Настоящий Дракула. «Сын дракона», мстительный безумец и другие лица Влада Цепеша

Устами Ван Хелсинга Стокер впрямую указывает на исторические корни своего вымышленного графа. Так, Ван Хелсинг считает, что может назвать исторический прототип вампира Дракулы: «По-видимому, наш вампир действительно когда-то был тем самым воеводой Дракулой, который прославился в битве с турками на великой реке на самой границе с Турцией. Если это правда, тогда он недюжинный человек, потому что и в те времена, и много веков спустя он был известен как необыкновенно умный, хитрый и храбрый воин из Залесья[11]». Сам Дракула упоминает, что «один из [его] предков переправился через Дунай и разбил турка на его же земле». Не столь благосклонен Стокер к родному брату Дракулы, звавшемуся Раду Красивым: «Какое горе, что, когда доблестный воевода потерпел крушение, его недостойный родной брат продал свой народ туркам, навлекши на него позор рабства!» По сути, все вышесказанное имеет отношение к событиям, прямо или косвенно связанным с настоящим Дракулой, и Стокер приводит в своем романе еще немало подобных аллюзий. Так, он упоминает в романе «позор Косова», тем самым отсылая читателя ко второй битве на Косовом поле в 1448 г., окончившейся полным поражением венгров от османского войска, после чего началось первое недолгое правление Дракулы Валахией под турецким сюзеренитетом. Как видно из текста, Стокер не менее осведомлен о событиях, которые привели к разгрому венгерского войска в битве с турками при Мохаче в 1526 г. и были предвидены реальным историческим лицом Дракулой в 1462 г., когда венгерский король не пожелал прийти ему на помощь. Ближе к концу романа преследователи Дракулы убеждаются, что последние надежды на спасение граф-вампир связывает с цыганами, что очень недалеко от исторической правды. Кроме того, Стокер нашел непрямого потомка Дракулы, сочтя того фигурой достаточно значимой, чтобы дважды упомянуть его устами графа: «Не он ли, этот Дракула, был тем, кем вдохновлен был другой его одноплеменник, который в более поздние времена снова и снова переправлялся со своим войском за реку на турецкую землю; который, будучи разбит, выступал снова и снова, хотя и возвращался один с кровавого поля битвы, где полегло его воинство, – ибо знал, что лишь он восторжествует в конце концов!» Скорее всего, автор имеет в виду господаря Михая Храброго, который состоял в непрямом родстве с одним из сводных братьев Дракулы, Владом Монахом, и, став господарем, впервые объединил все румынские земли. Из всего этого следует, что персонаж романа граф Дракула, при всех его вампирических свойствах, вряд ли был лишь плодом ночных кошмаров очарованного оккультизмом литератора. Хотя этот образ можно назвать собирательным, в его создании определенную роль сыграло знакомство Стокера с серьезной литературой, которую мы ниже подробно проанализируем. Во всяком случае, проведенные изыскания достаточно вдохновили Стокера, чтобы он захотел придать образу знаменитого графа исторические корни, что добавило важную черту к его личности. Князь, государственный деятель, воевода, наделенный недюжинным умом и коварством, решительный политик, полиглот… даже в романе Дракула как человек весьма притягателен. Как пишет Стокер, «в одной рукописи [раздобытой Арминием Вамбери] об этом самом Дракуле говорилось, что он упырь, о чем нам уже хорошо известно» – в сущности, это слово означает кровопийцу. Учитывая несомненную притягательность подобного образа, создание которого потребовало от автора изучить обширный свод литературы, мы готовы принять подсказки, рассыпанные Стокером в тексте романа, и проследить историю жизни реального Дракулы, правителя XV в., которого первый серьезный румынский историк XIX в. Александру Димитрие Ксенопол называл «одной из любопытнейших личностей в истории». И не сомневайтесь, по сравнению с ним вымышленный граф-вампир выглядит весьма бледно.

Глава 1. Мир реального Дракулы

КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ПРОТИВ ТУРОК

Реальный Дракула, правивший на землях, которые составляют территорию современной Румынии, родился в 1431 г. – в год, когда Жанну д’Арк как ведьму сожгли на костре у позорного столба во французском городе Руане. А умер Дракула в 1476 г., за два года до того, как Испания объединилась в королевство под властью Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Личность Дракулы во многом была продуктом своего времени – Возрождения, переживаемого Европой и, в сущности, ставшего переходным периодом. Возрождение возвестило начало Нового времени, выведя на первый план идеи национальной государственности и светской модели государства (секуляризма), которые все еще во многом определяют облик нашей собственной эпохи, однако во времена Дракулы феодальные устои, а также всепроникающая власть Церкви еще не были до конца изжиты.

