скачать книгу бесплатно
– Что же мне делать, Алёша?
– Ждите здесь. Я буду на судне и передам вашему мужу, что его на проходной поджидает удивительный сюрприз и всё быстро наладится, – настоятельно: полушутя, полусерьёзно, предложил Алексей.
– Хорошо. Спасибо вам, я буду здесь ждать. Как во время вы появились. Спасибо вам большое, – соглашаясь, благодарила Залесская, одарив Алексея лучезарностью своего благодарного взгляда.
На этом их диалог закончился. Алексей с напарником прошли в порт, а Ирина осталась ждать мужа за проходной порта. Положив на скамеечку целлофановый пакет «Либро», она присела на него, словно он мог согреть это место. Ждать пришлось не очень долго, но это томительное ожидание показалось для Ирины вечностью. За это короткое время она передумала обильный клубок запутанных мыслей, пытаясь их растянуть в одну единственную нить. Она думала о своём визите, который хотела сделать для мужа приятным сюрпризом и, который, чуть было, совсем не испортил ей, годами накопленную, репутацию. Думала о вещах, оставленных в гостинице, которые до полудня желательно забрать, чтобы, не платить за номер ещё за одни сутки. Думала об Алексее, который чуть было, не добился от неё близости. Но самой мучительной была мысль о совести. Она просто не знала, как будет смотреть мужу в глаза, в его добрые, наивные и доверчивые глаза.
Тем временем, ничего не зная о предстоящем сюрпризе, Николай продолжал править вахту у трапа. На судне уже находился агент, курирующий группу пароходских судов в порту Новороссийск. Из санэпидстанции доставили результаты взятых анализов на качество доставленного груза. Наконец, подошла очередь встречать сюрвейеров агентирующих груз. Алексей, имевший довольно-таки приличный опыт работы на судах и ориентируясь в судовом расписании, сразу понял, что вахту на трапе стоит боцман. Первым впечатлением от внешнего вида боцмана, родилась молниеносная мысль: «Не дай Бог попадаться этому человеку под тяжёлую руку в образе его врага». Теперь до него, наконец, дошло, что таким мужчинам женщины остаются верны достаточно долго, а возможно, и всю жизнь. Поднявшись на борт судна, сюрвейеры предъявили свои документы и поздоровались с боцманом за руку. Ощутив полную силу боцманского рукопожатия, Алексей сделал оценивающий вывод, и растирая руку, спросил у вахтенного:
– Насколько я понимаю, вы и есть боцман?
– Да, – коротко уточнил Николай, пытаясь понять, что от него хотят.
– Алексей ещё раз смерил боцмана своим завидным взглядом, оценивая ситуацию, посмотрел ему в глаза, но, не выдержав противоположного взгляда, отвёл глаза в сторону и, словно, вскользь, сказал, продвигаясь в надстройку:
– К вам жена приехала, она вас у центральной проходной ждёт.
Залесский замер в изумлении от приятной неожиданности. Этих нескольких слов от незнакомого молодого человека было достаточно, для начала действий, как в боевой обстановке: чтобы быстро, качественно и продуктивно. Он начал чередовать возникающие молниеносные планы: «Надо срочно подменяться – раз, снять копию судовой роли – два, доложить чифу и третьему помощнику – три».
Продолжая действовать по продуманной схеме он, не переодеваясь, сделал копию судовой роли на жену, отпросился на пару часов у чифа, договорился с Толиком о подмене. Доложив третьему помощнику, Николай, в темпе вальса, переоделся в джинсы и свитер, накинул пуховик и скрылся, растворяясь в порту, словно, утренняя мгла после восхода солнца. Чтобы добраться до проходной, ему, гражданину другого государства, надо было пройти таможенный дозор и пограничный пост, где он получил пропуск на выход в город и поинтересовался: как правильно оформить приезд жены? А это было совсем не просто. Оказалось, надо было зарегистрировать жену на пограничной заставе и получить там специальное разрешение на проживание в городе. Только на основании этого документа она сможет пройти в порт и проживать на судне. После того, как все издержки режимного предприятия остались позади, Николай поспешил изо всех сил на желанную встречу. Приняв к сведению полученную информацию, Залесский прошёл через проходную для иностранцев и очутился за территорией порта. Ещё издали он увидел знакомый силуэт. Не узнать её он просто не мог. На металлической скамейке сидела его жена. Узнав её, он не побежал, а полетел к ней на крыльях любви, словно, окрылённый первой влюблённостью юноша. Ира поднялась навстречу мужу и пошла к нему быстрой уверенной походкой. В модной кожаной курточке и обтянутых джинсах, которые делали её маленькую крепкую фигурку ещё стройнее, она не шла, а плыла, словно лебедь, полная ожиданием свершившегося чуда. Освещённая лучами осеннего солнца, которое уже успело подняться над городом и разогнать пелену утренней дымки, она тихо приближалась к мужу. Её осветлённую чёлку, полюбившегося каре, слегка теребил лёгкий ветерок. Немножко растерявшись, она остановилась и отдалась в объятия мужа. От волнения и быстрого бега у Николая перехватило дыхание и, на одном духу, он произнёс свой тревожный монолог, забыв даже поприветствовать свою половинку:
– Ириша! Ну, что же ты так, а? Надо же было, как-то договориться, я бы встретил тебя. Ну, зачем ты так, а?
– Она посмотрела на него виноватым детским взглядом, вместо долгих объяснений, и он, без слов, всё понял. Слегка наклонившись к ней, он взял её родное лицо в свои крепкие руки и поцеловал жадным поцелуем желанные пухленькие губки. Почувствовав вкус подзабытой нежности, его тело слегка содрогнулось, и незаметная дрожь промчалась от головы до пяток. Заволновалось сердце, словно, подавая азбукой Морзе незатейливое «SOS», оно сжималось и разжималось, распределяя по всему телу алую влагу, несущую к каждой частичке тела приятное живое тепло.
Оторвавшись от поцелуя, Николай снова посмотрел на жену, уже тёплым родным взглядом, успокоенным и благодарным. Он смотрел на любимое лицо жены и глаза их встретились взглядами. Её взгляд не излучал той былой радости, которую он привык созерцать. Глаза оставались какими-то загадочными и немножко грустными, а, чуть потемневшие, глазницы выдавали неподдельную усталость.
– Давно ты здесь? – спросил Николай, нарушив установившееся молчание.
– Почти третий день. Устала очень. Сильно перенервничала. Уже кончаются деньги, и я жутко хочу кушать, – слепив всё в кучу, быстро залепетала Ирина.
– Родненькая моя, попробуй теперь всё сначала и по отдельности, не так быстро,– остановил её словоблудие муж, нежно привлекая к себе.
– По отдельности? – переспросила Ирина и, тут же, продолжила, – тогда надо забрать в гостинице вещи и сдать комнату, а то придётся уплатить ещё за сутки.
– Ясно. Но обстановка усложняется, – сказал Николай, ласково поглаживая жену по голове, словно маленького ребёнка.
Ирина нырнула к мужу под мышку и, прижав голову в области сердца, тихо спросила, игриво поглядывая на мужа: снизу вверх:
– Какая такая обстановка? Это – раз. И, почему она усложняется? Это – два.
– А такая обстановка, – Николай стал подыгрывать жене. – Ты куда приехала? – спросил он и сам же сразу ответил: – А в другое государство ты приехала. Так, вот, поэтому надо отметиться на погранзаставе, то бишь, зарегистрироваться и получить документ, чтобы быть полноправным членом общества этого государства. Посему, принимаю решение: сначала едем в гостиницу и забираем вещи, затем я отвожу вещи на судно, договариваюсь с нашим агентом и едем на заставу регистрироваться, а по пути, куплю тебе пирожок, чтобы не визжала, аки поросёнок. И только, когда получишь документик, тогда я проведу тебя на судно и стану усиленно откармливать, чтобы возобновить потраченные силы. Поняла?
