Капитан и Хранители Души

И вдруг произошло это! Он увидел их, своих созданий. Мало того что Души с ними не было, а они покинули свой пост, так они ещё и плыли куда-то по своим непонятным делам, откуда у них могут быть какие-то дела!? Единственное ваше дело это встретить Душу, когда он вернется! Ну что за молодёжь! Верхом абсурдности ситуации было то, что они и на него не обратили ровно никакого внимания. Ноль внимания! А когда он послал им сигнал приблизиться, они не почувствовали его! Их сознание было для Светоча на уровне блаженного ребёнка, любопытного, беспечного и безумного разума аутиста.

– Смотри, тут что-то! Может, кто-то?

–Я заметил, скоро я постигну смысл этого. Ты решил куда дальше?

–Я всегда знаю, куда. Я был создан для умения найти путь! Это ты до сих пор не можешь ответить, кто нас создал, и что есть наша цель.

–Хорошо, не бухти, я за тобой! Я точно знаю, мы должны кого-то найти! Постой, или дождаться. Я не уверен.

Второе, что теперь осознал Светоч, это то, что, как и наша бабка, он не может общаться со своими созданиями. Как же так, я должен помочь хозяину! А тёмный, меж тем, уже начал прогрызать стенку измерения, его немного дёрнуло выбросом энергии, но это его не смутило, он немного сместился, Слава Сингулярности, по направлению к Светочу, и начал снова проделывать дыру в пространстве.

Это его шанс, другого может не быть, куда бы ни шли эти ходоки, мне надо попытаться двигаться с ними!

Светоч мгновенно надул пузырь-оболочку, раздвинув измерение, в котором он так долго и бесцельно проплавал, и поглотил светлого и тёмного.

–Что? Что случилось, Капитан?! Куда мы попали?

–Я думал, по части, где и куда, ты у нас мастер, Навигатор! Это не результат твоей деятельности?

–Нет, я ничего не делал. Просто вдруг стало просторно и легко.

–Давайте, двигайте уже обратно к Времени, Душа, возможно, уже там! – воскликнул Светоч, но опять не был услышан.

Став незримым наблюдателем своих созданий, Светоч, не без раздражения, если перевести на человеческие эмоции, начал ждать осознания ими, что он взял их под свою опеку. Спустя некоторое время, немалое, если быть точным тысяч так десять лет, светлый сказал:

–Я ощущаю изменение, которое произошло после этого события. Что-то как будто собирает, точнее, накапливает или можно сказать аккумулирует энергию необходимую нам. Вокруг нас образовалась оболочка, защитная оболочка.

–Да. Я тоже чувствую. Интересно откуда она взялась?

–Что с тобой? Ты уже второй раз задаёшь вопрос о местонахождении. Куда и откуда, это твоя специализация, Навигатор! Я, например уже знаю, что нас защищает. Это назовём Аккумулятор. И теперь нам не страшны эти неприятности, которые я назвал Аномалиями. Прошу учесть это при прокладке дальнейших маршрутов.

–Вас понял, Капитан. Теперь добывать пищу станет легче! – и Навигатор начал прокладывать путь в направлении ровно противоположном направлению нужному Светочу.

–Аккумулятор?! Правда? Я ваш создатель, алё! С ума сойти, дожил! Я, хранитель знаний, я вывел в неисчислимое количество миров неисчислимое количество воплощений Духа, а теперь я просто оболочка для этих порождённых мною в мгновение отчаяния сущностей,– произнёс неизвестно для кого Светоч. – И эти, ещё практически дети, к тому же развивавшиеся в одиночестве, как сироты, брошенные на произвол судьбы, Капитан и, как его там, Навигатор, моя единственная возможность найти Душу! Да на их эволюцию уйдёт вечность. Ну, давайте же, поверните назад, прошу вас, Время оно там!

Странная процессия, в которой не понятно было, то ли парочка ехала в пузыре, то ли пузырь оседлал их как двойку вороных, двинулась в очередное подпространство.

***

Спустя какой-то десяток миллиардов лет, парочка Сверхсуществ, именующие себя «Первые или Бесконечные», лихо выкатила таки на сверкающую и переливающуюся поверхность особенного измерения – Времени.

