Моя Таврида

И тут я осознал такую простую истину…

Любовь. Всё это – и есть любовь. На самом деле Катя была совсем ни при чём. На самом деле я уже давно был влюблён. Влюблён в это место, в эту атмосферу, в этих людей и в наше общее дело.

Дружной компанией мы пошли в столовку, где нам пришлось разойтись по разным столам. На этом мы и распались. Поужинав, каждый по одиночке ушёл собирать вещи и погружаться в автобус.

С рюкзаком и шоппером наперевес я шёл в сторону КПП, останавливаясь через каждые пять шагов, чтобы в последний раз насладиться атмосферой «Тавриды». Попасть сюда – лучший подарок судьбы в моей жизни. Хоть и не на большой срок, но я отвлекся от серых будней и угодил в сказку. Будто Русалочка, я шёл по острым камням, испытывая боль при каждом шаге, как от раскаленных ножей. После пения мой голос пропал, но я об этом не жалел и спел бы еще тысячу песен и в тысячи раз громче, лишь бы не уходить из этой сказки в реальный мир, где рутина поглотит меня, словно морская пена.

Екатерина Бордон. Скрш, вшш, тыгдык

Скрш, скрш, скрш – вот как шуршит под ногами галька на «Тавриде». Весь первый день я пыталась передвигаться по ней в шлепках и к вечеру чувствовала себя древней-предревней старушкой. Ох, коленки-то как ломит, етить-колотить!

Вшш, вшш, вшш… – вот как шумит море на «Тавриде». Какое оно? Чистое, соленое, справедливое. Не море, а великий уравнитель! В том смысле, что каждый, заходя в него, выглядит нелепо. Размахивает руками, загибается в причудливые закорючки и тихо чертыхается под нос. Спасибо скользкой гальке на дне – той самой, которая скрш, скрш, скрш.

Тыгдык, тыгдык, тыгдык! Нет, это не котики ночью, просто так мое сердце бьется на «Тавриде», потому что попало домой. Здесь как в любом приличном семействе: есть свои чудаки, братья на век, тусовщики и даже дальние родственники, которых обычно знать не знаешь. В общем, разные все. А все ж таки общая кровь – творчество.

Хотите ещё расскажу про «Тавриду»?

* * *

Задача: как бы случайно заговорить с девочками из «Ковендура».

Решение: сужаем круги.

Такая у меня стратегия. Объект на пляже. Как бы невзначай ложимся на соседний шезлонг. Объект в столовой, ест капусту. Как бы случайно проходим мимо. Объект купается. Рассекаем волны по соседству. Объект… Да сколько можно!

– Привет, я Катя. Помните меня?

– Катюша, конечно, помним!

Как всё, оказывается, просто было. Блин.

* * *

– Кать, ты купаться идешь? – спрашивает Ксюша, моя соседка по желтому домику. На ней ярко-красный купальник и короткие джинсовые шорты, а между ними такой красивый пресс, что складки на моем животе даже не пытаются втянуться. Бесполезно.

– Нет, иди без меня, – говорю. – Мне тут надо хоррор дописать. Про монахов.

– Монахов?!

– Ага, монахов-каннибалов.

И Ксюша потихоньку, бочком, обходит меня по максимально широкой дуге. С чего бы это? Я же добрая! Вот только как бы описать тот звук, с которым руки отрываются от тела… А то ведь «чавк» – это как-то нестрашно. Несолидно, я бы даже сказала.

* * *

Перед Литслэмом сгрызла колпачок от ручки аж до основания. Остался крошечный кончик, который я нервно сплюнула в придорожную пыль. Настоящий ковбой, не иначе! Дерзкий, смелый и… черт, может, не стоило выбирать текст, в котором столько мата, гопников и чистой любви? Может, надо было что-то философское, про экзистенциальную тоску? А то вот сидят в жюри финалисты «Нацбеста», а я вся такая «чё как, ёпта?»

