скачать книгу бесплатно
03. Мат – это плохо
Крот. Хорошо. Тогда я задам еще один вопрос. А какое ваше отношение, например, к мату?
Томский. Отрицательное. Даже резко отрицательное.
Крот. О, господи! Только не говорите, что ругаться матом – плохо!
Томский. Конечно, плохо. Ребята, ну давайте мы все-таки будем эволюционировать, а не деградировать. А матерящийся человек безусловно деградирует. Опять-таки: «Человек – это звучит гордо», и так далее, а матерящийся человек гордо не звучит. Можно сказать и проще – давайте попросту будем культурными людьми. А материться – это крайне некультурно.
Крот. Подождите, подождите. Мат – неотъемлемая часть человеческой речи; игнорировать мат, значит, как раз-таки игнорировать важнейший пласт человеческого словотворчества, то есть именно культуры.
Томский. Э, нет. Мат – это словотворчество масс и, соответственно, неотъемлемая часть масс-культуры. Но ГКП к масс-культуре никакого отношения не имеет. Равно как и масс-культура не имеет отношения к Культуре с большой буквы. Видите, вопрос массовости оказывается важным во многих аспектах.
Крот. Возможно. Но знаете, на что похожи ваши речи? Они очень похожи на речи дяденек-ханжей из каких-нибудь худсоветов прошлого или тех же дяденек в новых личинах, периодически озабочивающихся нравственностью в инете сегодня. Чинуши любят критиковать мат и даже периодически стремятся запретить его. Народ просто смеется над ними и продолжает себе весело материться несмотря ни на какие глупые запреты.
Томский. Понимаете, при такого рода противопоставлении я бы тоже скорее выступил на стороне народа, а не чинуш, но это бессмысленное для меня и для нас противопоставление, – потому что мы и не народ, и не чинуши. Да и я весьма далек от того, чтобы запрещать кому-то ругаться матом. Ругайтесь, если уж сами себя не уважаете. В нашем сообществе никакого прямого запрета на мат нет, но как-то так получается, что материться наших авторов не тянет. Как рэперы не могут не материться, так наши авторы – не могут материться. Вопрос среды.
Крот. А вы сами – неужели ни разу в жизни матом не ругались?
Томский. Ругался, когда занимался бизнесом. Теперь – нет, не ругаюсь.
Крот. Совсем-совсем?
Томский. Совсем-совсем. И сам не ругаюсь, и вам не советую. Разговаривать матом и оправдывать употребление мата – недостойно культурного человека. Мат – это плохо.
Крот. П-ц!
Томский. Не ругайтесь.
Крот. Ругался и буду ругаться. И ничего такого в этом нет. Нормальная разговорная речь.
Томский. У нас в сообществе тоже нормальная, но безматерная разговорная речь.
Крот. Допустим.
Томский. И допускать нечего. Это просто факт. А вы, матерящиеся, даже кое чем помогаете нам.
Крот. Это чем же?
Томский. Нам проще опознавать друг друга. Знаете, как сказал один очень неглупый человек: «Чем больше народу будет неправильно выражаться, тем ярче будет блистать речь правильная, тем легче будет опознавать друг друга тем, кто общается корректно. Ведь язык – это не только средство высказывать или скрывать свои мысли, но еще и замечательный способ опознавать своих»[3 - Дмитрий Быков. Один. (видеоролик. 16.05. 2019. 23.40 – 24.40).]. Замечательно сказано.
Крот. Неплохо. Но обратимся, наконец, к истокам ГКП…
04. Реальность – неудовлетворительна
Задам напрашивающийся вопрос: как вы пришли к пониманию своей… Можно ли сказать – «миссии», или это будет слишком громкое слово?
Томский. Можно сказать и – «миссии», хотя я и не рвусь в мессии.
Крот. Это радует. Мессии утомляют.
Томский. Вы часто с ними встречаетесь?
Крот. Да не то чтобы слишком. Наверное, еще ни одного не встречал.
Томский. Значит, я буду первым.
Крот. Вы же не рветесь?
Томский. Когда как. Если уж воспринимаешь свое дело как миссию, невольно начинаешь вживаться в роль мессии. Тут надо внимательно следить за собой, чтобы не слишком увлечься. Хотя суть миссии именно в том и состоит, чтобы увлечься как можно сильнее, да еще и увлечь за собой.
