Я понял Японию. От драконов до покемонов

Как можно заметить, власть императора является формальной и не подтверждается реальными полномочиями, но, возможно, именно поэтому она сохранилась на протяжении стольких столетий: поскольку на императоре нет никакой ответственности за происходящее, не должно быть и тех, кто им недоволен. Император всё-таки является божеством, а значит, ему вообще не пристало заниматься всей этой мирской суетой типа политики.

Сога-но Умако (551–626) был деятельным императорским министром, приближенным к власти настолько, насколько это вообще было возможно. В 593 году он посадил на престол свою племянницу – императрицу Суйко (деталь, красноречиво говорящая о расстановке политических сил в то время) и вместе с принцем Сётоку активно изучал буддийские сутры и китайские добродетели, способствуя продвижению буддизма – разумеется, скорее в силу политических, нежели религиозных причин.

Безграничная власть переходит по наследству к его сыну по имени Эмиси, который в свои пятьдесят с лишним лет мог так же, как и его отец, считать себя фактически полноправным правителем страны. Помимо огромного влияния на правящих императриц, которое он имел в силу должности и статуса, он выдал свою дочь замуж за императора, тем самым поддерживая хорошую установившуюся традицию. Когда он в 643 году передаёт по наследству звание верховного министра своему сыну Ируке и тем самым обеспечивает своей семье дальнейшее процветание, он был уверен, что умрёт, являясь фактическим правителем страны, и ничего не может пойти «не так».

Он даже не мог представить себе, как всё повернётся.

Сога-но Ирука был, судя по всему, крайне избалован почти безграничной властью: уже в следующем году после назначения министром он нападает на замок своего политического конкурента, принца Ямасиро-но Оэ, – и заставляет того покончить с жизнью. Всё бы ничего, но принц был сыном великого принца Сётоку и претендентом на императорский престол. Такой демарш, разумеется, не мог остаться без внимания и без должного наказания. Против рода Сога формируется коалиция, которую возглавили девятнадцатилетний принц Нака-но Оэ и его двадцатидевятилетний помощник по имени Фудзивара-но Каматари. Они долго ждали подходящего момента – и он наконец настал.

В июле 645 года должен был проходить приём корейских послов, и заговорщики решили выбрать для убийства именно эту церемонию – по всей видимости, для наибольшего эффекта. На приёме они закололи Ируку на глазах у императрицы Когёку, после чего она по вполне понятным причинам решила отречься от престола: страшно даже представить себе, насколько нечистым с точки зрения традиционного синто было увидеть гибель другого человека. Совершенно очевидно, что править страной после такого нельзя. (Впрочем, нужно отметить, что она, отрёкшись в пользу своего брата, после его смерти, в шестьдесят лет, снова стала императрицей).

Вслед за этим начинается волна убийств и других представителей клана Сога: недовольство гегемонией этого рода нашло поддержку у многих людей. Узнав о том, какой оборот приняли события, Сога-но Эмиси с сожалением понял, что счастливые времена его семьи остались в прошлом, а впереди – пустота и уничтожение. Тогда он поджигает свой дом и сгорает в нём, предпочитая не дожидаться более мрачного конца.

Один из организаторов заговора, юный принц Нака-но Оэ, хоть и был объявлен бесспорным наследником престола, пришёл к власти не сразу, а после своего отца: он стал императором по имени Тэндзи спустя пятнадцать лет после кровавого убийства. Но своего старшего товарища по коалиции против Сога он не забыл. Вместе с ним возвысился и его верный помощник – Фудзивара-но Каматари, которому во многом и принадлежала идея этого переворота.

С того времени род Фудзивара становится наиболее приближённым к императорскому роду и начинает пользоваться теми же привилегиями, которыми раньше наслаждался род Сога. По сути, ничего не поменялось: просто один клан сменился другим, но сама основа политической системы осталась столь же незыблемой. Родственные связи с императорской семьёй продолжали являться залогом долгого и устойчивого правления; если, конечно, как показывает практика, этой властью не злоупотреблять.

