Таинственный гость

– А что, если она захочет развлечься? – спрашивает миссис Гримторп. – Безделье – мать всех пороков, и мне не нужно, чтобы девочка от скуки громила дом.

– Мое богатое воображение – само по себе развлечение, – отвечаю я, слишком поздно понимая, что только что нарушила правило, и добавляю «мэм» в надежде, что это сгладит мою ошибку.

Миссис Гримторп вздыхает, затем отходит в сторону и позволяет нам переступить порог.

Холл поместья – величественнее всего, что я когда-либо видела: пол здесь из полированного черного мрамора с инкрустацией в виде сложных геометрических узоров, а лестница, ведущая на второй этаж, сделана из темного дуба. В напольном зеркале на стене слева от меня отражается мое потрясенное лицо. Рама его так сильно позолочена, что все зеркало напоминает волшебное из «Белоснежки». Когда я задираю голову, потолок оказывается настолько высок, что по шее бегут мурашки. Над головой на невероятно тонкой нити висит, сверкая, современная люстра из тысячи осколков снежного хрусталя. Дальше по коридору на стенах развешены картины, и они действительно такие, как рассказывала бабушка, – то не изображения знакомых мне фигур, а смелые, абстрактные цветовые пятна, будто брызнувшие на холст, а не вышедшие из-под кисти.

Миссис Гримторп с глухим стуком закрывает за нами дверь.

– Я устрою тебя в гостиной, Молли, – говорит бабушка. – Можешь пока помочь мне с вышиванием. Здорово же?

– Быстрее приступай к работе, Флора, – командует миссис Гримторп. – Окна зимнего сада сами себя не отмоют.

И она разворачивается на каблуках, чтобы, цокая ими по коридору, исчезнуть в таинственной глубине поместья. Бабушка легонько похлопывает меня по плечу и ведет сквозь двойные стеклянные двери в ближайшую огромную комнату справа от нас.

– Вот и гостиная, – объявляет она.

Когда я озираюсь, у меня кружится голова. Взгляните на эти кресла с высокими спинками королевского синего цвета, на декоративную лепнину, похожую на глазурь для торта, на классические полотна, занимающие собой каждый дюйм стен! На этих картинах – корабли и кораблекрушения, дамы в прелестных развевающихся нижних юбках, охотники, выслеживающие в зеленых лесах лупоглазых лисиц. И наконец, на каминной полке над темным жерлом очага, строго по центру, красуется самое поразительное изделие, каких я прежде и не видела. На потускневшей вычурной подставке перламутрово сияет декоративное яйцо, инкрустированное бриллиантами и другими прекрасными камнями. Совсем небольшое яичко. Оно поместилось бы и в моей ладошке. И его красота словно гипнотизирует, я не могу отвести взгляд.

– Лучше закрой рот, дорогая, не то муха залетит, – произносит бабушка.

Я делаю, как велено, но все равно не отрываю глаз от очаровательной вещицы на каминной полке.

– Миссис Гримторп утверждает, что это работа Фаберже. Этот драгоценный антиквариат передавался в семье из поколения в поколение. Красивое, не правда ли?

– Словно сокровище! – выдыхаю я.

– Мне всегда нравилась эта комната. Хозяева осовременили холл и некоторые другие помещения, но этот салон мой самый любимый. Идем-ка. – Бабушка помогает мне вынырнуть из задумчивости, усадив меня на синий стул с высокой спинкой. – Сиди здесь и украшай мою подушку. Можешь вышить маленькие розово-голубые цветочки. Помнишь, как я показывала?

Я помню. Иголка – это кролик: запускаешь кролика в норку, а когда он снова выглядывает наружу – завязываешь узелок, пряча норку от лис.

– Мне лучше поспешить в оранжерею. Если миссис Гримторп сейчас кажется тебе сварливой, то поверь, она станет еще хуже, если я быстренько не отмою окна. – И тут бабушка делает кое-что странное: приседает передо мной и берет меня за руки. Со слезами на глазах она говорит: – Мне очень жаль. Ты заслуживаешь лучшей жизни, но у меня есть для тебя только такая.

Я понятия не имею, почему она расстраивается. При виде ее слез что-то стискивает мой желудок.

– Не плачь, бабушка, – отвечаю я. – Ты ведь всегда говоришь о том, что будет, когда я найду себе место по душе.

– О том, что все наладится, как только ты его найдешь?

– Ага, – отвечаю я. – И знаешь что, бабушка?

– Что? – спрашивает она.

– Мне здесь по душе.

