– Мы были молодыми, – тяжело вздохнул он. – Глупыми, бестолковыми, наделали много ошибок, ни о чем не думали…

– И я ошибка, значит? – передернул я, прервав его череду ничего не значащих отмазок.

– Нет, Юр, – моментально вцепился он своими словами в мои. – Ты не ошибка. Не думай даже так. Ты единственное, может, в моей жизни, что не было ошибкой.

– Почему же ты тогда бросил меня? Ни разу не появился? Ни открыток, ни поздравлений! Почему тогда ни копейки не давал? – Обвинения вылетали из меня очередью, как пули из автомата, курок которого заклинило. – Мы с мамой кое-как жили, а у тебя-то все в поряде. Чего ж ты не помогал нам? Скажешь, не мог, да? Ну!

Андрей закрыл глаза ладонью, запрокинул голову к потолку. Казалось, я раскрыл сейчас какую-то страшную тайну, которая вот-вот превратила бы его из принца назад в лягушку, и ему жуть как этого не хотелось. Много я понимал тогда! И представить же не мог, что тайна эта меня самого размажет по кровати, как девчонку, обмотает соплями вокруг горла.

– Я всегда давал вам деньги, Юр. – Он посмотрел на меня и тяжело сглотнул, как будто ему не очень-то приятно было говорить об этом, как будто даже стыдно. – Я не оправдываюсь, просто так было. Кате… Маме твоей давал. Я не знал, что? ты любишь, не мог сам просто купить подарок, поэтому давал ей. И она говорила, что покупала подарки. Я оплачивал твою футбольную школу, Юр. – Андрей чуть не плакал, да и я сам уже был на грани, только бы не разреветься. – Все сборы, поездки в лагеря. Мама не говорила тебе… А я больше ничего и не мог сделать… Хотел бы, но не мог…

– Мог бы, если бы правда хотел, – уже шмыгал носом я.

«Мог бы, если бы правда хотел», – повторил я про себя. Ведь мог же. Что за отмазки у него? Что он оправдывается, как ребенок? Какие-то глупости! Что же мама подарок не могла от него принять, а потом просто от себя подарить? Что же покупала мне вечно какую-то ерунду дешевую? Куда ж девала деньги, если он в самом деле их давал? И что же так ненавидела тогда его – и она, и тетя Настя? Я хныкал в подушку и никак не мог остановиться, чтобы выпалить еще порцию застрявших в горле вопросов.

– Почему же мама тебя так ненавидела? – Я посмотрел на Андрея.

Он молчал.

– Ты что, был наркоманом тогда? – Первое, что пришло мне в голову.

– Нет, – возразил он как-то очень правдоподобно.

– А что тогда? Бухал?

– Юр…

Это незаконченное обращение тоже значило «нет», и тоже в него верилось как-то просто.

– Ты бил ее? – продолжал гадать я. – Ходил по бабам, да? – И это, последнее, показалось мне самым близким к правде. – Ну точно! – Я вытер слезы и сел на кровати. – Гулял, изменял ей, вот мама и не выдержала…

– Все не так просто, как может казаться…

Ну конечно! Вот и крыть ему нечем. Значит, я угадал.

– Бабник! – бросил я ему, снова уткнулся в подушку и отвернулся к стене. – Уйди. Не хочу тебя видеть.

Мне все стало тогда понятно. И про Андрея, и про маму, и почему она его выставила, и почему тетя Настя его терпеть не могла. И ведь не надо быть сильно умным, чтобы понять. Достаточно было просто посмотреть на Андрея – бабская мечта как она есть: красивый, модный, при деньгах. Как же я, наверное, ему малину испортил своим появлением! Ну и ничего, пусть помучается! Еще скажу, что и нечего даже начинать к нам домой баб своих водить, думал я. Я представил, что у него наверняка не одна была и не две. Меня прямо такая злость переполняла, что я, лежа на кровати, бил ногой стену.

После того вечера мы не разговаривали с Андреем два дня. Я ненавидел его и даже сказал, что больше никогда в жизни его отцом не назову, пусть даже не мечтает.

– И больше об этом не говорим, – заявил я жестко на третий день за завтраком.

– О чем? – в общем-то справедливо не понял Андрей.

– О том, как ты изменял маме.

Он кивнул едва заметно и опустил глаза.

