Механизм мира

Буль облизал лицо своего воскресного друга, теперь они расставались навсегда, предстоял ещё долгий путь домой, к сожалению, в полном одиночестве.

Вечный сон.

Гнус встал с постели и принялся чесать свой правый локоть. Его мысли путались и первое о чём он думал это съесть кусок жаренного мяса.

– Собака проклятая, – проговорил он.

– Не любишь животных? – раздался голос из кресла, которое стояло в тёмном углу комнаты.

– Кто здесь? – быстро одеваясь прокричал Гнус. Оружия не было, и он запаниковал, единственное его спасение, это кошелёк, который лежал на тумбочке. Гнус подошёл к ней и положил кошелёк во внутренний карман куртки. Подняв глаза на вставшего и начинающего подходить собеседника, Гнус открыл рот и изрядно выругался. Перед ним стоял Брайан Лютер, то есть его тело. В этот самый момент сознание настоящего Брайана возненавидела свой облик как отъявленного негодяя. Раздался выстрел. В грудь Гнуса воткнулась шприцевая капсула, самовсасывание произошло мгновенно. Гнус осел на пол, ему сразу стало жарко.

– До свидания Брайан. – только теперь Гнус расслышал финский акцент. Да тот же самый, который сейчас проснулся в его памяти, тот самый, который он слышал на рынке, который проснулся уже в памяти Брайана Лютера, как акцент финского подданного Мартина Джерельсона.

– Мы ещё не успели поздороваться, – прохрипел Гнус.

– Нам это ни к чему. Содержимое этой капсулы разъест тебя полностью через пару часов. Так мы подчистим все следы перед якудзой. Япония в обиде на нас, за нашу выходку, мы отплатили с полна, но, когда они выяснили о твоей выходке, они вторично обвинили нас. Нам не хотелось бы платить дважды, если они тебя найдут, то мы будем вынуждены так сделать, но теперь это уже не актуально. Они только начали поиски, а мы их ведём уже около трёх месяцев.

– Как вы меня нашли? – перед глазами Гнуса пошли, радужные круги. Он чувствовал, как реактив наполнял его сосуды, когда он максимально раствориться в крови, сработает нейрокоманда реактива, тогда структура крови поменяется и она станет кислотой, скорее всего серной. Пути отступления, вот что сейчас так важно…

– Виталий. Хех, Виталий был твоим и нашим другом одновременно. Мы знаем, что ты его подозревал, но он вёл себя аккуратно, по нашим инструкциям. Позже мы купили клан змея, они вставили тебе передатчик в правую руку. – Рука у Гнуса уже не чесалась, это было уже не столь важно. Тебе всё равно смерть Брайан, какая разница от меня или от якудзы.

– А что по мирному нельзя было договориться? – Гнус понимая, что в тело Лютера уже все пути отрезаны, пытался вступить в бессмысленные переговоры.

– Такие деньги потребовали япошки за твою смерть, Брайан, ты бы сам себя за них готов был замочить, – Мартин рассмеялся. – Я, пожалуй, пойду. Мы как смогли просканировали этот гиблый остров, у тебя вроде больше нет тел, так что прощай, ты сегодня заснёшь в свой последний раз.

– Зачем они убили Урфина? – прокричал Гнус.

– Я не знаю о чём ты Лютер. Ты уже бредишь, закрой глаза и расслабься, ещё чуть-чуть и ты превратишься в лужу. – Брайан слышал, как Мартин прошёл по коридору и на прощание громко хлопнул дверью, последний ответ его вполне удовлетворил. Силы покидали его, и оставалось только одно верное решение…

…Шейпик сидел на крыльце своего подъезда и обнимая, гладил перламутрового мастиффа. – Если ты хочешь, чтобы он жил с нами, ты сам будешь ему зарабатывать на жратву, – крикнул отец паренька.

– Конечно папа, я такую собаку никому не отдам, – мальчишка обхватил голову собаки и посмотрел в большие, влажные от слёз глаза. – Не плачь, мой дом – твой дом.

Масляными красками.