– Как это утомительно, – разочаровано призналась Ирина и добавила к сказанному, – поступай, как знаешь. Я приехала, тебя встретила, поэтому теперь ты начальник и голова, вот и решай, а я подчинённый и шея, вот и буду вертеть.
Ирина улыбнулась и прижалась к мужу, понимая, что за ним она теперь, как за стеной, каменной и могучей. Николай улыбнулся ей в ответ и ласково поцеловал. Он был рад видеть её повеселевшей, такой она ему нравилась больше. Такой он всегда её представлял, когда вспоминал в далёких рейсах. Они ещё раз улыбнулись друг другу и повеселевшие пошли, рука об руку, на стоянку такси.
Быстро справившись с делами в гостинице, они на том же такси, нанятом возле порта, вернулись на ту же стоянку. Николай молнией смотался на судно, отнёс вещи жены и, благодаря спутнице удачи, встретил агента на судне, что сэкономило лишний час времени. Уже, вместе с агентом, на его личной «девятке», они съездили на заставу, где агент сам помог им справиться с законными формальностями, как знающий все ново введённые требования. Изрядно вымотанные, они вернулись на судно к вечернему чаю, но остались довольные итогом проделанной работы.
Первым делом, Николай дал жене возможность переодеться в халат и покормил оставленным ему с обеда пловом и салатом из свежей капусты, сам же, довольствовался остывшим гороховым супом с поджаристыми сухариками. Оставшись с женой, несколько минут наедине, Николай успел расспросить её о домашних делах и, снабдив подшивкой «Фактов», стал собираться достаивать вахту Толика, так сказать, отдавать утренний долг. Уходя, он предложил жене принять душ и отдыхать. Ирина приняла предложение мужа и сходила в душ для женского персонала команды, затем, пока волосы подсохли, полистала подшивку «Фактов». Читать совсем не хотелось, спать тоже и, переодевшись в спортивный костюм, она вышла на спардек наблюдать за выгрузкой апельсин. Наблюдая за работой докеров, она размышляла о нахлынувших, проблемах, понимая, что добавила своим приездом достаточно хлопот своему муженьку. Теперь он стоял вахту за матроса, которому остался должен за утреннюю вахту, а с двадцати вечера будет до полуночи стоять свою вахту. На личную жизнь времени совсем не оставалось, если не учитывать ночи и времени предназначенного для сна. Ведь, с восьми утра снова вахта. Ирина видела, что у мужа работа в постоянном движении. Находясь на вахте у трапа, он постоянно отвлекался на, какие-то, другие работы: то сматывал шланги после приёмки питьевой воды, то проверял уровень в балластных танках, то спускался в трюм, обеспечивая докеров дополнительным переносным освещением.
Вечерело. Солнце ещё не зашло, но спрятавшись за дождевую тучу, исчезло из виду. Стал намрякать мелкий дождик, и этого было достаточно, чтобы докера прекратили выгрузку. Николай стал за дистанционный пульт закрытия крышек трюмов, управляя закрытием первого трюма, затем и второго. Мимолётом Ира увидела, спускавшегося по трапу Алексея. Как-то произвольно, чисто, благодаря, женскому самолюбию, она, на мгновение, сравнила его со своим мужем. Конечно же, Алексей был не ровня мужу во всех отношениях. Ей показалось, что Алексей стал похож на хитрого лиса, который в любой ситуации старался найти для себя, хоть, какую-то выгоду. Отодвигая от себя произвольные мысли, Ирина спустилась вместе с мужем на главную палубу. Вроде бы, всё успокоилось, прежним остался только мерзопакостный осенний дождь и покладистый муж, который, наконец-то, занял место вахтенного у трапа. Так они и несли вахту вдвоём, пока Николаю не пришла подмена, чтобы дать возможность сходить на ужин.
Переодевшись в чистый спортивный костюм серого стального цвета, на всю спину, которого, растянулась фирменная надпись «NIKE», Николай отправился вместе с женой в кают-компанию. За столами в кают-компании было пусто, все члены экипажа уже отужинали, и Николай, усадив жену, стал за ней ухаживать, как за дорогой гостьей. Сам он первое блюдо на ужин не кушал, следя за лишними килограммами, а жене предложил, так как точно знал, что она уже несколько суток не хлебала горяченького. Супчик был вкусным, наваристым, и Ирина с большим удовольствием съела полную тарелку. Второе блюдо она уже не хотела, но молоденькая буфетчица Юля настояла, и Николай принёс жене отбивную с овощным салатом без гарнира. Сам же, от гарнира не отказался и тоже, с немалым удовольствием, умял запечённую в духовке Израильскую картошку, аппетитно подрумяненную и довольно таки вкусную. Плотно отужинав и задобрив съеденное порционными стаканами апельсинового сока, они поблагодарили камбузных волшебниц, и ушли в каюту, где несколько минут, пока Николай переодевался в робу, были одни. Поцеловав жену, Николай предложил ей отдыхать, а сам скрылся за дверью, следуя к месту несения вахты.
Оставшись наедине со своими мыслями, Ирина взяла подшивку «Фактов» и стала листать страницы, пока ей не приглянулась какая-то газетная «утка» об очередной вечеринке украинской элиты. Дочитав статью до конца, Ирина почувствовала, что веки её предают и начинают закрываться. Не дождавшись мужа, она разделась, оставив на себе только лёгкую майку, улеглась в чистую постель, легла на бочок и сладко уснула.
Далеко за полночь Ирина проснулась от посторонней возни. Это Николай мостился в койку. Сменившись с вахты, он принял душ, тщательно вытерся и, пытаясь отодвинуть жену ближе к переборке, занимал освобождающееся место. Конечно же, он был уставший, но долгое время, проведённое без женской ласки, взяло верх над рассудком. Нырнув в, нагретый чистым женским телом, конвертик своей коечки, он тут же прижался к жене и стал привычно ласкать её любимые эрогенные зоны. Уже, окончательно проснувшись и заметно расчувствовавшись, Ира стала подыгрывать мужу, накаляя пробудившиеся страсти. В итоге их настигло обоюдное желание, и они бессовестно слились в трепетном экстазе, получая взаимное наслаждение, которое пришло привычно быстро, после чего, их тела ещё продолжали испытывать догоняющие ласки. Ласки становились ленивыми и, немного понежившись, они уснули.
Утром Залесский проснулся ровно в семь. Он каким-то незримым чувством мог определять время. Всегда опережая заведённый на семь утра будильник, он просыпался за несколько минут до сигнала будильника, а, когда, звучал звонок по судовому телефону, то уже был готов сразиться с очередным завтраком. Позавтракав, он вернулся в каюту, неся в руках чашку чая и горячие бутерброды, обеспечив, таким образом, жену завтраком «с доставкой на дом». Осторожно прикрыв дверь, чтобы не разбудить жену, он переоделся в робу и, нежно поцеловав её в губы, ушёл на вахту. Ушёл, имея ещё добрых двадцать минут про запас, чтобы успеть сделать привычный обход судна, проконтролировать приборку ночной вахты, предварительно спланировать повседневные работы и вовремя занять место вахтенного у трапа.
Соответствуя хорошему настроению судового боцмана, само утро с ним было солидарно. Наперекор всем чертам поздней осени, рассвет выдался тихим и безоблачным. Приняв вахту, Залесский сделал для себя вывод, что ночью докеры поработали интенсивно. Первый трюм уже был закончен, оставалась ещё третья часть твиндека второго трюма и полностью второй трюм. Контролируя трап, боцман старался попутно управляться и с повседневными судовыми работами. Закончив замерять уровни воды в балластных танках и, проверив расход питьевой воды, Николай выбрал объект работы поближе к трапу и стал зачищать ржавчину на внутренней поверхности фальшборта, в районе кормовой части надстройки, сразу же, грунтуя, зачищенные места.
