Пути, ведущие к себе

– Я смотрю, вы тут все жутко набожные собрались, – сказал Кирилл. – Может, вам лучше в церковь сходить, помолиться?

– Сам-то не пробовал? – усмехнулся Никита.

– Я пробовал, только это мне не помогает. Церковь, как искусство, сплошная имитация. Не много там радостных лиц можно увидеть. Все только попрошайничать ходят: «Бог подай… Бог прости…». Кого-то этим можно привлечь, только не меня.

– Понимаешь, Кирилл, – сказал Ян, – все мы продукты материалистического воспитания. Наши христианские предки сами же снесли ко всем чертям свою веру во время революции. Кто-то по убеждениям, кто-то от страха или поддаваясь всеобщему безумию.

Что они оставили нам взамен? По сути дела ничего. Внутреннюю пустоту, которую мы пытаемся заполнить как попало материальными удовольствиями и развлечениями. Вместе с пустотой наши деды и родители оставили нам недоверие к религии предков, которую так легко разрушили сами. Ведь, если разрушили, значит, не так сильна была у них эта религия. Их родители заставляли ходить в церковь и молиться. А мы ходили строем на пионерские линейки и комсомольские собрания.

Теперь мы освободились от этого, и в отличие от христианских предков и атеистических родителей, у нас, наконец, появился выбор, чем заполнить эту пустоту. Но мы не знаем, что с ним делать, или вообще не знаем об этом выборе, или не знаем, зачем он нам нужен, и нужен ли?

В детстве наши родители делали нам многочисленные прививки от опасных болезней. Они делали их из страха за нас, пытаясь обмануть нашу природу. Они не осознавали, что главную прививку, которую они делали нам – это прививка страха. Страха перед болезнетворными бактериями, природой, врагами, властью, смертью и даже жизнью.

С тех пор мы стали бояться быть счастливыми, жить в полную силу. И в результате мы утратили эту силу, а вместе с ней истинную духовность и здоровье. Зачем она нужна, если страх не дает ей быть востребованной? Он сковывает и парализует нас, наши мысли и действия. Но все же, в нас остается маленький божественный огонек. Хоть и маленький, он напоминает о себе время от времени, когда с человеком случаются серьезные неприятности или человек осознает бесполезность своей жизни. Огонек этот на редкость стойкий, но может погаснуть, если не подкинуть вовремя дровишек. Но тут возникает другой вопрос: «Где взять этих дровишек?»

На наш духовно голодный рынок грянули многочисленные религиозные концессии и секты со своими предложениями. Появилось много духовной литературы разного толка. Как тут сориентироваться простому человеку, который разучился думать о духовном и всего боится?

Многие выбирают самый простой путь – вернуться к религии предков, которая считается для данного народа истинной, официальной и даже престижной. Ведь самые высокопоставленные чины, имеющие деньги и власть, теперь приходят в церковь и молятся там. Что ищут они? Не благословление ли и поддержку своей власти и оправдание своего тщеславия и гордыни?

«Да, я слаб, – думают они, стоя в церкви, – но Ты ведь меня простишь? Ты всех прощаешь. В этом Твоя божественная сила. А моя сила во власти, которую Ты мне дал».

Вряд ли они хотят приблизиться к Богу. В лучшем случае, они хотят прощения своих грехов и благословления своей духовной слабости.

А что ищут простые люди, которых привела в церковь внутренняя тоска по Богу? Они не имеют власти, даже над собой, боятся всего, даже самих себя. Они ищут себе высшего покровителя и заступника – образ всемогущего, справедливого и любящего Бога. Без конкретного образа и качеств человеку трудно представить Абсолют, божественное сознание.

И если человек истинно верит, то находит то, во что верит. А если он приходит туда как ты, Кирилл, «на пробу», то и не находит ничего. И если образ религиозного Бога кому-то помогает найти то, что он ищет, или утешает в беде, значит кто-то нуждается и в религии, и в церкви, как ты в искусстве.

Но все мы нуждаемся в Боге, как источнике духовного вдохновения, вот и ищем его, кто где. А если не ищем совсем, то пребываем в повседневной тоске или безумии.