Жара во Франции этим летом плавила разумы людей в разнообразные обтекающие формы. Представьте, как плавится кусочек сыра в микроволновке или фигурка из пластилина на солнце. Вначале все острые грани сглаживаются, потом начинается изменение форм, если фигурка разноцветная, то можно посмотреть, как происходит смешивание цветов разных пластов в один непонятный и никому ещё, явно неопределённый цвет. Люди двигались по тротуарам очень близко друг к другу, и испарения искажали их контуры так, что казалось, они тоже из пластилина и плавятся на ходу. Идя по тротуару, они оставляют разноцветные масленые следы. Кто-то зелёные, кто-то красные, одни наступают на следы других и цвета перемешиваются, к вечеру тротуар станет редчайшей авангардисткой картиной. По стенам домов тянуться виноградники и вьюны. На зелёной ряби расплавляются и расползаются фиолетовые грозди ягод и белых цветов, большими жирными точками. На синей пролитой кем-то небесной глади, облака танцевали, раздувались и лопалась как яичница на сковороде.

Из окна самого верхнего, четвёртого этажа старого лионского дома наблюдала над проделками жары молодая девушка Надин. Ей так хотелось выйти на балкон, но лень было переодевать ночную рубашку на что-нибудь более приличное, и тем более в ней она себя чувствовала более свободно и почему-то ей казалось изыскано, и жара не давила так сильно. Лёгкая ткань занавесок очень плавно раскачивалась из стороны в сторону, сквозняк был скорее похож на огненных медленных медведей, которые ползут по слону, чем на холодную быструю птицу-змею, готовую ужалить ледяными клыками.

Надин плюхнулась на перину, ей так хотелось ещё поваляться, но нужно было собираться и идти на фабрику. Она решила ещё две минутки уделить своим наблюдениям, на потолке как раз солнечные зайчики елозили друг о дружку. Огромное яркое пятно солнца в комнате на потолке, восхитительный вид, оно живое и находится в постоянном движении. Это происходит в течении всего лета каждое утро, с того самого момента как сосед из дома напротив, стал сушить на балконе свой платок на зеркально начищенном тазу. Залетевшая огромная муха стала нарезать круги на фоне толпы солнечных зайчиков. Остававшийся за ней тёмный след расплывался спиралью и в целом насытил картину солнца тёмным содержимым. Надин нравилось наблюдать за мухой, линии спирали становились толще и тускнели, через некоторое время окончательно растворяясь в солнце. Солнце сильнее, – подумала Надин и пошла умываться.

Приведя себя в порядок, Надин отправилась на фабрику. Спускаясь по лестнице, она обратила внимание, как в подъезде темно. Тонкие, скудные лучи пробивались через узкие окошки подъезда и погибали, рассеиваясь в тёмной гуще холодных красок стен. Она остановилась, из чёрного пятна на стене вышел коричневый кот, и стал переходить ей дорогу, он смотрел ей прямо в глаза. Изумруды, подумала Надин, они похожи на изумруды. На самом деле она никогда не видела изумрудов в реальной жизни, зато находила их во всём зелёном и прозрачном.

– Не забудь наш последний разговор, – промурлыкал кот и нырнул в тёмное пятно на противоположной стене.

Надин улыбнулась и выбежала наружу. Солнце безжалостно пыталось её ослепить, но так и не получалось. Девочка сощурилась и глянула прямо на огненный круг на небе, и заулыбалась. Радостное настроение, как оно необходимо ранним утром, когда ты идёшь на работу, на работу, которая тебя не очень-то устраивает, но и не напрягает сильно. Надин работала на фабрике по производству глиняных горшков. Продукция была заурядной и подведённой к определённым стандартам, сама бы Надин себе такой никогда не купила, ей нравилась ручная работа, и она представить себе не могла кто их вообще покупает, скорее всего всё уходило на экспорт. До фабрики было рукой подать, пройти пару кварталов. Сразу за углом стояла кондитерская лавка, по утрам там всегда торговал милый молодой человек, румяный и крупнощёкий, в белом колпаке. Надин всегда ему улыбалась, когда проходила мимо, она старалась делать это как можно загадочнее.

– Доброе утро, Надин, – и от куда он знал, как её зовут.

– Доброе утро, Андре, – у него был такой оригинальный бейджик, в виде свежевыпеченной булочки, с намазанными розовым кремом буквами, ей так и хотелось надкусить его, и проглотить половину имени. Всю дальнейшую дорогу она только об этом и думала, как жуёт тёплую сладкую булку, и как от этого ей становится легко на душе, она спасает Андре этим, он больше не продавец, теперь он, … её мысли завели её слишком далеко, фу какая гадость.