Пока муж занимался боцманскими делами, Ирина отлично поспала, проснувшись от щекотливого солнечного лучика, проворно проскользнувшего в каюту, сквозь чистое стекло круглого иллюминатора. Немножко понежившись, она привела себя в порядок, отведала остывший завтрак и стала наводить в каюте чистоту, чтобы облегчить мужу трудовые будни. Протирая пыль и зачищая жёсткой одёжной щёткой ковролин, Ирина так увлеклась, что перестала контролировать время, которое приближалось к полудню и, тем самым, к концу боцманской вахты.
Вовремя сменившись с вахты, Николай ополоснулся в душе и, переодевшись в чистую одежду, пригласил жену на обед. После обеда отпросился в увольнение, чтобы показать жене город. День был, словно, по заказу, тёплым и солнечным. Радуясь осеннему солнцу, они решили до центра прогуляться пешком. Город ещё не успел скинуть праздничное убранство, оставшееся после празднования очередной годовщины Великого Октября. Сразу было видно, что в России этот праздник, пока ещё, праздновали с размахом. Кое-где, продолжали развеваться флаги бывшего СССР и других социалистических республик союза, вперемешку с флагами Российской
Федерации, навевая приятную ностальгию по прошедшим временам. Временам, отождествляющих юность, молодость и счастливое детство многих людей, выходцев и ставленников Страны Советов. Прогуливаясь и наслаждаясь тёплым осенним днём, они пришли на городской рынок, где стали ходить по вещевым лоткам. Товар был такой же, как и на Украине: турецкий, польский и китайский, вот только цены в Украине были гораздо дешевле. Так ничего не купив, они вышли к светлому красивому зданию, оказавшимся огромным книжным магазином. От посещения такого важного магазина нельзя было отказаться, поэтому, работая мыслями параллельно в унисон, они направились к его центральному входу. Здание было новой постройки с просторными отделами, где размещалось огромное множество всевозможных книг. Все книги находились строго по конкретному направлению: наука, публицистика, художественная литература, искусство, техническая литература и всякая разная литература, которую раньше, ни за какие деньги, нельзя было купить. Такого изобилия книг Ирина ещё не видела. Она с восторгом стала разглядывать красочные обложки, остановившись в отделе, где лидировали книги по кулинарии. Николай понял, что настало время идти менять доллары на рубли. Оставив жену выбирать книги, он сбегал в ближайший банк и поменял сотку, чтобы хватило на покупки и на билет, так как, билет на автобус уже надо было брать, оттягивать нельзя, надо быть чуточку впереди развивающихся событий. Пока он бегал в банк, Ирина выбрала три приглянувшиеся ей книги, которые явно займут достойные места в её книжной коллекции. Это были книги о вкусной и здоровой пище, о комнатном цветоводстве и о, забытом нынче, женском занятии, которое красиво называется «рукоделие». Задержавшись возле кассы, они расплатились за книги, затем посетили небольшой барчик, чтобы выпить по чашке натурального кофе. Взбодрившись, пошли гулять по главному городскому проспекту с громким название Советский. Они шли сквериком, любуясь осенними пейзажами и различными памятниками, часто встречавшимися на пути. Это были памятники героям войны и труда, а так же, выдающимся российским литераторам.
У памятника А.С.Пушкину они остановились и стали наблюдать за тусовавшейся молодёжью. Молодёжь лет до двадцати кучковалась по интересам, одни слушали музыку, другие прикалывались друг перед другом, третьи катались на роликах, выделывая различные каскадёрские трюки. Многие молодые люди курили, пили пиво и «колу», громко разговаривали, смеялись и просто весело проводили время. Понаблюдав за молодёжью, они, не сговариваясь, вспомнили о сыне, обсуждая его учёбу и поведение, ведь тусующиеся были его ровесниками. Конечно, Игорь был серьёзнее своих погодков и интересы в него были гораздо важнее «колы» и пива. Игорь много внимания уделял спорту, посещал секции «карате» и плавания, играл на шести струнной гитаре и друзья у него тоже были его круга.
Погуляв по проспекту, ещё несколько минут, Залесские свернули в сторону морского вокзала. Как только они вышли на набережную, их взору открылась панорама махины военного корабля. Это был артиллерийский крейсер «Михаил Кутузов», который стоял в качестве музейного экспоната и открылся для посещения туристами, хотя, там и продолжали нести службу моряки Черноморцы военного флота России. Ира отказалась посетить громадный крейсер и, они, просто, прошлись мимо его борта, разглядывая невообразимое количество разнообразных стволов артиллерийских установок, которые торчали из крейсера, словно, иголки с ёжика. Видно было, что службу на корабле бдели так, как, корабль был выкрашен и внешне чист, а некоторые матросики наводили на верхней палубе приборку, драили палубу и чистили медные изделия до золотистого блеска.
Пройдя вдоль крейсера, Залесские прошли мимо мор вокзала и оказались на широкой набережной, где прогуливались группы заезжих туристов и, окрылённые, романтическим влечением, парочки. Они тоже присоединились к ним, став любоваться на, побагровевшее, в лучах солнечного заката, море, которое привлекало к себе, своим таинственным и, особо, выразительным пейзажем. Огромные белые чайки кружились над набережной и сидели, прямо на бетонных плитах, не боясь прохожих. Они громко кричали, прыгая, друг перед дружкой, по-своему радуясь прощальному тёплому дню. Залесские прошли мимо чаек и остановились возле памятного монумента с огромным старинным адмиралтейским якорем, грациозно выкрашенным в чёрный цвет.
– Ник, смотри какая красота! – восторженно окликнула мужа Ирина, указывая рукой в сторону моря.
Николай взглянул в направлении руки жены. Да, пейзаж был, действительно удивительный. Большое багровое солнце касалось краем своего диска до ровной поверхности морского горизонта, разукрасив, осеннее свинцово-синее море, лучами огненно-красного багрянца. Огненно-красными были и, стоящие, на далёком рейде, суда. Казалось, что с заходом солнца, море готовилось ко сну, такое спокойное и чистое, словно, несколько дней назад, вовсе не было никакого шторма. Солнце близилось к закату, не торопливо пряча свой круглый диск, принявший окрас остывающего раскалённого железа, что уходил за черту горизонта, словно, ныряя в морскую пучину. С солнечным закатом надвинулись сумерки, и Залесские, налюбовавшись вдоволь удивительным пейзажем, снова направились в сторону проспекта. По пути они заметили заманчивый бар с интригующим названием «Корсар», и Николай предложил жене зайти туда, посидеть. Бар находился в полуподвальном помещении, и они спустились внутрь по деревянной винтовой лестнице, напоминающей трап старинного парусника. За дверью, такой же оригинальной, покрытого лаком и окованного металлическим листом дерева, им открылся непредсказуемый интерьер в стиле флибустьерского фрегата. Небольшое пространство зала зияло свободными столиками и, практически, было свободным, не считая двух филиппинцев или китайцев, сидящих в дальнем углу, ведя непринуждённый разговор и куривших под ароматный кофе. Ирине не понравилось, что в баре пахло сигаретным дымом, и она не захотела оставаться в «Корсаре», предложив мужу взамен, прогулку по свежему воздуху. Выйдя на Советский проспект, они направились в сторону базара, но, уже, по противоположной стороне. На пути им встречались красивые архитектурные сооружения, одним из которых, было здание городского «Главпочтамта». В интерьере здания было много мрамора и изделий из чёрного дерева. Латунные ручки на дверях сияли блеском, словно из золота. Они зашли вовнутрь здания. Посетителей было очень мало. Близился конец рабочей смены и они, осмотрев здание внутри, быстро его покинули. Дальше заглянули в магазин «Кубанские вина», где Николай купил бутылочку кубанского «Мерло», которое решили продегустировать на судне. Затем направились в сторону автовокзала, обсуждая по пути назревающий вопрос отъезда Ирины. Благо с билетом проблем не возникло, и Николай удачно приобрёл билет на рейсовый автобус «Геленджик – Симферополь», отправляющийся следующим вечером. К тому времени планировали загрузить судно металлом назначением на Хайфу, а оставлять жену на произвол судьбы, желания не возникло. Николаю достаточно было тех приключений, которые свалились на неё по приезду в Новороссийск. Теперь его душа и совесть оставались спокойными: всё, что от него требовалось, он сделал и обеспечил на столько, насколько позволяло время, свободное от служебных обязанностей. Однако и Ирина не предъявляла к мужу больших требований, понимая ситуацию, в которой они оказались. Ей всё нравилось. Нравилось судно, понравился город, понравилась прогулка – не нравилось только одно и единственное – слишком мало времени у мужа оставалось для родной жены. Хотя она всё прекрасно понимала и претензий к мужу не имела.
