Лэйла-стероид

– Ага, – воскликнул Молохов, соскальзывая с табуретки. – Подтверждается моя сказка.

– Не пойму я, чему ты радуешься, – Сергей устало взглянул на суетящегося Диму глазами столетнего деда. – Тут, батенька, впору плакать. Судя по всему, налетел ты на весьма серьезных людей, которые лично мне внушают не менее серьезное беспокойство. Они во что-то играют, и ты будешь сидеть здесь, у меня, пока я не пойму, во что, – тоном, не допускающим возражений, добавил он.

Боков налил в чашку чай и одним глотком осушил ее.

– Ты что затеял? – подозрительно спросил Молохов, глядя, как Сергей натягивает куртку.

– У меня, приятель, еще и работа имеется к твоему сведению, – ворчливо сказал Боков, заматывая шею мохнатым шарфом. – До завтра ты – мой гость. Делай что хочешь, за исключением одного. Не высовывайся из дому. Если кто вдруг позвонит в дверь, не открывай, попытаются взломать позвонишь вот по этому телефону, – Сергей быстро черкнул карандашом по вырванному из блокнота листку. – Когда вернусь, придется нам вырабатывать стратегию поведения. Майор и Эскулап наверняка уже знают, что ты у меня сидишь.

– Сергей, – тихо сказал Молохов. – У меня не было другого выхода. Я бы не впутывал тебя, но…

Боков похлопал его по плечу. Благодаря недюжинной силе, хлопки его несколько напоминали удары.

– Знаешь, старик, – сказал он, – мне не нравится, когда убивают людей. Странно, но меня это так злит, что я просто буду сам не свой, если хотя бы не попытаюсь засадить за решетку убийцу… Или убийц.

Боков подошел к двери и уже щелкнул замком, но вдруг обернулся и бросил стоявшему посреди комнаты Молохову:

– И кстати говоря, не знаю почему, но Эскулап твой мне нравится еще меньше, чем Скал.

7

Каждый раз, готовясь подарить кому-нибудь подарок, сталкиваешься с проблемой выбора. Если подарить, то что, за сколько и так далее. Причем, больше всего мучений возникает именно тогда, когда подарок предназначен для любимого человека. Вот так и получается, что радость для одного, нередко превращается в проблемы для другого.

"Вечерний звон" 14 февраля 20… года.

– Маргарита, на сцену! Ты меня с ума сведешь!

– Уже бегу!

Марго воровато оглянулась по сторонам и быстро перекрестилась. В Бога она не верила, но от привычки креститься перед выходом на сцену не отказывалась. В последнюю секунду перед тем, как окунуться в привычную атмосферу классической музыки, молодая балерина Маргарита Славина старалась думать только о хорошем. Позади раздалось шуршание. Марго резко обернулась и увидела на полу серебристый цветочный пакет, сердито выметаемый уборщицей.

“Руди пропал и некому больше принести мне цветы перед выступлением”.

Она попыталась отогнать эту мысль, думая о тех многочисленных букетах, которые лягут к ее ногам сегодня, после очередной, но как всегда уникальной премьеры.

“И может быть… нет, наверняка, среди них будут огромные длинные розы, я ведь их так”

– Ненавижу, – тихо сказала она. – Я не могу их видеть.

Оркестр начал хорошо знакомую по бесчисленным репетициям мелодию, означавшую, что уже пора.

“Нет еще, на четвертый такт.”

– Он знает, какой сегодня важный для меня день. Он, меня любит, – прошептала Марго, шагнув вперед. – Он придет.

* * *

From

«Capella»

to

Nemesis…

«Маленькую белую фею можно снова приручить.»

* * *

– Боков, хочешь хороший совет?

– Нет, – ответил Сергей, сосредоточенно изучая ленивую осеннюю муху, ползающую по телефонному аппарату.

Голос в трубке расхохотался. Это был тот же самый голос, который много лет назад объяснял Сереге преимущества длинного и шершавого языка.

– И все-таки слушай. Мы здесь этим делом уже не занимаемся. Имя Кожухова помнит только его семья, так что, ты ему сват или брат?

– Раз он меня интересует, то я ему и то и другое. Так что, поделишься своей великой мудростью или пойдем по домам?

На другом конце провода поворчали.

– Ладно, банный лист, ты ведь не отстанешь. Даю наводку… Кстати, Боков, ты там по защищенной линии разговариваешь?

– Нет, тут 23 параллельных телефона и сейчас их раздают случайным прохожим. Не пори ерунды.