Радио над проходной что-то бубнило про погоду, до погоды ей не было никакого дела, так все дни на этой неделе придется проводить на производстве, вот на следующей неделе она будет работать в ночь и тогда можно будет подумать о пляже. Старый громкоговоритель напоминал ей цветок колокольчик, серо-металический цвет подчёркивал готичность приспособления, голос диктора был всегда грустный и задумчивый, словно копирайт начала рабочего дня, так оно и должно быть, здравствуй любимая фабрика.

Девушка с ночной смены ждала её с нетерпением, сняла халат и сидела пила душистый чай.

– Привет, Элен.

– Привет, Надин.

– Всё нормально?

– Да, устала очень, три горшка из партии отправила на разбраковку.

– А что такое?

– В двух дырки, на третьем рисунок смазан. – Элен была похожа на Надин внешне если приглядеться, только волосы у неё были чёрные, а у Надин светлые.

– Ну я пошла, пока, – Элен чмокнула её в щёку, одновременно поприветствовав и попрощавшись.

Вот и началась новая смена, жара за стеклом окна и в помещении, всё как вата. Солнце заливает всё вокруг, очень тепло, рабочий халат липнет к телу, в голову начинают лезть разные мысли. В последнее время её преследует какая-то озабоченность, она во всех окружающих видит сексуальную угрозу. Интересно, сейчас на фабрике в одном из тысяч помещений кто-нибудь занимается сексом, – эта мысль частенько ей не давала покоя. В процессе работы ей захотелось пить, – хоть бы кто-нибудь об этом догадался и принёс ей упоительной влаги.

Открылась дверь и зашёл Микаель, в одной его руке был стакан швепса со льдом, в другой маленький горшочек с цветком фиалки. Она замерла, как это так, она только подумала об этом и вот.

– Это всё тебе, желаю хорошего дня, – он поставил всё на стол и вышел полон стеснения.

Вроде бы взрослый уже человек, а ведёт себя как мальчишка, она заулыбалась, что-то в нём есть. По крайней мере он в данный момент ни с кем ничем не занимается в одном из тысяч помещений.

Лёд, вот что он принёс ей, но об этом пока не знал ни он, ни она, и даже тот парень, который торгует булками по утрам тоже ничего не знал.

Терминал – вот что было последней усладой Надин. Это огромное на весь стол сооружение, напичканное кнопками и лампочками, с маленьким экраном для вывода сообщений. Терминалы бывают разные, промышленные, универсальные и для домашнего использования. На фабрике у Надин был промышленный терминал, настроенный на несколько печатающих машин в офисном помещении, на терминалы других её коллег на фабрике, и конечно же на центральный городской коммутатор, огромную железяку с огромнейшим количеством портов. Функцией коммутатора была установка связи с другими коммутаторами и терминалами по всему миру. В домашних же терминалах было гораздо больше функции, их можно было подключать к плазменным видео-панелям, аудиосистемам и даже к взаимодействовать с системой жизнеобеспечения вашей квартиры.

На работе Надин очень часто пользовалась терминалом. Он ей напоминал стального дровосека, железного надёжного друга, которому можно всегда пожаловаться на жару или наоборот послушать жалобы других. Общение с разными людьми окрашивало время, проведённое на работе в разные цвета, а «время проведённое» – это и есть жизнь.

Последний разговор был с Натали, девушкой из Парижа, беседа была о женских слезах. Они пришли к единому мнению, что чаще всего, процентов 85, женские слёзы появляются по вине мужчин. Чем больше их в окружении, тем больше соли, тем больше влаги. Ассоциации, которые возникали у девушек всегда совпадали, им было приятно мусолить эту тему про слёзы, она давала им больше сил и энергии для их реальных переживаний, которые испытывает человек в жизни, отойдя от терминала. Собеседники сменялись, по работе, для души, для хулиганства, да она любила хулиганить. Однажды она выведала у одного молодо человека с фабрики через терминал его номер телефона и повесила на городском коммутаторе на всеобщее обозрение объявление, о желании найти девушку его мечты с этим самым номером. Он даже не догадался кто испортил ему на пару недель его жизнь. Трудно было подумать что-то плохое на такую безобидную милую девушку. А она подумала: «Это тебе за женские слёзы».