Император Тэндзи (626–672; правил с 661 по 672 годы), благодаря которому произошло возвышение рода Фудзивара, – фигура очень важная для японской истории. Надо отдать ему должное: он был одним из тех немногих императоров, которые реально правили, а не просто восседали на троне, передавая управление страной доверенным людям. Благодаря затеянным им изменениям японские правители начинают отходить от выполнения религиозных и жреческих функций, которыми обладали до этого, и становятся больше похожи на монархов китайского образца.

С именем Тэндзи связано начало серии масштабных политических реформ, конечной целью которых было превращение Японии в серьёзное монархическое государство по образцу великого Китая. В результате этих реформ власть императора усилилась, а власть местных родов, соответственно, уменьшилась; было введено административное деление на провинции (сохранившееся вплоть до реставрации Мэйдзи во второй половине XIX века), а в эти провинции были назначены губернаторы; появились новые налоговые реестры и общевойсковая повинность. В общем, на основе того, что удалось подсмотреть в Китае, японцы начинают создавать своё собственное государство. Название этих реформ очень соответствует историчности момента. Их назовут реформы Тайка (大化 – «большие перемены»).

Слово тайка примечательно и тем, что стало первым нэнго в японской истории: это ещё одна традиция, которая была заимствована из Китая в VII столетии и существует до сих пор, бережно поддерживаясь. Её можно назвать системой летоисчисления по девизам правлений императоров.

Каждый император, вступая на престол, теперь должен был утверждать название эпохи, которое призвано было окружить его правление благостью и гармонией. В качестве таких названий использовались «счастливые» сочетания из двух иероглифов, несущие определённый смысл. Впрочем, если происходило что-то важное, нэнго можно было поменять, чтобы проявить гибкость в меняющихся условиях. Девиз могли поменять несколько раз даже за одно и то же правление. Эта система существует и сегодня, разве что чуть видоизменившись. С 1868 года, после реставрации Мэйдзи, девиз правления остаётся неизменным: как эпоху назовёшь – такой она и сложится.

Систему, сформировавшуюся в Японии благодаря реформам Тайка, принято называть рицурё (что обычно переводят как «уголовное и гражданское право»), и на их содержании следует остановиться подробнее, поскольку некоторые особенности получившегося «государства рицурё» напрямую повлияли на дальнейший ход японской истории.

Как и в Китае, всё население страны было поделено на «добрых людей» (рёмин) и «плохих людей» (сэммин). Представителям первой категории государство выделяло землю, чтобы те исправно платили с неё налоги; представители второй занимались обслуживанием и уборкой государственных учреждений или служили отдельным семьям. Касты «неприкасаемых» в японском обществе – так называемые эта и хинин — берут своё начало именно оттуда.

Одна из важнейших реформ, проходившая красной нитью через все преобразования Тайка, – земельная. Земля во все времена была в Японии главным мерилом богатства и важнейшим ресурсом, и её ценность, вне всякого сомнения, укреплялась тем, что этот ресурс был сильно ограничен.

Новая система официально закрепила право государства на владение землёй. Как гласила китайская доктрина, на которую ссылались японские власти: «под небесами нет земли, которая не принадлежит императору». Не факт, что все остальные кланы были готовы спокойно принять такое перераспределение ресурсов, поэтому требовалось компенсировать отнятие земли раздачей придворных должностей, чтобы гарантировать лояльность и избежать восстаний.

После того как эти моменты были улажены и лояльность подданных гарантирована, все земельные наделы были распределены между работниками и тщательно переписаны, чтобы можно было эффективнее собирать налоги. Размер земельного надела, предоставляемого в пользование, определялся исходя из качества земли в данной местности, а также из сословия и пола держателя.