– Ну так вот. Отравитель какое-то время жил с Маргаритой Славиной, это…

– Я знаю кто это, – отрезал Сергей. – Ближе к делу.

– А это все, – весело сказали вдали. – Я уже сказал, все закрыто, все забыто. Забудь и ты. Ах, извини. Ты же в советах не нуждаешься.

– Добавь деталей, скупердяй.

– Окей. У них все было достаточно серьезно, так что сам понимаешь, этот адрес до того, как дело закрыли был изучен до последней нитки. Музыкант из постели Славиной испарился и больше в поле зрения не наблюдался. Раньше он посещал каждый ее спектакль, носил огромные букеты, а после…

– Все ясно, спасибо за помощь, – Сергей понял, что больше ему ничего не узнать и повесил трубку.

Боков несколько раз выдвинул и задвинул верхний ящик своего рабочего стола. В последний раз он проделывал эту бессмысленную операцию только в состоянии нервного потрясения после смерти своего отца полгода назад.

Через минуту он вышел в сеть и зашел на сайт Большого театра.

– Так… “премьера… юбилейный спектакль Маргариты Славиной… Сегодня… “

– Сила любви – великая вещь, но профессионал тем и отличается от простого человека, что не поддается импульсам, – задумчиво пробормотал Боков, откладывая в сторону афишу и сталкивая со стола газеты. – Он не будет так рисковать… Или… Да нет, чушь. Глупые сентименты.

Сергей запер кабинет и направился к выходу из управления. Спускаясь по широкой и длинной лестнице, он считал ступеньки.

“Три, четыре… все подтверждается, хотя бы в отдельных эпизодах… семь, восемь… Эскулап и Скалин – реальные люди, как и перестрелка у клиники… одиннадцать, двенадцать… ФСБ замяло дело… все шито-крыто… Пока…”

Боков открыл тяжелую дверь и вдохнул уже порядком заледеневший воздух.

– И все же, – проговорил он, опустив свой острый нос в шарф, – может быть стоило…

Впервые в жизни Сергей оказался на распутье и никак не мог выбрать дорогу, по которой идти.

Так ничего и не решив, он пошел по улице, время от времени наталкиваясь на прохожих и убеждая самого себя в правильности поведения.

– Он профессионал… он никогда не завалится на такой глупости… человек, натянувший нос ФСБ… нет, не поеду и говорить с ней не стану… пора домой, голова уже так и так не соображает. Надо спать.

Он махнул рукой и остановил такси. Усевшись рядом с непрерывно жующим парнем, Боков еще раз отрицательно мотнул головой в ответ на собственные рассуждения.

– Куда едем, – спросил парень, включая счетчик и перекидывая жвачку за левую щеку.

Сергей надул щеки и огорченно выпустил воздух.

– К Большому театру, приятель.

* * *

Рудольф Майер появился к концу второго акта. Сегодня утром ему вдруг показалось, что настала пора сделать Нечто. Пусть даже это будет очередной букет роз для любимой. Само слово очередной, казалось бы, должно слегка подпортить впечатление и неизбежно, превратить Нечто в самый заурядный подарок, но, учитывая то положение, в котором оказался Майер по вине глупого Кожухова, не умевшего как следует шпионить, букет роз опять таки трансформировывался из подарка в Нечто. Впрочем, чтобы окончательно успокоить совесть, Рудольф купил ОЧЕНЬ большой букет.

Он с трудом пронес его мимо восхищенно улыбнувшейся билетерши и вошел в заказанную ложу. Майер нарочно долго усаживался, старательно укладывая на пустующие рядом сидения сотню роз с необычайно длинными стеблями. Он снял бумагу, стараясь не слишком сильно шуршать, прикоснулся пальцами к колючке, затаившейся среди листьев и только тогда осмелился посмотреть на сцену.

Время прекратило свой бег.

Маленькая белая фея, далекая и недосягаемая, кружащаяся по волнам танца. Майер закрыл глаза, тихо напевая про себя мелодию и стараясь вспомнить каждую секунду проведенного с Маргаритой времени. Он вспоминал ее губы, гибкое и шелковистое тело, согревающее теплом обледенелую душу убийцы, светлые волнистые волосы, способные осушить даже невидимые слезы, порожденные совестью, оживающей иногда несмотря на все старания.

Когда Рудольф открыл глаза, букет, лежащий рядом показался ему жалким и чахлым.

