Последние

Наконец, высокие ворота скрипнули, и я увидела немного уставшее лицо Игоря Александровича. Он даже не успел задать вопрос, как я протянула ему платок и произнесла:

– Виктор кашляет кровью.

Мужчина взял в руки протянутую вещь и внимательно, сдвинув брови, осмотрел ее.

– Что это значит? – Нетерпеливо спросила я. Время, что прошло с тех пор, когда Буляков взял в руки платок, показалось мне вечностью.

Врач вздохнул и прикрыл глаза, устало потерев переносицу, как делал всегда, когда нервничал. Его седые волосы, казалось, за столько короткое время побелели еще больше, а на руках и вокруг глаз морщины стали заметнее.

– Когда это началось? – Спросил он, теребя в руках платок и не поднимая на меня глаз.

– Я не знаю, но кажется, несколько ночей назад.

Виктор скрыл это от всех – меня, врача, своей семьи.

– Значит, болезнь все же берет свое, – закончил мужчина.

Это прозвучало словно приговор. Все, что я с таким трудом восстановила после недавнего потрясения, вновь было разрушено. Смерть не оставила нас, она притаилась.

Я оперлась плечом о деревянный столб, задыхаясь, сдерживая слезы.

– Игорь Александрович, пожалуйста, пойдемте со мной. Нужно что-то с этим делать, ведь семья не знает.

Врач немного помолчал, а затем ответил:

– Может, им этого и не стоит знать.

Я понимала, о чем он говорит. Виктор на самом деле не стал чувствовать себя лучше. Придя в себя и увидев, в каком состоянии находились любимые им люди, он решил не заставлять нас переживать лишний раз.

Это недолгое счастье оказалось обманом.

Все это время ему пришлось притворяться, пришлось загнать страх перед смертью глубоко внутрь, чтобы мы ни о чем не догадались. Вечно он думает о других, а не о себе.

– «Сонные губки», что я ему даю, позволили ему не только хорошо спать. Они стали для него обезболивающим. Если бы он их не вдыхал, то, наверняка, не смог бы скрыть ухудшение.

Я не нашлась, что ответить. Перед собой был виден лишь тупик, а позади… Позади – похороны.

Почему-то не было никаких истерик. Я ощущала себя опустошенным сосудом, который еще и разбили.

– Виктор для себя все решил, – сказал Буляков.

Я это прекрасно знала, но не хотела произносить вслух. Поэтому подняла голову и спросила пустым голосом:

– Сколько ему осталось?

Игорь Александрович задумался:

– Это очень сложный вопрос. Может быть, месяц, может, неделя, а может, и один день.

– Вы можете еще дать этих губок? Не хочу, чтобы в последние моменты своей жизни он корчился в муках.

Мужчина кивнул и попросил подождать.

Я осталась одна. Не знаю, хорошо это или плохо, что я таким случайным образом вскрыла ложь Виктора. Может, в незнании я была бы счастлива хотя бы эти дни.

Получается, что в то время, пока я спокойно спала дома, он мог умереть. И каждое утро я могла прийти не просто в гости, а на похороны.

Колени задрожали, и я упала на них, спрятав лицо в ладонях и горько заплакав. Все страшное, от чего я с таким трудом избавилась, вернулось ко мне вдвое больше. Меня подняли в небеса и резко кинули наземь. Я боюсь представить то, что мне необходимо еще вытерпеть.

На плечо легла большая, теплая ладонь. Как бы мне хотелось, чтобы она принадлежала Виктору. Но отныне его руки холодны, а ходить ему удается с трудом.

Игорь Александрович осторожно поднял меня на ноги и обнял, успокаивая. На самом деле, я даже не слушала, о чем он говорил, потому что его слова уже не могли мне помочь.

Он предложил зайти в дом, чтобы выпить успокоительного, но я со слезами на глазах и волнующимся голосом ответила, что не могу, что Виктору в любой момент может стать плохо.

– Я зайду завтра, – попрощался мужчина.

Ворота передо мной закрылись, и я невидящим взглядом уставилась на них. Затем опустила взгляд вниз и рассмотрела губки – обычные, только сухие, они издавали очень странный запах.