Очень часто открываются души за терминалом, или сама Надин это делает или слушает кого-то. Может быть, ей говорят неправду, описывают совсем несуществующие ситуации и миры, в которые она окунается полностью и начинает переживать вместе с собеседником. Вот, кажется, что где-то через пару кварталов кипят такие страсти, и всего несколько шагов могут открыть такие секреты, как визуальное познание, запахи и цвета, повадки и глаза, но вдруг этого ничего нет, это всё чья-то выдумка, она не думала о таком исходе. Она откровенничала и ей становилось легче, раздавая маленькие нерадости она всё ближе подбиралась к цветам, разноцветным лепесткам счастья. Она видела такие же в кабинете врача логопеда, когда ей было 3 года. У него висела картина в масле с яркими кувшинками, только почему-то они были не только белые и голубые, но и ярко жёлтыми, ало-красными и небесно синими, золотыми. Экспозиция поразила детское сознание своей цветовой гаммой и явной непринадлежностью к реальности.

И как-то раз она нашла его, он показался ей очень близким по взглядам, душевно одиноким молодым человеком. А ещё ей понравилось его сетевое имя, звали его «Iron tea». В начале она просто добавила его. Он долго не замечал её, и однажды он сказал ей что-то, из-за помех на линии буквы на экране смазало.

– Здравствуй, чай? – это было или приветствием, или ответом на приветствие, она решила перевести половину его имени, сразу начав разговор с иронии.

– Привет. – ответ не заставил себя ждать. – Меня зовут Пауло, я не чай. – смайлик говорил о понимании.

– А меня зовут Надин, я из Лиона. – она пыталась начать знакомство в непроизвольной форме.

– Очень приятно, – маленькая пауза, которую можно было списать на задержку в радио связи, – я тоже из Лиона, сейчас все, кого ты видишь в терминале из Лиона, удалённые терминалы сегодня не работают до вечера.

– Почему?

– Тебя интересуют технические тонкости?

– Нет, – она улыбнулась, я просто хотела пообщаться.

– Извини, я сейчас немного занят, я сам тебя найду. – зарезервированная под его именем лампочка поменяла свой цвет с зелёного на красный.

Определённо он ей понравился, такой серьёзный, занятой, наверно ответственный и определённо он должен быть красивым. Да, это точно, так и есть скорее всего он красивый или минимум симпатичный. Она сразу представила, как встречает его на улице, почему-то узнаёт, хотя ни разу не видела и влюбляется в него. А он в неё, мысли закружили её между облаков, пролетающих над фабрикой, золотая птица купалась в белых барашках.

«Как в вашей голове ещё всё нестабильно, сколько ещё усилий надо приложить», – подумал коричневый кот, глядя ей в затылок, и нырнул обратно в тёмное пятно в стене.

Проснувшись за терминалом, Пауло огляделся, он уже пятый день занимал одну и ту же точку, в одной и той же позе. В окне по-прежнему крутился волчок с косыми ярко-красными и белыми полосами, это видение долгое время заменяло вид на улицу. Оно появилось после пятилетнего просмотра рекламы на канале mcm, так он всем говорил, сильно не напрягав молодого человека оно говорило о том, что это пока ещё не кончилось. В люди выходить большого желания не было. Пауло понимал, что он сошёл с ума, но также он понимал, что другие об этом не знали и даже не догадывались. Пытаясь сообщить им об этом в последний раз он прицепил на свою майку табличку «я шизаFреник», результатом было внеплановое тридцать второе сотрясение мозга, прямо не отходя от кассы, то есть через две минуты после того как Пауло покинул подъезд. На улицу больше не тянуло.

Единственным ограничением галлюцинаций, страхов и предположений был терминал. Сосредоточиваясь на узкой полоске монитора с сообщениями, он даже не замечал мигающие лампочки, он боролся сам с собой в общении с людьми. Однажды переключаясь между каналами, он увидел, как одна из лампочек стала жёлтой, кто хотел пообщаться с ним. Такое часто бывает, особенно когда подключаются междугородние терминалы. Эта лампочка не давала ему покоя несколько дней, она всегда была жёлтой. Надо просто подтвердить, но зачем? Кто это там, за этой лампочкой? Друг или враг?