– Я подарю его, пусть хоть небо обрушится, – вполголоса пропел Майер, стараясь в точности повторить финальную тему. – Ведь ты не поверила всему, что обо мне рассказали. Я знаю…

Идя сюда, он даже не потрудился изменить внешность. Он остался Руди Майером. Так требовали его личные правила игры. Да и персональный дьявол сегодня прислал по сети очередное письмо, где успокоил относительно слежки и всего прочего. Однако правила уже Большой игры требовали исчезнуть и Немезис обязательно это сделает.

Попозже.

Через несколько минут зал взорвется аплодисментами, награждая фею танца тем, что ей больше всего по вкусу, как и положено во всякой хорошей сказке. Восторгом и преклонением. А потом прекрасный принц (в главной роли Р. Майер, самый плохой принц, какого только можно себе представить), как всегда, подойдет к двери гримерки, немного постоит, пока все остальные обожатели не заметят его тяжелую ношу. Тогда они почтительно расступятся, отравленные ароматом настоящей любви или просто испуганные появлением сумасшедшего с безумно дорогим букетом.

А может быть, все будет и наоборот. Реальность треснула и стала сползать куда-то в грязную вонючую тину чужого сознания.

Немезис потянулся к цветам. Рука скользнула в глубину. Зеленые стебли расступились, пропуская ярко сверкнувшую в темноте серебристую керамику. Щелкнул предохранитель. С легким жужжанием поднялась трубка прицела.

Фея танца плавно взмахнула руками и опустилась на доски сцены, слушая финальный аккорд, перебиваемый громким стуком сердца.

Агент “Капеллы” отогнул приклад и заглянул в прицел.

Маргарита осторожно подняла глаза и с тоской посмотрела на ложу, в которой обычно всегда в этот финальный момент могла увидеть…

– Боже мой, – с ужасом выдохнула она.

Мерцающий крест перечеркнул лицо. Дирижер резко опустил руки. Оркестр смолк. Наступила секундная пауза между затихающей музыкой и громом множества ладоней, ударяющихся друг о друга.

Глаза Немезиса встретились с глазами Маргариты, внезапно прозревшей как раз в тот момент, когда почти беззвучно хлопнул выстрел.

– Макс, – прошептала она, автоматически проделывая финальное па и чувствуя, как с легким хлопком что-то ударилось в грудь. Тут же перехватило дыхание и все исчезло.

– Браво, Марго, – прошептал убийца, – жаль, что феи не бессмертны.

Бесчувственное тело Маргариты плавно и красиво опустилось и замерло. Зал взорвался аплодисментами, приветствуя рождение новой звезды балета.

* * *

Когда человеку надоедает мыслить, самое лучшее, что он может сделать это поспать. Молохов устал от головоломок, которые обрушились на него без предупреждения, как это всегда с ними бывает в том случае, если автор хитроумных задач не вы, а кто-то, вам совершенно чужой. Каждый реагирует на стресс как может, что до Димы, то он вышел в прихожую, проверил, заперта ли дверь и рухнул на диван, стараясь устроиться на подушке поудобнее до того, как сон полностью выключит сознание.

Это ему не удалось.

Не успев как следует улечься, он провалился в совершенно черный мир без сновидений. Без пространства и времени. Лучшее место для уставшего. Молохов наслаждался блаженством покоя несколько часов. Уже стемнело за окном. Огромный рыжий кот, которого Боков почему-то назвал Туфель лениво и беззвучно спрыгнул со шкафа. Наступало его время. Время, когда можно было безнаказанно подпрыгнуть и повиснуть на ручке холодильника, потянуть ее вниз и проникнуть в ледяной рай.

Крадучись пробираясь по коридору, Туфель воровато покосился на вздрогнувшую входную дверь и на всякий случай уселся, проводя лапой по усам. Подозрительный шум прекратился. Туфель фыркнул и не колеблясь более ушел на кухню.

Дрожащие красные цифры электронных часов, заключенных в поцарапанный зеленый корпус, на секунду замерли и превратились в две двойки и два нуля. Одновременно с негромким пищанием маленького динамика оглушительно затрезвонил допотопный телефон, стоявший на полу возле дивана. Молохова подбросило вверх. Он сослепу пошарил в воздухе на уровне глаз, но потом вспомнил, где находится и опустил руку вниз.

– Слушаю.

– Ты что там дрыхнешь? – послышался голос Бокова, нервный и напряженный до отказа.

– А что, долго ждал?

– Вообще-то нет, но голос у тебя как у заядлого алкоголика. Такой бывает только у посетителей нарколога или у только что проснувшихся.