Нервно лезу в телефон и шуршу виртуальными текстами. Ищу, ищу, но поздно. Меня вызывают на сцену, и я говорю:

– Здравствуйте, меня зовут Катя Дорн. А эта кепка – мой реквизит.

Напяливаю кепку с логотипом «Тавриды» козырьком назад, шумно выдыхаю в микрофон и вдруг понимаю: всё так, как надо. Ведь этот текст – это я. А себя предавать нельзя. Ни в коем случае.

* * *

Я – бездыханное тело. Нет, я рождественский гусь! Только вместо яблок, изюма и кураги меня до отказа набили словами. Важными, нужными, ценными. Про то, что не надо бросать. Про то, что и смысл есть, и талант, только вот тут бы поправить немного. И здесь, и вон там, и много в общем-то где, но это и ладно, ведь я же в начале пути. Всё окей.

Откидываюсь в гамаке и вижу, как небо над «Тавридой» подмигивает звёздами. Море шуршит уже не о гальку, а прямо внутри у меня. Омывает слова, размягчает твердую корочку страхов и выпускает наружу веру в себя.

Ну, привет! А то, что из глаз что-то капает… Это не страшно. Это море с «Тавриды». То самое, которое вшш, вшш, вшш…

Мария Рождественская. Лишь море здесь тихое

Море пахнет арбузами. Я понимаю это, едва покидаю самолет в Симферополе. В воздухе витает почти неощутимый привкус соли. Спорим, никто не заметил?

Кажется, будто бы только что я шагала по лесу собирать землянику на вырубке. В голове крутились мысли о героях моей книги, идущих по болоту за чудесами. Я шла и они шли внутри меня, думая обо мне, и в нашем шествии была лёгкая нотка рекурсии.

Кажется, будто бы только что я получила письмо в ответ на заявку: «Вы приняты, вы лучшие!», и целый день ходила с ощущением восхода солнца внутри. Как Золушка, которой пришло приглашение на бал. Потом одумалась: ну что я, в самом деле! Какая из меня Золушка?! Книга дописана, земляника собрана – самоизоляция моя была не так уж и тяжела. Но солнце внутри не заходит.

Ох, сколько справок пролетело шелестящим роем от врачей до меня… а от меня до проверяющих с забавной и страшноватой надписью на футболках: «Медицина катастроф». И даже в автобусе, едущем к лагерю в бухте Капсель, я не могла до конца поверить, что все препоны пройдены и скоро я увижу… «Тавриду».

Вдоль дороги рядами идут виноградники, горы лежат пологие и пегие – выжженные, похожие на греческие. Выходим из кондиционированного автобуса, щурясь от света, недоспавшие, голодноватые – литераторы, поэты-прозаики.

Встреча прибывших новичков «Литературы и медиа» проходит так же, как потом и вся смена: как резкий хлопок ладонями перед лицом – быстро, громко, внезапно. Но весело. Наконец-то все двери перед нами распахиваются!

Море синеет полосочкой из-за заборов и крыш и призывно пахнет арбузами – белой свежестью у самой зеленой корочки. Тяну шею, чтобы увидеть больше, и пропускаю часть объяснений нашего атташе – веснушчатой девушки с афрокосичками. Она выглядит как художница, и она правда художница. В ней чувствуется свобода – как флаг, летящий по ветру, и одновременно – озабоченная усталость нянечки при великовозрастных детях: попробуй-ка за всеми уследить!

Солнце на коже – жгучее, южное. Если пересидеть под ним хоть на полчаса дольше, чем нужно, в горле появится ощущение холодящей боли – передозировка ультрафиолета, поэтому я надеваю рубашку с длинным рукавом и ношу брюки, а не шорты. На входе в столовую нам меряют температуру – и я стараюсь не засиживаться на пляже, чтобы не разгорячиться до состояния «ой, тридцать семь и пять! А не больны ли вы?» Война войной, а обед обязан быть по расписанию.

