скачать книгу бесплатно
Михаил Федорович проследил за ней взглядом, печально вздохнул – при сем, однако, чему-то улыбаясь, а затем медленно прошел через залу к дверям. Однако мечтательное его настроение длилось недолго. Стоило царю всея Руси перешагнуть порог своих покоев – как к нему стремительно ринулась раздраженная монахиня:
– Миша, ты что натворил?! Я же велела тебе выбрать княжну Мстиславскую!
– Мне понравилась Мария, мама… – растерянно улыбнулся Михаил.
– Но жениться ты должен на Анастасии Мстиславской! – оскалилась послушница и потребовала: – Немедленно пошли рынд в терем и вели худородке выметаться! Скажи, ты ошибся и княжну Мстиславскую выбираешь!
– Мама, мне нравится Мария, – терпеливо повторил государь.
– Блажь это пустая, сын! – повысила голос монашка. – Она тебе не ровня!
– Она мне нравится.
– Не глупи, сын. Отошли ее прочь! Тебе в жены назначена другая!
– Мне люба Мария, и я женюсь на ней! – перестал улыбаться царь всея Руси.
– Я тебе запрещаю! Не бывать этой свадьбе! Не позволю!
– В субботу мы с Марией отправляемся в паломничество, в Сергиеву лавру, – с неожиданной твердостью ответил юный царь. – С благодарственным молебном об обретении друг друга. Ты поедешь с нами, матушка али останешься отдохнуть?
Инокиня Марфа посерела лицом. У нее расширились крылья носа, дыхание стало шумным и горячим.
– Еще посмотрим… сынок… – скрипнула зубами она, обогнула царственного юношу и вышла из царских покоев, громко хлопнув за собою дверьми.
* * *
Расписные потолки, обитые цветной кошмой стены, пушистые ковры под ногами, прозрачные слюдяные окна. Кровати, похожие на ладьи с высокими бортами, глубокие нежные перины и резные столбы, поддерживавшие сатиновые и кружевные полога…
Терем великокняжеского дворца оказался не просто красив. Он был настолько прекрасен, что Марии стало даже страшно! Она боялась прикасаться ко всему этому, боялась сломать, испортить, запачкать…
– Это твоя опочивальня, избранница, – с широкой улыбкой развел руками рыжебородый царский окольничий князь Борис Салтыков. – По правую руку горница для твоей прислуги, по левую – светелка для рукоделия. Там ныне еще ничего нет, прости. Ремонт токмо вчера закончен, бисер, нити, иглы, наборы швейные доставить не успели.
– Мы, стало быть, в горнице расположимся, – решил из-за его спины боярский сын Иван Желябужский.
– Нет, боярин, – повернулся к нему окольничий. – Покои родственников невесты по ту сторону коридора, для каждого своя опочивальня с горницей для дворни. Негоже семье будущей царицы в людской общей ютиться, словно холопам безродным! И свиту Марии Ивановне надлежит собрать достойную. Постельничьи, стольники, кравчии, конюшии, сенные… Иных из которых вам самим хорошо бы позвать.
– Я сама за кравчую сойду, князь Борис Михайлович! – неожиданно объявила боярская дочь Федора. – Так оно выйдет спокойнее.
– Ты о чем, бабушка? – оглянулась на нее Мария.
– У царской невесты много недоброжелателей, внученька, – улыбнулась старушка. – Все хотят занять место счастливицы. Отравят – и глазом не моргнут. Посему отныне любое угощение я первая пробовать стану, а уж опосля тебе давать.
– Но так нельзя, бабушка! Я не хочу, чтобы ты умерла вместо меня!
– Не нужно так пугаться, милая, я свой век уже пожила, – покачала головой боярыня Федора. – Коли и отравлюсь, многого не потеряю. Опять же, людей, у которых кравчие имеются, не травят. Какой смысл, коли умрет не враг, а только его слуга? Посему большой опасности в сем ремесле не имеется.
– Насколько мне ведомо, Мария Ивановна, еще ни один кравчий при царском дворе от отравления не умирал, – подтвердил ее слова окольничий. – Это всего лишь очень важная предосторожность. Особенно для царской избранницы.
– Когда я увижу Михаила Федоровича? – тут же вспомнила о своем положении невеста. – Он придет на ужин?
– Прости, Мария Ивановна, но при дворе свои правила. Государь редко встречается за столом даже с супругой. Царица живет на женской половине, он на мужской. И сходятся оба токмо ради исполнения своего долга. Ты же покамест и вовсе всего лишь невеста… – Окольничий виновато вздохнул и перекрестился.
– Неужели мы не увидимся с ним до самой свадьбы?