Кроме земельного налога существовали и другие виды повинностей, включая трудовую. Прокладка дорог, строительство зданий, общественные работы – всё это требовало мужского труда в огромных количествах, но вот только в отличие от земельного налога, который хотя бы приносил крестьянам землю, эти виды работ никак не компенсировались. Особенно тягостной была военная служба, от неё обычно «откупались» другими повинностями, поэтому в японской армии в то время служили в основном представители самых бедных семей.

Вообще «государство рицурё» представляло собой крайне интересный феномен. По сути, японцы брали китайскую модель управления государством и в том же самом виде пытались её воссоздать у себя, хотя отличались от Китая буквально всем: размером, социальной организацией, экономикой и взглядом на мир. Тем любопытнее анализировать, что же в итоге получилось, учитывая, что некоторые элементы китайской политической системы были японцами полностью проигнорированы – не то за ненадобностью, не то за невозможностью применить в местных реалиях.

Так, несколько важных элементов китайского политического устройства вступили в очевидное противоречие с теми основами японского государства, которые появились ещё во времена глубокой древности и поэтому показались японцам ненужными.

Например, в Японии так и не появилась китайская система «Небесного мандата» – источника легитимации правления Императора, который он мог утратить в случае потери добродетели и разложения нравственности или в результате плохих знамений. Японский император, в отличие от китайского, получал верховную власть по праву рождения, а значит, лишить его этого статуса никто и ничто не могло.

Существовала и ещё одна особенность местной политической системы, которая когда-то давно была сформирована местными жителями и осталась в том же самом виде безо всяких изменений. В Китае существовала развитая система государственных экзаменов, благодаря которым способный юноша, родившийся в бедной семье вдали от столицы, мог дослужиться до высших чиновничьих ступеней. Этот социальный лифт, поднимавший таланты на заслуженные ими должности, на протяжении многих столетий доказывал там свою важность и эффективность.

В Японии эта потенциальная эффективность была совершенно проигнорирована. Тут всё всегда определялось положением того или иного рода: принадлежность к влиятельному роду давала её обладателю невероятные возможности карьерного роста, а способный юноша, родившийся в бедной семье далеко от столицы, так и оставался бедным и вдали от столицы.

Зато аристократические кланы у власти пользовались большими привилегиями и могли быть совершенно спокойны за будущее своих отпрысков, даже если те были без особых способностей. Существовала даже специальная система «теневых рангов», согласно которой высокий чин родителя мог как бы «отбрасывать тень» на ребёнка и предоставлял тому ранг ещё при рождении безо всяких дополнительных условий. «Теневой» ранг становился реальным при достижении совершеннолетия – таким образом юноша начинал службу не с низших чинов, а сразу на довольно престижной позиции.

Обе эти вышеназванные особенности, связанные с важностью рода и семьи в японской политике, во многом определяют историческое развитие страны, по крайней мере до того момента, как в XIV–XV столетиях крестьяне и лесорубы не начнут становиться самураями и пробиваться во власть благодаря военным заслугам. Но пока Япония представляет собой государство, внешне вроде бы построенное по китайскому образцу – с китайской письменностью и китайской культурой, министерствами и чиновничьими шапочками, – но внутри остающееся всё той же родоплеменной структурой, где понятие удзи играет более важную роль, чем индивидуальные качества и способности.

После смерти императора Тэндзи остро встаёт вопрос престолонаследия, последующие события принято называть смутой годов Дзинсин. Это был, наверное, первый раз в японской истории, когда вопрос престолонаследия решался в масштабных кровопролитных сражениях, но далеко не последний. В дальнейшем такой способ решения конфликтов станет вполне традиционным.

Перед смертью тяжело больной Тэндзи вызвал своего брата, принца Ооама, и спросил его, не возражает ли тот, если он передаст престол не ему, а своему сыну.

– Конечно, не возражаю, – ответил смиренно Ооама. – Я как раз собирался стать монахом, до престола мне никакого дела нет.