Вначале, когда Первые начали таскать за собой, или точнее на себе Светоча, он буквально умирал с тоски. Их разговоры в телеграфном стиле, отражающие их видимо такие же незамысловатые мысли, с многовековыми паузами на размышления и подбор правильных значений для выражения своего мнения собеседнику, действовали на него так же, как счёт овец на человека, твёрдо решившего побороть бессонницу. Бесконечный поиск энергии и бессистемные путешествия по разным измерениям. Светоч уже смирился с этим, ведь, в конце концов, это только его вина, он же их создатель.

Но с появлением защитного поля, которое он создавал, двигаясь с ними, они начали развиваться по экспоненте. Его смешило поначалу их желание найти себе подобных и даже ещё один Аккумулятор, как они его называли. Он-то знал, что он такой один, уникальный и неповторимый.

–Хотя постой-ка, а откуда я вообще это знаю?

– Ну, как, это же, само собой, разумеется! – отвечал сам себе Светоч.– Нет, ну их-то создал я и точно в единичном экземпляре, единственных и неповторимых.

Но с течением времени он всё реже насмехался над ними в этом театре одного зрителя. Скорость их мысли росла, в один прекрасный день они открыли для себя многозадачность и вот уже они одновременно обсуждали маршрут, спорили о вчерашнем дне, рассуждали о единстве времени и пространства, согласовывали терминологию. При этом параллельно расставляли изобретённые ими же, сначала примитивные, а потом всё более хитроумные приспособления, для перехода из одного места в другое, минуя несколько измерений, или для изменения свойств энергии, как они сами называли их – Развиватели. И вот спустя десяток миллиардов лет Светоч понимал ход их мыслей лишь урывками, они летали по измерениям, так что он не успевал понимать, что происходит вокруг, а когда они останавливались для каких-то своих экспериментов, он не узнавал окружение, в этих мирах ни одно из воплощений Души не бывало.

Так вот, в один из дней, эта парочка выкатила на поверхность Времени. Обычно они избегали низших, небогатых энергией, измерений, а так низко не спускались никогда.

–О, я помню это место, ведь именно здесь мы с тобой встретились! – едва успел сказать Навигатор Капитану.

Ничто не предвещало какой-либо опасности, и вдруг, из подпространства внезапно ударила аномалия. Ну, по крайней мере, для Капитана и Навигатора, это выглядело так. На самом деле это Светоч собрал почти весь свой запас энергии, точнее, огромный запас собранной его созданиями энергии, чтобы пробить портал в одну из версий трёхмерной вселенной. Протоколы аварийной автоматики выбросили троицу в первичное, низшее измерение, непривычное для них, огромное и пустое пространство.

–Наконец-то! Я здесь! Душа, я пришёл. Как ты? – прокричал Светоч, он чувствовал, Душа здесь, более того Душа в движении. Но ответа не последовало. Душа был вокруг, в той или иной мере Светоч чувствовал его во всех направлениях, но Душа так и не собрался в себя, в единое целое! Да, задача оказалась ещё сложнее, чем он мог себе представить, да ещё и решать её ему придётся с практически под ноль израсходованной энергией!

Глава 10. Русский Икар.

Рождённый ползать – летать не может! (с)

Максим Горький.

Человек всегда смотрел в небо. Ну, то есть не конкретный человек, а… ну, вы поняли. Хотя и вполне конкретные люди тоже мечтали летать, как птицы.

Именно таким был и Тима Разя. Ну, тот самый Тимофей из хорошо известной нам деревни у церкви. Вы уже поняли, что был он праправнуком того самого Симона и Татьяны, а Тимофеем его назвали как раз в честь купца, что храм построил в деревне. Ну, а Разя от клички, что Симон взял за фамилию, чтобы обмануть того самого Тимофея, которого братом наречённым потом называл. Такая вот Санта-Барбара в русской глубинке, сам чёрт их не разберёт.

И отца его звали Тимофей, и деда, и прадеда. Конечно, Тима не узнает, но много поколений в его семье будут ещё Тимофей Тимофеевичи. Семейное предание говорило, что без помощи купца не выжила бы их прапрабабка Татьяна, когда прапрадед пропал, поэтому в семье и чтили его, как покровителя и спасителя. Более того купца этого, за то что он храм этот построил, и умер в нём, чуть ли не великомучеником чтили в деревне.