Силы куда-то вдруг пропали, поэтому двигаться я себя заставляла с трудом. Обратная дорога к дому Виктора оказалась в сто крат длиннее и тяжелее. Я снова не видела вокруг себя ничего, но уже не потому, что неслась со всех ног, а потому, что пустота, что образовалась внутри, поглотила меня целиком. Я уже не понимала, что мне нужно делать. Не понимала, для чего мне нужно жить.

      Вернувшись в дом, в котором снова ощущалась тоска и печаль, я сразу направилась в комнату.

Напротив кровати сидела Лидия Михайловна, наблюдая за сном сына. На ее лице царила гармония, разве что можно было заметить оставшиеся следы беспокойства.

Я спрятала платок в карман платья, а губки положила на табурет, где стояла вода, и лежали пучки разнообразных трав.

–Игорь Александрович передал, – как можно беззаботнее сказала я, не поднимая взгляда на женщину.

– Ты к нему, что ли, ходила? – Удивленно спросила матушка.

– По дороге встретила, он и попросил доставить, – я вымучила из себя улыбку, на долю секунды посмотрев на женщину, и тут же отведя взгляд.

– Ты не заболела ль случаем? – Обеспокоенно уточнила Лидия Михайловна, разглядывая меня.

Мне стало очень некомфортно. Лгать я совсем не умела, поэтому сейчас, скрепя сердце, я должна была уйти, а ночью молиться, чтобы Виктор прожил еще один день.

– Устала просто. Пойду я домой. Головная боль совсем одолела. Завтра обязательно приду. До свиданья!

Я направилась к выходу, но на пороге комнаты, не поворачиваясь, произнесла:

– Пожалуйста, не забывайте про губки, что Игорь Александрович передал.

Глава

VI

Снова настали беспокойные ночи. Я молилась перед тем, как заснуть. Молилась сразу после того, как вставала. И молча молилась пока была с Виктором.

Я до сих так и не сказала ему, что знаю его тайну, но сегодня намеревалась это сделать. Его притворство только делало мне больней, потому что он казался таким одиноким на пороге смерти.

Я все ему расскажу, и дальше мы будем бороться вместе.

Когда я появилась на пороге его дома, он сидел в кровати, опиравшись о стену, и пил молоко. Точнее, пытался пить – я видела, с каким трудом и отвращением он его глотал. Зная о недуге, я могла отметить, что за время его «выздоровления» он похудел еще больше, но, вероятно, мать и брат просто не замечали этого, веря в то, что он идет на поправку. Так же, как и я не заметила его состояния перед тем, как он впал в беспамятство.

Завидев меня, его мать поспешила оставить нас наедине, удалившись на улицу. Виктор широко улыбнулся мне и взглядом пригласил сесть рядом с ним. Я повиновалась и, сев на кровать, уткнулась лицом в его плечо. Он использовал это, как шанс избавиться от стакана молока, якобы так мешавшего ему обнять меня.

– Давай сходим в субботу за ржаное поле? – Предложил он, крепко обняв меня.

Мне стало интересно, как он собирался туда добраться, если просто сесть для него было тяжкой пыткой.

– Мне тебя дотащить? – Я пыталась разбавить свое напряжение глупой шуткой.

– Кто кого еще тащить будет. Эй, не списывай меня со счетов! Вот когда я смогу ходить…

– Я все знаю, – перебила я его.

Виктор напрягся, но не подал виду и притворился, что не понимает, о чем я говорю.

– Знаю о твоем кашле, – я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза, чтобы он не смог уйти от ответа. – О том, что ты совсем не ешь, а только делаешь вид. О том, что тебе на самом деле больно, но ты скрываешь это. О том, что ты больше не сможешь ходить. Можешь не притворяться передо мной.

Мне тяжело дались эти слова, но я должна была это сказать.

Виктор отстранился и отвел взгляд, уставившись в окно.

–Платок, – догадался он и замолчал.

Было вполне понятно, почему он расстроен. Ведь я снова начала переживать и потеряла сон. А он этого не хотел – желал уйти в одиночку, как обычно.

– Я не говорила твоей матери или брату, – подумав, что Виктор начнет переживать и из-за этого, я сразу прояснила данный момент.

– Я знаю, что ты бы не сказала, – все так же глядя в окно, ответил он.

– С чего бы?

Я даже немного оскорбилась такому его заявлению, будто бы я всегда лгала его матери.

Тогда он повернулся ко мне и грустно улыбнулся:

– Ты бы никогда так не поступила со мной.