Вдоволь нагулявшись, обратно в порт они приехали на такси и успели к ужину. Ужин Николай принёс в каюту, и они, чисто по домашнему, посидели в узком семейном кругу, дегустируя кубанский «Мерло» да обсуждая, увиденные в городе достопримечательности и наболевшие проблемы, а впереди ожидала Николая очередная вахта, прощальная ночь с женой и скорые её проводы в дорогу. Прощальная ночь ждала своей участи. Ира специально не ложилась спать, а дожидалась мужа. Ведь это была прощальная ночь. «На следующий день уезжать, – нахлынула печальная мысль. – И снова одиночество. Снова месяц, а то и два не видеться с мужем». Когда Игорь был маленьким, они вместе оставались ждать отца из рейса. Ирина занималась воспитанием маленького сынишки и, в таких приятных заботах, время короталось быстро, скрашиваясь присутствием сына. Теперь Игорь подрос и вечера проводит в другом обществе, а она – одна и неизвестно, сколько ещё будет тянуться это невозмутимое бремя, свалившееся на её плечи, сразу же, после окончания института и тянувшееся, уже, почти, два десятилетия. Будет ли этому конец? Постоянно напрашивался вопрос. Она очень хотела знать ответ, но ответа никто дать не мог. Будут ли, они жить, как все нормальные люди? И этот вопрос оставался всегда без ответа. Было время, когда она пыталась разговаривать с мужем на эту тему, но он всегда находил обоснованную причину и разговор заходил в тупик. Тогда она поняла, что разговаривать с ним бесполезно. И каждый раз, когда приближался финансовый крах, они оба понимали, что деваться некуда и это единственный способ честно заработать трудовую копейку. Николай был моряк, и море было его стихией. Здесь он умел заработать и обеспечить себя и семью. Она видела, как он любит свою работу, свою профессию – настоящую мужскую профессию. Он умел трудиться, но за свой труд хотел получать достойную зарплату, а на берегу, сколько не пробовал, так ничего и не получилось. Ирина понимала, что морская профессия мужа – это тот путь к нормальной обеспеченной жизни, который спасает от бедности, и другого пути, пока нет. С этим ей и приходится постоянно мириться, воюя мыслями только сама с собой. Перед мужем этот вопрос она, уже, перестала ставить и не затевала беседы на эту тему, понимая, что такая беседа только испортит ночь, а этого она не хотела. Она хотела любить и быть любимой, чувствуя эту радость, хоть, изредка, когда выпадала такая возможность. И она дождалась исполнения своего желания, но только быть любимой и любить самой. В эту ночь они любили друг друга горячо и сладострастно до безумия, пока, утомлённое желание не насытило до краёв потребность истосковавшейся плоти.
С рассветом пришёл новый день, и новые заботы закрутили очередной виток повседневной суеты. Проводив мужа на утреннюю вахту, Ирина стала укладывать личные вещи в свою походную сумку. Аккуратно укладывая одежду, она бросила печальный взгляд на своё бордовое вельветовое платье, которому так и не нашлось применения, за исключением случая с Алексеем. Она пыталась забыть тот вечер, но память упорно теребила эту мимолётную ситуацию, заставляя Ирину грызть себя за эту маленькую женскую слабость, слабость – ощущать себя любимой. Эти воспоминания, словно дерзкий дятел постоянно долбили её сознание, не оставляя ей полноценного покоя. Ирина уже задумывалась над тем, чтобы рассказать всё мужу и снять с плеч эту тяжесть воспоминаний. Хотя, она не могла знать, как Николай воспримет такое откровение, ведь, с таким случаем, они ещё не сталкивались. Они жили на полном доверии друг перед другом, но теперь… Как быть теперь? После случая с Алексеем Ирина чувствовала свою вину перед мужем, и эта вина, тяжёлой гранитной глыбой, давила её все эти дни. Она, уже, решилась на откровение с мужем: но как это сделать и когда? Этого ещё до конца не понимала.
После обеда Залесские немножко передохнули. Ирина окончательно проверила дорожную сумку, присели на дорожку и покинули судно. Николай отпросился до вечера, с таким расчётом, чтобы посадить жену на автобус и со спокойным сердцем прибыть на судно. Они шли вдоль длинного причала, у которого стояли ещё несколько сухогрузов. Суда были под иностранными флагами: греческим, сирийским, либерийским и мальтийским. Когда они проходили мимо греческого сухогруза «Sheeny Star», кто-то громким восторженным баритоном окликнул Николая:
– Колян! Залесский! – чётко и разборчиво услышал Николай за спиной.
Он резко развернулся на оклик, но на лице можно было прочитать только разочарование и удивление. Залесский, даже, мысленно не мог представить, что здесь сможет кого-то встретить. Он смотрел на бородатого увальня в фирменной оранжевой спецовке и, такой же, оранжевой куртке с блестящими светоотражателями и с расстёгнутой впереди молнией, не узнавая этого человека. В его чертах он не смог уловить ничего знакомого.
– Колян, ты, что не узнал? – радостно спросил бородач, рассматривая Залесского озорным задорным взглядом.
– Что-то никак не могу вспомнить, – смущённо признался Николай, протягивая руку для приветствия.
– Васька Мариц! Теперь узнаёшь? – гордо подсказал бородач, пожимая в ответ руку Николая.
– Ну, Васька, видать богатым будешь, – чуть повеселев, отметил Николай, узнав однокурсника по мореходной школе из молдавского городка Вулканешты и, пожимая руку приятеля, удивлённо пробасил: – Вон, какую бороду отпустил, кто же тебя узнает батюшку такого, тем более через столько лет?
– Заходи, Колян, покалякаем, поверь, нам есть о чём, не только вспомнить, но и перетереть, – не унимался Мариц, даже, не замечая, что Залесский не один.
– Спасибо, Василий. Я обязательно зайду на обратном пути. А сейчас извини, браток, жену провожаю и времени совсем в обрез, – пообещал Николай и, не простившись поторопился за женой, которая, чуть замедлив ход, шла дальше.
– Давай, Колян, поспеши, но обязательно зайди, слышишь! Нам будет, о чём поговорить! – кричал вдогонку Мариц, провожая однокурсника добродушной улыбкой.
– Однокурсник мой по мореходке, – сказал Николай жене, понимая её вопросительный взгляд.
Пока они ехали на маршрутном автобусе в сторону автовокзала, Николай успел рассказать Ирине о своём однокурснике, хитром молдаванчике, который, чудом окончил мореходную школу, из-за плохого знания русского языка. Само собой разумеется: какой из степного молдаванина моряк? Николай рассказывал, а сам подумал: «Вот, тебе и Мариц! И школу сумел закончить, и уже под «флагом» работает, только я всё никак не могу решиться, всё в патриотизм играюсь, а люди, уже, конкретные деньги зарабатывают. Да, надо поднатужиться, нанять репетитора по английскому и искать работу прибыльней. Зачем задёшево продавать себя и свой труд, когда за те же шесть месяцев можно получать раза в два больше», – Николай думал, но говорить с женой на эту тему не решался. Не ко времени в час отъезда поднимать давно волнующую тему. А Ирина слушала рассказ мужа и думала о своём, наболевшем за последние дни. Она пыталась поймать подходящий момент и рассказать мужу свою наболевшую историю.