После ее ухода я долго сижу на синем стуле с высокой спинкой, рассматривая все до мельчайших деталей в царственной комнате, изучая и запоминая, записывая каждый предмет в воображаемую книгу. Благодаря этому, даже если я не вернусь в поместье Гримторпов, я всегда смогу побывать здесь, воспользовавшись своей памятью.

Этот прием я освоила не так давно – на школьной экскурсии в Национальной галерее. Одноклассники потешались, дразнили меня за то, что я читаю все до последней подписи на экспонатах с каждой выставки, но меня их слова не печалили. Для меня не было ничего важнее, чем выстроить в своей голове – нет, не просто место мне по душе, а место для души.

Пересчитав все картины, гобелены и прочие произведения искусства в гостиной Гримторпа, я закрываю глаза и подетально воссоздаю их перед внутренним взором, и, только когда мне удается закрепить в уме полученные знания, я берусь за бабушкину вышивку. Я начинаю с розово-голубого цветочка, но вскоре мои веки тяжелеют. Я опускаю вышивку на колени и позволяю глазам закрыться.

– Время чая! – вдруг слышу я и распахиваю от неожиданности глаза.

У меня уходит мгновение, чтобы вспомнить, где я. Передо мной стоит бабушка. Я смотрю на часы на кофейном столике и изумляюсь, что минутная стрелка успела сделать больше целого оборота.

– Вижу, ты немного отдохнула, – говорит бабушка. – Неудивительно, что ты утомилась, Молли. У тебя было сложное утро.

Рядом с бабушкой – тележка на колесах, а на ней – исходящий паром заварочный чайник, чайная чашка, голубая, как яйцо малиновки, на изящном фарфоровом блюдце, корзинка свежеиспеченных смородиновых булочек, взбитые сливки в розовой мисочке, дольки лимона – в желтой, канапе с огурцом на отдельной тарелке и одна серебряная ложечка с вензелями.

– Для кого это? – спрашиваю я. – Ты же говорила, что у Гримторпов не бывает гостей.

– И впрямь не бывает, – смеется бабушка. – Все это тебе.

Я с трудом могу в это поверить. По субботам бабушка устраивает для нас особенное чаепитие с пышками, мы едим их за подержанным кухонным столиком в нашей тесной квартире. Однажды, на мой восьмой день рождения, бабушка купила взбитые сливки – настолько восхитительные, что я так и не забыла их вкус. Я спросила, нельзя ли брать сливки каждые выходные, но бабушка покачала головой: «Хотелось бы, но они такие недешевые».

Но теперь бабушка подает мне чай, как я люблю: с двумя кусками сахара и порцией молока. Она наполняет тарелку восхитительными угощениями и ставит ее на столик на изогнутых ножках возле меня. Потом перекидывает чистую тряпку через подлокотник моего стула, видимо опасаясь крошек и пятен.

– Бабушка, ты не присоединишься ко мне?

Я вполне уверена, что она пододвинет себе стул. Мне уже не терпится рассказать ей все о полном чертоге моего воображения и о том, как я запомнила каждый предмет в этой комнате – от фазанов на ковре ручной работы до разнообразных драгоценных камней на яйце Фаберже, – на случай, если я больше не вернусь в это прекрасное поместье.

– Молли, я не могу присоединиться. Остались недомытые окна, – говорит бабушка. – Но я загляну к тебе позже. Сегодня день избавления от пыли – «мы от пыли всё намыли», помнишь? Я приду сюда позже, когда буду убирать эту комнату. Устроит тебя такой вариант?

– Да, бабушка, – отвечаю я.

Ее рука касается моей щеки, а затем бабушка выходит из гостиной. И я снова восхищаюсь чайной тележкой. Намазываю взбитые сливки и мармелад на одну булочку, потом на другую. Уплетаю их обе, запивая чаем со вкусом цитрусов и высушенных на солнце роз. Вторую чашку я наливаю, держа чайник двумя руками, как учила бабушка. Какая я молодец, что не пролила ни капли.

Я стараюсь растянуть удовольствие, поэтому пережевываю каждый кусочек не менее двадцати раз, но вскоре корзинка пустеет, а на тарелке для канапе остается лишь россыпь крошек. Я возвращаю посуду в чайную тележку и именно тогда замечаю ткань, оставленную бабушкой на подлокотнике стула. Это дает мне идею. Зачем сидеть втуне за чаепитием и вышиванием, если можно приносить пользу?

Ведь бабушка учила меня: помогай тем, кому это нужно.