Домик, куда нас поселяют, имеет «счастливый» номер – тринадцать. Он почти у синей глади моря, дорожка уступами спускается на галечный пляж, и мне нет дела до математических суеверий. Среди ровной травы газонов растут розы. У роз теплые лепестки. Красные, белые, румяно-желтые – они матово отливают пушистостью бабочкиного крыла. Когда наклоняешься, чтобы их понюхать, к губам льнут горячие бутоны, поцелованные солнцем. Словно передают привет от того, кто и так рядом.

Моя соседка по комнате – молоденькая поэтесса из Сибири, круглолицая и белокожая. Она напоминает мне наливное яблочко из сказки, то самое, которое «будто медом налилось, видны семечки насквозь…» Она первый раз видит море и, умилительно облизывая губы после купания, приговаривает, нарочно коверкая слова: «Я вся соёненькая!» У нее – мое имя и пронзительные стихи о любви. У меня – её общество и привкус синей морской соли во всём, что вокруг. Мы – тёзки из двух северных городов, между нами двенадцать лет разницы в возрасте и десять сантиметров расстояния между кроватями. А за стеной деревянного домика у нас обеих – крымское солнце, нежно целующее розы.

Первые два дня проходят сумбурно. Заполошно бегаешь, пытаясь понять, что и где, не опоздать на нужные лекции и успеть искупаться. Ночами холодно, да так, что мы дрожим на поздних встречах с атташе, обмениваясь впечатлениями за день. И ни одному человеку, похоже, не приходит в голову простой вопрос: «Почему нельзя собраться в домике?»

К третьему дню ложиться спать в два часа ночи и вставать в семь утра уже легче, чем раньше. Втягиваешься в ритм, понимаешь потихоньку, как соотносить силы и хотения. Большинство лекций, мастер-классов, игр, танцев и прочих активностей и интересностей перекрещиваются по времени, и успеть на все невозможно. Вот и приходится носиться, как в RPG с линейным сюжетом – обязательных квестодателей не обойти, выбор всегда только «быть или не быть», а об альтернативных ответвлениях сюжета узнаешь, если прочитаешь отзывы других игроков. Однако перепройти миссию шансов нет. Увы.

Небо темнеет, в нем загораются звезды. Белый человек на берегу сидит и светится. Ему хорошо. Он смотрит на восток. Там угловатая Ассоль реет над сплошной тьмой, в которой слились вода и воздух, и что есть что – не разобрать. Всем своим сетчатым существом она устремлена вдаль. Ей не страшна подкрадывающаяся пустота, потому что у Ассоли нет глаз. В ночи она, застыв на полушаге, плечами режет ветер на треугольники и верит. Верит, что рассвет придёт.

Я бегу в темноте на Литслэм, спотыкаясь на щебёнке. Ветер гладит меня по лицу и пахнет арбузами. Мельком взглядываю на сияющие за холмами фигуры – синие киты, лазурные медузы, белый феникс… Футуристические очертания арт-объектов холодно отпечатываются на сетчатке. Все почему-то днём собирались на слэм, точно зная, что это такое, вот и мне интересно. Я, как человек, живущий в белом пятне непредсказуемости, не читаю обзоров, не смотрю новостей и не раскладываю географических карт. Жизнь просто случается вокруг меня, такая, какая есть. Вот и сейчас – устраиваясь в последнем ряду в маленьком шатре, где через миг будут читаться стихотворения и отрывки прозы, я понятия не имею, какие впечатления меня ждут. Вокруг поскрипывают стульями ёрзающие поэты – они нервничают перед выступлением. На сцене появляется… не появляется ведущая. Она сидит в уголке, и мне её даже не видно. Зато слышно отлично. У неё, по-видимому, имеется список выступающих, но она упрямо зачитывает его не подряд, а выбирает в произвольном порядке имена, которые ей больше нравятся. В минутных перерывах между выступлениями ведущая читает собственные стихи. Для меня это выглядит неприкрытой кражей времени зрителей. Она же не участница! И не Ахматова, если уж на то пошло, чтоб её стихи хотелось слушать. Перед нами – то самое использование служебного положения, которое ничем не оправдано. Смотрится весьма сомнительно. Мельком удивляюсь, почему никто не вскочит и не воскликнет: «Доколе?!» Единственное, что примиряет меня с ситуацией – волшебные стихи и отрывки рассказов. Искрящейся волной накрывает чужое вдохновение, сшибает с ног, кружит в чудесном танце слов. Час пролетает незаметно. Хочется слушать еще и еще! Из шатра вываливаюсь в абсолютном восторге, простив даже невидимую ведущую. Звезды над головой крупные – собери в горсть и храни у сердца. Поэты и прозаики кажутся прекрасными, как древнегреческие герои.