Так мы навсегда закрыли тему того, почему и как он нас бросил. Для меня тогда половина мира рухнула, потому что я узнал, что папа не был таким уж конченым подонком и не оставлял нас без денег, что не было никаких «бесплатных мест» в спортивных лагерях, как врала мама, что мама вообще мне много о чем врала. Но и то, что Андрей сильно обижал маму, гуляя, отодвинуло его с линии моего доверия, к которой он успешно приближался последние пару лет. Мама сама себя никогда, как мне казалось, не любила, у нее была целая куча комплексов, и теперь я понял почему. Наверное, она жутко обрадовалась, когда Андрей женился на ней, а потом горько разочаровалась в его любви. Все же он был сволочью. Все же я мог понять маму, мог как-то теперь оправдать ее нежелание говорить об отце. Ничего святого не было в нем. Конечно, он изменился, но меньшим козлом это его не делало.

Где-то через пару месяцев произошел еще случай, который раскрыл Андрея как странного и на редкость непредсказуемого человека, ценившего свои принципы больше всего на свете. Впрочем, тут еще наша класснуха никак с него не слезала. Так что я думал, может, и она ему что-то напела. В общем, все из-за Олега Канарейкина. И ведь фамилия же – ну специально не придумаешь для такого чмошника, как он! Канарейкин, блин – почти Сергей Пенкин! Короче, все дело в том, что Олеженька наш был педиком. И таким прям противным. Гадким, манерным, изнеженным типом. И вроде как, может, всем нормальным пацанам было бы пофигу, кто там ему нравился, если бы он не выпячивался, и не говорил так, и рукой так не махал на всех. Фу! И сказать, что мы его поддевали или дразнили уже почти год, тоже было бы неправильно. Мы его просто безбожно унижали. Да потому что, черт, нам было по пятнадцать лет, мы трындели о телках целыми днями, мечтали полапать грудь, а у этого уже, видите ли, ориентация там какая-то сменилась! Ты сначала с девками-то попробуй, честное слово, а потом уже свой непредсказуемый выбор выставляй на всеобщее обозрение!

– Эй! Кенар! То есть пидор! – Я бросил в него скомканный листок после урока русского. – Чего так сидишь? Жопа не болит?

Весь класс закатился от смеха.

– Да пошел ты! – обиженно чирикнул Олег.

– Молчи уж, педик! – подхватили парни.

И вот он же идиот конченый! Правда! Потому что опять пустился что-то кому-то объяснять. Начал со своего любимого: «Вы необразованное быдло, раз не понимаете, откуда берется ориентация…» Пришлось его заткнуть.

– Мы тебе покажем после уроков, откуда она берется! – рассмеялся ему в лицо Костян.

Мы все смело и с радостью подхватили порыв и в тот раз явно переборщили. Довели Канарейкина до слез. Буквально, так что он стоял перед нами на коленях и рыдал, умоляя оставить его в покое. Нет, всякое бывало: мы гнобили Олега словесно, бросали в него пробки от бутылок и смятые жестяные банки, даже в землю лицом толкали, но в тот раз переборщили – разбили ему нос. Не то чтобы прям специально, но был бы он мужиком, смог бы сопротивляться и дать отпор. А он… Ну, в общем, все понятно. Он же пацифист, то есть пидорас, то есть… невелика разница. Но черт с ним, с этим недоделанным. Мы переборщили, и Олег настучал обо всем учителю. Не своим предкам, конечно, потому что он же не мог сказать маме и папе, что он долбаный педик, а нашей всепонимающей класснухе Полине Николаевне. И началось… Долгая и неинтересная лекция со всеми нами вместе и с каждым отдельно – вот это уж совсем был вынос мозга. Сидела передо мной минут двадцать и говорила, что все люди равны, имеют одинаковые права и могут быть какими захотят. Да могут, конечно! Да и пусть! Я-то при этом имею право немного постебать их, этих, так сказать, людей? Самое неприятное во всем этом было то, что Полина Николаевна твердо решила обсудить мой поступок с отцом, то есть вызвать в школу Андрея. Однако в нем я был как-то уверен. Нет, я, конечно, знал, что он устроит мне лекцию и поворчит о моем поведении, но так чтобы сильно осуждать – нет. Он был мужиком до самых костей, и все его друзья тоже, то есть им точно до педиков дела не было, да и симпатии их вряд ли легли бы на сторону Канарейкина.