Я беру тряпку и принимаюсь смахивать крошки со стула. Затем я следую завету про пыль, вытираю ее, полирую приставной столик до блеска. Я хожу по комнате, протирая все поверхности, не только столешницы и стулья, но и рамы на стенах – по крайней мере те, до которых могу дотянуться. Я удаляю пыль с часов на кофейном столике и с кожаных переплетов книг. Я начищаю безделушки и статуэтки, основания торшеров и абажуров, подоконники и створки.

В гостиной остался всего один неотполированный предмет – потрясающее, но потускневшее яйцо Фаберже. Я беру его с каминной полки и осторожно несу к своему стулу, сажусь, кладу драгоценную вещицу себе на колени. Яйцо тяжелее, чем кажется, и еще красивее вблизи. Изогнутые ножки подставки украшены замысловатыми лозами, а само яйцо инкрустировано идеально симметричными рядами изящных бриллиантов и опалового жемчуга. Возможно, золотая подставка сейчас выглядит помутневшей, утратившей яркость, но я знаю, как это исправить.

Я беру пару ломтиков лимона с чайной тележки и выдавливаю сок на тусклые ножки подставки – так, как показывала бабушка, когда мы чистили дома подержанное серебро. Взяв оставленную тряпку, я оттираю и полирую, вычищаю и навожу блеск. После этой работы руки и пальцы ноют, зато на золотой подставке не осталось ни единого узорчика, который не сиял бы и не сверкал. Я возвращаюсь к каминной полке и кладу яйцо обратно на подставку – теперь оно походит на крохотное солнце.

И тут я слышу это – хриплый голос позади меня:

– Что ты наделала?

Я подпрыгиваю и оборачиваюсь: на входе в комнату стоит миссис Гримторп, указывая костлявым пальцем на мерцающую работу Фаберже. Слышны быстрые шаги, на пороге появляется и бабушка, смотрит на тряпку и миску лимонов, которые я оставила на стуле.

– Молли, – говорит бабушка, – чем ты занимаешься?

– Я решила, что помогу тебе с уборкой. «Мы от пыли всё намыли!» И отполировали. Яйцо Фаберже было такое грязное, бабушка. Непохоже, что его вообще когда-либо чистили.

Я жду, что бабушка похвалит меня за проявленную инициативу, но вместо этого она прикрывает рот рукой.

– Гнусная девчонка! – кричит миссис Гримторп, нарушая тем самым собственное второе правило о шуме, и поворачивается к бабушке. – Она только что сняла патину с бесценной древности!

– Я не причинила яйцу вреда. Посмотрите, оно так блестит!

– Имбецилка! – визжит миссис Гримторп, по-прежнему указывая на меня костлявым пальцем, будто я пятилапая жаба, двуглавый теленок или какой другой неестественный мутант.

– Она просто пыталась помочь, – говорит бабушка.

– Она слабоумная! Уничтожить ценность Фаберже! Доложи я мистеру Гримторпу о том, что ты сделала, юная леди, он бы тут же вышвырнул тебя вместе с бабушкой!

– Но бабушка ни в чем не виновата. Это все я.

– Тихо! – приказывает миссис Гримторп. – Ты не знаешь, когда надо молчать?

Именно эта загадка разрывает мой мозг надвое. Почему надо молчать, если мне задали вопрос?

– Мэм, я могу восстановить патину, – вмешивается бабушка. – Это умеет любая хорошая горничная. Мистеру Гримторпу незачем ничего знать. Не увольняйте меня. Вы же знаете, как редко в наши дни попадается хорошая прислуга. Как вы сами всегда говорите: «Что может стать хуже, то станет хуже».

– Горничной лучше, чем бабушка, вы не найдете, – говорю я. – Вовек не найдете.

Миссис Гримторп переводит сердитый прищур с бабушки на меня.

– Твоя бабушка верно служит, иногда даже с лихвой. В отличие от других горничных, побывавших в этом доме, она, по крайней мере, знает, что такое долг. А вот ты – нет, юная леди.

– Прошу вас, – говорит бабушка. – Молли совершила ошибку. Всего лишь одну.

– Если твоя внучка хочет преуспеть в этом мире, она должна понимать, что у всего есть последствия. Девочку надо наказать.

– Я полностью согласна, – отвечает бабушка. – Она заслужила сурового наказания. По всей строгости.

– Бабушка! – восклицаю я, шокированная тем, что она предложила такое.