На вокзал они прибыли заранее. Автобуса ещё не было. Судя по местному времени, до его приезда оставались считанные минуты. Николай предложил немного присесть на скамеечку, стоявшую вдоль стенки вокзала. Они присели, но так, чтобы было видно автобусную платформу. Когда они сели и наступила мимолётная пауза, Ирина не выдержала и решилась на разговор.
– Ник, я должна тебе, кое в чём, признаться, – начала она издалека, виновато поглядывая на мужа. – Ты только пойми меня правильно. Видишь ли, там ничего не было. Я просто хочу, чтобы ты знал, – она говорила быстро, не задумываясь, не давая возможности мужу вставить своё слово, – но меня, Коля, мучает этот поступок. Ведь я могла оступиться и совершить глупость, понимаешь? Я знаю, что я сама виновата. Если бы я не пришла тогда к нему на ужин, вообще бы ничего не было. А так, он пытался… Он приставал ко мне…
– Кто пытался? Что пытался? Что ты вообще за ерунду несёшь? – возмутился Николай, делая удивлённую гримасу.
– Понимаешь, Коля, это один человек, мы вместе ехали автобусом, потом жили в гостинице. Он приехал в порт на работу, – Ира продолжала свой рассказ, не называя Алексея. Она путалась в словах, понимала, что несёт чепуху, но не могла уже остановиться, – он за мной ухаживал, Коля. Я ему это позволяла. Но ничего не было, правда.
– Ну, что ты заладила, Ириша «было – не было». Зачем ты вообще этот разговор затеяла? – пытался остановить её Николай, чувствуя, что ещё немножко и проснётся в нём возмущённый гнев. Ему не хотелось слышать сейчас то, о чём лепетала жена. Собравшись с силой, он сумел погасить этот гнев. Ему удалось управлять собой, ведь не зря он на службе проходил курс психологии. Найдя в себе силы, чтобы успокоиться, он тихо и ласково промолвил:
– Видишь ли, Ириша, я, ведь, однозначно ничего не могу проверить, поэтому «было или не было» – это твоя тайна, твой грех или твоя правда. И, только ты будешь за это в ответе перед Всевышним. Я, же, как ты понимаешь – не батюшка и грехов не отпускаю, поэтому успокойся и забудь всё, о чём ты мне рассказала, хорошо?
– Ты, что не веришь мне? – возмущённо спросила Ирина и заплакала.
– Ну, что за цирк, ей Богу? – рассердился Николай, – верю я или не верю, разве это уже что-то изменит? Всё, что случилось, всё останется на твоей совести. Что мне теперь побить тебя или бросить? Сама подумай – у нас взрослый сын? Мы уже девятнадцать лет прожили душа в душу и, после стольких лет, ты мне рассказываешь какую-то интрижку. Признайся, ты так решила себе цену набить, а? – Николай улыбнулся удачно разыгранной комедии и тому, что всё удалось перевести в шутку, обнял жену и прижал к себе. Ира тоже улыбнулась ему в ответ и поцеловала быстрым лёгким поцелуем, с удивлением спросив:
– Ты что, совсем на меня не обиделся?
– А за что обижаться? – вопросом на вопрос ответил Николай и продолжил: – Ты что, изменила мне? Бросила на произвол судьбы? Ушла к другому мужику или вычеркнула меня из своей жизни? Нет! Так за что же, мне обижаться? Всё, выбрось всякую чепуху из головы. А, вот и автобус!
Они поднялись со скамеечки, и пошли навстречу автобусу. Ира шла легко и беззаботно, чувствуя, что освободилась от мучительного гнёта воспоминаний, и мысленно дала себе слово: никогда больше не флиртовать с чужими мужиками. Она видела, как Николай переживал, слушая её рассказ, и понимала, какую силу воли надо иметь, чтобы спокойно слушать, не сорваться и уметь выслушать до конца, а затем всё закончить удачной шуткой и сделать вид: будто ничего не произошло. Так и поступают настоящие мужчины. А её муж и был таким – настоящим мужчиной. И она ни чуточку не сомневалась, что Николай такой – настоящий мужчина. Она, как никогда ощутила личную гордость за своего мужа и то, как сильно она его любит. Она сердцем понимала, что таких мужей просто нет в природе, и это, только ей одной, так здорово повезло с мужем.
Они простились мирно и благородно. Автобус уехал своевременно и между ними снова, необъятной воображению и незримой пространственной стеной, встала профессиональная изменница – злополучная разлука. А Ира ехала и смотрела из окошка автобуса на знакомые улочки города, в котором она ещё вчера находилась и, может быть, больше никогда не вернётся сюда. Думала о жизни и удивлялась добродушности и добропорядочности своего мужа. Думала о спрятанных в надёжном месте долларах, которые дал ей муж на прожиточный минимум, и боялась, чтобы не влипнуть, в какую-нибудь неприятную историю с таможней. Сюда она проехала хорошо и, на такой же исход надеялась снова, двигаясь в обратном направлении. Времени оставалось с запасом, и Николай решил возвращаться в порт пешком, тоже думая о своём, нахлынувшем на него нежданным сюрпризом. Первым делом его мучило признание жены. Конечно же, он сумел превратить такой значительный сюжет семейной драмы в маленький сюжетик импровизированного спектакля с достаточной каплей иронического юмора, но душа была не на месте, и все мысли сходились к одному: «Правду она сказала или нет? Был у неё интим с тем типом из гостиницы или нет?» – Он неоднократно проводил искомую черту между собой и женой, анализируя свои поступки. Как бы там ни было, но он всегда оставался верным своей жене. Да, были случаи, когда ему, в силу сложившихся обстоятельств, то ли по работе, то ли в кругу друзей, приходилось общаться с интересными женщинами. Да, смотрел он на них, возможно даже и с вожделением, но порочащих связей не имел. Он знал и помнил христианские заповеди, прочитанные им, ещё в юном возрасте и чётко их усвоил. Одна из таких заповедей гласила: «Не возжелай жены ближнего своего» – являясь смертным грехом, но он знал и то, что смотреть на женщину с вожделением, тоже было грехом. Хотя, как у каждого здорового мужчины, при виде красивой женщины возникают какие-то ассоциации и более, которыми он тоже не был обделён. Такое было. Но, ведь, от красоты никуда не деться. Глаза не спрячешь. Глаза смотрят и произвольно передают информацию в мозг, а, вот, сознанию приходится поработать, чтобы своевременно определить важность и правильную сущность принятой информации. Мысли, в данный момент, работают подсознательно, на уровне инстинкта. Так уж, устроен организм. Только спустя доли секунд, человек начинает осознавать рождающуюся мысль и, уже, сознание приводит его в чувство, когда, осознавая, он начинает думать и понимает всю важность поступка, расставляя на чаши весов свою совесть и честь. Да, именно так и не иначе. А Николай был честен и перед женой, и перед своей совестью. Такая охота, рождённая похотью, его просто не прельщала, и он всегда оставался однолюбом, уважая выбор своей жены. Да, он знал категорию мужчин, которые не разделяли с ним такую принципиальность, но к ним он относился сочувственно: не осуждая и не одобряя, а вникая в сам корень зла. Ведь всё зависело от первопричины, из-за которой человек становился на эту скользкую стезю. Он мог быть рождён таким, ему это могло передаться с кровью и молоком или генами от родителей, а могло быть, и приобретено на протяжении жизни, в силу каких-то обстоятельств. А обстоятельств могло быть много, и многие обстоятельства Николай знал по кругу знакомых, радуясь, что к нему они не относятся. Теперь он стал сомневаться: «А вдруг имеют? Вот и причина. Если у жены что-то было интимное с другим, так зачем перед ней оставаться в долгу? Вот вам и задачка. Вроде бы простая, а сколько неизвестных «иксов» в ней? Как её решить? И решается ли она вообще?» – С такими сумбурными мыслями Николай прибыл в порт. Проходя мимо теплохода «Shееny Star», Залесский вспомнил о приглашении однокурсника и пошёл к трапу судна. Поднявшись на главную палубу, он поприветствовал вахтенного филиппинца общепринятым американским «Хай», назвав фамилию и имя однокурсника. Филиппинец, сию же минуту позвонил по телефону и, через пару минут, Мариц был возле парадного трапа.