Тэндзи, успокоившись, умирает, и его сын благополучно становится следующим императором, взяв имя Кобун.

Но вот Ооама так и не пошел в монахи. Вместо этого он собрал людей и оружие, а затем двинулся войной на столицу. Победа была не молниеносной, и боевые действия продолжались около месяца, но в итоге столица оказалась взята. Правление императора Кобуна продлилось лишь несколько месяцев, в итоге он сбежал из захваченного дворца и задушил себя на горе Нагара. А Ооама сжёг дворец, чтобы потом построить для себя новый, и провозгласил себя императором Тэмму.

Тэмму, правивший с 673 по 686 годы, стал первым японским императором, использовавшим по отношению к себе ещё при жизни титул тэнно (天皇): его предшественники удостаивались его лишь посмертно. Это слово принято переводить на европейские языки как «император», но разница весьма значительна. На самом деле этот термин, взятый из китайского языка, относится к астрономии и обозначает Полярную звезду.

Почему именно Полярная звезда? Потому что она самая яркая, загорается раньше других и сияет на ночном небосклоне, символизируя, что мир пребывает в прекрасной гармонии. Подобно этому, тэнно сидит у себя во дворце, тем самым поддерживая мир и гармонию в стране. На образ жизни императора это, безусловно, накладывало свой отпечаток: в частности, он не должен был покидать пределы дворца, чтобы ненароком не разрушить эту гармонию.

Для последующего понимания всех политических процессов в Японии следует помнить об этой особенности верховной власти. Быть императором, безусловно, очень почётно, но при этом невыносимо скучно. Будучи по сути запертым у себя во дворце в статусе живого божества, император был лишён каких бы то ни было развлечений, за исключением изучения китайских трактатов, сочинения стихов и распития сакэ. Всё это, конечно, крайне увлекательные занятия, но могут со временем несколько приесться. Кроме того, как можно было уже убедиться, власти особой у них тоже при этом не было: всеми политическими процессами управляли другие люди, иногда любезно позволяя императорам участвовать, но очень ограниченно.

Однако Тэмму был тем императором, который реально правил и руководил страной, являясь самостоятельной политической фигурой. За время своего правления он продолжил процесс политической реформации, преобразовав систему политических родов кабанэ, наградив угодных и покарав неугодных: теперь сильные стали ещё сильнее, слабые – ещё слабее. Он пытался ослабить влияние Китая и разорвал отношения с Танской династией, заключив взамен дипломатический союз с корейским государством Силла.

Заключительный законодательный кодекс периода Асука увидел свет в 701 году и назывался Тайхо (大宝 – «Великое сокровище»; впрочем, это тоже была не высокая оценка нового кодекса, а девиз правления императора Момму). Он реорганизовал центральное правительство и установил систему министерств и ведомств, среди которых горделиво возвышался Дадзёкан («Великий государственный Совет») – высший орган власти в Японии, сохраняющий своё верховное положение до самой реставрации Мэйдзи в XIX веке. Его возглавлял главный министр (дадзё дайдзин), которому полагалось «быть примером в пределах четырёх морей, обеспечивать в стране следование путём морали и приводить в гармонию тёмные и светлые силы инь и ян».

Равной по значимости и влиянию могущественному Дадзёкану была ещё одна структура – Дзингикан, и её можно отнести к числу тех примечательных японских нововведений, которые не были взяты из Китая. Дзингикан принято переводить на русский язык как «Департамент по делам небесных и земных божеств», и в этом кроется важная особенность японской политической системы. Как бы глубоко ни проникла китайская цивилизованная модель государства, как бы ни почитали буддизм представители императорского рода, всё равно их уважение к местному культу и к местным божествам оставалось той самой основой, на которую наносится всё остальное.