В тот период Европа от Атлантики до Черного и Балтийского морей в гораздо большей степени представляла собой пространство единой цивилизации, скрепленной прочными династическими и культурными узами, чем современный мир или даже современная Европа. Дракуле и его современникам показалось бы чуждым и странным само понятие разделения на Запад и Восток, которое сегодня так прочно обосновалось в университетских курсах по «западной цивилизации», а также в нашей привычке мыслить категориями разделенных «железным занавесом» западных демократий и социалистических стран Восточной Европы. Некоторые даже склонны сводить европейскую историю к противоборству сил Запада, унаследовавшего высокую культуру Античности, с азиатским деспотизмом. Такого рода конфликты с незапамятных времен вспыхивали на рубежах единой европейской цивилизации, вынужденной противостоять разрушительной чужеродной силе кочевых племен, являвшихся из глубин Азии. Во времена Дракулы самым главным и решающим для судеб Европы проявлением этого конфликта стало противоборство с Османской империей, которая в середине XIV в. предприняла первые попытки вторжения на европейскую землю.

Определение «Османская» происходит от имени Осман (или от искаженного варианта его имени – Оттоман), принадлежавшего первому правителю государства (основанного им в 1299 г.). Османы исповедовали фундаментальное учение ислама, воспринятое от покоренных ими тюркских племен Малой Азии. Наши представления о турках-османах, по всей видимости, во многом несут отпечаток их образа, сложившегося в XIX в., когда в попытках отсрочить симптомы неминуемого внутреннего распада своей империи османские султаны в массовом порядке вырезали покоренных ими греков, армян и болгар, – устремления этих народов создать собственные национальные государства подрывали устои Османской империи. Однако не следует распространять этот чересчур упрощенный негативный образ турок-османов на времена Дракулы без учета значимых особенностей, которые в XV в. характеризовали турецкое правление.

На самом деле все обстояло наоборот: два великих османских султана времен Дракулы, Мурад II (1421–1451), а еще больше Мехмед II (1451–1481), в компании с которым воспитывался наш юный князь, подобно своим предшественникам, были людьми просвещенными, светскими и образованными, покровительствовали итальянским живописцам и выбирали себе в жены дочерей балканских и византийских правителей. Кроме того, они показывали себя дальновидными политиками и преподавали Европе уроки религиозной терпимости, давая приют евреям и другим меньшинствам, которые в те времена жестоко преследовала Римско-католическая церковь.

Через разделяющий Европу и Азию пролив Дарданеллы турки впервые переправились в 1355 г. по призыву византийских императоров, которые рассчитывали с их помощью противостоять натиску балканских государств, и особенно сербских королей, давно точивших зубы на императорский титул. Для укрепления связей с турками владыки Византии отдавали своих дочерей в жены турецким султанам. Однако, ступив однажды на европейские земли, турки больше не собирались оставлять их. Сначала они обратили свое войско на Болгарию, в те времена самое могущественное балканское государство. В 1371 г. Болгария понесла частичное поражение. Большее сопротивление турки встретили со стороны Северной Сербии, но 15 июня 1389 г. сын султана Мурада I, Баязид Молниеносный, разбил войско сербского князя Лазаря в первой битве на Косовом поле (Поле черных дроздов). Решающее поражение сербов открыло туркам путь к еще не покоренным землям Болгарии, в Албанию и на значительную часть Балканского полуострова. Сербии осталась участь полузависимого государства под властью Георгия (Джураджа) Бранковича, носившего византийский титул деспот[12]. Сам Бранкович до поры до времени выживал с молчаливого согласия османов, потому что отдал свою дочь Мару в жены внуку Баязида, султану Мураду II. А для гарантии своей безопасности он передал свою столицу Белград в руки венграм.

На самом деле турки продвинули свои передовые рубежи до самого Дуная, до границы государства, которым в дальнейшем будет править Влад Дракула, а в то время эта граница обозначала передний край европейской цивилизации. Но хотя османы исповедовали ислам, они не принуждали покоренные ими балканские народы переходить в мусульманство. Их новоприобретенные подданные в большинстве своем сохраняли православную веру. Тем не менее балканские христиане, низведенные до положения людей второго сорта, при правлении султана, соединявшего в своих руках верховную государственную и религиозную власть, негодовали на господство чуждой им веры. И многих приводил в ярость введенный турками налог «кровью»: немусульманское население покоренных балканских стран обязали отдавать турецким вербовщикам самых крепких и здоровых мальчиков; их увозили на чужбину, отдавали на воспитание в турецкие семьи, где им насильно прививали ислам, и обучали военному делу, чтобы в будущем пополнять ими ряды султанского войска – корпус янычаров. Некоторые янычары служили в регулярных войсках пеших лучников: хотя номинально они оставались рабами, им давалась возможность полностью раскрыть свои природные дарования на гражданской или военной службе – и многие в итоге дослуживались до высокого звания визиря (премьер-министра) при дворе последующих султанов. Однако уплата этой дани отнимала у покоренных балканских стран самых физически и умственно одаренных мальчиков, лишала самого цвета юношества, тогда как османские завоеватели еще больше наращивали свое военное превосходство. Эта дань считалась одним из самых дьявольских и, вероятно, беспримерных инструментов покорения народов, какие только могло измыслить человечество.