И был абсолютно прав. Именно по этой причине я не стала рассказывать обо всем его родным, заставляя их волноваться, когда он усердно пытался оградить их от этого.

– Я так не хотел, чтобы ты об этом узнала.

– Значит, Богу было угодно, чтобы так случилось.

Я взяла его лицо в ладони, а он в ответ накрыл мои руки своими, которые теперь не могли меня согреть, а дарили лишь могильный холод.

– Ну почему ты всегда стремишься взвалить на себя непосильную ношу и нести ее в одиночестве? Ведь у тебя есть я.

– Прости, – он поднес мои пальцы к губам и принялся целовать их, будто извинялся. – Прости меня. Я всего лишь хотел уберечь тебя от лишних страданий.

– Страдая при этом сам.

Я укоризненно посмотрела на него, из-за чего он опустил взгляд.

– Больше не скрывай от меня ничего, – попросила я.

Виктор слабо кивнул, снова посмотрев на меня, и его карие глаза были наполнены печалью, что все так обернулось.

– Хорошо. Больше не буду. Никогда.

Я улыбнулась в ответ – хоть ничего хорошего нас впереди и не ждало, но я ясно ощутила, что теперь мы по-настоящему вместе. И это придавало сил.

Следующим утром зашел Игорь Александрович. Удостоверившись, что мы все-таки оставили все в тайне, он осмотрел Виктора и положил на табурет побольше «сонных губок». Улыбнувшись матери напоследок, заявил, что все идет своим чередом, и покинул комнату. Но я нагнала его у ворот с одной просьбой, касательно желания Виктора, о котором он однажды мне поведал. Оно не выходило из моей головы.

В субботу я прикатила с собой инвалидное кресло. Оно представляло собой обычное мягкое кресло на больших тонких колесах. С подлокотниками и обрамленной деревом верхушкой.

Удивлению Виктора не было предела. Он совсем не ожидал, что я притащу к ним в дом подобную конструкцию, и интересовался, где я вообще ее взяла. Я немного уклонилась от ответа и просто сказала, что помог мне в этом деле наш добрый Буляков. Про обещание прополоть за это все грядки в его огороде (все же достать это было непросто, а лишних денег у меня не наблюдалось) я решила умолчать.

Лидия Михайловна только радовалась, что сын наконец сможет выбраться из дома.

Поэтому, ближе к обеду, мы вдвоем направились к месту, куда так хотел попасть Виктор – к сломанному дереву недалеко от ржаного поля. Только идти пришлось туда намного дольше, так как на этот раз по полю мы пройти не могли – пришлось его огибать.

Жара окончательно спала, но лето еще не спешило уходить. Птицы до сих пор щебетали с утра до ночи, листья не потеряли былой зелени, а молодежь также собиралась на Лавке, только уже без нас. Мы с Виктором жили совсем в другом мирке, построенном только для нас двоих.

Обойдя, наконец, все поле, мы свернули по еле различимой тропинке в лес. Катить кресло по ухабам было непросто, но я не подавала виду, что устала. Я прекрасна знала, сколько сил потребуется, чтобы дойти до нужного места и сколько – чтобы добраться до дома.

Виктор всю дорогу что-то говорил, начиная с одной темы и заканчивая абсолютно другой. Он поведал, как стал любить лучи солнца, что теперь согревали его, а не доставляли дискомфорта. Я отметила, что при этом он все равно бледный, на что получила ответ, что это от малокровия. Решив не продолжать столь неприятную тему, я переключилась на цель нашей поездки.

– Зачем тебе вдруг туда понадобилось? Ты никогда не горел особым желанием находиться там.

– Просто захотелось побыть в этом месте наедине.

Я знала, что он что-то не договаривал, но была уверена, что раскроет все карты по приезду, поэтому не стала докучать.

Поездка в одну сторону заняла у нас около часа, и на этот раз я постоянно следила за небом, чтобы, не дай Бог, нас снова не настиг сильный ливень. Но все было чисто, и я успокоилась.

Достигнув места назначения, мы расположились под сломанным деревом. Виктор сидел на коляске, а я постелила под себя плед. В сумке было немного еды. Я предложила перекусить, на что Виктор ответил отказом, но заставил поесть меня, зная сколько сил я отдала на то, чтобы мы оказались здесь.

– Ты специально надела на себя это платье, что я так люблю?