Именно после Литслэма я до конца осознаю то, что подспудно поразило меня с первых дней на «Тавриде»: люди здесь молодые, но совсем взрослые. Взрослее меня. Хотя и младше. Это открытие переворачивает мир с ног на голову. Не то, чтобы я раньше не знала, что не количество прожитых лет определяет наш возраст. Но обычно всё совпадало – люди вели себя сообразно моим представлениям о них, а тут… Восемнадцати-, двадцати-, двадцатитрёхлетние – профессионально сложившиеся, глубоко чувствующие и нестандартно мыслящие… А я, я всё еще не знаю, кем хочу стать, когда вырасту. Это вызывает одновременно и грусть и радость. Грусть-уныние в стиле «где мои семнадцать лет, сизый голубочек?» и радость-гордость, что вся смена литераторов – есть.

В нашей мастерской «Литрес: Самиздат» с нами работают писательницы из объединения «Ковен Дур». Склоняют его название все деликатно и неправильно, по английской модели изменяя последнее слово, тогда как следовало бы – первое. Наверное, потому что от «КовенДура» веет чем-то загадочным, как от Ковентри или Ковент-Гардена. Да и Барад-Дур по ассоциации так и хочется вспомнить. А от «Ковена Дур» – не веет. Будем же неправильными!..

Шагая по дорожке к костровой, замечаю: между двумя холмами узкий проход, а в нём, словно в песочных часах, переворачивается мир, – сначала небо ярко-светлое, а море темно-синее, потом треугольник воды приобретает серебристо-палевый цвет, а воздух наливается густым индиго. Наглядное отражение времени. Живое и осязаемое. Жаль, что нет минутки остановиться и ошеломленно постоять перед чудом… я тороплюсь, чтобы петь песни у ночного огня! Что-то первобытное есть в этом огне, единящее сидящих около него, отделяющее их от тьмы и роднящее с улетающими вверх искрами.

Возвращаясь с костра, иду рядышком с танцорами. Они встречали нас на въезде в лагерь, они развлекают нас на вступлениях по вечерам, а тут они – рукой подать, бегут по щебёнке, подпрыгивая от брызжущей во все стороны энергии – не люди, а батарейки «энерджайзер»! Хочется протянуть ладонь, как к бенгальскому огню, чтобы почувствовать колкие блёстки кожей и убедиться: они настоящие!

В предпоследний день для нас устраивают «пикник на Марсе». На склоне холма появляются огромные разноцветные шары-планеты, танцоры и музыканты в космических костюмах устраивают шоу, а мы, литераторы, сидим на закатном солнышке на террасе, и на подносах алеют нарезанные арбузы.

Я уверена, многие увезли с собой воспоминания о новых друзьях и ночах на морском берегу. Или о прекрасных наставниках на мастер-классах. Или о круглых камнях на пляже и сапсёрфинге. Я же – увожу с собой веселое удивление ребенка, важные мысли по поводу своей книги и запах синей соли. Море по-прежнему ласково и нежно пахнет арбузами.