Она ведь знает, я всего лишь пыталась помочь! Но когда я смотрю на бабушку, та прикладывает два пальца к подбородку – это наш секретный сигнал, означающий, что все будет хорошо и что я должна ей подыграть. Так что я мгновенно умолкаю.

– Я предлагаю, – продолжает бабушка, – дать Молли работу, чтобы вернуть вам этот долг. Когда ребенку нужно усвоить урок, что может быть лучше тяжелой работы, вы согласны?

Миссис Гримторп меняется в лице и вторит:

– Тяжелой работы? Что именно ты предлагаешь?

– Распорядиться талантами Молли должным образом. Она займется чисткой. И вы ей ничего не заплатите.

Миссис Гримторп улыбается, но в ее взгляде на улыбку ни намека.

– Полагаю, наказание диктуется преступлением. Пусть девочка отполирует серебро в специальной кладовой, – приказывает она.

– Все серебро? – переспрашивает бабушка.

– Все, – отвечает миссис Гримторп.

– Но это же недели работы!

– Да, – отвечает миссис Гримторп. – Вот именно.

Бабушка смотрит на меня странным, непонятным мне взглядом. При этом она вся светится, ярко, как яйцо Фаберже.

– Пойдем, Молли, – говорит она. – Тебя ждет комната, где ты понесешь суровое наказание.

Моя голова кружится. Я не понимаю, что происходит, но следую за бабушкой и миссис Гримторп. Они выводят меня из гостиной и ведут по длинному лабиринту коридоров глубже в чрево поместья. Мы проходим огромный бальный зал слева, столовую для приемов справа, бильярдную и несколько туалетов. Наконец просторный коридор оканчивается самой просторной, самой чистой и богатой кухней из виданных мной за всю жизнь – с панорамными окнами, выходящими на остекленную оранжерею и зеленые, ухоженные, как в сказке, сады за ней.

– Тебе дальше, дитя, – говорит миссис Гримторп, направляясь в дальний конец кухни.

Она открывает дверь и включает свет в комнате, что в два раза больше моей спальни дома. Полки от пола до потолка заполнены серебряными подносами, серебряными тарелками, серебряными чашами, серебряными чайниками, серебряными блюдами и бесчисленными наборами серебряных ножей, серебряных вилок и серебряных ложек. Это просто невозможно. Как одна супружеская пара может владеть таким количеством серебра? Может, мы попали ненароком в сокровищницу пирата или в тайное логово дракона?

– Это кладовая серебра, – объявляет миссис Гримторп. – Серебро потускнело. Здесь уйма грязи. Я уволила одну из горничных, ведь та отказалась все это полировать, сказав, что дело безнадежное. И, кроме того, она также настаивала – будто мало было нелепых заявлений, – что щелок в полироли испортил ей руки. Подумать только!

– Бабушка, а почему ты не начистила серебро?

– Потому что у твоей бабушки есть и другие обязанности! – восклицает миссис Гримторп. – В том числе забота обо всем поместье и о многочисленных нуждах моего мужа. Ты хоть понимаешь, что даже просто находиться рядом с таким гением, как он, – это честь? Служа ему, мы служим искусству.

Я несколько раз киваю, выражая понимание, затем поднимаю руку, как в школьном классе, когда у меня возникает насущный вопрос.

– Чего тебе? – усмехается миссис Гримторп.

– Значит ли это, что я буду приходить в это поместье каждый день вместо школы? И значит ли это, что мне можно почистить все это серебро?

Я смотрю на бабушку – та снова прижимает пальцы к подбородку. И я замираю с плотно сжатыми губами.

– Ты горе, а не ребенок, никакой дисциплины, – качает головой миссис Гримторп. – Но я надеюсь, что, в отличие от тех, кто был до тебя, ты начнешь развиваться. Из милосердия я готова дать тебе второй шанс. В обозримом будущем ты будешь ходить сюда каждый день и усердно возмещать урон, который ты нанесла одному из бесценных образцов антиквариата, принадлежащих мистеру Гримторпу. Ты выплатишь свой долг мне, отчистив и отполировав все серебро в этой кладовой.

Я не могу поверить своему счастью! Даже начинаю подпрыгивать на месте. Бабушка, кажется, старается зажевать свою ухмылку.

– Это так восхитительно, – говорю я, – но у меня есть еще вопрос! – Я смотрю на миссис Гримторп и спрашиваю: – Можно мне приступить прямо сейчас?

Глава 6

Детектив Старк покидает кабинет мистера Сноу, оставив внутри Лили и самого мистера Сноу. Я следую за ней, как было сказано, но на развилке двух коридоров она резко останавливается, и я налетаю на нее, рискуя толкнуть в спину.

