Сорочье гнездо

Настёна прыснула, прикрыв ладошкой рот, тётка Клавдия затряслась от смеха, точно услышала что-то потешное.

– Христа ради с сумой просят, – отсмеявшись, сказала она и прищурилась на Настёнку: – Ступай-ка, девка, на ключ за водой.

Та догадалась, что её спроваживают, поджала губы и вышла, толкнув плечом Прошку, загремела ведром в чулане.

Хозяйка указала на табурет:

– Сядь, Пронька… Куда ты пойдёшь, сызнова в приют?

– Домой пойду, к себе, – буркнул Прошка.

– Домо-ой? А дома-то и нету. Вот, гляди… – Тётка Клавдия придвинула большую глиняную плошку с водой.

Он уставился на своё тёмное отражение с торчащими космами, пожал плечами:

– Ничего не вижу.

И вдруг у Прошки отнялся язык: на гладкой поверхности воды ясно проступила сгоревшая изба без крыши, вся в копоти.

– Нету у тебя хаты, сгорела… Я людей не гублю, оне сами это хорошо-о умеют. Намедни баба из Малых Озерков пришла. Помоги, бает, свекровку на тот свет поторопить, засиделась-де на этом. И кто из нас виноватый – она или я?

Прошка швыркал носом, молчал.

– Ты талан. Настёнке до тебя и-и-и… далеко-о, – протянула тётка Клавдия, – талану у ней нету. А ты чернокнижником сможешь стать, я буду тебя учить. В сытости и достатке жить будешь, нечисть голодовать не даст… А как помирать соберусь, всю силу тебе отдам. Не можем мы без этого помереть, передать всё надоть из рук в руки.

Тётка Клавдия говорила ласково, как мамка, и взгляд её Прошку уже не пугал. Она, озарённая какой-то мыслью, подвела его к подоконнику, сдвинула горшок с геранью и расхлестнула створку окна.

– Ну-кась, самое время стать на крыло.

Ведьма развела Прошке руки в стороны и, обдавая шею горячим шёпотом, забормотала заклинание. Он почувствовал тычок между лопаток и с ужасом заметил, как из кожи стали проклёвываться и бурно расти чёрные блестящие перья. Окно очутилось высоко над головой, тётка Клавдия с толстыми слоновьими ногами в опорках выросла размером с гору. Он завопил – из горла вылетел лишь сорочий стрекот.

Хозяйка понукала, кричала и пугала, хлопая в ладоши. Прошка ошалело метался по кухне, запрыгнул на стол, опрокинул солонку.

– В окно, в окно! Экий глупый сорочонок! На кой ты на стол залез?!

Наконец он сообразил, что от него требуется. Вспорхнул на подоконник, свалив горшок с геранью, и вылетел во двор. Уселся на изгородь.

Как много Прошка стал видеть! Даже то, что за спиной находится. Потому, верно, что глаза у сорок большие, круглые, выпуклые, и не впереди посажены, как у человека, а с боков. Эвон Настёнка идёт, на него таращится, перекосилась плечом от тяжести ведра. Запнулась, воду расплескала, растяпа.

Он раскрылился, изумляясь, как длинные руки могли превратиться в коротышки с перьями.

– Кыш, кыш! – намахнулась Настёна. – Пошёл!

Прошка оттолкнулся лапами и взлетел. И страшно и радостно ему сделалось. Чудно! Он – птица, он летает! Изба тётки Клавдии стала маленькой, с коробочку от лампасеи, Настёнка – с букашку величиной, деревья очутились далеко внизу. Эвон село, церковь, большак и чугунка… Теперь Прошке и поезда не надобно – крылья есть.

Он устал и опустился на перила колокольни. Солнце почти закатилось за лес, стайка сорок сорвалась с берёз у церкви и улетела в рощу, должно быть ночевать. Пора и ему возвращаться на заимку.

Прошка впорхнул в открытое окно. Попрыгал по крашеному подоконнику, увидел удирающего таракана и не удержался, склюнул.

– Нагулялся, сорочонок, – пропела тётка Клавдия, – а теперь оборачивайся сызнова человеком.

Перья полетели во все стороны и пропали без следа. Прошка ощупал себя – уф, всё на месте: грудь, голова, руки, ноги… На языке чувствовался странный привкус. Батюшки! Он же прусака съел! Прошку передёрнуло от отвращения. Одним скачком он очутился у рукомойника, набрал в рот воды, долго полоскал и сплёвывал.

