скачать книгу бесплатно
Томский. К чему вам? Я думаю, вы и так получаете больше самого высокооплачиваемого читателя.
Крот. А премия в сто тысяч! Такой премии, знаете ли, я еще никогда не получал.
Томский. Премию, знаете ли, еще надо заработать. Не так это просто.
Крот. Верю, что непросто. А вам самому-то просто платить такие деньжищи? В Нарокова ненароком превратиться не боитесь[18 - «Нароков. …Здешний-то театр был мой. Домна Пантелевна (с удивлением). Твой? Скажите на милость! Нароков. Я его пять лет держал, а Гаврюшка-то был у меня писарем, роли переписывал. Домна Пантелевна (с большим удивлением). Гаврила Петрович, ампренер здешний? Нароков. Он самый. Домна Пантелевна. Ах ты, горький! Так вот что. Значит, тебе в этом театрашном деле счастья бог не дал, что ли? Нароков. Счастья! Да я не знал, куда девать счастье-то, вот сколько его было! Домна Пантелевна. Отчего ж ты в упадок-то пришел? Пил, должно быть? Куда ж твои деньги девались? Нароков. Никогда я не пил. Я все свои деньги за счастье-то и заплатил. Домна Пантелевна. Да какое ж такое счастье у тебя было? Нароков. А такое и счастье, что я делал любимое дело. (Задумчиво.) Я люблю театр, люблю искусство, люблю артистов, понимаешь ты? Продал я свое имение, денег получил много и стал антрепренером. А? Разве это не счастье? Снял здешний театр, отделал все заново: декорации, костюмы; собрал хорошую труппу и зажил, как в раю… Есть ли сборы, нет ли, я на это не смотрел, я всем платил большое жалованье аккуратно. Поблаженствовал я так-то пять лет, вижу, что деньги мои под исход; по окончании сезона рассчитал всех артистов, сделал им обед прощальный, поднес каждому по дорогому подарку на память обо мне… Домна Пантелевна. Ну, а что ж потом-то? Нароков. А потом Гаврюшка снял мой театр, а я пошел в службу к нему; платит он мне небольшое жалованье да помаленьку уплачивает за мое обзаведение. Вот и все, милая дама». (А. Н. Островский. «Таланты и поклонники»)]?
Томский. Нарокова мы в сообществе весьма чтим, но и о судьбе его не забываем. Однако же, нет, – следуя путем Нарокова, потому как это лучший из возможных путей, к его печальному финалу я не приду. Мое бизнес-прошлое хоть в чем-то мне помогает – я достаточно расчетлив, чтобы не потопить свой корабль счастья. Считайте сами. С десяти заработанных в прошлой жизни миллиардов я получаю в среднем что-то около пяти процентов в год, – то есть в среднем что-то около 500 миллионов долларов в год. Сто миллионов в год тратится на авторов, двести – на читателей, итого – 300 миллионов в год. Пятьсот зарабатываю, триста трачу. Как видите, если бы реальность всегда следовала заложенным проектным цифрам, то вообще не было бы никаких проблем. Пока их и нет. В будущем, конечно, они всегда могут возникнуть; реальность всегда способна устроить какую-нибудь каверзу. Где-то траты будут больше (и хорошо бы, ведь деньги только тем и ценны, что их можно потратить на Искусство, – руководитель сообщества просто обязан быть «великолепным» в терминологии Аристотеля, а «траты великолепного велики и подобающи»[19 - «Великолепный же подобен знатоку: он способен разуметь, что подобает, и большие средства потратить пристойно, ибо, как мы сказали вначале, [душевный] склад определяется деятельностью и предметами [деятельности], а траты великолепного велики и подобающи. Таковы и дела его, ибо так затрата будет великой и подобающей. Следовательно, дело должно стоить траты, а трата – дела или даже быть чрезмерной. Великолепный пойдет на эти траты во имя прекрасной цели (ибо это общее свойство добродетели), причем с удовольствием и расточительно (потому что точный расчет мелочен). И он будет больше смотреть за тем, чтобы [все] было как можно красивее и [устроено] самым подобающим образом, чем за стоимостью, и за тем, чтобы потратить возможно меньше». (Аристотель. «Никомахова этика»)]), так вот, где-то траты будут больше, где-то можно с доходами пролететь, а то и убытки претерпеть – всякое может случиться. Но это мои проблемы (и всякого последующего главы сообщества, а при всей своей доминирующей любви к культуре, глава сообщества должен быть достаточно деловым человеком, чтобы не растранжирить основной капитал, но пронести его через все беды инфляций, банкротств, обвалов рынков и прочих бизнес-прелестей; вообще, это специфическая должность, напоминающая правителя-философа в государстве Платона – кому-то надо опуститься до возни с деньгами, чтобы остальные сообщники забыли о ней), так вот, это мои проблемы, которыми я надеюсь никогда не досаждать ни читателям, ни авторам. Авторы вообще должны быть избавлены от всяких мыслей о деньгах, читатели же, как и всякие работники, должны быть уверены в том, что их труд будет своевременно и щедро оплачен.