Жил он вместе с вдовой мачехой Анной и сводным братом Никифором. Дело в том, что были мужики в роду Разя все крепкими и долгожителями, точнее даже не столько долгожители, а просто и пятидесяти лет часто жён своих детьми награждали. Да только и приключений не боялись они до седых волос и смерть свою в постели никогда не принимали. Чуть где, какой кипеж, снимались с места навстречу испытаниям, два раза звать не приходилось. Так и с Тиминым отцом приключилось. Говорили, правда, что здоровье это им давала как раз церковь, что предок их расписывал. Правда или нет, а и этот Тима с детства любил в этой церкви под куполом запрятаться, особенно когда летом окна слюдяные вынимали, чтобы воздух свободный церковь наполнял. Глядел он тогда подолгу, забравшись под роспись на потолке, на просторы родной стороны, на бескрайние поля и горизонты. Бывало, пока все четыре стороны по часу не проглядит, не уйдёт.

А ещё в детстве видел он часто сны необыкновенные, о людях необыкновенных. Люди эти были суетны, как муравьишки и жили в громадных муравейниках, выше даже церкви в деревне. Всё они куда-то спешили, были среди них ещё необыкновенные существа, не то предметы, не то животные. Внутри некоторых люди неслись куда-то, причём нисколько не боялись, что были они внутри существ этих, а с некоторыми, маленькими как зеркальце, говорили как с людьми, а самое странное, что и те им отвечали речью человеческой. Чудно. Бывало, говорил он с людьми этими, а только и говорили эти люди быстро, словно вот-вот сорвутся в бег и слова их были во многом непонятны.

А один сон поразил его больше других. Видел он в том сне землю далеко внизу под собой, как если бы он был орлом наверно. Так высоко, что и людей не различить, если были они там внизу, различались только реки, горы, озёра. Потом кто-то окликнул его, а обернувшись, он увидел, что сидит в телеге какой-то, только очень уж большая она была, как изба светлая. Шибко запал ему этот сон и с тех пор стал он мечтать о том, чтобы самому летать научится.

Сначала он думал о крыльях, которыми бы он мог махать и за счёт этого взлететь, делая умозаключения, как и любой обычный наблюдатель за птицами. Но обладая  особой крестьянской смекалкой, помноженной на свой природный талант, он прикинул вес курицы, которая, как известно не птица, и вес человека, и понял, что размер крыльев для человека должен быть просто огромным. Он  откинул этот вариант. Другой человек, может, заодно откинул бы вообще идею о полётах, но Тима помнил о своих снах, в которых огромные блестящие птицы – стрелы, с замершими и вытянутыми в стороны, как  лезвия, крыльями, внутри которых сидели люди, всё же летели. И точно помнил он, что птицы эти крыльями не махали.

Подобное он видел у ласточек и стрижей, за которыми он начал наблюдать часами. Видел он, как ласточка, вываливаясь из гнезда, превращала, с помощью своих вытянутых буквально вдоль тела крыльев, крутое падение в стремительный полёт над водой. Только где ж взять такие крылья. Поймав ласточку, он долго и с завистью рассматривал перья, а потом, отпустив, мечтательно смотрел, как ошарашенная ласточка исчезала в небе. Он подолгу ещё мечтал, как люди начнут летать как в его снах, как прекрасна будет земля с высоты птичьего полёта, как благодаря ему дороги станут не нужны.

Начал он делать, как по-современному говоря, модели. Расщепит длинный прут, вставит по обе стороны гусиных перьев и запускает как копьё. Летит такая конструкция, да только перья под весом прогибаются, не могут опереться о воздух. Да и если в масштабе под человека такое соорудить, чем перья заменить? Гусей-то таких не бывает. А из дерева шибко тяжело получается. Придумал из бересты оперенье сделать, Она тоньше и легче. Только, как её сделать длинной и чтоб не сворачивалась? А кто больше всего знает о бересте, правильно, сборщик её для берестяных грамот. Начал их расспрашивать, а один поведал ему о бумаге, она, мол, и длинным свитком бывает, и легче бересты, и ровнее.

Только вот о бумаге, как массовом материале для письма, всерьёз тогда на Руси никто ещё и не думал, и хоть она уже начала появляться из Италии, а иногда французская, но была ещё редкостью. Везли её из Феодосии, и была она чудом чудным. Разузнал он, что у барина есть картинка, на бумаге сделанная. В ноги кланялся он тому, чтобы дозволил глянуть. Барин гордился своим приобретением, показал с гордостью. Только на рисунок Тима и смотреть не стал, а повертел рамку в руках, да ещё и пальцем проверил её на прочность. Погнали его взашей со двора. Но зато идею о растягивании материала на раме запомнил Тима.