Настёна прыснула, тётка Клавдия цыкнула на неё:

– Велено было вывести эту пакость!

– Я… я наговор позабыла.

– Бестолочь. Так и быть, покажу, – отмякла хозяйка и, довольная, взглянула на Прошку: – Ты тоже мотай на ус.

Когда совсем стемнело, она открыла дверь и окна в избе, встала посреди кухни и заговорила нараспев:

– Гоню мразь мелкую и тварь всякую от порога моего к окну, с окна на дорожку пыльную…

Прошка не поверил глазам: в тусклом свете керосиновой лампы он увидел, как из-за печки, из щелей в бревенчатых стенах посыпали тараканы и резво побежали к двери и окнам. Несколько раз тётка Клавдия читала наговор, пока за порогом не исчез последний прусак.

***

Один за другим потекли дни, пришла осень. Раньше в это время, когда были живы мамка и тятька, Прошка бегал в школу. Он и сейчас был не прочь учиться, однако тётка Клавдия не позволила.

– На кой? – удивилась она. – Читать и писать умеешь, и будет с тебя.

– Землеописание учить, историю…

– Пустое. Истории я сама расскажу какие хошь.

Хозяйка часто запрягала Вербу и уезжала. Куда – не говорила, а спрашивать Прошка побаивался.

– Места высматривает, где колдовать можно, – объяснила Настёна, – кладбища, болота, овраги… Ещё она для ворожбы вещицы ищет. Помнишь, ты из сорочьего гнезда гайку и серёжку принёс? Это для колдовства. Тётке Татьяне подбросила, и стала она воровкой.

– Ври! – округлил глаза Прошка.

– Да-да, её теперь из лавки взашей гонят. А угольки, что ты из Петровки привёз…

– Неужто тоже для плохого дела? – перебил он.

– А ты думал! С ими она хоть где пожар учинит. Тётка Клава не человек, а настоящая ведьма. Душу дьяволу продала. У неё и хвост есть, я в бане видела, ма-аленький такой, белый, ниже спины.

Настёна рассказала, что в спаленке у тётки Клавдии, в закрытом сундуке, лежит чёрная книга, туда она пишет окаянные молитвы, как надо колдовать и в каком месте. Настёна знает, где ключик, и очень хочет заглянуть в книгу, да трусит одна.

У Прошки загорелись глаза.

– Давай вместе посмотрим! Тащи ключ.

Они вошли в спаленку, там стояла кровать, украшенная горкой подушек, и сундук.

– Ты доставай, – шепнула Настёна, – тебя тётка Клава не тронет, а меня пришибёт.

Вместе они открыли замок ключом и отвалили тяжёлую крышку, обклеенную изнутри картинками. Прошка вытащил потрёпанную книгу в чёрном переплёте, стянутую кожаными завязками. На обложке были выдавлены значки – кружки с извилистыми линиями и чёрточками. Ему почудилось, что от книги веет холодом и несёт мертвечиной.

– Чуешь? Воняет… – сморщил нос Прошка и помахал рукой возле лица.

Настёна замотала головой:

– Чем воняет? Ничего не чую. Давай скорей!

Он опустился на колени, нетерпеливо распутал завязки и открыл книгу. Она была очень старой, с жёлтыми страницами. Только и успел Прошка зацепить взглядом строку: «Порча на почесуху…» – как из сундука высунулась лысая голова с пустыми дырками вместо глаз.

Настёна взвизгнула, Прошка заверещал: «Мертвяк!» – и они пулей вылетели из спальни, забились в куть. Позади послышался грохот упавшей крышки сундука.

– Тётка Клавдия мертвяка посадила… книгу охранять… – выбивая зубами дробь, сказала Настёна, – ой, мамонька, страшный!

– Ты же ведьма, а боишься, – упрекнул Прошка.

Она сдвинула белёсые брови:

– Я ещё не ведьма. Тётенька учит мало, говорит, коли с мертвяками и бесами знаться – умом тронешься. Ей можно, она привычная.

– А зачем ты с ней живёшь? Кабы у меня тятька был, хоть и пьяница, я бы сроду от него не ушёл, помогал бы во всём. А как состарится, к себе бы взял.