– Ты стала избранницей всего полчаса назад, Мария Ивановна. Полагаю, ныне даже сам Михаил Федорович не сможет ответить на сей вопрос. Надобно немного подождать. Вы же пока располагайтесь в новом доме. Я велю слугам принести угощение.
Окольничий поклонился и покинул верхний терем.
– Какая роскошь! – остались осматриваться боярские дети Желябужские. – Какая красота! Интересно, каковы остальные покои?
Они разошлись по разным горницам, выбирая себе каждый собственные покои, пробуя на мягкость перины, пытаясь выглянуть в окна, поглаживая затянутые сукном стены.
Примерно через час в дверь терема постучали. Затем створки распахнулись, внутрь вошли царские холопы в ярких атласных косоворотках, с полными корзинами всяких яств: фруктами, копченой и заливной рыбой, тушеным и жареным мясом. Вел их окольничий Борис Михайлович, каковой с поклоном передал девушке бумажный свиток:
– Тебе письмо, Мария Ивановна!
– От кого? – встревожилась боярская дочь.
Она все еще не верила в случившееся чудо и постоянно ожидала какого подвоха, что низринет ее из сияющих райских кущ обратно к тесным и темным рубленым комнаткам, присыпанным соломой дворам, тесным кухням и хлевам под окном.
Князь Салтыков не ответил.
Мария взяла грамотку, пробежала глазами – и буквально на глазах расцвела.
– Бабушка, он называет меня ненаглядной! Ладушкой! Любимой! – громко крикнула девица. – Сердечком своим, душенькой! Михаил Федорович приглашает меня с собою в паломничество, в Сергиеву лавру! С благодарственным молебном о нашем с ним соединении!
– Теперь я могу ответить на твой вопрос, Мария Ивановна, – добродушно улыбнулся окольничий. – Вы увидитесь с государем послезавтра, незадолго до полудня.
5 ноября 1616 года
Ярославский тракт, село Тайницкое
Выезд царя Михаила Федоровича в Троице-Сергиеву лавру выглядел скромно. Все же он собрался молиться, а не на торжество какое-то али в ратный поход.
В паломничество отправились сам государь да охрана его личная – полторы сотни рынд; ну и свита царская: ближние помощники окольничьи братья Салтыковы да подьячие от каждого приказа, дабы при нужде поручение срочное передать; стряпчие Постельничьего приказа – за удобствами государя по дороге следить, да спальник за саму постель отвечать, да кравчий за столом ухаживать… Совсем малая свита, полсотни слуг. Ну и, понятно, возки с походной утварью, с постелью, со сменной одеждою, с палатками и тентами, дабы на отдых днем остановиться – перекусить там али просто размяться, да припасы съестные, ибо достойной государя еды в пути не купишь… Всего осьмнадцать полных возков, не считая колясок, в каковых княжны и боярыни путешествовали, да личных обозов знатных князей из свиты. И двух сотен городовых стрельцов, что за сим обозом присматривали.
Царская невеста тоже ехала скромно – в самой обычной коляске с плетеным верхом, крытым толстой сыромятной кожей, с медвежьим пологом, каковой прикрывал ноги девушки и ее бабушки.
Михаил Федорович скакал верхом, иногда выезжая немного вперед, иногда придерживая вороного туркестанца и оказываясь рядом с возком.
– Ты не устала, моя горлица? – спрашивал с седла юный царь. – Не укачало? Не проголодалась? Не замерзла?
– Все хорошо, мой суженый… – поднимала руку Мария. Михаил касался ее пальцев, крепко сжимал ладонь, ненадолго удерживал в своей, отпускал и уносился вперед, съезжал с ровной дороги на полянки, заставлял скакуна крутиться и гарцевать, высоко поднимая ноги, стремительно возвращался обратно.
От Москвы до Сергиевской лавры полста верст пути. Пусть и по широкому, хорошо накатанному тракту – все едино путь неблизкий. К вечеру первого дня царский поезд добрался токмо до села Тайницкого, где для сих случаев уже не первый век стоял небольшой путевой дворец: многоскатный сруб на каменной подклети и в три жилья высотой, с четырьмя печами, несколькими опочивальнями и просторными людскими. Дворец окружал просторный двор с несколькими сараями, навесами для лошадей и аккуратной домовой церквушкой с единственной луковкой и островерхой звонницей.
Для небольшого выезда места здесь хватило с избытком, свита разместилась со всеми удобствами. Однако путевой дворец – это не просторные кремлевские хоромы, ужинать паломникам пришлось всем вместе, в одной общей трапезной. Свита оказалась за большим столом, составленным буквой «П», а царь с невестой – за своим, стоящим наособицу на небольшом возвышении.