Так он дошёл и до пергамена для письма  – искусно выделанной телячьей кожи. Именно на этом материале остановил свой выбор Тимофей. Кабы её натянуть в каркас прочный – самое то, и не так недостижимо, как бумага эта редкостная, и прочнее. Устроившись работать в городе к кожевнику, он досконально изучил выделку кожи. Родные радовались, парень наконец-то взялся за ремесло, а не об облаках мечтает день напролёт.

Он довольно быстро научился выделывать даже негожую коровью шкуру до толщины буквально неощутимой, как шёлк. Однако и пергамен был достаточно дорогим удовольствием, пришлось ему полгода проработать прежде, чем набрал, ну можно сказать, наэкономил, достаточно для двух крыльев. Не хотел его мастеровой отпускать, уж больно спорый парень, но и неволить, не смел. Тима вернулся в деревню.

Соорудил он крыло на каркасе по типу лука с натянутой тетивой, только натягивал он её не от рукояти лука, а к нему. Потом обшивал пергаментом, а когда тетиве давал обратно свободу, она так натягивала материал, что он аж звенел как кожа на барабане. Посередине, прямо как у лука стрелу, прикрепил перекладину, к которой и крепился. Начал он прыгать с крыши амбара, да только полёта не получалось, затяжной прыжок максимум. Да только прямо как по божьему замыслу, раз стоял он на изготовке на крыше, и подул ветер дюже добрый, так его прямо чуть в воздух и не подняло метров на пять. Упал он, правда, чуть ноги не поломав. Понял он, что нужна скорость ему, ну прямо, чтобы как те ласточки, когда из гнезда на обрыве вываливаются, набрать её от падения с высоты. А где ему такую норку взять на высоте? Правильно, с его любимого окна под куполом! На какие хитрости он пошёл, чтобы пронести и собрать своё крыло на церкви, мы уже не узнаем. Хотя вездесущие пацаны, которые уже можно сказать, фан-клуб организовали и ни одного испытания не пропустили, ждали этого полёта и жарко спорили, рухнет, полетит, шею сломает или поп прибьёт.

Произошло всё в воскресный день, даже вроде праздник какой-то церковный был. Тима уже с утра был под куполом, чтобы позже никто из пономарей ничего не заподозрил. Как и в самом раннем детстве, чувствовал тут Тимофей особую свободу и умиротворение, что помогало ему сейчас настроиться на свой безумный поступок. Ну-ка сигануть с нескольких десятков метров, это тебе не с амбара. Думал он, глядя на роспись, и о Симоне, сколько старания и терпения тот вложил, чтобы такую красоту сотворить. Взять облако это под Господом, от настоящего не отличишь. Да и Бог, словно живой смотрит на него, вроде, как и одобряюще, а вроде, и спрашивает: «А сдюжишь ли, не подведёшь?»

–Не боись, не подведу! – то ли себя приободрил, то ли на немой вопрос Бога с росписи ответил Тима.

Вот народ на службу потянется к церкви, а тут до деревни чуть ли не полверсты, растянутся по дороге, а тут я над ними, как птица! – мечтательно думал он.

Завидев первый народ, тянущийся к церкви, Тимофей перекрестился, подвязал пояс к жерди центральной и, протиснувшись, оттолкнулся что есть мочи, вытягивая тело в струнку. Засвистел ветер в ушах, изогнулся Тима, так что аж спину свело, и рухнул вниз как камень. Уже попрощался он с жизнью своей, толком не успевшей начаться, как вдруг словно подхватила его сила какая, крылья надулись и пике его, прервавшись, подкинуло его от самой земли вверх метров на десять и перешло в планирование, точь в точь как у ласточек, которыми любовался он в детстве. И полетел он над толпой односельчан, разинувших рты, кто в ужасе, а кто в восторге. И взмыли руки вверх, показывая на диковинную птицу. А пацаны бежали со свистом, крича с восторгом: «Это Тима, Тима Разя. Это он летит!»

Ветер развивал волосы Тимофея и трепал его рубаху. Он раскрыл широко глаза, пытаясь запомнить каждое мгновение своего полёта. До чего же красива земля их русская! Простор и свобода. А над ним летело, неизвестно откуда взявшееся и как прицепившееся маленькое облачко, некоторым даже показалось именно оно, дотащило его до деревни, где снизившись, русский Икар врезался в дровни в ближайшем дворе.