– Бабо, зис май френд, ви лец гоу ту май кебин, андестенд? – обратился Мариц по прибытию на трап к вахтенному, быстро произнося английские слова и, уже, на русском, пригласил Залесского: – Пошли, Колян!
Залесский прошёл мимо «филиппка» и последовал за Василием. Они поднялись по крутому трапу на вторую жилую палубу, прошли мимо спасательных плотов и свернули налево в открытую дверь, где по прямому узкому коридору, освещённому люминесцентными лампами, попали в каюту, на дверях которой красовалась белая табличка с надписью «Botswain». Мариц по-хозяйски открыл каюту и, приглашая Николая сказал:
– Проходи, Колян в мои апартаменты, – он пропустил впереди себя гостя, затем зашёл сам и, показывая рукой на мягкий диван, заправленный серым плюшевым чехлом, предложил: – Присаживайся поудобней, могу угостить пивом, вином, кофе, ещё в наличии имеется джус и кола, что желаешь?
– Ты, Васька, прямо как официант в баре, принимаешь заказы, – пошутил Залесский, присаживаясь на диванчик и, осмотрев каюту, сказал: – Рассиживаться, Василий, мне некогда. Сейчас начало восьмого, а мне в восемь надо быть на судне, так что, могу с тобой выпить чашечку кофе.
Недолго думая, Василий тут же открыл нижнюю дверцу стола и извлёк оттуда компактную итальянскую кофеварку на две чашечки кофе, сделал все необходимые приготовления и минут через десять они дружно беседовали, попивая ароматный только сваренный кофе сорта «Арабика» известной итальянской компании «Лавазза». В разговоре выяснилось, что Василий, около шести лет, работает на «подфлажных» судах. Ещё работая в Черноморском пароходстве, он нанял репетитора по английскому и, пока, были кое-какие сбережения, успел обновить документы и подписать первый контракт в крюинге «Колбай шиппинг», где экипажи были русскоязычные и английскому особого внимания не уделялось. Потом, поднаторев над английским, поработал от «Интермарина», затем «Джерела», теперь пристроился в компании «Глобал Стар», имея оклад в 1200$ чистоганом, а с бонусами и овертаймом все 1500$ выходило. Выслушав Марица, Залесский рассказал о себе и своих делах. Так слово за слово и скоротали время. Надо было покидать гостеприимную каюту и возвращаться в реальную жизнь на свой овощевоз. Мариц провёл Николая к трапу и они, по-приятельски обнявшись, простились.
Уже, поднявшись на борт «Венедикта Андреева», Залесский с доброй завистью посмотрел в сторону судна однокашника. « Да, какой был Мариц непутёвый, а теперь уже боцман, «подфлажник», на английском шпарит, так, сколько же мне работать, продавая свой труд по дешёвке, да ещё жди очередного приглашения в рейс? Всё, последний рейс и подаю документы в крюинги», – решительно размышлял Залесский, ступая по палубе в сторону вахтенного матроса.
– Какие новости, Васильевич? – спросил он вахтенного, с внешностью мужчины пенсионного возраста.
– Погрузку закончили. Ждём документы и властей. Чиф обещался к ночи уйдём.
– Ясненько. Ты, Васильевич, подожди пару минут, я мигом перечехлюсь и сменю тебя, корешка встретил из «Шаини Стар», немножко перетёрли о жизни.
– Ясное дело, Николаич, – одобрительно пробасил вахтенный, напомнив: – Да ты не шибко волнуйся, есть у тебя время, ещё целых десять минут.
– Добренько, Васильевич, давай я мигом, ага, – заверил Николай вахтенного и, войдя в коридор, резко поймал себя на мысли: «Снова началась однообразная «кораблядская» жизнь, снова пахота за 450$ в месяц. Всё, решение окончательное и бесповоротное, надо идти под «флаг», а иначе нам удачи не видать».
Залесский с такими мыслями зашёл в свою каюту, по-быстрому, снял куртку и пошёл на камбуз, где оставалась его порция «вермишели по-флотски». Справившись с ужином и, переодевшись в робу, поспешил сменить на трапе Васильевича, который стоял вахту вместо Толика, ушедшего на переговорный пункт сделать последние наставления своим семейным.
7.
Заканчивались очередные сутки стоянки в порту Новороссийск. Для моряков эти сутки ассоциировались с неудачей и всякой непредсказуемой чертовщиной, а всё потому, что был понедельник тринадцатое ноября. Многие знают, что старые бывалые моряки в понедельник и по тринадцатым числам в море не выходили. Тем паче, если это был понедельник, а в довесок ещё и тринадцатое число. Многие нынешние капитаны тоже не игнорируют старое поверье и стараются соблюдать веками сложившиеся традиции. Капитан теплохода «Венедикт Андреев» не считал себя суеверным, но исторические традиции чтил и соблюдал и, пока, не терял надежду сняться в рейс после «нулей», то есть после полуночи, когда календарным суткам откроется четырнадцатое ноября и начнёт свой отсчёт следующий день недели, то есть вторник. Не молодой, пред пенсионного возраста, он оставался ещё довольно подвижным и не в меру суетливым, наматывая за сутки десятки километров, что ему могли позавидовать и молодые. Ожидая отхода, он бегал по судну, выглядывая на портовые власти, которые, в силу только им известных причин, немного задерживались, что было на руку капитану и экипажу. Капитану не отдыхалось. Небольшого роста с редеющими седыми волосами, он чем-то напоминал самого Наполеона. Быстрыми шагами он ходил по капитанскому мостику от борта к борту, просматривая подходы к судну, то и дело, поглядывал на часы своими дальнозоркими глазами и, тут же, смотрел в сторону административного здания порта. Он ждал агента с портовыми документами и коносаментами на груз, после чего, можно было вызывать портовые власти. Время работало на экипаж.
Тихая ноябрьская ночь предвещала хорошую погоду. Сверкали в глубине ночи огни портальных кранов, сливаясь с общим фоном огней наружного освещения, стоящих в порту судов. Мерцали на небе мириады ярких осенних звёзд. Над бухтой светилась полная матовая луна, роняя на поверхность спокойного моря серебристую лунную дорожку, которая дарила лучезарные блики по ровной поверхности бескрайнего моря, затухая у самой береговой черты бухты и сливаясь с яркими блёстками звёзд, где-то за линией горизонта. И, в это позднее время, прибыл на судно агент. Грузовые документы были в порядке. Команда провела само досмотр судна, а буфетчица успела накрыть в кают-компании стол из нехитрых блюд от представительского фонда капитана. Судно было готово к встрече властей. Основная часть приёма заключалась в ровненьких ломтиках сухого «сервелата», голландского сыра, сочных лимонов и вспотевшей бутылочки «Nemiroff» с перцем. Неотъемлемым атрибутом такого джентльменского набора были сигареты. На столе лежал блок греческих сигарет «Assos», дожидаясь своей участи в галантном дележе, предписанных традициями, трофеев.
Власти не заставили себя долго ждать и, вскоре, на борт прибыло четыре человека: два таможенника и два пограничника. Для начала были проверены судовые документы, затем пограничники прошлись по каютам, осуществив «фейс» контроль, сверяя членов экипажа с их же морскими удостоверениями. Таможенники не стали проверять каюты, они только издали взглянули на трюма и пошли ставить печати на отходные документы, налегая в основном на неофициальную сторону своего визита, приводя содержимое столов в собственное наслаждение, выраженное чревоугодием.
Благодаря, именно, этому незначительному угощению, штемпеля, оповещающие об отходе судна в рейс, стояли, соизмеримо нужной дате: четырнадцатое ноября.