Настёна покраснела до корней волос и запальчиво ответила:

– Не будет тётенька колдовству учить, я и минуточки тут не останусь!

Как ни жутко было заходить в спальню, но пришлось: увидит тётка Клавдия, что они похозяйничали, и прибьёт обоих. Пихая друг друга локтями и шикая, Прошка с Настёной подкрались к ситцевой занавеске и увидели: чёрной книги на полу нет, крышка сундука опущена. О порушенном порядке напоминал всего-то лежащий на дерюжке замок. Со всеми предосторожностями они закрыли сундук, поправили сбитую дорожку. Ключ убрали на место, в шкатулку с картами. Авось не прознает хозяйка.

Глава 5

Загуляли холодные ветра. За окнами то сыпал дождь, то падал снег. Спать на чердаке стало зябко, от печной трубы сочилось слабое тепло.

Тётка Клавдия поднялась на подловку, посмотрела, как ёжится Прошка, и велела перебираться на печь. Он отнекивался, говорил, что ни капли не мёрзнет. Хозяйка прикрикнула, и Прошка с сожалением подчинился, перенёс вниз постель и вещички.

Однажды тётка Клавдия, непривычно бодрая и оживлённая, заставила Настёну вымыть избу, вытряхнуть половички и заново побелить печку.

– Чего это она такая весёлая? – заинтересовался Прошка.

– Сегодня Велесова ночь, хозяйка ждёт гостей, – объяснила Настёна, расстилая чистые полосушки.

Он вспомнил, как уважала этот праздник мамка: начисто мыла избу, на подоконниках раскладывала веточки рябины с ягодами, чтобы отпугнуть нечисть; варила брагу, жарила рыбу, пекла пироги и сдобные пышки.

В Велесову ночь после заката никто за порог не выходил. Говорили, что снаружи блуждают мёртвые, а встреча с ними не сулила ничего хорошего. Дверь тоже никому не открывали. Добрые люди в такую пору дома сидели, одна нечисть по улице шаталась.

Сбегал Прошка за рябиной, живописно разложил её на окнах. Красные грозди горели заревом, изба сразу стала нарядной. Он кинул в рот несколько ягод, прихваченных морозом, сладковато-терпких, и зажмурился от удовольствия. Вкусно, и никакой лампасеи не надо.

Прошка надеялся, что тётка Клавдия восхитится красотой, но та мельком взглянула и нахмурилась:

– Это на кой?

– Мамка всегда так делала, чтобы нечистую силу отогнать, – обернулся с улыбкой Прошка. И осёкся. Вот балда, не то он сказал, ой не то…

– Нечистой силы испужался? – сложила руки кренделем хозяйка и приказала: – В помойную яму выброси.

Пришлось Прошке послушаться, убрать рябину с окон. Выкидывать её он не стал, спрятал в чулане. Пригодится к чаю.

Весь день тётка Клавдия стряпала, а ближе к ночи, когда Прошка улёгся спать, она начала собирать на стол, как будто и не ужинала. На чистой скатерти появилась дюжина тарелок, стаканы, две сороковки3, густое хлёбово в большой корчаге, мясо, яичница, пироги, каравай хлеба и корзина яблок.

Прошка начал задрёмывать. И когда, как мамка говаривала, ангелы зашелестели над головой крыльями, навевая сон, был разбужен громким стуком в дверь. Разлепив глаза, увидел: хозяйка подхватилась, побежала открывать и приветливо, со всем уважением, пригласила кого-то войти.

Он присмотрелся, и холодок заструился по спине. Правильно у них в селе говорили: добрые люди в такую ночь из дома носа не высунут. В избу вошли упыри – живые мертвяки, страшные, с застрявшей в волосах землёю; зацокали копытами рогатые черти, забежали два волка-оборотня, покрутились-повертелись, ударились о пол и превратились в людей – молодого мужика и старуху. Гости уселись за стол, тётка Клавдия принялась их потчевать.

Прошка забился в угол печки, укрылся одеялом с головой, зажмурился и представил, что он зайчонок в норе. Вьюга надежно занесла сугробами его убежище, не видно ни норы, ни самого Прошки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Куть – задний угол в избе, место перед печкой.

2

Бочага – впадина, яма, заполненная водой.

3

Сороковка – бутылка водки, равная 1/40 ведра.