Некоторые рассматривали конфронтацию Востока (турецкого) с Западом (христианским) как конфликт между двумя системами ценностей и двумя культурами, так же как сегодня воспринимается противостояние между коммунизмом и западной демократией. Но поскольку на приграничных территориях турецкие и христианские ценности переплетались так тесно, что становились практически неотделимы одни от других, нам разумнее всего считать, что во времена Дракулы этим противоборством двигало беспредельное честолюбие Мехмеда II, желавшего сравниться в своих завоеваниях с Александром Великим и готового ради господства над миром пробудить дух священной войны. Скорее всего, Дракула как современник Мехмеда, к тому же воспитанный теми же наставниками и в духе тех же ценностей, намного острее осознавал сокрушительную важность этой борьбы, нежели европейцы его времени. Не будь у государств Восточной и Центральной Европы, еще сохранявших независимость, твердой решимости поставить заслон захватническим амбициям султана, исламский мир, вполне вероятно, мог бы простираться теперь от Босфора до побережья Атлантики.

Именно при жизни Дракулы на Балканах зародилась идея Крестовых походов против османов: расположенные на окраинах Османской империи приграничные европейские государства желали во имя христианской веры бороться с исламским могуществом. Эта борьба за защиту Европы от ислама имела столь же важное значение, как и сопротивление испанцев завоеванию маврами в VIII в. Крестовые походы на Балканах во многих отношениях превосходили значением Крестовые походы XI–XII вв. в Святую землю для отвоевания Гроба Господня, поскольку теперь дело касалось судеб самой Европы.

У врат в Европу стражником стояла когда-то могущественная, а теперь истлевшая до мощей Византийская империя с ее гордой столицей Константинополем, возведенным императором Константином в 330 г. у пролива Босфор на месте греческого города-государства, называвшегося Византием. Хотя Византия считала себя продолжательницей имперского Рима и нередко именовалась Восточной Римской империей, языком общения она выбрала греческий. Византийская церковь в 1054 г. отделила себя от Рима, потому что Константинопольский патриарх не желал подчиняться епископу вечного, соперничавшего с блистательным Константинополем Рима, уже впавшего в разложение и варварство, – а теологические расхождения были измышлены позже, дабы оправдать раскол. Кичившийся своей тысячелетней историей, Константинополь претендовал также на культурное и политическое превосходство над средневековыми императорами-«выскочками» (чье скороспелое императорство началось в 800 г. с коронации Карла Великого папой Львом III) и их преемниками. В начале XV в. Византийская империя все еще сохраняла славу и огромный престиж, а Константинополь неудержимо притягивал к себе алчные взоры могущественных потенциальных завоевателей как с Востока, так и с Запада. Еще сильнее их аппетиты распалял тот факт, что город утратил репутацию непобедимой военной твердыни после того, как был завоеван в 1204 г. подстрекаемыми Венецией крестоносцами. Православные императоры Византии растратили всю свою силу на войны с римско-католическими крестоносцами и своими балканскими соперниками, в особенности болгарскими и сербскими правителями, которые настойчиво стремились заполучить императорскую корону. В год рождения Дракулы Константинополь и его европейская периферия еще существовали – империя походила на диковинную саламандру с непомерно огромной головой и узким растянутым телом, образованным Святой горой Афон, Морейским деспотатом со столицей в Мистре, Фессалониками и горсткой островов в Эгейском море.

Одним из самых трагических аспектов в стремительном нашествии османов на Европу было нежелание западных держав защищать передовые рубежи своей культуры в Восточной Европе. С точки зрения реалий XV в. особенно необъяснимо, почему западноевропейским государям отказали моральный дух и политическая воля: династии французских правителей уже с самого начала консолидировали польское и венгерское государства; Венеция, Пиза, Генуя и Испания господствовали в Восточном Средиземноморье и в Эгейском море; а бесчисленные западные авантюристы занимали колонии, которые цепочкой протянулись вдоль оспариваемого восточного побережья и на островах близ берегов современных Югославии и Греции и тоже находились под турецкой угрозой.