Крот. Так мессия вы или нет?
Томский. Пока не решил. К концу интервью станет ясно.
Крот. А каков критерий ясности?
Томский. Ну, если по ходу нашей беседы вы уверуете в меня, значит, я – мессия. Если нет – то нет.
Крот. Это мне подходит, договорились. Хотя шансов у вас немного.
Томский. До конца интервью еще довольно далеко…
Крот. И то правда. Отсюда я возвращаюсь к вопросу о том, как вы пришли к пониманию своей миссии.
Томский. Постепенно. Все началось с… У вас никогда не возникало чувства, что реальность нуждается в существенной переделке?
Крот. Возникало. У кого же не возникало такого чувства?
Томский. Вот именно. Видно, это коренное свойство окружающей нас реальности – её глубинная неудовлетворительность. Куда ни посмотришь – всё не то. Вот и я дорос до момента, когда реальность перестала хоть сколько-нибудь меня удовлетворять, причем я имею в виду не юношеский возраст, когда у человека просто гормоны играют, отчего он и бунтует против скучного мира, но уже о более сознательном возрасте, когда реально включается голова. И вот, голова моя реально включилась и сделала естественный вывод: реальность нуждается в существенной переделке. Но понять, что реальность нуждается в переделке несложно, куда сложнее понять – в какой именно переделке нуждается реальность.
Крот. Как говорилось в одном фильме: «Я думаю, Семен Семеныч, каждый человек способен на многое, но, к сожалению, не каждый знает, на что он способен».
Томский. «Да, да – бывает»[4 - Диалог, высмеивающий высокопарные сентенции – из фильма Гайдая «Бриллиантовая рука».]. Но если серьезно: где искать ответы, если у тебя возникают вопросы?
Крот. Если вопросы эти о переделке реальности, то ответы, видимо, надо искать на баррикадах.
Томский. Верно. Я тогда именно о баррикадах и мечтал. Но ведь баррикад тоже много, а какие из них именно мои? Интуитивно я склонялся влево – куда-то в сторону антиглобалистов. Плюс еще с экологическим уклоном. Такой зеленый социалист, в общем. Каша у меня в голове была приличная, конечно. Я штудировал «Капитал», современные антиглобалистские тексты и параллельно накупил себе книг по экологии, больше половины из которых я изначально не смог бы понять, потому что там использовались сложные математические модели. Но тогда это меня не смущало. Я хотел найти относительно простую формулу, в которой бы ясно выражалась антропогенная нагрузка, оказываемая человеком на биосферу. Насколько я знаю, такая формула и до сих пор еще не выведена – слишком много факторов надо учитывать. Но мне казалось очевидным, что антропогенная нагрузка уже давно превышает все допустимые пределы. Впрочем, и сейчас это довольно очевидно, даже, можно сказать, еще очевиднее. Мы не просто методично уничтожаем среду своего (и, что куда страшнее, не только своего) обитания, но делаем это с полным осознанием этого отвратительного деяния.
Крот. Никогда бы не подумал, что вы настолько зеленый.
Томский. Уже не настолько, конечно. Да и, по-моему, вовсе не надо быть зеленым, чтобы понимать абсурдность человеческого отношения к окружающей среде.
Крот. Честно сказать, я особенно не задумываюсь об этих материях.
Томский. Так задумайтесь. Конечно, куда проще, не задумываясь, слить в раковину очередную порцию химиката или, опять-таки, не задумываясь, купить в магазине пластиковую бутылку. А вы знаете, сколько разлагается пластик?
Крот. Знаю, знаю. Все уши прожужжали с этим пластиком – еще вот и вы теперь.
Томский. Да, пожалуй, я увлекся. Просто пример с экологией слишком нагляден в плане безумия общественной жизни человека.
Крот. А вы сами-то разве не покупаете пластиковые бутылки? И бытовой химией наверняка пользуетесь…
Томский. Ну, конечно. В том-то и сила общественных отношений – если какой-то процесс является системным, то ты оказываешься вовлечен в него совершенно автоматически. Безумие мира заражает каждого. Поэтому в рамках нездоровой в целом системы нелепо призывать людей отказываться от покупок пластика или от использования бытовой химии – это никак не влияет на общую картину (возвращаясь к нашему недавнему обмену мнениями, это так же нелепо, как призывать людей не материться в той среде, где мат является обычным разговорным языком). Нужны системные изменения – только тогда что-то может поменяться.