Мария и Михаил сидели друг напротив друга, и если бы вытянули руки – вполне могли их соединить, соприкоснуться пальцами. Им обоим очень хотелось это сделать – Михаил видел, как девушка, глядя ему в глаза и слабо улыбаясь, слегка выдвигает вперед ладони, как гладит подушечками пальцев стол, словно бы надеясь незаметно подкрасться. Он ощущал себя точно так же – и тоже царапал ногтями стол, не доставая до пальцев невесты считаных вершков.
Но что можно сделать, если рядом с топориками наготове стоят рынды, если стольники за спиной не отрывают глаз от своих хозяев, а сбоку суетятся кравчие, пробуя предназначенное для царя и его невесты вино, отрезая себе кусочки пирогов и расстегаев, копченой рыбы и мяса, ветчины и бледно-розовой семги?
Разумеется, рядом с царем крутился его веселый и верный воспитанник Борис Морозов, которому можно верить, который еще и прикроет, оправдает, если что. Но рядом с невестой стояла невысокая пожилая боярыня сурового вида. Под ее хмурым взглядом Михаил не решался ни слова лишнего произнести, ни руку девушки ладонью накрыть, ни тем более еще чего большего себе позволить. Да даже если бы не бабка – вся свита за соседним столом расселась!
Люди кругом, люди рядом, люди везде. Чужие глаза и уши. Не пошалишь, не забалуешь. Все, что мог позволить себе царь, так это смотреть с нежностью в карие глаза да иногда улыбаться. И все-таки… Он видел Марию, слышал, осознавал совсем рядом с собой! Ощущал ее желания, понимал ее взгляды. Уже ради одного этого стоило затеять случившееся паломничество! Ради таких вот ужинов, ради прикосновений во время дороги, ради тех слов, которыми удавалось обменяться во время пути.
Мария была его обрученной невестой. До свадьбы оставался всего месяц, а то и менее. И тогда между ними рухнут последние преграды, они станут принадлежать друг другу целиком и полностью! Оставалось совсем немного. Один месяц можно и потерпеть.
Однако это был всего лишь первый день пути, и самые первые случайные прикосновения…
* * *
Прошло всего лишь семь дней – и двенадцатого ноября село Тайницкое снова пришло в движение, закрутилось лихорадочной людной суетой.
Трапезная путевого дворца стремительно наполнялась светом по мере того, как несколько холопов зажигали со стремянок свечи на настенных бра и на свисающих над столами многорожковых люстрах. Они только-только успели убрать лестницы, как уже распахнулись широкие двустворчатые двери и помещение наполнилось шумной многоголосой толпой.
Первыми, взявшись за руки, прошли Михаил Федорович и его невеста, за ними остальная свита. Государь проводил Марию Ивановну до возвышения, дождался, пока она опустится в кресло, после этого обошел ее и сел напротив.
– Только не темное красное, царь-батюшка! – быстро подбежал к нему боярин Морозов. – После такой-то дороги оно как кирпич в живот ложится, и голова поутру словно из елового полена! Легкий шипучий сидр, вот что утолит жажду усталому путнику!
И, не дожидаясь ответа, кравчий быстро налил себе кубок, выпил, удовлетворенно вздохнул. Наполнил золотую с самоцветами чашу государя. Прижал ладонь к груди, кашлянул:
– Ой! Надо бы проверить еще раз… – боярин Морозов налил себе еще сидра, отпил, кивнул: – Нет-нет, все замечательно! Мария Ивановна, откушайте, очень освежает.
– Вина не хочется, – покачала головой царская избранница.
– А на донышко для любопытства?
– Тебе же сказали, баламут, она не желает! – отрезала бабушка Федора. – С мороза сбитень куда полезнее.
– Мария Иванова? – чуть вскинул брови кравчий.
– Сбитень, – кратко ответила невеста.
– А ведь и вправду освежает, горлица моя, – сделав пару глотков, царь всея Руси протянул руку и накрыл ладонь невесты своею.
И девушка тут же сдалась.
– Хорошо, – слабо улыбнулась она и протянула свой кубок.
– Я за двоих проверил… – быстро напомнил бабульке боярин Морозов и налил вина царской избраннице.
– Любо государю и его невесте! – вскинул свой бокал кто-то за столом свиты, и трапезная моментально откликнулась: – Любо! Любо!
– За тебя, моя ненаглядная! – поднял свою чашу царь всея Руси.
– За тебя, мой суженый, – ответила Михаилу невеста.