–Какие милые ангелочки и звёздочки, совсем как настоящие! – подумал, очнувшись, Тима. Это была толпа пацанов, бежавших с криками и гиканьем за летящим Тимой, и теперь наконец, добежавших до места его крушения, и склонившихся с интересом над ним.

Когда он открыл глаза, один из них радостно закричал: «Живой, живой!»

И только ребятня перестала двоиться у него в глазах, раздался другой голос: «А это ненадолго!» Это появились мужики во главе с Никодимом, деревенским иподиаконом, славившимся своей набожностью. И были они не восторженны Тимофеевым полётом, вопреки его ожиданию, а как раз наоборот.

***

Задолго до полёта братьев Монгольфье в 1783 году, был да Винчи, создавший идею и чертежи аппарата для полёта человека. Был и турок Хезарфен, перелетевший Босфор, на самодельных крыльях собственной конструкции спрыгнув с вершины Галатской башни. Однако религиозные лидеры посчитали опасным держать такого человека в столице Османской империи. Сослали его в Алжир, где он и умер, не дожив даже до возраста Христа.

И на Руси при Иване Грозном холоп Никита на крыльях из дерева и кожи, сиганул с Распятской колокольни. Пробыл он в воздухе якобы довольно долго, перелетел высокую стену, и, полетав вокруг Александровской слободы, приземлился на берегу реки. Народ ликовал, но царь, заподозрив недоброе, распорядился: «Человек – не птица, крыльев не имать. Аще кто приставит себе аки крылья деревянна, противу естества творит, за сие содружество с нечистой силой отрубить выдумщику голову, тело окаянного, пса смердящего, бросить свиньям на съедение, а выдумку после священная литургии огнём сжечь».

Позже при Петре был случай, мужику по его просьбе из государевой казны выдали 18 рублей – по тем временам сумма немалая. Тот на эти деньги соорудил себе слюдяные крылья. В назначенный день созвал бояр, перекрестился, стал махать крыльями, да не поднялся. Выбившись из сил, сказал, что крылья тяжелы, надо делать другие – из замши. На замшевые крылья дали ему ещё 5 рублей – и опять неудача: бегает мужик по двору, машет крыльями, что есть мочи, а взлететь не может. Тогда велено было бить дурака батогами и продать его имущество, чтобы хоть отчасти вернуть государевы деньги. Что манило простых людей ввысь? Наверное, то же, что и любого из нас – жажда безбрежной свободы, которую олицетворяет для человека полёт. Как у сейчас всем известной Катерины: «Отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица». Только именно этого и не могли принять люди стоящие над ними, желания свободы. Не самой свободы даже, а просто желания и мечты о ней.

Такая вот незавидная судьба была у первых воздухоплавателей.

Так и с Тимофеем случилось.

– Ты это ж что удумал, паршивец, церковь нашу осквернить, херетик! Тащи, мужики, его, батогов ему надобно.

–Да разве ж можно без суда!?– заступился было один.

–А когда батюшка службу закончит, так и калёного железа ему мало будет! – не унимался Никодим. – Ты ему на ноги садись, а ты на голову! А ты, пёс, с каждого удара кричать должон «виноват», а не то всю душу из тебя выбью!

Да только нанёс первый удар, второй, третий, а не только стона не услышал, а рубец на спине было образовавшийся, затягивался на глазах. Вскочили мужики с наказуемого, и Никодим выронил батога: «Истинно бес, чур, меня! Запираем его в амбаре! Это дело батюшке решать, по мне так сжечь беса, чтобы неповадно было другим!»

Когда ушли они, услышал вдруг Тима, как упал засов, отпёр дверь Макарка, один из пацанов. «Беги дядя Тима – сказал – Али лети, ежели можешь. Слышал я, как мужики шептались, не жить тебе!» И убежал.

Вышел Тимофей, поглядел на сожжённые мужиками крылья свои и пошёл. Вспомнил о негласном законе, что знали на Руси все угнетённые и обиженные: «С Дона выдачи нет!» Вспомнил и рассказы о вольной жизни, о воинской славе, которую может добыть тот, кто храбр, силен и ловок, кто умеет обращаться с саблей, кто, как ветер, скакать на лихом коне горазд. На Дон собирались беглые крепостные крестьяне, холопы, городская беднота, ратный люд, доведённый до отчаяния тяжкой царской службой. В донские края пробирались группами и поодиночке, целыми деревнями и семьями. Вспомнил он и про ощущение свободы, которое он испытал в коротком своём полёте.