– Потрясен твоими способностями в области дедукции, – промямлил Молохов, поудобнее усаживаясь. – Чего звонишь?

– Я сегодня приеду или совсем поздно, или не приеду вовсе. Так что разговор наш откладывается на завтра.

– Подожди, но может хоть выскажешь свое отношение, чтоб мне времени не терять…

– Старик, это не телефонный разговор. Считай, что ты не один, это все, что я могу тебе сказать.

Дима поднял глаза к небу, чтобы прошептать нечто вроде благодарственной молитвы.

– А что там у тебя случилось? – спросил он, протирая левый глаз.

– Маргариту Славину убили, – нехотя произнес Сергей и что-то невнятно добавил в сторону. – Это ты все и так узнал бы завтра из газет. Большего пока не скажу. А вообще, я сегодня крупно облажался, надо было слушать интуицию.

– Славина? – Дима прислушался к гудкам отбоя и помахал трубкой в воздухе. – Где-то я слышал это имя…

– Это, балерина, – произнес Эскулап, появляясь из темноты. – Подававшая большие надежды, надо сказать. Кроме того, одноклассница моего сына. Я видел несколько ее выступлений. Вся беда в том, – продолжал старик, вынимая трубку из окоченевших пальцев Молохова и аккуратно опуская ее на рычаг, – что связалась она не с тем, с кем надо.

Он двумя пальцами вытянул из нагрудного кармана пиджака знаменитый мундштук. Появившаяся вслед за ним сигарета вскоре уже дымила, испуская приятный аромат дорогого табака.

– Все беды у современных девушек, да и вообще у людей, – наставительно сказал Эскулап, – сводятся, в сущности, к тому же самому.

Старик благодушно сцепил руки на животе. Струйка дыма поднималась вверх, немного затуманивая прищуренные глаза. Молохов постепенно оттаял и одновременно вдруг ощутил, как хаос спутанных мыслей, приведенный в порядок снов, медленно выстраивается в нечто четкое и логичное. Горло стиснуло.

– И что теперь? – откашлявшись спросил Дима. – Расстрел на месте или повесишь, как Генку?

Эскулап приподнял узкие плечи, скривив рот в неопределенной гримасе.

– Как догадался? – равнодушно произнес старик, усаживаясь на подоконник и стряхивая пепел в цветочный горшок. – Насчет Генки?

Молохов вяло усмехнулся. Сев прямо, он глазами поискал вокруг что-нибудь тяжелое. Самым тяжелым предметом в зоне досягаемости была диванная подушка. Оставалось только тянуть время в надежде на…

“Хоть что-нибудь, черт возьми!”

– Как догадался говоришь? Очень просто. Из разговора с тобой ежу стало бы понятно, что ты старый НКВДешник, КГБшник или что там еще.

– Ну и?

– Ну и вот. Приемы у тебя, папаша, классические. Вернее, у вас с майором. Один следователь играет роль маньяка и злодея, чередуя свои угрозы и брызганье слюной с другими сеансами, во время которых арестованный попадает в руки другого офицера – доброго и ласкового, который не запугивает, а наоборот уговаривает, выражая сожаление и сочувствие и одновременно те же бумажечки с признанием вины на подпись сует.

Словно математик, решивший сложную задачу, Дима рассмеялся с облегчением и почти дружелюбно взглянул на молча дымящего Эскулапа.

– Впрочем, дед, был я к тебе, кажется, несправедлив. Методику ты все же улучшил. Ты не сочувствие выражал, а помощи моей попросил. Браво! Из тебя вышел бы отличный психолог. Так я повторяю вопрос, что со мной будет?

– А ничего, – сказал Эскулап. – Ты свое дело сделал, так что все в порядке. Кстати, я и так хороший психолог, помимо всего прочего.

Молохов покачал головой.

– Может расскажешь, все как есть, старик, – попросил он. – До того осточертели все эти тайны и недомолвки. Давай я сам начну, чтоб тебе легче было. Ты ведь рассчитал, что я пойду к Сереге, верно?

– Это, твое слабое место, – кивнул Эскулап.

– Кто? Сергей?

– Да нет. Вы, я имею в виду молодежь, все стремитесь взять под свой контроль. И это неплохо, но вот с терпением дела обстоят хуже.

– При чем тут терпение?

– А при том, что устанавливать контроль над ситуацией нужно постепенно. Так, чтобы противник и не подозревал, что его власть над обстоятельствами уплывает из рук капля за каплей. А ты стал действовать так же, как и все. Решил начать собственную партию открыто. Пошел к Бокову, прекрасно зная, ну или хотя бы догадываясь, что за тобой установлена слежка.

Облизнув губы, Молохов быстренько извлек из стройного ряда мыслей нужную.

– Лузгин! Вот в чем дело.

– Теперь моя очередь сказать “браво”, – невозмутимо произнес старик. – Этот политик ищет козырь для своей предвыборной кампании. Вот это уже ЕГО слабое место. Благодаря этой слабости, когда придет время, мы и познакомим его с “Капеллой”, – Эскулап сжал кулаки и столкнул их друг с другом, – лоб в лоб.

– А зачем же ты ко мне в доверие втирался? – с искренним любопытством спросил Молохов. – Ведь и так все шло как надо.

– Для того, чтобы я мог спокойно отправить тебя к Бокову и таким образом наладить связь с Лузгиным, – Эскулап глубоко затянулся. – Повесив твоего дружка, мы приперли тебя к стенке, и ты вместо того, чтобы поднять лапки к верху, начал выкаблучиваться.

– Ну так и что? Ведь я и так сыграл тебе на руку.

– Верно. Но не совсем. Лучше было бы пойти к Сереге, когда прикажут.

– Ущемленное самолюбие зудит?

– Причем тут это, – поморщился Эскулап. – Зачем ты думаешь я перед тобой вчера распинался, приводил аналогии с игрой, для описания сложившейся ситуации?

– И почему же? – подыграл ему Молохов.

Старик сделал вид, что не заметил насмешки.

– Распинался я потому, что хотел вбить в твою тупую голову очень простой вывод: ты в этой игре ничего не смыслишь, поэтому делать нужно то, что говорит человек, съевший на этом деле собаку.

– Но ведь я вроде все сделал как надо.

– Пойти к Бокову шаг был правильный, – кивнул старик. – Но несвоевременный. Ты начал атаку тогда, когда удар еще не был подготовлен.

– Но теперь то все, – весело сказал Дима. – Я твердо решил послать вас с майором к едрене фене.

– Пожалуйста, – Эскулап просто излучал благодушие, – попей минералочки и остынь. – старик кивнул стоявшую у кровати закупоренную бутылку. – Нарзан хорошо от нервов помогает.

Дима взял в руки пластиковую бутыль и прищурившись посмотрел на старика.

– И что ты туда намешал? – тихо спросил он. – Какого яда я удостоился?

– Болван, – вздохнул Эскулап. После этого он отобрал нарзан у Молохова, отвинтил пробку и сделал большой глоток. – Я тебе уже говорил, ты свою роль отыграл, поэтому свободен, как птица. А яд на такого дебила как ты просто жаль переводить.

Дима поморщился и в свою очередь отпил из бутылки.

– Значит, я свободен? – произнес он, вытирая губы. – Ну а если я расскажу обо всех ваших планах Сереге?

– Пожалуйста. Он теперь от этого дела не отступится в любом случае. Боков же энтузиаст и вкупе с этим – идеалист, а значит, чтобы наказать такого мегазлодея, как “Капелла”, пойдет до конца.

– Еще один вопрос и я признаю тебя величайшим интриганом всех времен, – Молохов сглотнул, ощутив в желудке взбунтовавшуюся кислоту. – Зачем было связываться с Боковым через меня? Почему было не прийти прямо к нему или к самому Лузгину?

Эскулап засмеялся.

– Видно, что ты не знаешь Лузгина. Подозрительнее человечка еще не видела большая политика со времен Сталина. Подходить к нему требовалось ой как аккуратно. Этим и займется твой Сергей. А Боков человек упрямый и как знать, мог просто послать меня подальше со всей этой историей. И на то, чтобы переубедить его потребовалось бы гораздо больше времени, чем затратил ты.

И тут впервые Молохов увидел, как сквозь напускное равнодушие и старческую вялость проскользнула злоба и неукротимая энергия расчетливого и бессердечного человека.

– Осторожнее, дед, – все еще пытаясь сохранить присутствие духа проговорил Дима. – Еще немного и с тебя спадет маска.

Эскулап вдруг подался вперед.

– А зачем мне перед тобой притворяться? – прошипел он, уже не стараясь скрыть своих змеиных повадок. – Ты уже не важен и не нужен.

Молохов похолодел. Появившаяся изжога внезапно выросла до неописуемо острого жжения.

Взгляд журналиста упал на бутылку нарзана.