Кирилл ошарашено смотрел на Яна:

– Не ожидал от тебя такого религиозного спича. Мне всегда казалось, что для тебя, как и для меня, все эти молитвы и церемонии – пустая трата времени. Лучше природой любоваться. Хотя все это любование тоже дело пассивное. Всякие мысли ненужные в голову лезут…

– А может, Бог не хочет, чтобы мы с тобой в церковь ходили, раз нам там неуютно, – сказал Ян, – но это не значит, что мы для него потеряны. Вера и религия не одно и то же.

Наверное, у Бога для каждого есть свой путь. Но мы его не ищем, забываем о нем в повседневной суете и заботах. А когда вдруг поймем, что окончательно запутались, то бежим на проторенную религиозную дорогу, широченный проспект. Там все понятно. Думать не надо и знаки расставлены в нужных местах.

А он на самом деле хочет, чтобы все мы были счастливы, но каждый по-своему, постарались понять его замысел, нашли в нем свой путь и предназначение, и осознав это, начали с ним сотрудничать: сады растить, детей, создавать что-то гармоничное и разумное.

А если человек страдает или тянет его куда-то, значит не по своему пути пошел, отклонился от направления. Ведь, если мы по его образу и подобию созданы, то должны же в нас быть хоть какие-то родственные Богу качества, кроме всего того дерьма, которое ты, Кирилл, перечислил. Может, способность творить и создавать как раз и есть такие качества, доставшиеся нам в наследство от главного Творца?

– Эко ты завернул! Что это тебя вообще на божественную тему сегодня пробило, – спросил Кирилл с удивлением, – получил какое-нибудь откровение свыше?

– Да нет, не то, чтобы откровение… Несколько лет назад со мной произошел интересный случай, – начал Ян. – Я был знаком с одной девушкой…

– Так, так, это уже интересней, – Кирилл придвинулся поближе, выражая крайнюю заинтересованность.

– Так вот, – продолжил Ян, – родители этой девушки, весьма состоятельные люди, были очень озабочены ее образованием и послали ее учиться в престижный Кембриджский колледж. Она пригласила меня в гости в Кембридж, и я, конечно, не заставил долго себя уговаривать.

И вот, гуляем мы по городу. Солнечная погода, настроение превосходное, строгие старинные архитектурные постройки с одной стороны и летние кафе, наполненные многоязычной молодой публикой, с другой. Тут же парк, где на травке валяются студенты с книжками и влюбленные парочки.

Когда мы проходили мимо Капеллы Королевского колледжа, подруга предложила заглянуть внутрь, послушать органную музыку.

Я по началу отказывался. Не такой уж я любитель органной музыки. Пошел однажды на концерт в Москве – еле высидел. Но тут никого высиживать не заставляют. Захотел – зашел, послушал; надоело – вышел тихонько, дальше пошел. Никто на тебя с укором не посмотрит.

Зашли мы внутрь и сели на свободные места, недалеко от выхода, на всякий случай, если сразу захочется уйти. И тут со мной такое случилось, что трудно описать словами. Звуки органа словно внутри меня зазвучали, как эхо, будто музыка эта не снаружи, а внутри, и я в ней растворен.

Я посмотрел вверх на потолок Капеллы и совсем обалдел. Легкие колонны между витражными окнами выглядели словно стволы деревьев по сторонам, держащие на себе крону купола над залом. Купол снаружи смотрелся довольно увесистым, увенчанным ажурной каменной короной, но внутри выглядел очень легким. Я тоже почувствовал себя легким, совсем невесомым. Я впервые ощутил себя в храме музыки, одновременно являясь частью пространства этого храма, наполненного чудесными звуками.

Пробыв там около часа, подруга захотела, чтобы мы продолжили прогулку, но я не мог пошевелиться. Мне не хотелось никуда идти. В тот момент мне хотелось остаться в этом храме навсегда. Я с трудом воспринимал видимую реальность, словно существовал только я и эти необыкновенные звуки в моей голове. Когда я пришел в себя, музыка продолжала звучать во мне еще очень долго, словно продолжение концерта. Все вокруг казалось мне прекрасным.

Я смотрел на людей и мне представлялось, что все они тоже слышат эту музыку, которую нельзя не слышать. Мне хотелось громко крикнуть: «Люди, вы такие классные! Я вас всех люблю!», ведь мы были все частичками этой музыки! Но я боялся своим криком заглушить или прервать поток чудесных звуков в голове.

