В Одессу к батюшке Ионе

Местные власти, всячески досаждая монастырю, пытались подвести его к закрытию. Придумали светлые головы темнотой сковырнуть оплот православия – отключили электроэнергию в надежде: монахи поживут-поживут без электричества, да и разбредутся. При лучине монастырское хозяйство не потянешь, не прошлый век. Обитель не только себя содержала, государство драконовскими налогами обложило насельников. И попробуй не заплатить вовремя. Это колхозам сроки проплат сдвигались, суммы долгов скащивались, а то и подчистую списывались, монастырям – ни в коем разе. Вынь да положи в указанное время всё до копейки. Монахи в ответ на происки властей раздобыли мощный дизель-генератор военного образца. Одна загвоздка – обслуживать технику некому. Кинули клич среди братии, а нет дизелиста. Священнослужители есть, певцы, электрики, водопроводчики, водители, виноградари имеются, специалиста по эксплуатации дизеля – ни одного. Тут-то и вспомнили о трактористе, что просился в обитель.

– Я-то думал, в монастыре только и буду в молитвенной тишине к Богу взывать, – улыбаясь, говорил отец Иона, – а у меня опять шум дизеля в ушах.

Рассказывая о протоирее Кукше, повторял:

– Ты ходи к нему на могилку, молись. Уедешь в свою Сибирь, такой возможности не будет. На моей памяти навряд ли, а на твоей, глядишь, будет прославлен. Святой человек.

Про Кукшу я много слышал от его последнего келейника отца Епифания. Тот походил на деревенского дедушку, белые волосы, сухой, на балалайке играл. Сядет с балалайкой на берегу моря, на обрыве, и поёт духовные песни. Когда он уезжал из монастыря в отпуск, передавал мне своё послушание – следить за чистотой вокруг летней патриаршей резиденцией. Стояла она в саду. Чудный уголок. Летом поутру такая благодать. Аллеи, кроны деревьев, птички поют, солнце сквозь густую листву каштанов пробивается, морская прохлада… Патриарх приезжал редко, но территорию отец Епифаний содержал в идеальном порядке. Мне не составляло большого труда подмести участок, а когда отец Епифаний возвращался, он приглашал в келью Кукши. Доставал арбуз, вина, рассказывал о Кукше, показывал его вещи, которые ревностно хранил: скуфью, рясу, книги… Тогда широкая публика ничего не знала о Кукше… Отец Епифаний и батюшка Иона в один голос заверяли: Кукша обязательно будет прославлен в лике святых. Был прозорливым, обладал даром исцеления, много лет шли к нему люди с горестями, болезнями… Я воспринимал слова о причислении Кукши к лику святых, как сказку. Для меня тогдашнего святые это Александр Невский, Никола Чудотворец, целитель Пантелеимон, Сергий Радонежский. На Украине Иова Почаевского особо почитают… А Кукша – наш современник, почил в 1964 году. Не вмещалось в меня его святость. Прошло не так много времени, в 1994 году Кукша был прославлен в лике преподобных. День памяти 29 сентября.

Отец Алексий тоже хорошо знал Кукшу. И тоже наставлял молиться ему. Сейчас паломники монастыря обязательно идут к раке с мощами Кукши, и к могиле батюшки Ионы, а тогда шли к могиле Кукши.

Как-то мне бросился в глаза офицер, насколько помню – полковник. Солидный мужчина, в форме, седина. Почему заострил внимание? Не в первый раз видел его в монастыре. И не из праздно шатающихся – крестится, молится. Спросил у отца Ионы по поводу военного. Батюшка поведал следующую историю. Девушка приехала к Кукше и говорит: «Жить в миру не моё, хочу принять монашеский постриг. Дом продала, вот деньги». Достаёт из сумки пакет. Решительная девушка. Мол, не с пустыми руками пришла. А старец и говорит: «Возвращайся домой, выйдешь из поезда и первому, кто тебе встретится, отдай деньги». Она посчитала услышанное от старца волей Божьей. Поехала домой, вышла из поезда на своей станции, налево-направо посмотрела – никого нет. Направилась вдоль путей, вдруг навстречу военный. Ещё подумала, офицер не может быть бедным, но раз сказал батюшка «отдай первому повстречавшемуся» – протянула пакет со словами: «Это вам». Лейтенант пришёл к железной дороге с твёрдым намерением броситься под поезд. Накануне проиграл в карты крупную сумму казённых денег и никакого другого выхода не нашёл, как наложить на себя руки. Оружия не было, выбрал железнодорожный вариант. С недоумением развернул полученный от незнакомки пакет, и увидел сумму как раз для погашения недостачи. А вскоре женится на спасительнице.

Мне верилось и не верилось. Тем не менее – вот он тот самый военный. Тогда увидеть человека в форме в монастыре – крайняя редкость. Второго случая и не припомню. Этот приезжал несколько раз при мне.