05. Первая подсказка от бомжа
Крот. Я все жду, когда же мы подойдем к созданию ГКП?
Томский. Я предупредил – будем подходить постепенно. А пока что я подошел к осознанию необходимости совершить какой-то решительный шаг. От теории надо было перейти к практике. И вот решил я вступить в… неважно куда, в общем, в одну влиятельную экологическую организацию. Я хорошо тот день помню. Как я готовился к предполагаемому собеседованию, доучивал какие-то тезисы, видя себя будущим лидером сначала питерских экологистов, а потом и…
Крот. И всего мира?
Томский. А хоть бы и так. Слишком нескромно?
Крот. Не знаю. Просто любопытно отметить факт, что вы всегда мыслили глобально – и видели себя только в качестве человека, который рулит каким-то глобальным процессом. Это довольно показательно.
Томский. Да, наверное, так уж я устроен. В общем, собрался я тогда и пошел. Доехал до станции метро (названия уже не помню), нашел требуемый адрес и… И вот не могу зайти в помещение и все тут. Что-то меня как тормозит, что-то внутри шепчет: «Не надо, не надо». В общем, проснулся внутренний голос и всячески отговаривает меня от совершения того самого решительного, предписываемого, впрочем, тем же внутренним голосом, шага. Говорю я себе: «Иди уже наконец», и сам же себе отвечаю: «Не твое это, не ходи». Полчаса я, наверное, сам с собой разговаривал и ни к чему не мог прийти. Уйдешь – потом будешь себя грызть, что не решился. Решишься – но ведь не пускает что-то. Что-то важное, не просто же так. В общем, хожу я хожу в раздумьях – и вдруг натыкаюсь на бомжа.
Крот. На бомжа?
Томский. Именно.
Крот. Ну, я думаю, что наткнуться на бомжа – дело нехитрое. Я только за сегодня на нескольких наткнулся.
Томский. Это смотря на какого бомжа. Мой бомж такой, что на него так просто не наткнешься. Он вдруг со мной заговорил, но я какое-то время не обращал на его слова внимания, а потом прислушался. Он меня, значит, спросил: «Чего я мечусь?». Я ему ответил: «Да вот, шел в одно место, а теперь не знаю – надо мне туда или не надо». – «Э, – сказал бомж, – задачка несложная. Не надо тебе в то место». – «Откуда знаешь?» – спрашиваю. «Достаточно взглянуть на тебя и сразу ясно, что не надо». – «А может, тогда тебе ясно и то, куда мне надо?» – довольно едко спросил я. «Может и это ясно, – говорит. – Сдается мне, ты ищешь место, которого нет». – «Хорошо сказано. И где же это место – которого нигде нет?» – «Ты кажется человек образованный, должен сам знать». – «Нет, – говорю, – не знаю». – «Ну как же, Место, которого нет. Неужто не знаешь?» – «Утопия!» – вскричал я. «Вот видишь, а говорил – не знаешь. Тебе нужна Утопия. И никто кроме тебя самого эту утопию не создаст». Сказал это бомж и ушел, а я подошел к началу принципиально нового отрезка в своей жизни.
Крот. Подождите, вы это сейчас серьезно?
Томский. Конечно.
Крот. То есть я на полном серьезе должен поверить в этого бомжа, а не в то, что вы всё это только что придумали?
Томский. Я ничего не придумываю. Это правда. И, между прочим, правда вполне верифицируемая. Надеюсь, зрители знают, что означает это слово.
Крот. Зря надеетесь.
Томский. Но вы-то, надеюсь, знаете.
Крот.Я знаю.
Томский. Знаю, но не скажу – да?
Крот. Ну почему же – знаю и скажу. Верифицируемая, значит, подтверждаемая железобетонными фактами.
Томский. Совершенно верно. Лучше и не скажешь.
Крот. И кто же может подтвердить вашу историю? – разве что тот самый бомж все еще там же бродит.
Томский. Бродит, да не там. Но мы к этому еще вернемся.
Крот. Вот как?
Томский. Да, вы все увидите собственными глазами и услышите собственными ушами. Но…
Крот. Постепенно.