Крот. А как «измеряется» работа читателя? Количеством прочитанных книг?
Томский. Работа читателя измеряется его активностью в сообществе – как количественной, так и качественной. Количество прочитанных книг – такого показателя мы не учитываем; нас интересует количество и качество написанных читателем отзывов и оставленных комментариев. Ведь можно прочитать книгу, не написав о ней отзыва, но написать отзыв, не читая книги, невозможно.
Крот. Тут вы не правы. Только недавно я держал в руках книгу под названием типа: «Как написать рецензию на книгу, не читая ее». Правда, увы, я ее так и не прочитал.
Томский. А потому вам и нечего о ней сказать. Вообще, мошенничество такого рода у нас в сообществе случается – пока что редко, но дальше, я думаю, оно будет случаться чаще. Пока что всё же наши читатели – энтузиасты своего дела, то есть люди искренние. Надеюсь, что хотя бы при моей жизни ситуация и не изменится.
Крот. Изменится. Когда на кону стоят деньги, энтузиасты заработка всегда вытесняют всех прочих энтузиастов.
Томский. Вы прямо как наши «коммунисты» говорите.
Крот. А у вас есть коммунисты?
Томский. Мы их так называем. Это читательская группа, выступающая за то, чтобы оплата труда читателя была одинаковой для всех и совпадала с минимальной заработной платой в стране. «Читателю, чтобы читать, достаточно просто выживать», – говорят они. Я бы даже где-то согласился с ними, да только разве в России можно выжить на минимальную зарплату? По-моему, иногда находятся смельчаки, ставящие на себе подобные эксперименты, но у них ничего не получается.
Крот. По-моему, дело обстоит куда хуже, ведь значительная часть населения вынуждена выживать и на меньшие деньги – причем вне всяких экспериментов.
Томский. Увы.
Крот. На этом удручающем фоне ваши «сообщники» просто шикуют.
Томский. Да.
Крот. И?
Томский. И?
Крот. Вас это не смущает?
Томский. Нет, не смущает.
Крот. И больше вам к этому прибавить нечего?
Томский. Я не президент России, поэтому – нечего. У нас в сообществе и своих проблем хватает, и я, естественно, больше озабочен жизнью «моего народа».
Крот. То есть проблема социальной несправедливости, имущественного расслоения уже совсем не волнует вас?
Томский. Для меня главная социальная несправедливость – ложное положение творческого человека в обществе. Эту несправедливость я по мере своих сил и исправляю. Поверьте, это отнимает все имеющиеся в наличии силы.
25. Внимательный читатель
Крот. Тогда вернемся от проблем нашего общества к проблемам вашего со-общества. Речь у нас шла об активности читателя. Я пока еще не очень понял, что это значит. Вы, например, говорили об отзывах, написанных на книги, фильмы и прочее. И о комментариях. Как я понимаю, у вас есть сайт?
Томский. Конечно – странно даже, что вы спрашиваете. Наш сайт – гкп.ру – достаточно известен, и он является важнейшей платформой для сообщества.
Крот. Я немного лукавлю и нарочно выставляю себя совсем ничего не знающим простачком – так вам будет проще объяснять.
Томский. А, понятно.
Крот. Итак, будем считать, что я ни разу в жизни на вашем сайте не был. Первый вопрос: я так понимаю, что это сайт, где происходит обсуждение книг, фильмов, песен и прочего?