Когда Пауло спал его сознание принимало обычный ход, скорости спадали и вроде бы вот он тот самый момент, когда можно просто брать и жить, но это всего лишь сон, и даже если подвластен тебе, он никогда не будет похож на жизнь. Сравнивать сны где все проблемы решаются за одну ночь и жизнь, которая была одной большой проблемой, не стояло задачей перед ним. Только смешение реальности шизофреника и его снов могло дать некоторые ответы или наставить на истинный путь. «Будет ли он истинным?», – задумался Пауло, когда ему стала сниться жёлтая лампочка несколько ночей подряд. В последнюю ночь это стало вообще невыносимо. Она мигала в два глаза, и даже немного попискивала, она хотела успокоиться, как разорванная артерия с жёлтой кровью, надо было срочно залить её зелёнкой. Пауло проснулся и пошёл на кухню перепрыгивая через овраги своих галлюцинаций. В зарослях паутины, пальмовых листьев и лиан воображения он нашёл шкафчик с полу облезлым красным крестом и достал оттуда зелёнку и вату. Намочив вату, он намазал себе веки зелёнкой, теперь, когда он закрывал глаза, то на просвет всё становилось зелёным. Круто, вернувшись в комнату он сел на табурет перед терминалов, здесь проходила вся его относительно нормальная жизнь. По-другому он жить просто не умел. Одну за одной Пауло стал красить лампочки в зелёный цвет. Краситель сворачивался в капли, и ничего не получалось. Пауло включил терминал и начал ждать пока перечитываются радиоканалы, готово. Первый, второй, … и вот он девятый, в голове он дал ему название #lion_promzona и вот опять эта лампочка, она сразу стала выделяться из толпы других и мигать жёлтым, раз, два, три, с каждым миганием она увеличивалась в размерах, ещё немного и она поглотит собою весь терминал, что делать. Пальцы Пауло сжимали табурет, на котором он сидел с такой силой, что ещё немного и деревянная основа и тряпичная обшивка станут однородны.

Перед глазами всё поплыло и закружилось, на кнопке рядом с лампочкой появился прицел. Вытянув руки вперёд Пауло летел не встречу с неизбежным, может там и нет ничего страшного, нет ничего опасного, подлетев к кнопке он нажал её… Лампочка стала зелёной вернувшись к нормальным размерам, в комнате немного посветлело, реальность вернулась, только волчок с косыми ярко-красными и белыми полосами продолжал вращаться в окне, напротив.

Автопривет написал в окошко homo homini lupus est. Если терминал получателя поддерживал интернациональные шрифты, то он должен был прочитать это на латыни.

Пауло прищурился и пытался заглянуть в окошко монитора. Мигающий курсор, умирал и возрождался с завидным постоянством. Счастье ли это или наказание было не известно. Кем был курсор в прошлой жизни, что теперь он живёт лишь секунду и на секунду умирает. «Здраствуй чай_», – вылезло на мониторе и курсор умер. Пауло представил, что он умер навсегда и что из этого может получиться. Теперь все курсоры с других терминалов, которые знали его курсора придут на панихиду. Жаль, что у его терминала маленький экран, не такой как на современных домашних терминалах. Если бы экран был больше, можно было бы собрать несколько тысяч курсоров, а теперь похороны будут скучными. Только Пауло стал задумываться о теле курсора, где оно и как его захаранивать, как курсор появился, живой… Я туплю промелькнуло в сознании, и он быстро написал ответ. Чай? Я не чай, это такой образ. Как бы объяснить. Он не поймёт. «А меня зовут Надин, я из Лиона_», – это не он, а она. Лион город где Пауло прожил всю свою жизнь, детство навсегда останется в его памяти. Он мог вспомнить детство спонтанно, целиком за раз всё сразу, а мог уделять этим воспоминаниям до нескольких дней. Вот его первая собака, его первый друг… Почему она сказала, что из Лиона, сейчас время 8.39, подключение междугородних каналов после 9.00. Может она не знает, может ей и не надо этого знать или она просто не хочет. Сказать ей? Не надо? Кто мне ответит? Он ответил. Она тоже, вдох, ответ, ещё один, она его утомила. Он аккуратно извинился и отключил терминал. Поглядев в окно, на этот самый волчок он снова окунулся в воспоминания о своём детстве…

Детство Пауло было его таблеткой, которую он иногда заглатывал, когда реальность становилась невыносимой, когда его разум зашагивал за допустимую границу его понимания, или наоборот понятного, но приносящего боль. Два больших дерева тутовника, огромные коричневые великаны. Пауло сидел на одном, на другом сидел Ромарио. У Пауло были белые ягоды, у его друга чёрно-синии. Сверху казалось, что земля так далеко, на уровне глаз крутился флигель двухэтажного частного дома. Солнце с трудом пробивалось сквозь листву и наполняло теплом и радостью юные тела.