Томский. И опять вы совершенно правы. Именно что постепенно. А пока мы дошли до того момента, когда я понял, что искал не там, где надо, и что нужно мне не какое-то место, которое есть, а какое-то место, которого нет, то есть Утопия. Но ведь где-то есть и место для места, которого нет. Как вы думаете – есть где-нибудь такое место?
Крот. Думаю, есть. Думаю, место такого места находится в книге.
Томский. Вы меня просто пугаете своей неизменной правотой. Именно в книге. Конечно, я и так сидел за книгами, но я понял, что не за теми книгами я сидел. Я исследовал реальность, но реальность, как мы уже выяснили, есть нечто априори неудовлетворительное. Теперь я решил исследовать всё то, что разум предписывает как нечто желательное, хотя бы оно и было нереально. В общем, я принялся штудировать утопии. А начал я… Как вы думаете, с какой книги я начал?
Крот. С «Утопии» Мора, наверное.
Томский. Наконец-то вы ошиблись. Но со второй попытки, я уверен, вы попадете в самое яблочко. Скажу лишь, что за ответом вам надо прогуляться в античность.
Крот. Тогда скорее всего речь идет о «Государстве» Платона.
Томский. Естественно. «Государство» – это, можно сказать, не просто утопия, но и прообраз всех будущих утопий. И антиутопий заодно. И мне очень повезло, что я начал именно с чтения «Государства» – это было правильным началом, а ведь ошибочное начало может привести только к тому или иному плохому исходу. Кто это, кстати, сказал?
Крот. Платон и сказал.
Томский. Нет, не Платон.
Крот. Ну, значит, вы.
Томский. И не я.
Крот. Значит это сказал кто-то, кто не является ни Платоном, ни вами.
Томский. Вы, я вижу, сильны в логике. Это сказал Аристотель, а Аристотель действительно не является ни Платоном, ни мною[5 - Как это ни странно, но Томский забыл, что и Платон (как раз в «Государстве») прямо сказал (используя, как и обычно, Сократа для озвучивания своих идей): «– Разве ты не знаешь, что во всяком деле самое главное – это начало» (Платон. «Государство». 377 b). Аристотель же говорит о губительности ошибочного первоначала в «Политике».]. Как и вы, впрочем.
Крот. Приятно узнать, что у тебя есть нечто общее с Аристотелем.
Томский. Несомненно. Но вернемся к «Государству». Сел я за чтение «Государства» и… погиб козак, совсем пропал для всего белого света[6 - «И погиб козак! Пропал для всего козацкого рыцарства! Не видать ему больше ни Запорожья, ни отцовских хуторов своих, ни церкви Божьей! Украйне не видать тоже храбрейшего из своих детей, взявшихся защищать ее. Вырвет старый Тарас седой клок волос из своей чуприны и проклянет и день и час, в который породил на позор себе такого сына». (Гоголь. «Тарас Бульба»)]. Пропал – потому что увидел я именно то, что подозревал и раньше – что этот самый белый свет вовсе не есть свет, а лишь отблеск настоящего света. Увидел я, что та справедливость, которую отстаивают тут, на земле, есть лишь тень подлинной справедливости, которую можно лицезреть лишь там, на небесах, – воспарив к ним мыслью. Увидел я, что нет ничего прекраснее идей и нет более прекрасного занятия, чем их созерцание. Увидел я все это и ослеп для всего другого. Чудное было время, может быть, лучшее в моей жизни, – да и не каждый день оказываешься в компании прекрасного и благого самих по себе.
Крот. Как вы завлекательно рассказываете!
Томский. Вы не представляете, как мне жаль всех тех, кто судит о «Государстве» лишь понаслышке или со слов пусть бы даже и хорошего лектора. Вот вы «Государство» читали?
Крот. Увы, нет.
Томский. И вы, значит, тоже достойны жалости. Но вернемся к содержанию платоновской утопии. В целом, как я уже говорил, я был восхищен этой книгой, но многие детали не укладывались в мою голову. Философ, созерцающий идеи – прекраснейший образ, но философ, становящийся во главе государства… А ведь это ключевой момент – только философ во главе государства может сделать государство идеальным. Без этого ни о каком идеале и речи быть не может.
Крот. Быть может, нам действительно не хватает подлинных философов на троне?
Томский. Нет, не нужны на троне философы. Даже и по Платону выходит, что не нужны.