Запад XV в. не отзывался на последующие призывы к Крестовым походам под благовидными предлогами, которые мало отличались от тех, что пробуждали столь глубокий эмоциональный отклик в век веры, во дни расцвета крестоносного движения. Вспомним, что французский король Карл VII – а Франция считалась «старшей дочерью католической церкви» и ее главной крестоносной силой – только-только вывел страну из самой разрушительной и долгой в ее истории Столетней войны. Карл VII и вскоре наследовавший ему Людовик XI (изощренным интриганством заработавший себе прозвище Вселенский Паук), имевший пристрастие развешивать молодых людей по ветвям деревьев и сажать в железные клетки своих противников во укрепление своей королевской власти, окончательно освободили страну от английских захватчиков. К тому же борьба с бургундскими герцогами за верховенство во Французском королевстве занимала их намного больше, чем война с турками. В сущности, преданность крестоносной традиции некоторое время сохраняли одни только бургундские герцоги, в чьих жилах текла кровь королевской династии Валуа, единственные, кто самостоятельно правил своими владениями на территории современной Франции. Благородным участием в Крестовом походе отца Дракулы в 1446 г. они отчасти искупили бездеятельность своих кузенов-королей в Париже.

Англию еще меньше, чем Францию, занимали мысли о противоборстве с мусульманами; славные традиции Ричарда Львиное Сердце оказались начисто позабыты. Зато страну раздирала отчаянная междоусобная война на выживание между союзами Алой и Белой роз (1455–1485, белая роза выступала эмблемой герцогов Йоркских, алая – Ланкастеров). Эта последняя в Англии феодальная война полыхала на протяжении почти всей жизни Дракулы. Единственные англичане, хоть как-то связанные с нашим повествованием, – это солдаты удачи, которые добровольно вербовались в крестоносные армии. (Один из таких ветеранов Крестовых походов, Джон Типтофт, граф Вустер (1427–1470), позже применил новый способ казни, подсмотренный им в Восточной Европе, и сажал на колья своих противников Ланкастеров. Впоследствии за свои преступления он был казнен.)

Средневековая Испания, если не брать немногие сохранявшие независимость королевства на севере полуострова, все еще изживала травму мусульманского завоевания, хотя арабы (мавры), в отличие от турок, обладали собственной высокоразвитой цивилизацией, отпечаток которой до сих пор хранит изысканная архитектура мечетей в Кордове, в те времена бывшей более передовым центром просвещения, чем Париж или Оксфорд, особенно в естественных науках и математике. Свободные пиренейские королевства постепенно отвоевывали у арабов испанские земли в ходе череды войн, Реконкисты, которая оставила глубокий отпечаток в душах людей, особенно в Кастилии: кастильцы были фанатичными католиками, нетерпимыми к чужой вере, готовыми на любые жертвы, чтобы защитить свою страну. Хотя, по сути, кастильцы были крестоносцами у себя дома и сумели сбросить иго мусульманства, борьба с турецким нашествием на Востоке их не слишком прельщала – немаловажную роль в этом, безусловно, играла географическая отдаленность Кастилии от Восточной Европы. Как и соседи-португальцы, которые под предводительством короля Генриха-Мореплавателя в поисках расширения своих владений обращали взоры за океан – совершали кругосветные плавания вокруг Африки, исследовали Дальний Восток, – Кастилия в правление королевы Изабеллы в конце концов тоже приобщилась к морским экспедициям с целью открыть и завоевать новый континент. Изабелле Кастильской выпало стать покровительницей Христофора Колумба, появившегося на свет лет за пять до того, как Дракула стал князем.

Среди королевств, которые в будущем станут единым государством на Пиренейском полуострове, на Восток смотрел один только Арагон. В частности, турецкая угроза всерьез тревожила каталонцев Барселоны, одного из самых важных портов Средиземноморья, поскольку опасность нависла над их старинными торговыми путями и планами экспансии на Восток. Еще задолго до времен Дракулы прославилась Каталонская компания Востока (Каталонская дружина) – вольное объединение военных наемников под предводительством Рожера де Флора, имевшее целью защищать византийских императоров от всех их врагов, хотя, по существу, каталонцы воевали за себя и за свои интересы. Арагон (в состав которого тогда входила Каталония) предполагал за счет балканских Крестовых походов установить торговые и политические контакты на побережье Эгейского, Адриатического и Черного морей. Показательным примером честолюбивых устремлений арагонского короля Альфонсо V служит решение его побочного сына Ферранте сделать столицей и центром своей власти Неаполь – ввиду его близости к восточному театру войны. Ферранте сохранял свою власть методом устрашения (террора): большинство политических противников он убивал, давал их телам мумифицироваться и выставлял в своем королевском музее, похваляясь этой жуткой коллекцией перед гостями.