– Ты был трезв? – уточнил Кирилл. – Может, тебе что-нибудь в еду или напитки подсыпали? Знаешь, есть всякие таблетки, грибочки…

– Вечно ты со своей ложкой дегтя, Кирилл…

– Ладно, ладно… А что подруга? На нее тоже подействовало?

– Ученая подруга хотела вернуть меня к реальности. Она пыталась убедить меня, что вся эта музыка только у меня в голове и больше никто ее не слышит. И еще она сказала, что все это ненормально для взрослого мужчины. А когда я пытался возразить: «Может, ненормально то, что другие этого не слышат или то, что я не слышал этого раньше?» Она ответила, что нормально то, что слышит большинство. А большинство слышит только те звуки, которые раздаются вокруг и снаружи. Для этого существуют уши.

Тогда я привел аргумент, что музыканты и композиторы тоже часто слышат музыку в голове, почему же другие люди не могут? На это она сказала, что у музыкантов, мол, такая профессия, а я не музыкант. Если каждый начнет видеть и слышать, что ему заблагорассудится, то люди перестанут понимать друг друга и начнется хаос.

«Но разве мы сейчас понимаем друг друга? – возразил я ей. – То, что люди говорят и мы слышим ушами, не всегда отображает истинную картину реальности. То, что мы видим, читаем в умных книгах, смотрим в новостях, тоже не всегда является истинным. Стоит ли доверять своим ушам и глазам, или поверить внутреннему слуху и зрению?»

Но она продолжала настаивать на своем. Она не хотела меня слушать, не захотела даже предположить возможность того, что можно слушать внутри себя прекрасную музыку вместо лекций умных профессоров и праздной болтовни.

Чувство любви к людям, которое я испытал тогда, ее тоже очень встревожило. Она сказала, что всех без разбора любить нельзя, это неразумно. Надо как-то определиться и сузить круг своей влюбленности. Вокруг, мол, много наркоманов, воров, мошенников и просто нехороших людей, которые вообще любви не достойны. Не говоря уже о женщинах. Любить всех женщин в подряд – это что-то ненормальное по Фрейду. Она его почему-то очень любила упоминать.

И еще она сказала, что все творческие ребята, конечно, забавные, но, как правило, больные на голову. У них часто бывает неадекватная реакция на обычные вещи.

Я не стал с ней больше спорить. Решил остаться при своем мнении и опыте.

Когда я вернулся в Москву, тут же взял билет на органный концерт. Мне хотелось повторить то состояние. Но ничего удивительного на этот раз со мной не произошло. Я попытался еще раз, но опять безрезультатно.

Была музыка, но не было храма. Музыка звучала в зале, но не во мне. Из чего я сделал вывод, что мое состояние в Капелле Кембриджа было результатом нескольких ингредиентов: музыка, храм, органист, архитектура, место, мое состояние в тот момент и, пожалуй, что-то еще…

И вот сегодня, лежа под деревом, которое ты, Кирилл, обозвал райским, я почувствовал что-то подобное, и мне приснился тот храм и музыка, и я вновь был их частью и испытал необыкновенную легкость и гармонию. Мне не хотелось никуда бежать, хотелось остаться в этом сне.

Когда я проснулся, то стал сравнивать мой сон с состоянием в храме. Ствол дерева напоминал колонну храма; крона надо мной напоминала свод; птичье пение – органную музыку; и было, пожалуй, что-то еще…

– Да, вот он, опиум религии и искусства в действии! – сказал Кирилл с иронией. – Но может, все гораздо проще. Может, ты просто устал и вырубился? Тебе снился очередной сон, который не имеет ничего общего с божественными откровениями и прочей мистикой?

– Может и так, Кирилл. Похоже, вы с моей кембриджской подругой нашли бы общий язык.

– Если она красивая, то я был бы не прочь с ней познакомиться, – ухмыльнулся Кирилл.

– Красивая. Но красота проходит, а человек остается, поэтому, кажется, я потерял ее телефон.

Все замолчали и задумались, каждый о своем. Паузу прервал Кирилл.

– А каковы у вас, юный коллега, отношения с Богом? – обратился Кирилл к Никите.

– С Богом гораздо сложнее, чем с искусством, – ответил Никита. – Я, по словам Яна, пошел по проторенной дорожке, освещенному проспекту православной религии. Я крестился и хожу в церковь. Иногда мне это очень помогает, не знаю почему, но успокаивает. Иногда просто тянет туда, особенно когда хреново на душе. А там возникает чувство, что все в надежных руках.