На мне было то самое голубое платьице из Белгорода. И да, я не просто так остановила свой выбор именно на нем – хотелось сделать небольшой подарок Виктору, чтобы в последующем он вспоминал этот день с улыбкой на лице. Волосы я собрала в хвост белой лентой, и образ получился очень свежим и приятным на глаз.

Я лукаво улыбнулась и игриво опустила глаза, пытаясь найти в сумке то, чем можно бы было быстро перекусить. Ему очень нравилось, когда я была немного кокетлива и легкомысленна, как ребенок.

– Все-таки, это были лишь детские сказки и мечты, – мой голос немного поник, и казалось, что у меня вдруг испортилось настроение.

Виктор удивленно посмотрел на меня:

– Иногда я не могу уловить твои внезапные переходы от одной темы к другой.

Я усмехнулась и подняла голову вверх, посмотрев на дерево.

– Оно не слышит нас и не исполняет желания.

– С чего ты взяла?

– А твое желание исполнилось? – Я пытливо глянула на Виктора.

Смею предположить, что в прошлый раз, в ту роковую ночь, когда начался шторм, он желал избавиться от болезни и просто жить. Но как теперь стало ясно, это трудно осуществить.

– Еще прошло слишком мало времени, чтобы судить о том, сбылось оно или нет, – ответил Виктор. – Но я точно знаю, что оно исполнится. Потому что мой посыл очень силен.

Стало понятно, что я ошиблась. Он загадал что-то другое и теперь специально меня подначивал. Видел ведь, как сильно я заинтересовалась этим в прошлый раз, а сейчас вновь завел тему.

– Любимый, поделись же, – я включила все свое обаяние, зная, что он не сможет устоять. – Я сгораю от любопытства.

– Вот лиса, – запротестовал Виктор. Но затем тепло улыбнулся, глядя мне прямо в глаза. – Я попросил, чтобы ты дожила до самой старости.

Я прекратила рыться в сумке, замерев.

Точно. И почему я удивлена? Он, как обычно, думал обо мне. И решил не загадывать того, что не исполнимо, чтобы не рушить мою детскую сказку.

Виктор посмотрел на небо, как обычно любил делать, когда заводил душевные разговоры.

– Никогда не обращал внимания, как мне здесь нравится находиться, – он прикрыл глаза и ощутил дуновение свежего ветерка. – Когда здесь только мы, картина абсолютно меняется. Становится так спокойно, и меня окутывает безмятежность. Кажется, что в этом месте время останавливается в попытке дать мне шанс…

– Если хочешь, можем приходить сюда каждый день, – предложила я, счищая кожуру с небольшого яблочка, горку которых насыпала нам Лидия Михайловна.

– Я, конечно, хочу, – улыбнулся Виктор, внимательно наблюдая за моими действиями, словно они его завораживали. – Но боюсь, что ты можешь слечь от такого физического перенапряжения.

Я действительно очень устала, пока мы добирались до нашего секретного места, и, возможно, Виктор прекрасно это видел, как бы ни пыталась я скрыть учащенное дыхание и ни вытирала платком пот, выступивший на лбу. Даже уверена, что он испытывает сильную вину за это, хотя я всю дорогу убеждала его, что сама решилась на эту поездку.

– Все со мной в порядке. Если будет нужно, то я буду тебя возить по два, по три, а то и по десять раз на дню.

Я думала, что Виктора позабавит такой ответ, и эта бесконечная грусть, наконец, исчезнет из его взгляда. Но он вдруг отвернулся, уставившись куда-то вглубь леса, и прикрыл рот рукой. Мне показалось, что ему стало плохо, и встревоженно поднялась с колен, дотронувшись до его плеча.

– Все хорошо, – быстро ответил Виктор, все также не поворачиваясь. – Просто мошкара в глаз попала.

– Давай помогу.

Я достала из сумки Виктора чистый платочек и осторожно, легким движением коснулась его лица, развернув к себе. Он поднял на меня свои большие карие глаза, и я буквально утонула в них. Они были прекрасны в своей тоске. Но я желала, чтобы они расцветали от счастья.

– Глупая мошкара, – вытирая слезу, пробежавшую под левым раскрасневшимся глазом, словно мамочка своему малышу, повторяла я. – Глупая.

Закончив, я перешла на правый.

– Не видят совсем, куда летят. Вон какая огромная.