Ксилография на фронтисписе издания Geschichte Dracole Waide («История Дракулы воеводы»), Нюрнберг, ок. 1488 г.; манускрипт начинался словами: «В год 1456-й от Рождества Господа нашего Дракула совершил многие ужасные и невообразимые уму дела…» Музей Фонда Розенбахов

Италия XV в. была главным средоточием и центром Возрождения. Но не только. Хотя Никколо Макиавелли родился лишь в 1469 г., цинично-безнравственные принципы, которые он изложит в трактате «Государь» (1517), вовсю практиковались и до того, как книга увидела свет. Конечно, в те времена среди бесконечно враждовавших республик и городов-государств Северной Италии почти не просматривалось признаков итальянского патриотизма и еще того меньше – крестоносного духа, хотя от Балкан Италию отделяет не более чем 30-мильная полоса пролива Отранто.

На севере Италии могущественных Медичи куда больше Крестовых походов прельщало обогащение за счет создания первого международного банка Европы, что, безусловно, указывает еще на одну черту сходства между той эпохой и нашей современностью. Огромные денежные ресурсы банка, имевшего многочисленные отделения в европейских столицах, позволяли Медичи финансировать торговлю, баловать себя невиданной роскошью, подкупать «кого следует» для обеспечения угодных им результатов политических и папских выборов, а также обзаводиться родственными связями с высшей аристократией и королевскими домами. Козимо Медичи, в определенном смысле основатель династии, выставлял себя покровителем классического Ренессанса. В дальнейшем его внук Лоренцо Великолепный добил последние крупицы конституционного правления на севере Италии. В других итальянских государствах политические стандарты пали ниже нижнего предела, поскольку средневековые коммуны сами рушили свои свободы тираноубийством. Этот период в Италии (и повсеместно) отмечен возвышением амбициозных и абсолютно беспринципных автократов, которых иногда называли condottieri, кондотьерами. В стремлении к политической власти они прислушивались только к голосу собственного честолюбия, не гнушались никакими средствами и ради дела истребляли своих противников целыми семьями.

Папство, управлявшее Римом и землями в срединной части Италийского полуострова, переживало трудности, которые сильно ослабляли его естественную роль во всяком Крестовом походе и сводили на нет былой престиж, завоеванный во времена, когда папы выступали вдохновителями крестоносного движения. В описываемые времена Церковь еще оправлялась от опаснейшего в своей истории кризиса, Великого раскола (1378–1417), когда папы в Риме и избранные им в пику в Авиньоне (и позже в Пизе) антипапы соперничали за верховную власть в католическом мире. После Базельского собора, который был созван в 1431 г. для разрешения конфликта, как раз в год рождения Дракулы, последовала еще более грозная напасть, когда император Священной Римской империи вознамерился заменить единоличную власть папы властью кардинальской коллегии. Противостоять этой куда более опасной угрозе помогали расторопные действия папы-венецианца Евгения IV и его легата, искусного в дипломатии кардинала Джулиано Чезарини. Позже оба будут тесно связаны с балканским крестоносным движением 1440-х гг.

В сущности, бурная деятельность папы имела целью отвлечь внимание от разлада внутри католичества посредством преодоления схизмы (раскола) между восточным и западным христианством, разделявшей две Церкви с 1054 г. В сущности, воссоединение мыслилось как пролог к объединенному Крестовому походу обеих ветвей христианства против турок. И это историческое соглашение было достигнуто в 1439 г. на Флорентийском соборе, во всяком случае, на бумаге, чему поспособствовало присутствие константинопольского императора Иоанна VIII. Однако многие митрополиты из православной делегации, особенно русские и румынские, отказались ставить свои подписи под итоговым соглашением, Флорентийской унией. Преемник Евгения папа Николай V в итоге восстановил авторитет престола Святого Петра, заставив противоборствующих пап отречься от сана и тем устранив внутреннюю угрозу папству. Правда, он был куда менее успешен в претворении воссоединения двух Церквей на практике. Чем готовить Крестовый поход, этот блестящий знаток и ценитель искусства, превративший Рим в культурный центр Возрождения, предпочитал коллекционировать рукописи классических сочинений Древней Греции и Рима, основал Ватиканскую библиотеку, покровительствовал вольнодумцам, высказывавшим опасные антиклерикальные идеи, в частности гуманисту Лоренцо Валла[13]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.