На шесть чудных дней я выпала из одной реальности, чтобы встроиться в другую. Я забыла о многом. Даже забыла поздравить с днём рождения бывшего близкого человека, но обычного мучительного и жгучего сожаления нет. Просто развожу руками – да, забыла, да, извини. У меня тут палевые горы, и ароматный кипарис, и важные фотографы с длинными объективами, и песня навылет, и писательница Екатерина, и звенящие цепочки сказок про Красную Шапочку, и рыбка, которая не моя, и светящийся человек, и деревянный домик, как в сказке, и из окна по утрам видно море, и розмарин, растущий на газоне. Извини, остальная жизнь, тебя как будто нет. «Таврида» ван лав.

Ольга Горбатюк. Запомните нас

Как-то всё пошло не так с самого начала. Мы с Катей вовсе не думали оказаться на три часа раньше у автовокзала Судака.

Я была немного взбудоражена и недовольна, потому что в ночном автобусе практически не удалось поспать. Но это же «Таврида»! Место моего двукратного провала и, наконец, удачной третьей попытки. Вот же, как странно. Берёшь, недооцениваешь себя, тычешься как волонтер, чтобы хоть одним глазком посмотреть на это чудо-место и как там творят другие, более одаренные и пропитанные творчеством. И даже в такой маленькой прихоти тебе отказывают. Неужели я настолько неталантлива, что даже забесплатно работать не берут? И тут уже вышку надо окончить – желательно, за рубежом?

«Да пропади оно пропадом! Буду главной врединой и подам заявку как участник!» – таков был мой вердикт на этот год. И тут мне спокойно в двенадцать ночи сказали: «Ты крутой! Мы ждём тебя!»

А значит, я здесь!

Здесь – у главного входа. Мы сидели втроем с еще одним участником из Красноярска на чемоданах и ждали Макса, его синюю волонтерскую футболку и наши беджи.

Я не знала, чего конкретно ожидаю от этих семи дней. Я так рвалась сюда попасть, была уверена и чувствовала, как мне это нужно (насколько же это было действительно мне необходимо, чтобы вновь и вновь подавать заявку!), но не понимала главного – для чего всё это? Что я хочу приобрести на выходе? Точнее, я перечисляла себе, но сомневалась в искренности поставленных целей. Возможно, именно это рождало во мне беспокойство, мешающее сразу принять и впустить в свое сердце «Тавриду».

Мне не нравилось, что всё здесь не так и всё здесь не то – горы из пыли и плоских камней, ветра́ и почти полное отсутствие хоть какой-нибудь растительности. В родном краю и зелени больше, и горы посолиднее.

«Но это же пройдет?» – подбадривала я себя, тут же влюбившись в открывшуюся взгляду и затмившую мое сомнение надпись «МИР. ЛЮБОВЬ. ИСКУССТВО».

Когда чемоданы оказались в заветных домиках, мы отправились к морюшку. Так мы ласково называем его на Кубани. Но встретило нас, очевидно, Его Природнейшество Чёрное море. Совершенно дикое и грубое. Оно бурлило поднятым со дна песком, плевалось мелкой галькой, не подпуская к себе ближе. Я была уверена, что на случай вторжения в его воды где-то наготове прятались артиллерии крабиков и медуз. Но Руслана они, как минимум, не тронули, даже предупредительно. Возможно, потому что он из Красноярска, а мы с Катей изменяли берегу Крыма, купаясь до этого в Сочи. Поэтому и не зашли.

Постепенно страх не понять своей цели на «Тавриде» отошёл на второй план, и появились новые эмоции – люди с такой легкостью делились своей радостью, уверенностью, беззаботностью, что в груди стало разрастаться приятное тепло, как от горящей свечки. Мы открывали новые планеты, учились вместе сдвигать мосты, пели ласковые песни костру в обмен на искринки тепла, смотрели на звёзды и танцевали до упаду в любой момент под хит-парад «санзоны» или всплески волн.