Платок был чист, только немного намок. Виктору мешали видеть не надоедливые мошки, а его собственные мысли о смерти. Он считал, что остался с нею один на один, и я никак не могла понять, как же мне его переубедить, как же вернуть ему погасшее желание жить. Он до сих пор держал в себе что-то тяжелое, то, чем так и не смог поделиться со мной. А я могла только догадываться, но этого было слишком мало.

Чтобы ему стало легче, Виктор должен был сам сказать мне об этом.

– Вот так, – закончила я, поцеловав любимого в лоб, – А знаешь, что мы будем делать завтра?

Виктор удивленно покачал головой.

– Завтра ты приедешь ко мне в гости. Матушка напечет своих фирменных пирогов, которые хвалит вся деревня. Не забудь позвать с собой родных. Мы поставим во дворе огромный стол, заставим всевозможными яствами и будем сидеть день напролет, как большая дружная семья. Мы ведь и есть семья.

Я села перед ним на корточки, подперев лицо руками, и облокотившись на его колени. Луч солнца крался через верхушки деревьев и, обнаружив в них прореху, упал на лицо Виктора, который сначала немного поморщился, а потом запрокинул голову, разрешая светилу потрогать его белое лицо.

Он был так прекрасен в этот момент, что я невольно сравнила его с ангелом, спустившимся с небес.

Вдруг Виктор крепко сжал кулаки, все его тело напряглось – он думал о чем-то неприятном. Я внимательно наблюдала за ним, ожидая дальнейших слов.

– Это я должен тебя защищать. Мое плечо должно служить опорой. Я должен сделать так, чтобы ты была счастлива. Но ничего из этого сделать не могу. Сейчас, даже чтобы просто встать с этого кресла, мне нужна твоя рука. Разве я – мужчина?

Виктор вновь скрыл от меня свои глаза. Нет, он не плакал, но то, что он сказал, особенно его волновало. Он просыпался и засыпал с этими мыслями. Но ничего не мог изменить.

– Ты заслуживаешь большего, – продолжил он будто не своим голосом. – Того, кто смог бы носить тебя на руках. Свозить в столицу. Сделать счастливой женщиной. Мужчину, которому ты бы смогла родить здоровых детей. Я изначально был бракован. Ты не должна была идти за мной в первую нашу встречу. А мне не следовало возвращаться к тебе.

Я не могла поверить в то, что он говорил. Эти слова будто сорвали мой панцирь, которым я смогла отгородиться от боли.

Виктору было невыносимо видеть меня рядом с ним, таким сломанным и бесполезным. Он считал, что принес мне одни лишь страдания, и сам себя убеждал в этом сильнее каждый Божий день.

– Но в то же время, – его голос дрогнул, и я увидела горькие слезы, которые выдали его тайны с головой. – Я так люблю тебя. Я так сильно хотел бы остаться с тобой. Но кто-то сверху распорядился иначе. Я пытался себя убедить, что мне все равно, что случится со мной дальше. Но не смог. Теперь я точно знаю, как хочу жить, – он уже не мог сдерживаться, и через каждое слово задыхался в стоне. – Я боюсь умирать.

Это было невыносимо. Я не могла больше выдержать его слов и кинулась к нему на шею, обняв так, словно это наша последняя встреча. Он должен был понять, как сильно я нуждаюсь в нем, любом.

Почему это свалилось на наши плечи? Какие страшные грехи мы совершили в прошлой жизни? Я готова была вытерпеть все, но, Господи, пожалуйста, пощади моего любимого. Избавь его от мучений, отдай их мне – я все приму. Почему ты так жесток? Почему путь к счастью для нас заказан?

– Я никогда не пожалею ни о чем, – ответила я, глотая слезы и держа в объятиях содрогающееся тело. – И я никогда не испытывала такого счастья, какое испытала после встречи с тобой. Мне не важно, чего я достойна, а чего – нет. Ты мне нужен, потому что я люблю тебя сильнее всего на свете. Это было единственным в моей жизни, в чем я была всегда уверена.

– Выходи за меня… Тогда, Аня, выходи за меня!

Сказать, что я не ожидала таких слов – не сказать ничего. Они были для меня настолько внезапными, что я забыла, как дышать. Сердце трепетно забилось в груди, пытаясь выскочить, а рука, что покоилась на моей спине, нервно сжала ткань моего платья.

Виктор боялся моего отказа, а я боялась, что это все – сон.