Паломничество многое изменило в отношениях молодых людей. Долгий путь рядом, ежедневные завтраки, обеды и ужины за одним столом, лицом к лицу, совместный молебен плечом к плечу у святых мощей чудотворца Сергия Радонежского – Михаил и Мария научились быть рядом, держаться за руки, разговаривать. Не столько научились сами, сколько приучили к этому царскую свиту и родню невесты, старательно сторожащую ее честь до дня бракосочетания. И хотя бабушка Федора считала, что жадные взгляды правителя и его прикосновения не столь уж и целомудренны, однако даже ее собственные сыновья воспринимали сие бурчание с усмешкой. В конце концов, Михаил Федорович жених, к тому же обрученный. Имеет право даже на настоящий поцелуй!
– Ветчина какая нежная, просто сказка! Так во рту и тает, – восхитился кравчий. – После тушеной капусты самое то…
– Ныне постный день! – хмуро напомнила бабушка Федора.
– Так ведь мы в дороге, боярыня! Нам можно!
– Не в дороге, а в паломничестве! – мотнула головой кравчая невесты.
– А я могу и за двоих отведать! – подмигнул избраннице Борис Морозов. – Положить?
– Спасибо, боярин, я сыта… – не смогла сдержать улыбки Мария и чуть наклонилась вперед, продвинула руку по столешнице. Государь придвинул в ответ свою, их пальцы соприкоснулись. – Увидимся завтра… Михаил…
– Увидимся утром, моя горлица, – кивнул ей юный государь.
14 ноября 1616 года
Москва, Кремль. Вознесенский монастырь
Дьяк Посольского приказа вышел из кельи царской матери, оставив монашку Марфу просматривать целую охапку грамот, и потому она не сразу заметила престарелую инокиню, бесшумно скользнувшую в открытую дверь. А когда подняла голову, вздрогнула от неожиданности. И тут же указала на дверь:
– Убирайся! Я же сказала, не желаю тебя видеть!
– Марфушка, мы же много лет как подруги, – тихо ответила матушка Евникия. – Не поступай так.
– Это все из-за тебя! – вскинулась инокиня. – Это ты притащила сию воровку на смотр! Из-за тебя Миша разума лишился, из-за тебя беспутным стал, меня не слушает, гадюку худородную под венец тянет!
– Ты бы хоть посмотрела на них, Марфа, – тихо и скромно попросила Евникия. – Ты посмотри, как сыночек твой счастлив, как душой оттаял, как радуется невестушке своей…
– Ведьма она! – оскалилась царская мать. – Ведьма, чародейством Мишку приворожила, колдовством глаза застилает! Вспомни, как она здесь, на этом самом месте, символ веры прочитать не смогла! А потому и не смогла, что ведьма черная и слова Христова не переносит! И ты, ты, – опять вытянула руку инокиня. – Это ты, Евникия, ведьму сию во дворец, в мой дом протащила! Гнать ее надо было, едва на молитве христианской оступилась, ан ты змеюку подлую собственными руками Мишеньке на грудь положила и в самое сердце ужалить позволила! Вот как притащила, так теперь и изгоняй! Что хочешь делай, но чтобы в Кремле ее больше не было! Не то саму тебя прокляну и детей твоих, и внуков, и весь род твой анафеме предам!
Матушка Евникия открыла было рот, но поняла, что спорить супротив гнева своей царственной подруги бесполезно, склонила голову и так же бесшумно скрылась за дверью.
Перейдя в свою комнатушку, послушница опустилась на колени пред ликом Пресвятой Богородицы и надолго погрузилась в бесшумные молитвы. Но затем все-таки решилась – поднялась, накинула поверх кашемировой рясы соболью шубу, крытую скромным темным сукном, спустилась вниз, покинула обитель, свернула в кремлевские ворота, миновала мост через ров, повернула налево и вскоре оказалась на Никольской улице, постучав в ворота подворья князей Салтыковых.
Ярыга, выглянув в окошко, тут же распахнул калитку и низко поклонился:
– Благослови меня, матушка, ибо я грешен.
Монашка мимоходом наградила его крестным знамением, прошла к крыльцу, уверенно распорядившись склоненной челяди:
– Ключника ко мне!
В сенях Евникия небрежно сбросила шубу, чуть выждала. Из глубины дома примчался мальчишка в полотняной косоворотке с пятирожковым подсвечником, посторонился. Монашка широким шагом двинулась по пахнущему свежей древесиной коридору, остановилась у одной из дверей.
– Бегу!!! – с громким топотом нагнал гостью низкорослый старик в суконной, с шитьем, ферязи без рукавов, с торчащей клочьями во все стороны рыжей бородой.
– Не суетись, Никифор, я не спешу, – успокоила его монашка. – Ты помнишь чашу индийскую, что я незадолго до смерти Бориски Годунова купила? Деревянную с золотом? Она не пропала?