Томский. На сайте много чего происходит и помимо этого, но и обсуждения – да, тоже происходят.
Крот. А обсуждаются вообще фильмы, книги и прочее, или только продукция вашего сообщества?
Томский. А вот это хороший вопрос, хотя «продукция» – плохое слово. ГКП не занимается производством.
Крот. Предложите свое.
Томский. Пожалуй, одно слово будет трудно подобрать. Я бы сказал: «То, что рождается в сообществе», но такое словосочетание звучит довольно неуклюже. Плоды творчества – так я буду говорить. Конечно, все, что касается плодов творчества нашего сообщества имеет приоритет в плане обсуждения. Все, что выходит из-под пера (точнее – клавиатуры) автора нашего сообщества, мгновенно подвергается массовому прочтению и обсуждению.
Крот. Четыре тысячи человек – это масса? А мне всегда казалось, что, например, четырехтысячный тираж – тираж достаточно скромный.
Томский. Важнейшее замечание! Да, так считается, но почему так считается?
Крот. Потому что народу в нашей стране – больше ста миллионов. Да и в советское время тиражи были тысяч по пятьсот и больше. Сейчас, правда, они сократились, но это и говорит об упадке издательского дела. Пиратство заедает.
Томский. А какими были тиражи во времена расцвета нашей литературы – той литературы, которую сегодня называют русской классической?
Крот. Точно не знаю, но, наверное, не очень большими. Сейчас заедает повсеместное пиратство, тогда заедала массовая безграмотность. Образованной публики было мало, да и книги стоили очень дорого.
Томский. Верно вы всё говорите. То есть почти всё. Образованной публики действительно было мало, но только если опять-таки высчитывать ее процентарно – по отношению ко всему народу. А вообще-то ее было достаточно. Может быть, не во времена Пушкина, но во времена Толстого и Достоевского – достаточно. Собственно, главное, что она была – публика, которая может читать и понимать Толстого и Достоевского. А то мы все помешались на цифрах – сто тысяч экземпляров, пятьсот тысяч, миллион. И даже я, когда сообщество еще только зарождалось, мечтал о миллионных тиражах, – пока не осознал всю бессмысленность подобных мечтаний. Сто тысяч, двести, даешь еще больше. А зачем?
Крот. Лучше меньше да лучше?
Томский. Лучше не меньше и не больше, а столько, сколько требуется. Вот у нас сейчас имеется до четырех тысяч активных читателей. Вам кажется, что это мало?
Крот. Ну, не очень много.
Томский. А вы когда-нибудь встречали на улице четыре тысячи человек?
Крот. Да. Совсем недавно я был на митинге, где присутствовало как раз что-то около четырех-пяти тысяч митингующих.
Томский. И как – мало это или много?
Крот. В общем, довольно много, хотя бывают и более массовые митинги.
Томский. А я хоть сегодня могу собрать в одном месте до десяти тысяч человек. Ведь четыре тысячи – это только те, кто получает у нас зарплату; активные, действительные сообщники, так сказать, а вообще-то вокруг ГКП группируется еще довольно много тех, кого в политике называют сочувствующими. Они участвуют в жизни со-общества, но недостаточно активно, чтобы считаться реальными сообщниками. Так вот, десять тысяч на улице – это уж точно много, как по-вашему?
Крот. В общем, да.
Томский. 10 000 – это реально много. Более того, я не сомневаюсь, что 10 000 внимательных читателей у книги – это вполне достаточное количество читателей, достаточное во всех мыслимых смыслах. И я уверен, что ни у Толстого, ни у Достоевского никогда и не было большего числа реально внимательных читателей, да и ни у одного автора ни в одной стране мира. Вообще, я вам уже говорил, что 10 000 активных читателей – это мой идеал, и когда-нибудь они у нас будут. А вместе с массой «сочувствующих», думаю, будет у нас в ГКП до 50-ти тысяч читателей. На большее с точки зрения массовости мы не претендуем, потому что и вообще-то слово «массовость» – не для нас. Нам нужна не масса; нам нужно достаточное количество внимательных читателей, а каждый внимательный читатель – это всегда отдельный человек, отказывающийся растворяться в массе.