Судно выходило в красивую ноябрьскую ночь. Быстро закончился «аврал» и акватория порта осталась за кормой, напоминая о себе яркой ночной иллюминацией припортовых сооружений. Ритмично в такт заработали главные двигатели, ровно усиливая нагрузку на винты, разворачиваемые свои вращающиеся лопасти на восемьдесят процентов, что соответствовало «полному ходу», усиливая, таким образом, скорость судна до «полного хода вперёд». Двигаясь на полном ходу, судно красиво рассекало форштевнем ровную гладь поверхности моря и далеко за кормой оставляло ровный шлейф кильватерной струи, смело мчась вперёд, по заранее проложенному курсу.
На море стоял полный штиль, окутанный чистым и прохладным воздухом. Николай сладко вздохнул и, выдыхая, наблюдал, как парило его дыхание. Он вспомнил маленького сынишку, который в детстве дурачась, называл такое дыхание «вздохом Змея Горыныча». На душе, как-то по-особому, было тепло и приятно. Он шёл по главной палубе. При свете луны палуба сверкала свежим инеем проснувшегося мороза. Легко скользя по поверхности палубы, Залесский обошёл свои «владения», называемые на флоте заведованием, ещё раз убедился, что всё закреплено по-походному, а палубные механизмы зачехлены. Пройдя в надстройку, он зашёл в каюту и, первым делом, доложил по телефону старшему помощнику капитана о готовности судна к морскому плаванию, только после этого, принял душ и затерялся до утра в глубоком сне.
Выдался обычный рядовой рейс. Идя ходом в девять узлов, судно через трое суток прошло пролив Босфор, легко преодолело Мраморное море и пролив Дарданеллы. Умело маневрируя среди небольших островов, оставили за кормой Эгейское море. На этом везение кончилось. Средиземное море встретило судно шальным восьми бальным штормом, что для этих широт, в такое время года, вовсе не в диковинку. Чтобы уйти от неприятной бортовой качки, не рискуя грузом и людьми, капитан решил укрыться от шторма за греческим островом Родос, где пришлось дрейфовать несколько дней подряд. Когда ветер поменялся с западного на северо-западный, а потом и вовсе на северный, а шторм стих до пяти баллов, судно снова взяло курс на Хайфу. Идя в грузу и подгоняемое в корму резкими порывами нордического ветра, «Венедикт Андреев», легко преодолевал морские мили, зарываясь носовой частью в штормовую волну и выныривая из неё, словно, подводная лодка. Пока шли, ветер стих до трёх баллов, и Хайфа приняла судно с неподкупным еврейским радушием. Груз был важным, и на рейде стоять не было необходимости, порт сразу принял судно под выгрузку металла. Во время разгрузки, в порт беспрепятственно приезжали таксисты, из бывших соотечественников по СССР и предлагали свои услуги по организации экскурсий в Иерусалим. Такая услуга стоила от 20 до 25$, но желающих среди экипажа в количестве четырёх человек не набиралось, а платить больше, никто не хотел, и таксисты уезжали ни с чем. Всё-таки для украинца, в те времена, 25$ были приличными деньгами, когда бюджетники получали за свой труд, каких-то 400 гривен в месяц при курсе четыре гривны с копейками за доллар. Поэтому, может быть, люди жалели выбрасывать на ветер такую сумму или боялись участившихся перестрелок и террористических актов арабского населения против израильтян. Времени на такие экскурсии тоже не всегда хватало. Члены экипажа, даже в город не выходили, а решали все свои проблемы с покупками подарков для родных, прямо в припортовом магазине «фри шоп», где фирменный товар продавался беспошлинно. Выгрузка металла заняла два дня. На третьи сутки матросы убрали сепарацию, подмели трюма, после чего началась погрузка цитрусовых и разных овощей на украинский порт Николаев и русский порт Ейск.
В самый разгар погрузки, когда умеренный «норд-вест», уже, успел развеять плотные серые тучи, и сине-голубое небо предвещало хорошее начало дня, а принятая накануне карта погоды не давала никаких оснований на резкие её колебания, в Нептуновом царстве, на спокойной и гладкой поверхности моря, стала появляться незначительная рябь. Шторм ожидался только через сутки и весь экипаж надеялся, что к этому времени погрузка будет завершена. Но так думал экипаж, а не сам морской владыка, который наплевал на прогноз синоптиков, понимая, что синоптики те же люди, а людям иногда свойственно делать ошибки. Вот и на этот раз они крупно ошиблись. К обеду ветер усилился, не меняя направления, и море заволновалось всерьёз. Порт Хайфа был слабо защищён от шторма и, находящиеся в порту суда, всегда имели, какие-нибудь неприятности, ибо, швартовные концы работали с большой перегрузкой и иногда, приходилось ожидать неприятных сюрпризов. К обеду волна поднялась несколько выше, достигнув по своей шкале показателя в восемь баллов. Ударяясь о правый борт, волна легко достигала бортов трюма, разбрасывая свои солёные брызги на погруженные, с ценным грузом, полеты. В срочном порядке остановились портальные краны, и боцман с матросами стали закрывать крышки трюмов. Свободно перемахивая фальшборт, волны оглушительным водопадом расплывались вдоль трюма, легко достигая монорельсов, по которым скользили трюмные крышки, то и дело, пытаясь проникнуть в самое чрево трюма. Во избежание подмачивания груза, пришлось остановить грузовые операции и закрыть трюма. Внезапно наплывшие тучи принесли с собой мелкий дождь, который перемешивался с солёной морской волной, образуя плотный водяной вал. Сизая мгла застлала небо, несколько ухудшая круговой обзор и видимость в целом. Судно, словно, кукла «неваляшка» покачивалось с борта на борт, то поднимаясь над срезом бетонного причала, то опускаясь снова, словно, желая уйти в открытое море вместе с отливной волной. Правильно заведённые швартовной командой полипропиленовые швартовные концы, надёжно удерживали стальную посудину у причала и не давали грозной волне осуществить задуманный Нептуном коварный замысел. Охваченные стихией, концы скрипели и потрескивали, то, набиваясь, словно, струна, ощетинившись лохмотьями мелких задиров, то снова ослаблялись, вяло провисая над уходящей волной. Технология швартовки заранее предусматривала различное направление внезапно возникающих ветров, посему швартовы были заведены так, чтобы часть их была рабочей при прижимной волне, а часть при её отливе, надёжно прижимая судно к резиновым причальным кранцам. Хотя, при сильном шторме, иногда и самые прочные концы, лопались, словно, старый пеньковый фалинь. Во время набивки, концы тёрлись о кромку бетонного причала и металлические клюзы, постепенно протирая составные волокна, после чего, конец, не выдерживая нагрузки, просто, лопался в слабом уязвимом месте, издавая громкий хлопок, похожий на удар пастушьего кнута, усиленный в несколько раз. В таких случаях объявлялся «аврал» и швартовная команда, состоящая из боцмана и подвахтенного матроса, во главе с вахтенным помощником капитана, выходила к месту происшествия и устраняла нанесённый стихией вред. Порванные концы изымались и вместо них заводились новые, а если новые заканчивались, бывает и так, тогда из старых приспосабливали всевозможные варианты, с помощью «дуплиня» и прочих флотских премудростей. В очередной такой «аврал», когда боцман Залесский, работая турачкой, набивал с помощью кормового шпиля, новый заведённый швартовный конец, на его глазах, в мгновение ока, произошёл обрыв соседнего прижимного конца. От дальнего кормового пала донёсся резкий оглушительный хлопок. Боцман Залесский имел отличную сноровку и боевую выучку, полученную, в своё время, на воинской службе. Скользящим боковым взглядом он успел заметить, как оторванная гаша осталась вяло свисать с пала, а натянутый до предела конец, как-то, враз, ослаб и, извиваясь, со свистом, словно, змея в предсмертном боевом прыжке, молнией подобным зигзагом направился к нему. Натренированным движением тела, он перенёс нагрузку корпуса, увлекая тело назад и, сию секунду услышал свист, проносящегося над его