Время от времени я возвращаюсь к чтению Библии и многие части в ней пронимают до глубины души и вдохновляют. Но вместе с этим возникает много необъяснимых вопросов, касающихся Библии и христианской религии.

Я не раз пытался поговорить с батюшкой, своим крестным, но он не всегда может ответить мне разумно на мои «неразумные» вопросы. Говорит, что веры во мне маловато, вот я и задаю вопросы всякие ненужные. Будет больше веры – будет меньше вопросов. А я не понимаю, почему эти вопросы ненужные, ведь они при чтении Библии возникают, а не при покупке новых штанов.

– И какие это вопросы? – заинтересовался Ян.

– Ну, например, если Бог один, почему он разрешил существование разных религий, каждая из которых претендует на то, что их Бог самый правильный? Это что, все разные Боги или они одного никак поделить между собой не могут?

Потом, Христианский Бог, в конце концов, один или их три? Если он один, и это Иисус, зачем ему было становиться человеком и почему он обращался с молитвой к другому, главному Богу. Значит их уже два, как минимум. Ведь, если Иисус Бог, почему ему не молиться самому себе, да и вообще, зачем ему молиться? Бог ведь всемогущ.

Если у меня родится сын, то я не буду им, а он не будет мной. Мы будем связаны родственными узами, но нас будет двое, а не один.

И уж точно, я бы не хотел, чтобы мой сын страдал. Отправить сына, чтобы он помучался, даже спасая человечество от грехов, – какая в этом любовь? Можно послать сына людям, чтобы тот научил их уму разуму, попытался достучаться до их души, принес священные знания и истины – это я понимаю, но зачем страдать? Разве смысл жизни в страдании? Или в избавлении от бесконечных страданий после смерти? Нельзя ли как-нибудь вообще без этого обойтись? Тем более, что в результате страданий Иисуса грешить люди меньше не стали.

Если Иисус искупил своим страданием все грехи человеческие наперед, то значит ли это, что нам, христианам, можно спокойно дальше грешить, сетуя на слабость собственного характера, главное вовремя покаяться? А безгрешным, но некрещеным дорога в ад заказана?

Теперь возьмем Ветхий завет, пока Бог один был и не растроился. Бог создал каждой твари по паре, разнополой паре, чтобы размножались. Это понятно. Дальше Он создает любимое творение – человека, наделяя его сознанием и правом выбора. Создает снова разнополую пару, но на этот раз запрещает им размножаться. Зачем тогда разнополую? Создал бы однополых двух, если Адаму одному скучно было.

Дальше он помещает их в рай, где много всего растет. Говорит, чтобы ели плоды со всех деревьев, только с одного дерева познания добра и зла не ели. Зачем он тогда посадил его у них перед носом? Это все равно, что маленьких детей в комнате одних оставить, говоря им, чтобы они играли со всеми игрушками, какие найдут, только самую интересную не трогали. Любой разумный родитель просто спрячет ее с детских глаз долой и от греха подальше. Если Бог не хотел, чтобы они срывали это яблоко, зачем вообще ему понадобилось это дерево с яблоками? Поиграть захотел: «Сорвут – не сорвут»? Конечно сорвут, кто бы сомневался!

А может, Он хотел, чтобы сорвали? Хотел, чтобы они полюбили друг друга и размножались в любви, а не в грехе, как настаивает церковь? Почему рождение и воспитание ребенка – богоугодное дело, а зачатие считается грехом? Как это можно совместить?

Ладно, допустим был в этом какой-то тайный смысл. Ева откусила яблоко первой, потом соблазнила беднягу Адама. Значит, она больше виновата? И тут можно все грехи на баб свалить. Это они же нас вечно соблазняют! А куда этот Адам безвольный смотрел? У него что, не было права собственного выбора? Почему он не отказался, если лучше ее? Понятно, что женщины любопытнее мужчин, а в случае с Евой, получается, смелее, настойчивей и сильнее.

А может, ей просто хотелось его любви и внимания? Хотелось стать матерью? А мы, мужики, все меряем на свой аршин. Нам кажется, что нас соблазняют, а они, возможно, совсем о другом думают и не хотят нас соблазнять, а хотят быть любимыми нами. Но как привлечь наше внимание, если мы на них смотрим с позиции соблазна? Вот они и пользуются теми средствами, которых мы от них ждем, и на которые мы клюем, как на наживку. А мы воспринимаем эти средства, как цель, потому, что нам так удобнее.