Андрей просидел наедине с Полиной Николаевной больше получаса. Я ждал в школьном коридоре и уже не знал, чем себя занять. Пытался даже подслушивать, но говорили они так спокойно, что ничего через дверь я не выудил. Я готовился к серьезному короткому разговору, какие Андрей был большой мастер выстраивать. Он вообще не любил много говорить, но, когда вышел из класса, его немногословность достигла высшей точки.

– Ну, что тебе сказали? – спросил я, приняв максимально виноватый вид.

– Пойдем, – так строго и холодно ответил он, что у меня чуть ноги не онемели.

– Что такое? – продолжал я, как будто совершенно не знал, о чем вообще шла речь.

– Дома поговорим, – отрезал Андрей.

Я возобновил попытки что-либо разузнать в машине.

– Да он, этот Олег Канарейкин, – начал я, – просто педик… Ну, Андрей, мы и не хотели ничего… Просто…

– Дома поговорим, – прервал он, как страховочный трос перерезал.

В общем, таким я его еще никогда не видел. Даже в первый раз, когда он пришел забрать меня и чуть не задушил тетю Настю. Тогда, после школы, было даже хуже, потому что Андрей сохранял какое-то странное спокойствие, и при этом его злость выходила еще более страшной.

– Жди в комнате, – скомандовал он и долго говорил с кем-то по телефону.

Так долго, что я даже подумал, он сейчас забудет о том, что надо читать мне лекцию.

– Поехали, – все тем же строгим, холодным тоном проговорил он и кивнул на дверь, когда освободился.

Ничего он не забыл.

– Слушай, – я решил быстренько оправдаться, – мы не хотели так. Я раскаиваюсь, в общем, больше так не буду…

– Поехали, – почти по слогам повторил он, не желая слушать мои извинения.

– Куда мы едем? – осторожно попытался уточнить я.

– Куда надо.

Больше я ничего не спрашивал. Андрей ничего не объяснял, и мне казалось, он просто отвезет меня куда-нибудь в лес и бросит там в растопленную печь. Однако вопреки всем разгулявшимся фантазиям мы приехали в ресторан, где нас ждал друг отца Руслан. Они поздоровались как обычно, и я даже подумал, что эта встреча была запланирована давно и мои выходки уже позабыты. Я даже подумал, что как-то совершенно некстати пришелся этот разговор с Полиной Николаевной, но после недолгого молчания Андрей вдруг выдал без вступлений:

– У нас новый тренд. Юра травит своего одноклассника-гея. Разбил ему лицо.

Я был в шоке. Зачем при Руслане-то? И какое ему вообще было дело до моих школьных стычек? Хотел тут же возразить, но Андрей заткнул меня одним взглядом.

– Мой сын гомофоб, – констатировал он.

– Никакой не гомофоб, – возразил я, потому что это слово и то, как оно прозвучало от Андрея, мне не понравилось.

Прозвучало даже не как оскорбление – как приговор. Как будто неизлечимый диагноз вроде «умственно отсталый» или «человек, которого необходимо изолировать». Причем в этом не было ни капли жалости, как если кому-то сообщают, что у его ребенка рак в последней стадии или синдром Дауна. Просто – как выстрел – гомофоб.

– Так почему тогда вы избили того парня? – решил уточнить Андрей после моего возражения.

– Да ну блин… – стал мяться я. – Ну он просто так себя вел…

– Как? – Андрей начинал выходить из себя. – Что он сделал?

– Ничего…

– Тогда какого черта вы его избили? Не первый раз! Отвечай. Мне сказали, твой ответ был – «Потому что он педик». Так ты сказал Полине Николаевне?

Ну вот, точно, это она ему напела какую-то фигню, подумал я.

– Ну да.

– Что «ну да»?

– Ну, он педик… – Я отвечал неуверенно, чувствуя крайнее неудобство из-за присутствия Руслана, которому, казалось, тоже не особо нравился весь этот разговор.

– Он тебе сказал или ты сам догадался? – Андрей гнул свою линию.

– Ну блин… – мямлил я. – Видно же их…

– Да ты у нас эксперт. – Андрей сжал зубы. – И что, если тебе видно, нужно бить и унижать? Это делает тебя мужчиной?

– Ну а что, он, что ли, мужчина… Они же даже сдачи дать не могут, такие нежные…