– Как пройти в чайную? – спрашивает она.

– Зависит от ваших пожеланий. Вы бы предпочли более живописный маршрут через лобби или самый быстрый через задние коридоры?

– Просто веди меня как можно быстрее, хорошо? – отвечает она, сопровождая это заявление тем, что выглядит для меня как изрядное нахальство.

– Превосходно, – киваю я. – Ранняя пташка склюет червячка.

Я поворачиваю налево и веду детектива задними коридорами. Снова налево, направо, налево, и вот мы доходим до большой чайной с приклеенной перед входом ограждающей лентой. Меня снова накрывает глубокое чувство тревоги, во мне нарастают опасения по поводу всего произошедшего этим утром. Когда я заглядываю в комнату, увиденное заставляет меня ахнуть.

– Со временем к этому привыкаешь, – говорит Старк.

Она имеет в виду мистера Гримторпа, чье тело в черном мешке лежит на полу чайной. Этот мешок как раз застегивают два офицера в форме. Но не труп мистера Гримторпа вызывает во мне потрясение. Меня сбило с толку состояние комнаты. После всей моей тяжелой работы здесь полный хаос. Скатерти залиты чаем и перекошены, еда вытряхнута из опрокинутой посуды. Ноги прилипают к кафелю. Тут и там разбросаны, растоптаны и раздавлены канапе. Удивительно, что из всей посуды разбита только чашка мистера Гримторпа, осколки которой беспорядочно усеивают пол вокруг черного мешка.

– Как вы знаете, детектив, – говорю я, – я уже сталкивалась со смертью.

Я не упоминаю, что меня не слишком раздосадовала смерть мистера Гримторпа и что порой судьба воздает по заслугам самым загадочным способом. Я также не упоминаю о своем знакомстве с мужчиной в черном мешке. Если Коломбо и жизненные события меня чему и научили, так это тому, что знакомые недавно умерших людей быстро становятся подозреваемыми, а это последнее, с чем я хочу сейчас иметь дело.

Я еще раз оглядываю комнату, совершенно удрученная ее видом. Я так гордилась тем, что мы сделали из пыльной старой кладовой прекрасный зал для светских мероприятий. Именно этот опыт помог мне понять: любая комната – это всего лишь контейнер. Любое помещение можно запятнать памятью о том, что в нем произошло. Будь то чайная, библиотека, гостиная…

Внезапно я чувствую, как подкашиваются ноги. Весь мир кренится передо мной. Позади я слышу рыдания и всхлипывания, и дрожащий голос спрашивает:

– Он действительно… мертв?

Мы с детективом Старк оборачиваемся.

В коридоре собралась кучка женщин средних лет, прижавшихся друг к другу так тесно, что трудно сказать, где заканчивается одна женщина и начинается другая. У всех ВИП-пропуска на шнурках и одинаковые значки с надписью «Фан Джей Ди Номер Один».

– Вы кто? – спрашивает Старк.

– ЯГНЯТА, – говорит высокая женщина с кудрявыми седыми волосами, стоящая впереди группы.

Маленький красный флажок сразу выдает в ней президента клуба. Последние дни она сновала с флажком тут и там, гоняя за собой по всему отелю своих товарок в надежде хоть мельком увидеть знаменитого писателя, получить его автограф или, что еще лучше, сделать с ним селфи.

– Фан-клуб, – объясняю я детективу, – горячие поклонники детективных романов, специализирующиеся на жизни и творчестве мистера Гримторпа.

– Мы не просто фан-клуб. Мы – исследователи тайн, – говорит другая, довольно пышная седовласая женщина и показывает значок на своем комковатом коричневом свитере, связанном то ли из кошачьей шерсти, то ли из другого материала, которого под клочками шерсти не различить.

– В жизни и смерти, в болезни и здравии мы посвящаем себя мастеру тайн, – звучит из середины группы голос миниатюрной женщины, чьи серебристо-седые волосы украшены яркими прядками цвета фуксии. – В наших сердцах и воспоминаниях Джей Ди пребудет in perpetuum.

– Что значит «вечно», – говорю я, вспоминая момент, когда впервые выучила эту фразу.

Некоторые «ягнята», если не все, начинают рыдать в унисон. Откуда-то в толпе появляется пакет бумажных платочков и кочует от одного члена фан-клуба к другому.

– Вы детектив? – спрашивает высокая кудрявая женщина-президент, указывая красным флажком на Старк.