головой смертоносного конца, удар, которого, пришёлся на леерное ограждение трапа, ведущего на вторую палубу жилой кормовой надстройки. Николай ещё успел увидеть быстро лопнувшие леера и моментальную деформацию поддерживающей их стойки, но немного не рассчитал своей внезапной реакции и, теряя равновесие, упал спиной на главную палубу, сильно ударившись затылком. Увильнув от верной гибели, он попал в другую беду. Находясь в шоковой эйфории от пронзительной боли и ничего не понимая, он вдруг ощутил нарастающую лёгкость, словно, какая-то неведомая им сила, вознесла его над всей кормовой площадкой. Он, как бы, видел своё ослабшее физическое тело, оставшееся неподвижно лежать на палубе. Как беспомощно распластались его руки и ноги. Он, вроде бы, хотел помочь своему телу подняться, но тело не слушало его. Движения оставались вялыми и тяжёлыми, словно, эта неведомая сила цепко держала его в своих неведомых объятиях. Тело оставалось неподвижным, пока матросы, руководимые вторым помощником, не переместили его в каюту. Боцмана несли и, хотя, он ничего не ощущал, мозг его продолжал работать и мыслить. « Что же это, я хотел жить так же, как и все они, – мыслило живое сознание, находясь в энергетическом поле над больным телом. – Хотелось есть, пить, имея всё, что надо человеку для полноценной жизни». Тело было серьёзно травмировано, а сознание продолжало мыслить о жизни, о той жизни, где всё определяло не бытие, как сказал философ, а наличие денежной массы. От тех злобных бумажек, которые каждый получал адекватно затраченному труду или своему умению добывать это зло, каким-либо, другим способом, даже не гнушаясь и самого криминала – у каждого своя стезя. Можно выучиться и стать опытным руководителем. Можно не учиться и зарабатывать на жизнь физически, чувствуя радость и наслаждение от проделанной работы или горькую боль и нахлынувшую усталость. Можно по-другому, играя в прятки с законом. Но при любом способе зарабатывания этих хрустящих разноцветных или зелёных бумажек, человек отдаёт частичку своей бесценной жизни, желая получать ещё больше благ за свой тяжкий изнурительный труд. «Неужели в этом вся истина человеческого существования? – продолжало анализировать ситуацию сознание. – А, ведь, каждый человек – это отдельный индивидуум и для чего-то родился? Для чего-то жил? Он должен чего-то достичь? Какая цель моей жизни? Для чего родился я? Неужели для того, чтобы, так легко покинуть своё тело? Видеть, как старпом пытается оказать первую помощь, как изменились лица матросов и второго помощника, какие испуганные глаза у прибежавшего капитана?» Сознание продолжало жить и, словно, наблюдало за всеми окружающими живыми глазами боцмана Залесского. Он уже чувствовал, как ему хочется помочь самому себе: вдохнуть поглубже свежий глоток воздуха, сильно надавить три или четыре раза на грудную клетку, чтобы заставить работать сердце и получить свежую порцию кислорода с новой волной пульсирующей крови, настоящей реки жизни и чувствовать, что сердце не остановилось на последнем вздохе. Но, что это? Он всё яснее стал осознавать, что нет у него ни рук, ни той былой силы, которой он обладал, как, в прочем, и нет ничего, чем бы он мог касаться предметов. Он, уже, стал, каким-то, простым и бессильным духом, способным только видеть и понимать, но вмешаться в происходящее он не мог.
Вдруг тупая ноющая боль пронизывающая весь затылок заставила Николая тихо застонать. Он, почти, ничего не видел, но стал чувствовать эту навязчивую неотступную боль. Ему захотелось открыть глаза, но веки показались тяжёлыми и неуправляемыми, словно, слитки застывшего свинца. Николай застонал сильнее, пытаясь открыть веки, и это у него получилось. Вдруг, он отчётливо понял, что раскрыл веки и перед ним, белой пеленой, встала матовая полоска дневного света от люминесцентного светильника собственной каюты. Постепенно белая пелена стала проясняться, словно, мутная картинка в настраиваемом бинокле. Вот, он уже, стал распознавать расплывчатые лица. Он ещё шире открыл глаза и увидел перед собой лицо старпома. Старпом держал его кисть в своей руке и прощупывал большим пальцем, отчётливо появившийся пульс.
– Живой! – громко, с каким-то особым напряжением в голосе, крикнул он.
Николай понял, что это касается его собственной персоны. Оставаясь неподвижным, он отчётливо слышал облегчённые вздохи своих коллег и оживлённые разговоры, касающиеся обсуждения последних событий. Он поморгал ресницами и стал отчётливо видеть всё происходящее в своей каюте. Понимая, что больному нужен покой, моряки стали расходиться по своим делам, а в каюту осторожно вошла буфетчица Юля, совсем ещё юная девушка, делающая второй рейс в своей самостоятельной жизни. Николаю было хорошо слышно, как старпом напутствовал её, оставляя это юное очарование в роли сиделки. В мозгах быстро родилась мысль: «Вот те на, стыдоба то какая? Был здоров и могуч, а теперь девочка за мной присматривает», – он промолчал на это и только жалобно смотрел на буфетчицу, находящуюся в каюте возле его неподвижного тела.
Оставшись наедине с боцманом, буфетчица взяла с вешалки полотенце и, намочив его под струёй холодной воды, положила ему на лоб, потом к губам. Николаю стало свежо и приятно, на столько, что он спросил шёпотом:
– Что со мной, Юля?
Пытаясь подняться, он сумел только шевельнуть головой, но тупая стреляющая боль тут же дала о себе знать, и Залесский, только досадно простонал, оставаясь лежать в прежнем положении.
– Лежите, вам нельзя подниматься, – волнуясь, попросила буфетчица, убирая полотенце на спинку стула.
– Что со мной, Юля? – снова спросил Залесский и, направив жалобный взгляд в сторону своей сиделки, пожаловался, прищурив от боли глаза, – меня сильно знобит и болит затылок.
– Так вы же, сильно ушиблись затылком, не помните?
– Нет. Ничего не помню.
– Ничего, Николаевич, всё будет хорошо. Уже и врачей вызвали. Лежите спокойно, не волнуйтесь. Если что надо, так вы скажите, – заботливо щебетала буфетчица, пытаясь успокоить боцмана.
Николай тяжело вздохнул и снова погрузился в раздумья. Голова продолжала болеть, как и прежде, но сознание рождало новые мысли, мысли, которые не отличались большим оптимизмом, а, даже, наоборот, больше были пессимистическими. Ему до невозможности хотелось вывести теорию смысла жизни. Эта теория уже витала, где-то в извилинах серого вещества, но ещё не сгруппировалась в соответствующие фразы. Он чувствовал, что, уже, выудил её из прозревшего сознания, но ещё не может ухватить за самое важное. Как-то она не складывалась и не желала рождаться. Вдруг нашло озарение: «Да, это то, что надо, – подумал Николай. – Смысл жизни – это итог завершённых дел, проделанных на протяжении всей жизни, измеряемый единицей денежной массы, приходящейся на каждый день прожитой жизни. Это, можно сказать, есть стоимость жизни человека здорового и полноценного. А стоимость одного прожитого дня равняется сумме денежных средств, заработанных на протяжении всей жизни, делённая на прожитые дни. Но, во имя чего всё это?» – Николай продолжал думать, а его мысли никак не сходились к общему знаменателю, и последний вопрос оставался без ответа.
Бурному потоку нахлынувших раздумий помешали приехавшие врачи, один, из которых был бывшим гражданином Украинской ССР, переехавший на исконно историческую родину, из Киева. Благо, врачам переводчик не понадобился, и они быстро управились с осмотром нетрадиционного пациента. Главное череп оставался целым, а треснувшая кожа и приличная гематома их не пугали. Умело справившись с мешавшими волосами, бывший киевлянин тщательно обработал рану антисептическими средствами, наложил парочку швов, сделал перевязку и, оставивши на столе несколько таблеток содержащих антибиотики, порекомендовал из судовой аптечки «аспирин» и «тетрациклин», а напоследок сделал какой-то укол для быстрого выздоровления. Обращаясь к капитану, врач сказал: