скачать книгу бесплатно
– Павел Сергеевич…
– Да, этот известный человек должен быть благодарен мне за то, что помог ему обрести чистую память о бывшей супруге.
– Но не думаю, что он так думает.
– Это его проблемы.
– Его? – усмехнулся Евгений.
– Да, его, – утвердительно ответил Воинов.
Евгений решил немного осадить оппонента и зайти с другой стороны. Он знал, что у Екатерины Баумистровой не было детей, но задал еще один провоцирующий вопрос.
– Ты убил не только бывшую жену олигарха, но и лишил матери их общего ребенка…
– Я понял, о чем вы. Но вы блефуете, на ее молочном и нежном теле я не обнаружил следов девятимесячного надругательства.
– Давай по существу, – Евгений поспешил перевести диалог в форму допроса.
– Хорошо. Я встретил ее у входа в парк. Выждал паузу, мне было необходимо удостовериться, что она одна. Когда выяснил, что она действительно одна, я подкараулил ее. Набросился сзади, повалил на землю и усыпил ее раствором эфира. Правда, пожалел, что использовал эфир. Он рассеял ароматный запах ее тела. Больше таких женщин я не встречал… я даже сожалел потом, что удушил ее руками.
– Зачем удушил, она же была без сознания?
– Нет, она проснулась, я растерялся и ничего не придумал, кроме, – как и в первом случае, – убить ее. Все, как сейчас помню, произошло спонтанно и по инерции.
– Ты ее изнасиловал?
– Да! – без колебаний ответил Воинов.
– В презервативе?
– Да!
– Куда его выкинул?
– Как и в первый раз, я донес его до дома.
– Шел, как с флагом?
– Можно сказать и так, он у меня болтался на члене, я забыл его снять, как и в первый раз.
Мария отвлеклась от своих записей и с укором посмотрела на Евгения. Но, заметив, что до ее мнения никому нет дела, молча уткнулась в свой блокнот.
– Куда его спрятал, когда пришел домой?
– Спустил в унитаз.
– Мне кажется странным, что ты пришел с повинной, взял пакет с личными вещами, но не взял орудия убийства и другие улики, с помощью чего совершены три акта насилия? Ты понял, о чем я? – Евгений натянул ухмылку. Злую ухмылку, когда человека гнетут сомнения насчет заранее заготовленного ответа. Он следовал еще одному негласному своду правил следователя: никогда не верить ни подозреваемым, ни обвиняемым, ни свидетелям. Вера в правосудие – вещь легко заразная и неблагодарная.
– Также мне непонятно, откуда у тебя взялся презерватив? Ты всегда их носишь с собой?
– Не всегда, но второе убийство было запланировано.
– Хорошо, тогда, согласно твоим объяснениям, первое убийство произошло стихийно. Откуда у тебя в первом эпизоде в кармане оказались средства контрацепции? Поясни? Может, жертва их дала, в целях предохранения?
– Я не помню, как они попали мне в карман, когда я насиловал первую женщину. Как и в покупке ножа, сработало интуитивное предвосхищение событий.
– Но все же странно. Тебе не кажется?
– Это ваше право думать, размышлять, ставить все под сомнение.
– Хорошо, дальше.
– Я просто наслаждался женщинами, хотя смерть второй жертвы огорчила меня.
– Не мог забыть запах?
– Да, не мог!
– Вы сказали, что повалили ее на землю, подойдя сзади слева или справа? – неожиданно спросила Мария.
– Да, сзади слева. Повалил ее на спину, она сопротивлялась, но я поднес к лицу тряпку, намоченную эфиром. Она уснула.
– Где взяли эфир? – подхватила она следующий вопрос.
– Купил с рук, но не скажу – у кого.
– Хорошо, так и запишем. Что дальше? И подробней, – вернулся к допросу Евгений.
– Я поднял у нее подол юбки, точнее – задрал, и был приятно удивлен…
– Чему?
– На ней были чулки. Я заволновался, все же не каждый день перед тобой раздвигают ноги женщины в чулках. И неважно, насилие это или по обоюдному согласию сторон. Сколько раз перед вами женщины обнажали ноги, облаченные в капроновые чулочки, а, господин следователь? Думаю, вам хватит пальцев одной руки! – Воинов остановился, посмотрел на Евгения, но тут же увел взгляд за его спину. Он опять взял паузу. Было видно, что он вновь переживает минуты сладострастия, погрузившись в воспоминания.
– Дальше! – без доли смущения произнес Евгений.
– Дальше, – со вздохом продолжил Воинов. – Дальше я содрал с нее трусы и вошел в нее. Дальше я уже говорил вам.
– Жертва проснулась, когда ты еще совершал акт насилия?
– Кажется, да. Точно не помню, у меня все помутнело от оргазма. Помню, что она закричала, тогда я и стал ее душить.
– Какого цвета были ее колготки и нижнее белье?
– Чулки!
Евгений кивнул.
– Они были черного цвета, из капрона. Трусы не помню – какого, не запомнил… они чертовски благоухали, как и ее тело, – Воинов ответил четко и утвердительно.
– Ты еще долго находился возле трупа?
– Не помню. Я сидел возле нее и любовался, точнее, ловил аромат с ее умерщвленного тела. Удивительно, в тот момент я остался, чтобы не разочароваться в себе.
– Поясни, что значит – не разочароваться в себе?
– Я ждал, когда ее тело начнет тлеть, чтобы благоухание сменилось холодным мерзким зловоньем, чтобы сожаление, что убил ее, не преследовало меня. Таких благоухающих особ я не встречал. А гладкость кожи я ощутил сполна. До сих пор с содроганием вспоминаю ее. Было видно, что часть жизни она угробила на посещение салонов красоты. А белье, как я говорил, было самое изысканное среди умерщвленных мною женщин. Две другие, как вам известно, Евгений Андреевич, носили трусы, больше походившие на панталоны. Классовость проявляется во всем.
– Не понял? – изумился Евгений.
– Она – исключение! Таких женщин в мире немного, ведь любой скажет вам, что постоянное благоухание интимных мест и великолепное нижнее белье и есть фундамент и основа для всех остальных атрибутов ухоженной женщины: косметика на лице, стильная верхняя одежда. Но если у них непорядок там, внутри, то все, что видим снаружи, какое бы блестящее это ни было, это все же подпадает под определение «декорация».
После сказанного он демонстративно посмотрел на Марию – она явно не подпадала под его восторженные характеристики. Локоны обесцвеченных волос были расчесаны, но в них не было порядка, создавалось впечатление, что она помыла волосы наспех, перед самым выходом из дома. То же самое можно было сказать про косметику на лице – суетливые сгустки туши неравномерно покрывали ресницы. Щеки напудрены, но не настолько, чтобы сбить бледный природный оттенок лица. Одним словом, она представилась публике в роли ленивой художницы, у которой день пропорционален одному замаху кисти, что явно недостаточно для завершения картины. Процесс работы с косметикой для нее превратился в ежедневную тягостную необходимость, а не в сакральное явление, – как, может быть, она и желала, чтобы чаще чувствовать в себе женщину.
Взгляд убийцы, определивший для нее роль «гадкого утенка», произвел на Марию впечатление, сродни оскорбительной пощечине. И, для сохранения собственного достоинства, ей пришлось дать ответ:
– Я впервые вижу убийцу с претензиями к своей жертве! – громко сказала она. Евгений засмеялся, хотя до этого задумчиво молчал, ведь с подачи Воинова он не мог не вспомнить Татьяну и ее телесные прелести, следом появились смешанные чувства, что человек с повинной прав. Поэтому, не беря пауз, он попросил рассказать о третьей жертве, ассоциации были ни к чему.
Воинов так же подробно, насколько запечатлела его память, изложил следователю подробности экзекуции третьей жертвы. Если качество второй жертвы вызвало в нем восхищение и сожаление, то третья дама особо не взбудоражила его воображения, напротив – он испытал один только гнев. Отсюда и причина столь жестокого обращения с ней.
– Внешне она была более-менее ухоженной, но, когда залез ей под юбку, то разочаровался, – объяснял он следователю, почему не оставил ни одного живого места в паховой области.
– Руками на тыльной стороне бедер обеих ее ног я обнаружил на колготках протертые насквозь небольшие отверстия. Мне стало не по себе, и меня чуть не вырвало на нее. Вы понимаете, Евгений Андреевич, мое разочарование, – взгляды их сошлись, Воинов говорил эмоционально, полно, но одновременно его тело оставалось без движений, руки были опущены. Евгений в итоге смог уловить особенность в поведении Воинова, мучившую с самого начала допроса. Да, человек с повинной позволял себе только мимику, мимические пассы утверждающе дополняли его речь. Причем любое движение ртом было плавным, четким и напрочь гасило суетливость допроса.
– В ней я искал образ второй жертвы, но поздно осознал, что эта женщина даже не подпадает под наше определение «декорация».
– Мне понравилось, как ты сказал под «наше определение», – с издевкой в голосе произнес Евгений.
– А вы со мной не согласны или у вас свое мнение насчет красивых женщин? Тогда, может, поделитесь?
– Не здесь, не сейчас и не тебе! – Евгений говорил сухо и спокойно, без иронии, давая понять, что диспут закрыт.
– Понимаю, вам не о чем рассуждать.
Евгений ничего не ответил, он отвернулся в сторону и ждал дальнейших показаний.
– Моему раздражению не было предела. И ничего не оставалось, как от досады раскромсать ножом ее пах. Здесь я поживился! Мне нравилось входить и выходить ножом, я чувствовал, как разрушаю каждую ее клеточку, кровь брызгала, я представил себя в роли хирурга, дающего шанс обреченному больному и вычищающего скальпелем гнилую нечисть. Но, как бывает в таких случаях, хирург слишком поздно обнаружил разъедающую опухоль без надежды на выздоровление.
В третьем эпизоде Воинов нашел в своих поступках гуманный момент:
– Я укокошил ее, когда она еще спала. Чтобы не повторить прокола, как в предыдущий раз, я подстраховался и увеличил дозу эфира в разы. Так что она не чувствовала боли, но… – Воинов сделал паузу. – Но я бы не отказался посмотреть на ее страдания…
После сказанного он вновь демонстративно взглянул на Марию, та в ответ не менее показательно отвернулась, сделав кислое лицо и давая понять, что ей омерзительно все, о чем говорит Воинов, как и он сам. Она возненавидела его.
– Во мне играла обида, – тихо сказал Воинов.
– Хорошо, на сегодня хватит! – скомандовал довольный собой Евгений.
Через пару минут распечатанные листы бумаги с первыми показаниями лежали на столе перед первоисточником. Воинов не вчитывался в собственные показания и быстро расписался на каждом листке, как и просил Евгений.
– И не станешь читать? – удивился Евгений.
– Я не думаю, что приписали лишнее. Это не из-за слепой веры к вершителям закона, просто маломальские расхождения вызовут у ваших коллег сомнения, подлинный я убийца или нет. Так ведь, господин Романов? – расписавшись, Воинов кинул листы на стол. Это был самоуверенный жест. Евгений возмутился:
– Это что?
– Это моя подпись, я всегда расписываюсь одной буквой.
Каждый лист был подписан одной латинской буквой – «V».
– Напиши полностью свою фамилию.
– Нет! – с ухмылкой произнес Воинов.
– Почему?
– Вы думаете, что я, придя с повинной, откажусь от своих слов?
Евгений ничего не ответил, суетливо собрал показания, позвал конвоира. Но, перед тем как увести Воинова в камеру, он поинтересовался у Марии, есть ли у нее вопросы к пришедшему с повинной. Она неуверенно помотала головой.
Вместе с конвоиром в кабинет забежал «коридорный»[2 - «Коридорный» – так сотрудники правоохранительных органов называют государственных адвокатов при ОВД.]адвокат, неприметный мужчина предпенсионного возраста; не вчитываясь в показания, он расписался под показаниями Воинова и быстро удалился.
Уже когда на Воинова надевали наручники, Евгений вновь поинтересовался уликами:
– Ты все же так и не сказал, где у тебя нож?
– Не все сразу. Мы с вами будем долго говорить.
– Не надейся, что удастся растянуть дело, я его закончу быстро, если ты и вправду тот, кого мы ищем.
– Вы не поняли, Евгений Андреевич, независимо от дела у нас с вами будет долгий разговор.
– Хм…
Последнее, что увидел Воинов, так это надменный взгляд Евгения в ответ на его реплику.
Глава одиннадцатая
Евгений выехал из ОВД. Он не помнил, сколько раз по дороге домой набирал номер телефона Татьяны. Пять, десять или вовсе – двадцать раз. Она не отвечала. Только когда он въехал на территорию двора, телефон зазвонил: «Татьяна!». Волнение и легкая дрожь немного поубавили его порыв. Переведя дыхание, он произнес:
– Чего телефон не берешь?
– А я спала, проспала весь день, – полусонным голосом ответила Татьяна.
– Хотел извиниться за сегодняшнее, я был неправ, – пересилив самолюбие, перешел к извинениям Евгений. Его раскаяния были наполнены нотками искренности.
– Ладно, просто я хочу тебе сказать, не надо портить отношения на пустом месте, – спокойным голосом произнесла Татьяна. Видно, сонное состояние вселило в нее толику снисхождения.