Я видела, как дискуссия о толерантности вышла за пределы шатра и паблик-тока, она продолжалась под палящим солнцем, которое запросто могло ее убить, но желание слов жить и наконец-то быть услышанными, обсуждаемыми, актуальными, оказалось настолько сильным, что все остальное перестало казаться важным. Жгучее обсуждение привлекло некоторых организаторов форума – сами того не замечая, они потихоньку подходили к нам поближе, и когда все плавно перетекло в крытую беседку, занимали оставшиеся свободные места.

И вот тут я поняла, в каком правильном в правильном месте нахожусь! Не было ощущения, что ты высказываешься в пустоту, одновременно окруженный людьми. Обязательно находился человек, который без слов говорил: «Эй, я тебя слушаю! Пожалуйста, скажи свое мнение!» и со всем вниманием смотрел на тебя. В этом и заключалось волшебство этого момента – сами того не замечая, мы были толерантны ко всему и к каждому, рождая новое видение для нашего поколения, тестируя его здесь перед тем, как выпустить за забор «Тавриды» в мир. И это было прекрасно.

В этот момент меня озарило, что по сути все, приехавшие на «Тавриду», делятся на два типа: тех, кого уже запомнили, и тех, кто неистово желает, чтобы их тоже запомнили. Имена первых мы видели в описаниях паблик-токов и вебинаров смены, где выбирали, на какой из них пойти, задавали вопросы и учились у них. Эти имена уже написали в книгах! Журналах! Сайтах и социальных сетях форумов, встреч, программ обучения, личных страничках спикеров! А в глазах участников с горящими огоньками я отчетливо видела именно: «Запомните нас». Они все уже готовы были выдавать триллионы кубометров творчества, у них припасены настолько переполненные бочки и цистерны концентрированных работ, что даже выплёскивалось за край, но их ещё никто не знал. И тем не менее, их имена уже были напечатаны на беджах крупнейшего арт-кластера страны.

А море как на кастинге: сначала недоверчиво смотрело на эту новую неуправляемую партию участников, и лишь на следующий день начинало замечать в них какой-то талант и впускать в свои воды, ставшие прозрачными и ласково-теплыми. И как же иронично, что за четыре дня отдыха между антишколами оно слизывало оставленное до последней клеточки искусство и уносило с собой. Участники будущих смен даже не догадывались, сколько сладко-горьких эфиров и масел своего творчества оставили предыдущие.

А мы хотели остаться в истории, чтобы нас помнили, чтобы наши имена жили в чьей-то памяти и ассоциировались с чем-то пылким и ярким. И даже организаторы видели это в участниках. Поэтому в конце каждого дня они пускали титры со всеми именами и фамилиями, вписывая нас в историю этой недели. Они видели важность и глубину беспокойства, которые носят с собой участники. И смысл групповых фото тоже изменился в моей голове: они на память, на долгую память друг о друге, а не просто для отчета.

И если в начале этого путешествия я сомневалась в своей роли в этом чудо-месте, то сейчас увидела её в том, что я запомнила всех их. Атмосфера абсолютного счастья от пребывания здесь и знакомств затмевала наши разумы, натягиваясь пузырем об ограждения территории, и с каждым днем приближалась к моменту, когда лопнет. И тут всё возвращалось к первому дню с недовольным морем. И сколько бы вы здесь ни находились, не стоит забывать, что оно чужое. Мы просто одолжили его взаймы на эти коротенькие семь дней.

А нас хорошо, что запомнили. Не это место, оно забудет. А эти люди, которых мы узнали и которые разнесут молву о нас по всему свету.

Анастасия Сагирова. Таврида в четыре шага

Семь утра. Аккуратно ставлю ногу на острую гальку. Ступни соскальзывают, иду невозможно медленно. Впереди море. Делаю еще один шаг. Во рту вкус водорослей и моллюсков.