Появились и другие министерства; перечислять их, наверное, не обязательно, но следует остановиться на одной важной особенности. Наиболее престижными были министерства, которые занимались делами императора и придворных, а в подчинённом положении оказывались те, что ведали делами простого народа.

Аристократизм как определяющая сила японской политики никуда не девается, какими бы политическими институтами эта страна ни обрастала. И если правящая каста в китайской политике была аристократией по образованию, то в Японии она была аристократией по праву рождения. Заимствовав из Китая форму и терминологию, японцы пренебрегли теми основополагающими принципами, без которых эта система была обречена на провал. Впрочем, слабость эта проявится не сразу, а лишь по мере развития государства.

Таким образом, период Асука ознаменовался значительными политическими преобразованиями, в результате которых разрозненные племена оказались связаны единой государственной системой, а на карте появилось новое государство, хоть и сделанное по китайским канонам, но всё равно обладающее своей яркой индивидуальностью, которая впоследствии будет проявляться всё сильнее. Это – уже начало той Японии, которую мы знаем; и путь, который предстоит пройти этой молодой стране, поражает воображение.

У этой страны уже есть многие важные составляющие настоящего государства: административный аппарат, власть на местах, система налогообложения. Но не хватало одной небольшой детали, о которой наперебой рассказывали путешественники, возвращавшиеся из Китая – роскошной столицы, которая могла бы наглядно демонстрировать силу и вкус центральной власти. И если уж японцы заимствовали у Китая столько всего, можно было взять и идею главного города.

Столицы в Японии до VIII века менялись очень часто. Как было сказано выше, необходимость переноса была связана с естественным ходом жизни: императоры неизбежно умирают, а каждая смерть потомка Солнечной богини является настолько сильным загрязнением, что жить в таком месте никому не рекомендуется.

Поэтому приходилось регулярно переносить город на новое, незагрязнённое место. Таким образом, за периоды Асука и Кофун столица успела побывать примерно в 40–50 разных местах; но называть эти временные поселения столицами, возможно, не очень правильно. Ни один из таких экспресс-городов не успевал достаточно развиться до смерти очередного правителя.

В 710 году столица в очередной раз переезжает – на этот раз в город Нара, и теперь всё серьёзнее: там она задержится не на пять-десять лет, а аж на семьдесят четыре года (из которых пять лет (740–745), справедливости ради, находилась всё же в другом месте).

Новая столица, как и все предыдущие, была построена под китайским влиянием и по китайскому образцу. Крайне важным был выбор места для строительства: для этого учёные мужи применяли взятые из Китая принципы фэн-шуй (風水, «ветра и воды»), представлявшие собой систему идеального географического расположения города в окружающем пространстве в соответствии со сторонами света. Город должен был быть построен в таком месте, чтобы находиться под защитой четырёх животных: Чёрной Черепахи на севере, Лазурного Дракона на востоке, Красной Птицы на юге и Белого Тигра на западе.

Новая столица была сконструирована по простому принципу: прямоугольная структура с улицами, пересекавшимися под прямым углом. Сам город, носивший тогда название Хэйдзё-кё, был довольно крупным по тем временам (около 200 тысяч жителей, что составляло около 7 % населения страны) и вообще первым в Японии настоящим городом – с чиновниками, обслуживающим персоналом, крупными поместьями и развитой экономической деятельностью. Но, в отличие от китайской столицы Чанъань, Нара не обносилась стенами: политическая ситуация в Японии была гораздо спокойнее, чем в Китае.

Здания дворцового комплекса возводились под отчётливым китайским влиянием: на приподнятых каменных платформах, с опорными столбами, покрашенными в красный цвет, и роскошными раскидистыми крышами из чёрной или серой черепицы. Внутри дворцового комплекса находились все министерства, в которых работало около 7 тысяч чиновников.