Вся дальнейшая жизнь его прошла в казачьей службе: в жестоких схватках с крымцами и злых сечах с турками, где снискал он почёт и славу за проявленную доблесть, за отвагу, за кровь и раны, полученные в боях. В одном из походов захватил Тимофей в плен молодую турчанку, которая стала ему женой. Стал Тимофей «домовитым» казаком, известным в Черкасске человеком. От прозвища, данного его предку Симону за пытливый ум, образовалась фамилия Разин. Но главной своей удачей считал он четырёх своих сыновей: Ивана, Степана, Фрола и Тимофея. Дети научились от матери турецкому языку, легко понимали татарский, а от отца досталось им здоровье, сила и отвага редкостная, да ещё это самое чувство жажды свободы.

А сына своего Стёпу выделял он больше среди других. Попросил крестной матерью Степана быть русскую женщину Матрёну, по прозвищу Говоруха. Была она набожной, а только и знахаркой слыла и приговоры, и отвары знала. Говорят, от неё Степа был заговорённым. Крестным же попросил быть войскового атамана Корнилу Яковлева. И представить не мог он тогда, что повезёт тот потом Степана в Москву на казнь.

Как известно, казаки не отличались набожностью, только когда сыновья подросли, собрал он их на богомолье в родную церковь к чудотворной росписи, предком их сделанной. Сыновей своих хотел отвести, чтобы и их посетило знамение божье, и любовь Бога на них обратить. Может, поэтому и чтят до сих пор сына его Степана Разина на Руси, как символ свободы и несгибаемой воли.

Когда схватили Степана, по Москве слухи пошли, что тот заколдован и смеётся над любыми пытками наперекор боярам. Только знал Степан, что над ним Бог, и никого окромя его, как и над отцом его в тот самый день памятный полёта его.

Глава 11. Политрук.

Весьма вероятно наступление невероятного (с).

Агафон (V-IV века до н.э.).

Чёрт бы побрал всех этих штабных крыс! Понятно, что военные сейчас не знают порой даже того, что происходит в соседней части. И это отчасти работа его и его коллег, думал Василий Крелин, командир секретного подразделения Отдельного отряда особого назначения НКВД СССР. По сути его подразделения ни для кого и не существует, официальные приказы Наркомата об их формировании выйдут только 26го июня. Но послать в место временной дислокации его подразделения, выполняющего особое задание, роту желторотых юнцов, проходящих курс молодого бойца в палаточном лагере, это уже слишком! Ну ладно, их начальники, растяпы, но наши то, как могли такое прошляпить! Кто-то же согласовал месторасположение их лагеря.

Ладно, обо всём по порядку.

Когда его ночью подняли из постели и повезли на встречу с Самим, он был спокоен. Василий не раз уже приезжал вот так, полночным гостем, к самым разным, и порой к очень даже высокопоставленным, а заодно, и высокомерным лицам. Он на такие операции ездил в форме общевойсковой и невысокого ранга, и потому гневу таких лиц давал излиться на себя сполна. Знал он, и, что происходило потом, и как эти же лица буквально через несколько часов с трудом можно было узнать. И в душе понимал, что люди эти просто попали между молотом и наковальней, и, что и сам он может в один обычный день, вот так до кучи, оказаться в таком же положении. И тогда, примеряя к себе такую ситуацию, невольно думал, что быстрая смерть при попытке к бегству иногда может быть гуманной и желанной. Хотя о способах побега, о том, как залечь на дно, как быть незаметным на виду у всех, он знал всё, абсолютно всё.

Но ещё он отлично знал, что если Сам решит, то никто, даже сам Бог, его не спасёт, и предпринимать что-либо будет уже бесполезно. Ни оправдаться, ни спрятаться не получится.

Трое крепко сбитых ребят, наверняка уже прошедших подготовку, конечно, смотрели на уже начинающего стареть Крелина без опаски. Они не могли и предположить, что эта сцена в едущем по ночной Москве «воронке», скорее похожа на сказку «волк и три поросёнка», чем на арест.