– Порисуем? – тёмное лицо Ромарио и неестественные светлые волосы навсегда останутся в памяти терминальщика.

– Порисуем…

Дети подкидывали ягоды вверх, прямо над крышей дома. Пролетая метров пять вверх, они описывали дугу и делали кляксы на серой черепице. У Ромарио ягоды оставляли в воздухе лиловые полосы у Пауло прозрачно-золотистые. На солнце золотистость сливалась и поэтому полосы Ромарио были более колоритными и красочными. Зато кляксы были сочнее у Пауло, и именно его кляксы очень сильно привлекали зелёных мух. Когда Синий и золотой цвет на черепице начинал сливаться после долгих часов художества мух уже было предостаточно на всей крыше. Только теперь Пауло понимал, что зелёные мухи это был знак о его будущем, мигающие лампы терминала…

Прошло время. Диалоги Пауло и Надин стали более объёмными, сытными и красочными. Он больше не зажимался в разговорах, но был более-менее сдержанным. Она видела в нём таинственный грустный образ, он в ней Солнечный свет, радостный взгляд, всё то что так давно похоронил в своём сознании.

Пауло стал выходить на улицу, по минуте, по часу. Болезнь отступала. Он не говорил Надин чем он болен, но о самом факте упомянул. С каждым днём ему становилось всё легче и легче. Спираль в окне ещё продолжала накручивать его сознание, но это было уже не так больно.

Однажды он проснулся в творческом порыве. Сны его оставались спокойными и спать он теперь стал в кровати. В то утро он сел за стол, а не за терминал и стал писать стихи. Они получались коряво и неумело. Он продолжал, понимая, что пишется нечто неумелое, он продолжал, иначе слова разорвали бы его сердце, погубили бы душу. Написал он очень много. По одной строчке, по три, по пять. В то утро он отправил их все Надин и стал ждать.

Коричневый кот сидел на подоконнике и всем видом пытался показать своё недоумение. Его зелёные глаза были устремлены на светлое лицо молодой особы, которая с вдохновением рассказывала о том, как ей теперь хочется ходить на работу.

– Милая, ты туда хочешь ходить, но как я понимаю, ты работе там теперь уделяешь минимум времени, – он был обязан сделать ей замечание.

– Мотя, – на самом деле его имя звучало более торжественно, – ты не понимаешь, как я счастлива, и пытаешься всё вогнать в социальные рамки приличия, посмотри, как я сияю. Она и правда сияла. Прохожие уже две недели щурились, только завидев её. Булочник Андре три минуты не мог поднять глаза после того как она поздоровавшись пробежит мимо, сияющий след очень долго рассеивался в нагретом воздухе улиц. Лишь только Микаэль, мастер с работы, пару раз прикладывал ладонь поверх глаз, а потом привык. Мать ей часто про него говорила, и как ни странно только хорошее. Уж больно он реалистичен…

– Я понимаю, как ты счастлива, но это всё мимолётно. Что он тебе может дать реального? Что?

– А мне не нужно от него ничего реального, мне он нравиться таким какой он есть. Вчера он мне прислал стихи.

– Стихи. Голова сумасшедшего порождает стихи, как мило, – кот отвернулся в окно и выпустил клыки, кошачья улыбка могла быть скрыта только таким образом.

– Не говори так, скользкий котяра, а тебе не кажется, что ты говоришь мне всё это в собственных интересах?

– В каких же? Пойми реальность, вот она, и от неё не уйти. Вы никогда не виделись и не увидитесь, а то что тебя окружает, окружает тебя каждый день, и будет окружать.

– А может мы увидимся.

– Сомневаюсь, или увидитесь, и ты умрёшь от ужаса.

– Какого ещё ужаса?

– Представь, что он чёрный демон, и вокруг него тьма, и такая густая, что рядом с ним даже не видно Солнца.

– Ты параноик.

– Я реалист.

– Ты сам нереальность, – она улыбнулась своему верному ходу.