Женщины потом удивляются и обижаются, что их неверно поняли, но уже поздно – яблоко съедено, и мужики все разбежались по кустам, чтобы Бога не гневить и все на соблазн женщин свалить.

И священники эту тему подхватили, они же тоже мужики, хоть и в рясе. Представляю, как им порой бывает тяжело говорить о чистоте божественных помыслов, глядя на прекрасных прихожанок…

Но вернемся к Библии. История с Моисеем. Воспитанный в жреческих кругах великий пророк Моисей по Божьей воле выводит избранный народ из Египта. Почему именно этот народ избранный? Чем они эту привилегию заслужили? На других людей Богу что, наплевать было?

Далее, Моисей водит их по пустыне сорок лет. Для чего, спрашивается? Чтобы они работать разучились и привыкли к дармовой манне небесной?

Потом Бог направляет их на землю обетованную и приказывает отобрать ее, ни с того ни с сего, у других людей, менее любимых, неизбранных, которым Он забыл свой завет и грамотного пророка послать. Где здесь Божья справедливость?

А все эти жертвоприношения? Согрешил – принес жертву Богу – откупился. Зачем Богу все эти несчастные, бесполезно сожженные животные нужны? Они-то тут причем? Они ведь тоже Богом созданные твари.

Далее читаем про любимцев Бога – Давида, Соломона и прочих иудейских царей. Бог, якобы, ими руководит и направляет. Поэтому они устраивают полный беспредел под его покровительством? Постоянно нападают на другие народы, жестоко убивают иноверцев, трахаются с многочисленными женами и наложницами. А Бог, в контексте этих историй, их поощряет или журит, и изменчив в настроении, как неуравновешенная баба.

На одной странице Он мудро провозглашает, что дети не отвечают за грехи своих отцов, на другой – советует очередному избранному царю уничтожить противника вместе со всем его потомством. Сплошное безобразие творит руками избранных. Где там духовность, справедливость и любовь? Как можно верить в такого жестокого Бога?

Мой батюшка говорит, что Ветхий завет вообще можно не читать. Он для иудеев написан. Почему тогда он до сих пор в Библии? Может, стоит его убрать из Священной книги христиан, чтобы людей не смущать? Но если убрать или не читать, то возникнет другой вопрос: Иисус тоже ведь к иудеям был послан, не к европейцам, славянам и прочим, а только к иудеям. Он сам об этом в Библии говорит. Что с этим делать? Получается, мы чужим посланием пользуемся, адаптировав его для себя и создав свою, традиционную веру на основе чужой, инородной истории? Почему? Своих пророков не было? Или мы второсортные, неизбранные, подбираем крохи?

Еще такой вопрос – кто такие Святые и почему мы им тоже молимся? Я понимаю, что это были благородные и достойные люди, которых церковь удостоила звания Святых за их деяния. Их можно уважать и почитать, но почему мы им молимся? Они что, после смерти стали помощниками Бога? Небесными министрами по определенным вопросам? Не легче ли напрямую к Богу? Или от них Ему удобней наши просьбы выслушивать, могут замолвить словечко? Или они имеют такие же полномочия, как Бог? Тогда чем вся эта иерархия отличается от язычества?

А теперь о заветах. «Возлюби ближнего своего». Как заставить себя любить того, кого совсем не хочется любить? Можно просто уважать, равнодушно относиться или по-приятельски, но любить? Как любить? Ведь любовь тоже бывает разной. Иногда любовь наносит больше вреда человеку, чем нелюбовь. И разные люди в слово «любовь» свой смысл вкладывают. Какой смысл верный? И как она чувствуется, эта правильная любовь? Это ведь чувство, насколько я понимаю, его словами не передашь.

А вот еще. «Не судите, да не судимы будете». Когда христиане говорят: «Мы хорошие» – можно согласиться и порадоваться, но когда они говорят: «Мы хорошие, а они плохие, потому, что они не такие, как мы» – разве это не осуждение, которое является грехом? И ведь не только говорят, но и нападают. Они что, так боятся, что их вера пошатнется?