Все остальные дома были гораздо проще – без каменных платформ и черепичной крыши, но все строения были в отличие от Китая сделаны из дерева. А то, что дома стояли довольно тесно друг к другу, делало столицу очень легко воспламеняемой: представить, как выглядел этот город в древности, мы можем лишь по очень условным предположениям.

В период Нара продолжается реформирование государства по китайскому образцу, но к этому времени японцы уже чувствуют свою самобытность и начинают ценить её сильнее, чем раньше. Если до этого они смотрели на Китай широко распахнутыми глазами и с нескрываемым восхищением, ощущая свою отсталость и дикость по сравнению с размахом великой цивилизации, то теперь восхищение сменяется скорее практическим интересом.

К этому времени относится формирование важных элементов японского государства и японской национальной идентичности. В 712 году был составлен первый мифологический свод Японии – «Кодзики» («Записи о деяниях древности»), а спустя восемь лет появляется «экспортная версия» этих мифов – «Нихон Сёки» («Хроники Японии»).

К этому же времени относится возникновение названия Ниппон (日本), которое можно перевести как «корни солнца». Можно лишь догадываться, как смело это звучало по тем временам и как удивлялся Китай, для которого эта бравада во многом и предназначалась. По некоторым версиям, знаменитое изображение – красный круг на белом фоне, символизирующий солнце, – тоже появляется именно тогда. Весь этот набор с очередной дипломатической миссией был отправлен в Китай, и тем самым молодое японское государство как бы заявляло: мы – самостоятельная новая страна, и теперь с нами надо считаться.

Следует отметить важную примечательную черту эпохи Нара: за эти восемьдесят с небольшим лет страной дольше правили императрицы, чем императоры: ни до, ни после того в истории страны не было такого длительного женского правления. Уже начиная с последующей эпохи Хэйан станет общепринятой точка зрения о главенстве мужчины во власти; но период Нара в этом плане был близок тем древним временам, когда во главе страны стояла принцесса-шаманка Химико. Это, кстати, тоже расходилось с китайской моделью управления, где женщин на престоле почти не было.

Тодайдзи (первая половина VIII в.). Нара, преф. Нара, Япония

Впрочем, несмотря на долгое правление женщин, наиболее продвинутым правителем того времени можно считать мужчину – 45-го императора по имени Сёму, правившего четверть века – с 724 по 749 годы. Будучи большим поклонником буддизма, он продолжил политику активного культурного заимствования из Китая. Большие средства он тратил на строительство монастырей, порядком уменьшив государственную казну; но это оправдывалось тем, что в это время свирепствовала эпидемия оспы, и буддийские храмы, по его мнению, должны были помочь победить болезнь.

Тогда началось строительство храмов кокубундзи, главным из которых был Великий Восточный храм – Тодайдзи, до сих пор поражающий воображение всех туристов, оказывающихся в древней японской столице. Кокубундзи, построенные в каждом регионе страны, должны были отвечать за здоровье и благополучие жителей.

Сёму искренне мечтал связать буддизм и государственное управление, считая это ключом к гармоничному и правильному развитию страны. Эта его политика «аукнулась» много столетий спустя, когда буддийские монастыри, пользуясь режимом наибольшего благоприятствования, стали такой огромной и влиятельной силой, что с ними было не совладать ни императору, ни сёгуну.

Правление Сёму нельзя назвать спокойным. В 740 году восстание поднимает Фудзивара-но Хироцугу, племянник императрицы Комё, недовольный последними политическими назначениями и тем, что влияние рода Фудзивара благодаря этому сильно пошатнулось. Его мятеж начался на Кюсю: там тогда бушевала эпидемия оспы, крестьяне страдали от голода и неурожаев, а глобальные государственные проекты по строительству монастырей, вынуждавшие людей работать до полусмерти, не добавляли оптимизма. Он собирает войско из недовольных крестьян и представителей племени хаято[15], заручается поддержкой корейского государства Силла и движется на север, в сторону столицы. Всего его армия насчитывала порядка 15 тысяч человек.