Я ведь не успокоился, спросил у отца Епифания про военного, и от него услышал ту же историю.

Отец Епифаний жил с радостью в сердце. В общении светлый. Но когда я в девяностые годы увидел его, был потухшим, потерянным. Произошла метаморфоза после публикации воспоминаний о Кукше. Написала монахиня, которая приезжала к нему задолго до своего пострига, в далёкой молодости. Отца Епифания изобразила злобным, ненавидящим Кукшу, считала, что через него действовал враг, изводящий схиигумена со света. По её воспоминаниям послушник Николай (будущий отец Епифаний) не дружил с головой, был страшно грубым со старцем, командовал им. Окончилось тем, что холодным октябрём выгнал из кельи, в результате чего Кукша простудился, заболел и умер.

Зачем написала? Показать страдания святого? Хотела того или нет – впала в грех осуждения. Мне представляется, монахиня по фрагментам, которые видела сторонним взглядом, не зная всей картины, сделала заключение о целом. К примеру, отцы Геннадий и Тихон, перебирая старые доски, что шли на дрова, могли повздорить, раскричаться. Со стороны посмотришь: истеричные деды живут между собой хуже, чем кошка с собакой. На самом деле – неразлучные друзья. У Кукши сильно болели ноги, страдал тромбофлебитом, и возраст под девяносто. Скорее всего, это была своего рода игра, согласованная со старцем. Келейник отгонял паломников, шумел на старца, видя, что тот держится из последних сил и срочно нуждается в отдыхе. Тогда как паломникам казалось, келейник груб, крутит старцем, как в голову взбредёт. Но это была видимая сторона. Как в притче: слепой обхватил ногу слона и сделал вывод, что перед ним столб – гладкий, толстый, высокий. У Кукши в последние годы по ногам кровь текла, собиралась в сапоги, когда принимал посетителей. Келейник, вырвав старца у паломников, мыл ему ноги, мазал мазями, ухаживал за ним.

Уверен, монахиня перегнула палку, написала на женских эмоциях, не подумав, что делает больно брату во Христе. Статья подкосила отца Епифания, стала для него ударом, он страшно переживал…

Никогда не замечал, что слаб умом, как писала монахиня. Мы много лет не виделись, приехал в монастырь, с отцом Епифанием столкнулся, он обрадовался:

– О, Виталий, ты уже священник! Это хорошо!

«Сильные умом» не все сходу вспомнили меня, он сразу…

***

Два года жил я в монастыре. Увидел ту самую «кухню», о которой говорил в Омске игумен Борис. Приехал одним человеком, уехал другим. Открыл для себя мир, о котором и не догадывался, он существовал параллельно светскому и по своим законам, коими были доброта, смирение, нестяжание, вера. Жил в монастыре, как в хорошей семье, с кем-то ближе, с кем-то дальше. Нёс послушания, ходил на службы. Дни шли, а на сердце было хорошо – чувствовал себя в нужном для души месте.

И все же надо было возвращаться в Омск. Планировал до 1000-летия Крещения Руси отбыть, отец эконом, отец Виталий попросить остаться, помочь в подготовке к празднику. Не мог отказать, задержался на полтора месяца и только потом уехал.

– Раз с семинарией не получается, – сказал батюшке Ионе, – поеду, а там как Бог даст.

– Приезжай, – обнял на прощанье Иона. – В гости ли, навсегда ли – приезжай. Молись за меня, а я тебя не забуду.

***

Вернулся в Омск, и как раз началось казачье движение. Колоритные люди пришли туда, я тоже посчитал себя имеющим отношение к казачеству, бабушка по маме, бабушка Анна, говорила, что в роду у нас были уральские казаки. Стал ходить на мероприятия казаков. Звания тогда запросто налево-направо раздавали, меня назначили сотником. Сотник налицо, в сотне – ни одного казака. Как в том анекдоте. «Суп будешь?» – «Ага!» – «Иди, вари!» Начал искать казаков себе в подчинение. Времена шли бурные, Союз развалился, вспыхнули боевые действия в Приднестровье. Войсковой атаман Тупиков несколько раз ездил туда с нашими ребятами воевать. В очередной раз набирает группу, я решил тоже поехать. Назвался груздем – полезай в кузов: не для карнавала надел казачью форму. С автоматом обращаться умел, в армии как-никак служил.

Собрался ехать, вдруг поступает предложение – автомат заменить на крест иерея. Атаман второго отделения нашего казачьего войска Волин говорит:

– Виталий, ты в церковь ходишь, в монастыри ездишь, пришла бумага: в Новочеркасске организуются курсы полковых священников. Отучишься на курсах и поедешь в Приднестровье священником. Казак без веры – не казак. А с автоматом без тебя есть кому воевать, нам нужны свои казачьи батюшки. Возьми благословение у владыки Феодосия и вперёд. Казаки решили, ты самая подходящая кандидатура.