В Библии сказано: «Возлюби врага своего», но христианская, в том числе и православная церковь была не слишком-то гуманна к своим противникам. Взять хотя бы того же Владимира, который крестил Русь мечом и кровью язычников, добровольно не хотевших креститься. А таких было много, они были по-своему счастливы в своей вере, раз не торопились в его церковь.

Получается, церковь сама же подает дурной пример и расправляется даже со своими, которые верят не так, как ей хотелось бы, и отходят от догмы. Шаг вправо, шаг влево – предупредительный выстрел в голову.

Я понимаю, что со стадом проще, чем с одной заблудшей овцой. Но вы объясните этой овце, почему ей надо быть обязательно в загоне, а не на свободе, оставаясь при этом частью стада.

А вот еще. Меня, конечно, как молодого мужчину, не могут не волновать следующие вопросы. Сказано: «Не желай жены ближнего». Но как я могу этого не делать, если вижу перед собой красивую девушку. Это же рефлекс! Я не собираюсь приставать к ней и совращать ее, но как я могу остановить в себе тайное желание? Если я вижу вкусную еду, но чужую, то конечно, я не буду ее есть, но я же не могу усилием воли прекратить слюновыделение?

А для женщин что? Им не было сказано не желать чужого мужчины. Значит, им можно? К ним почему-то Бог вообще со своими заветами не обращался. Почему? Они не входят в его поле деятельности или он дал нашему полу привилегию ими распоряжаться по воле Бога? Значит ли это, что он им свободную волю ограничил и они люди второго сорта? Почему мы тогда этим не пользуемся в наши дни, позволяем быть с нами наравне?

А может, все наоборот. Если Бог в процессе творения создавал сначала менее совершенное, переходя к созданию более совершенного, а Ева была в этом списке последней, тогда получается, что женщины должны быть более совершенными и, возможно, в Его заветах не нуждаются. Но почему мы этого не замечаем и не чувствуем? Они что, деградировали с тех времен?

Я спросил у своего батюшки: «Что можно считать прелюбодеянием: секс в браке, но без любви, или секс по любви вне брака?». На это он мне, конечно, ответил, что должен быть брак по любви, тогда такого вопроса не возникнет.

А если любовь в браке пройдет, тогда что, развод? Но церковь развод не одобряет. А как тогда сохранить эту любовь в браке? Об этом ничего нет в Библии, там вообще нет ничего про любовь к женщине и как ее сохранить.

Вот и мой батюшка растерялся. Похоже, он сам не знает. Все какие-то возвышенные фразы о вере, а конкретно? Мой батюшка умеет переводить стрелки с неприятных вопросов, на которые не может доступно и убедительно для меня ответить. Видимо, я совсем его достал. Рекомендовал мне почитать Святых отцов.

Я стал читать, но ответов для меня лично, современного человека, живущего полноценной жизнью в миру, не нашел. Там есть ответы на вопросы тех, кто готов принять любые ответы. А для меня они неубедительны. Все те же темы, что и в Библии, но я ее читал и сам еще не разучился думать.

Святым отцам хорошо говорить. Они уединялись в своих кельях. У них совсем другая жизнь была. Они ее сами выбрали. А что делать мне? Тоже в келью? Я не хочу. Мне и моя жизнь нравится. И женщины нравятся, и веселье, и мои друзья – атеисты, евреи, католики и мусульмане, и даже моя рекламная работа.

Почему я должен раскаиваться в том, что сам не считаю грехом? Почему я должен признавать себя заранее слабым, если я стремлюсь быть сильным. Почему я должен быть рабом божьим, если чувствую себя его сыном, не таким продвинутым, как Иисус, конечно, но все же?

Я не хочу от своей веры отказываться, но где мне найти вразумительные ответы на все эти вопросы? Вот и возникает внутренний конфликт. Душе хочется спокойно с Богом общаться, а разум со своими вопросами лезет.

– Да, задал ты себе задачу не из легких, Никита, – сказал Ян. – Может, ты не там ищешь ответы? Ведь часто люди ищут потерянные вещи не там, где их потеряли, а там, где светлей. На освещенных проспектах, например… Они их ищут, но не могут найти, потому что их там нет. Но там, где они находятся, нет фонаря и сложно искать. Если хочется быть там, где удобнее, – не стоит ли успокоиться и прекратить бесполезные поиски? Просто прими все как есть. Твой батюшка порадуется возвращению блудного сына.