– Да.

– Вы уже знаете причину смерти? – спрашивает другая женщина из центра группы.

– Я здесь как раз для того, чтобы это выяснить.

– Это было убийство? – вопрошает маленькая женщина с розовыми прядками.

– Не исключено.

– Могу вам помочь, – предлагает дама в свитере из кошачьей шерсти. – Я эксперт по Джей Ди Гримторпу.

– Я уже получила больше помощи, чем мне хотелось, – отвечает Старк, глядя на меня. – И сейчас мне от вас требуется только конфиденциальность. Попрошу немедленно очистить территорию.

Президент кивает:

– Конечно. ЯГНЯТА, предоставим детективу свободу действий! – Она поднимает красный флаг, чтобы сплотить остальных. – Детектив, мы будем здесь, если вы передумаете и захотите получить дополнительную информацию, – добавляет она и уводит свою группу подальше от входа в чайную.

– Прошу, не забудьте про нас, – говорит миниатюрная седая женщина с прядками цвета фуксии.

– Не смогу, даже если попытаюсь, – отвечает детектив Старк.

Президент с флагом в руке ведет свою стаю по коридору и скрывается из виду.

Как только они уходят, детектив Старк поднимает желтую ограждающую ленту, висящую на входе, и приказывает:

– Заходите, Молли.

– Вы очень добры, – говорю я, ныряя под ленту, и детектив Старк следует за мной.

В нашу сторону неторопливо идут два офицера, которые застегивали молнию на черном мешке.

– Что у нас? – спрашивает детектив Старк.

– Крапивница вокруг рта, ангионевротический отек под глазами.

– Что значит: отек, сопровождающий сердечную недостаточность или недостаточную работу прочих органов, – говорю я. – Но что на самом деле заставило сердце остановиться? Это всегда главный вопрос, не так ли?

Офицеры поворачиваются в мою сторону так, словно видят меня впервые.

– Кто она, черт возьми? – спрашивает тот, что повыше.

– Молли. Она всего лишь горничная, – отвечает детектив Старк.

– Горничная Молли? Ты, должно быть, шутишь, – говорит тот, что пониже.

– Да если бы, – вполголоса отвечает детектив Старк, но недостаточно тихо, чтобы я ее не расслышала.

– Что горничная делает на месте преступления? – спрашивает высокий.

– Вы думаете, это место преступления? – вопросом на вопрос отвечаю я. – Индюк тоже думал, что купается, пока не сварился.

По какой-то непонятной мне причине детектив Старк закатывает глаза, а челюсти обоих ее офицеров отвисают.

– Не обращайте на нее внимания, – говорит детектив Старк. – Я сама с ней разберусь. Просто возвращайтесь к работе.

– Но мне нужно навести порядок, – говорю я детективу. – Потребуется некоторое время, чтобы вернуть этой комнате безупречное состояние.

– Ни в коем случае! Никакой уборки. – И только после этих слов Старк я понимаю, какой это был глупый порыв.

Два офицера возвращаются в захламленную переднюю часть чайной.

Старк достает из кармана небольшой блокнот.

– Ладно, раньше начнем – раньше закончим. Опишите мне, какой была эта комната до мероприятия. Можете ли вы сказать, кто где находился, что где лежало, когда мистер Гримторп вышел на сцену? Важны даже мельчайшие детали. Вы меня понимаете?

– Я прекрасно вас понимаю, – отвечаю я, возвращаясь мыслями в сегодняшнее утро и обстановку чайной во всей ее красе, где толпа гостей дожидалась мистера Гримторпа. – В четверть девятого все гости расселись. Носильщики, официанты и горничные стояли в стороне. Я была прямо здесь, в передней части комнаты, рядом с Лили. За нами стояли фотографы и журналисты.

– И этот стол?

– Позади стола расположились люди из издательства. А Лили обслуживала чайную тележку мистера Гримторпа.

– Это вон ту тележку? – Она указывает на тележку в передней части комнаты.

– Именно так. То есть она была тележкой мистера Гримторпа.

– Парни! Это тележка Гримторпа! – кричит Старк.

Офицеры кивают, надевают перчатки и приступают к осмотру.

– Когда вы вошли, Гримторп уже был в комнате? – спрашивает Старк.

– Нет. Он находился за потайной панельной дверью в стене. Серена Шарп, личный секретарь Гримторпа, постучала в нее, и он вышел оттуда. В комнате стояла гробовая тишина. Гримторп вышел на сцену и положил свои карточки с тезисами на трибуну.