Мыслей так много, что хочется скорее вырастить из них что-то большое. Но сейчас время прощаться.

«Таврида» – это награда. Когда у тебя два дара: один – ты достаточно смел, чтобы творить, и второй – этот дар не помещается внутри тебя и выбирается наружу. Как бессознательное, прикрываясь снами, не спрашивает, что мы хотим увидеть ночью, так творчество выпирает в виде мурлыкающей мелодии под нос, чувстве ритма в каждом наборе звуков, складывании букв в стройные, а чаще нет, литературные этюды.

Внешние масштабы «Тавриды» и твои внутренние сопоставимы. Как бесконечное море, смело лежащее вдоль непокорной гальки. Ты отдаешь миру свое творчество, а «Таврида» возвращает в размере большем, чем ты ожидал. Линия моря и горизонта, поженившиеся пыльно-розовым закатом, напоминает, что это какое-то чудо, за которое не нужно сражаться. Оно просто есть.

Письма с «Тавриды» ждешь, как письма из Хогвартса! Таврида меняет жизнь на 180 градусов. Теперь ты практически волшебник: из дружбы мыслей и пальцев рождаются новые истории – то, что так важно для тебя рассказать миру. Прощаться с этим волшебством так же жаль, как возвращаться в мир маглов.

Удерживаю себя от мыслей, что хочу не уезжать и навсегда остаться в этих ощущениях. Но нет: я унесу самое важное, сложенное в разные части меня и буду распаковывать потихоньку, как конфеты, которых нельзя есть сразу много.

На «Тавриде» все еще живет или только зарождается редко встречающийся вид отношений Человек-Человек. Когда уважают не только если ты большой и важный, но просто тебя. Когда в каждом видят большого человека, пусть даже его нужно еще немного дорастить. Здесь доращивают с любовью. Вера в молодость и талант.

Делаю шаг вперед. Море все ближе. Солнце не спеша ползет к своему трону в центре неба, чтобы из далекой вселенной греть и ослеплять.

Когда сталкиваешься вблизи с большими звездами, нервно чувствуешь свой размер. Хочешь приблизиться, погреться у светил. Ты – целая планета, но пока маленькая. Иногда на «Тавриде» это ощущается особенно остро. Твой размер слишком заметен рядом с большими и важными. Это восхищает и злит одновременно. Хочется скорее дорасти, ведь впереди целый космос. Тебя, как свежевлюбленного, мотает от восхищения к ощущению собственной ничтожности.

На «Тавриде» как в невесомости: не хватает кислорода. Ты постоянно бежишь, хватаешь то, что успеешь, не спишь. Надышишься потом, дома.

Еще несколько шагов. Цель – всегда море. Гладкое и прозрачное, как поверхность стекла, иногда угрожающее неспокойными волнами. Прекрасно в любом виде. Без человека, впрочем, море не знало бы, как оно прекрасно.

Вот и «Тавриду» архиценной делают люди, уникальные. Сочная прослойка стремящихся, нескромно наглых и замечающих свой дар. Так просто здесь идти, здороваться с любым и всегда улыбаться. Подсаживаться на обеде каждый раз к новому и говорить о музыке, текстах, фильмах. Обнаруживать себя в курилке в двенадцать ночи, смотрящим на звёзды под песню Земфиры.

В какой-то из дней ты натыкаешься на закрытое, холодное выражение лица, и по привычке хочется навешать на человека свои прилагательные: он просто дурак, странный, злой и глупый. Но ты вспоминаешь, что он тоже здесь, а значит, нежный и ранимый писатель внутри. Мы все здесь, кажется, такие. А может, и вообще все люди такие. Кто-то с большим успехом притворяется смелым, кто-то не притворяется. Обрызгал тебя в море поэт или прозаик, но ты знаешь про их внутренние настройки и улыбаешься ему в ответ. Забор из кубиков рушится, открывая поле ромашек.