– Ты же… ты же… пил из нее, – прохрипел Дима с широко расширенными глазами.

Старик сделал плавное движение рукой, словно фокусник, показывающий чудеса иллюзии и на его ладони оказалась красно-зеленая капсула.

– Нейтрализатор, – сказал Эскулап. – Достаточно принять за час до… и можно пить отраву. Определенного вида, конечно, и в небольшой концентрации, но вполне смертельной для того, у кого нет такой вот пилюльки.

Сильнейший спазм стиснул желудок, сжигая волю в мучительном огне. Но все же, пользуясь силой, проявляющейся в том, кто очень хочет жить, Молохов сумел дотянуться до телефона.

Эскулап спокойно взял валяющуюся на полу бутылку.

– Нужно было делать, что говорю, – глядя на корчащегося у ног Молохова сказал он. – Убили балерину, а это значит, что “Капелла” уже прослышала о твоей поспешности и пошла в атаку.

– “Скорая”, – заплетающимся языком произнес Дима, уже не слыша даже собственных слов. – Помогите… я…

Молчащая трубка упала на выдернутый из розетки телефонный провод.

Эскулап вылил нарзан в унитаз и спустил воду.

– Опять она хочет навязать нам свои правила. – сумрачно бормотал он, тщательно моя руки под краном, не обращая внимания на затихающий хрип журналиста. – Но ничего, мы теперь тоже подсуетимся. А такой неудобный и своенравный балласт как ты, журналист, помешает нам двигаться достаточно быстро.

После этого он подошел к телефону, стоявшему на кухне.

– Это “Вечерний звон”? Да. Я звоню по поручению Молохова Дмитрия. Да, да. Он больше не будет у вас работать… Не знаю.

Слушая возмущенные и растерянные вопли Мамы, Эскулап покосился на неловко вывернутую ногу, видневшуюся на пороге комнаты в другом конце коридора.

– Он получил более заманчивое предложение, – сказал старик. – О, нет, не в государственной газете, берите выше, – он повесил трубку и добавил. – Или ниже. Все зависит от степени греховности.

8

Его лицо преобразилось до такой степени, что всем тут же стало ясно – перед нами совершенно другая личность. Он заговорил другим голосом, совершенно не похожим на свой привычный всем нам баритон и попросил закурить, хотя всегда чувствовал отвращение даже к запаху сигаретного дыма.

– Изгоним дьявола, – сказал священник, начиная обряд экзорцизма, на котором мне повезло поприсутствовать.

"Вечерний звон" 31 октября 20… года.

Человек, который вполне мог стать главным героем сенсационного материала под названием “Убийца балерины”, сидел в полумраке довольно уютного кафе и, что называется, искал истину в вине. Вернее, в бренди. Вообще-то бренди он не любил, но заказывал официанту уже четвертую порцию.

– Мне нужно сбрендить, – хмуро пробормотал он и тоненько засмеялся, что объяснялось уже выпитыми тремя стограммульками, а кроме того, из ранее выбранных в меню трех салатов лишь один был слегка уколот вилкой. Но, если честно, Руди Майер и на трезвую голову не смог бы ответить, зачем заказал всю эту жратву.

Заказал и все.

Он проглотил очередную дозу антидепрессанта крепостью в сорок градусов и закинул в рот еще одну вилку салата, вроде бы из крабов. Тут ему стало почти хорошо.

“Что бы там ни говорили, а убивать людей – дерьмовое занятие. Хотя и не такое уж сложное”.

Он щелкнул пальцами, требуя пятую порцию. Мир окрасился в розовые краски, растворив мысли в приятном отуплении.

Висящие под потолком муляжные рыбины, озаряемые тусклым светом горящих вполнакала ламп, оставляли на полу причудливые тени. В этот час в кафе «Аква» посетителей было немного. Молодой парень в пиджаке с синим отливом что-то шептал на ухо улыбающейся куколке в облегающем свитере, хмурый мужик, время от времени бросающий нетерпеливый взгляд на часы и постукивающий по полу носком ботинка, да пьяный в стельку киллер, вот и все.

Майер переводил мутный взгляд с одного посетителя на другого, наслаждаясь буйством цветовой гаммы в хмельных глазах.

Вдруг что-то темное выросло перед ним, смешав радугу в грязное пятно. В нормальном состоянии Майер вздрогнул бы, поскольку неожиданно оказалось, что за его столиком кто-то сидит. Хотя, в нормальном состоянии он заметил бы, как этот кто-то пришел и уселся.