– Выйду, Витенька. Обязательно выйду!

Виктор, наконец, поделился со мной всеми своими переживаниями, полностью открыл свое сердце. И что бы не ждало нас впереди, сейчас мы поступали правильно – вместе и до последнего.

Мой любимый человек смог опереться на подлокотники кресла и попытался подняться.

– Не перенапрягайся! – Забеспокоилась я, положив ему руку на грудь, останавливая его.

Но когда он поднял на меня свой взгляд, я прочитала в нем мольбу не мешать ему, поэтому отступила.

Виктор поднимал свой вес на руках, а когда ноги приняли его весь на себя и дрогнули, он успел ухватиться за дерево, которое я когда-то считала исполняющим желания. Оно помогло ему удержаться на ногах, коляска в результате всех этих действий немного откатилась назад. Я же все это время старалась не вмешиваться, но каждую секунду была готова ринуться на помощь.

Когда Виктор привел дыхание в норму и перестал крепко держаться за поломанный ствол, просто опираясь на него одной ладонью, он засунул руку в карман и произнес:

– Как удачно, что ты выбрала именно это платье.

Он широко улыбался, но я заметила, с каким трудом ему удается стоять, однако решила не акцентировать внимание на этом. Сейчас меня больше интересовало, что он хотел сказать своими действиями.

– Знаешь, это дерево действительно походит на арку. Пожалуйста, встань ближе.

Я сделала так, как он попросил, не веря до конца в происходящее.

– Конечно, я хотел, чтобы все произошло по-другому и при иных обстоятельствах, – Виктор говорил взволнованно, будто боясь упустить какую-нибудь важную деталь. – Но время никого не ждет.

Он достал из кармана совсем маленькую вещь, и только когда поднес ее к моей руке, я поняла, что это было кольцо.

– Анна, согласна ли ты стать моей женой? И быть со мной и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит нас.

Виктор надел колечко на мой безымянный палец, и я смогла разглядеть его. Не знаю где и каким образом он смог его достать. Оправой было золото, по тонкому обручу которого вели и переплетались в узоры замысловатые линии. Посередине же в высоком ажурном гнезде располагался небольшого размера, но абсолютно не сравнимый ни с чем своей красотой ограненный прозрачный камень. Лучи солнца, попадая на него, будто терялись внутри, заставляя его блестеть и переливаться на свету.

Я никогда подобного прежде не видела. У матушки были разные украшения, но ни одно из них не могло сравниться с этим ювелирным изделием, сотворенное искусным мастером.

– Это бриллиант, – поведал Виктор, держа мою руку и проводя большим пальцем по камню. – На самом деле, их не так много. Природа не желает разбрасываться такими подарками. Эти камни так прекрасны своим исключением. Поэтому я подумал, он будет чудесно смотреться на твоих изящных пальчиках.

Я не могла вымолвить ни слова. Мне никто никогда не дарил таких роскошных подарков. И я не знала, заслуживала ли подобного.

Даже в трудные времена он не переставал думать обо мне, как всегда думала о нем я.

– Пожалуйста, не томи своим молчанием.

Я словно очнулась ото сна. Только что случившееся окончательно выбило меня из колеи, вскружив голову, что я забыла о самом важном.

– До конца наших дней я буду твоей женой, – почему-то я не могла сдержать слез, ровно как не могла описать те эмоции, что бушевали внутри.

– Нет, только до моих.

Виктор притянул меня к себе. Заправил пряди выбившихся из прически волос за уши и провел пальцами по моим щекам, словно хотел убедиться, что я действительно существую и сейчас стою перед ним. А затем поцеловал.

Этот поцелуй отличался от остальных. Он был одновременно наполнен абсолютной любовью и счастьем пополам с горечью. Губы Виктора сквозили этой горечью, она пропитывала и меня.

Время никогда не будет на нашей стороне.

Виктор вдруг снова схватился за ствол дерева, нависающего над нами – силы покинули его тело. Я быстро подкатила кресло и помогла ему аккуратно усесться в него. Как только он очутился в кресле, его настиг один и тех страшных не останавливающихся кашлей.

Я преподнесла к его губам платок, чтобы ненароком кровь не попала на одежду, и просидела так, сжимая его руку, пока Виктор не успокоился.

При прежнем количестве вдыхаемых «сонных губок», боль с каждым днем становилась все сильнее и чаще сковывала его тело.