Предложение атамана пришлось по душе – и казак, и священник. Поживу, думаю, в центре донского казачества, съезжу в Вёшенскую станицу, поклонюсь могиле Шолохова. Закончу курсы, после них поеду в Приднестровье к нашим казакам полковым священником. Вписали моё имя в направление на курсы. Самая что ни на есть официальная бумага, со всеми печатями. С ней отправился к владыке Феодосию, митрополиту Омскому и Тарскому, будучи уверенным, через неделю еду в Новочеркасск. Владыку Феодосия тогда практически не знал. В церкви, конечно, видел, на архиерейских службах был. Он меня вообще не знал, кто я и чем дышу.

Владыка пробежал глазами направление, улыбнулся, как только он мог улыбаться, с хитринкой, и развернул дело по-своему.

– Для начала, – говорит, – возьми квач, помоги женщинам мыть стены собора. А потом мы на тебя посмотрим.

По его тону понял, сходу не благословляет на курсы. А без благословения куда поедешь? Самочинство будет.

Владыка, отправляя на послушание, добавил:

– Завтра часам к восьми вечера приходи ко мне домой, побеседуем.

Стал к нему ходить, разговоры разговаривать. Какое-то время был вроде референта при нём и сторожа. Отвечал на звонки, когда его дома (на Успенского, 26) не было. Владыка мог улететь в Москву на несколько дней, меня оставлял присматривать за домом. Взялся он за меня основательно, стал привлекать на архиерейские службы иподьяконом, потом направил пономарём в Казачий собор к настоятелю Виктору Чухно. Комплексно подошёл к моей грешной персоне, так как надумал рукоположить в священники. Даже матушку мне, холостому да неженатому, организовал и в роли свахи выступил, только что сватов не засылали, а так проявил завидное упорство в достижение цели.

Получилось следующим образом. Владыка взял меня с собой в район на церковно-светское мероприятие и приметил, вот уж глаз был у него, обратил внимание, что я проявил интерес к хористке. Евгения пела в светском хоре, отличный был коллектив, прекрасный руководитель Вера Михайловна – человек верующий, хор исполнял много духовных песен. Владыка с большой симпатией относился к этому коллективу.

Интересное было время. Церковь только-только вырвалась из-под гнёта советской власти. Владыка трудился на всех фронтах. И в церкви, и в миру. Сидел в президиумах светских мероприятий, не только сидел, нёс пасторское слово, а проповедником он был отменным, открывал приходы по всей области, организовывал духовные концерты. На одном из них узрел факт моего интереса к хористке.

По отдельности мне и ей назначил прийти в одно и то же время к нему на чай. Ничего не подозревая прихожу и застаю Евгению. Не придал этому никакого значения. Мысли не возникло, что не случайно разом оказались у владыки. Евгения была правой рукой руководителя хора, ту владыка привечал у себя, поэтому я посчитал – Евгения решает с владыкой творческие вопросы. Пьём чай, о чём-то беседуем. Владыка вдруг выдаёт:

– Сижу и любуюсь на вас молодых и красивых, вижу – из вас получится прекрасная пара. Виталия будем рукополагать в священники, ему нужна хорошая матушка. Благословляю вас под венец.

Евгения вспыхнула до корней волос, брызнула из-за стола. Удрала.

Владыка улыбается:

– Это хорошо! Плохо, если бы на шею тебе бросилась.

Через день звоню Жене, опасался: вдруг наотрез откажется встретиться после сватовства у владыки. Нет, пришла. Ни слова ей об инциденте у митрополита, и она молчит на данную тему. Однако владыка был человеком целеустремлённым, если что решил – не свернёшь. Касалось ли это глобальных вопросов – строительство Христорождественского собора, восстановление кафедрального Свято-Успенского или сугубо частного случая – женитьба будущего священника. Если долго не рассказывать, после некоторых колебаний, дала Женя согласие, я доложил владыке, он определил, в каком храме будем венчаться, назначил священника. Я справил наряд жениха – костюм, туфли, рубаху. Всё чин чинарём. Женя платье подвенечное сшила. Но в последний момент струсила. Не явилась в церковь. Ждём-пождём, а невесты нет. Говорю владыке:

– Владыка святый, нет, так нет! Насильно мил не будешь. Слишком старый я для неё.

Мне тридцать девять, ей всего двадцать пять.

Владыка как ни в чём ни бывало:

– Виталий, не хвилюйся, добивать будем!

Да ещё со своим украинским акцентом произнёс «добивать будем».

Уважаемый верующими и властями митрополит, пожилой человек выделил время, приехал на венчание, а невеста выкинула фокус. Что интересно, не обиделся, что его благословение игнорируется.

– Вот увидишь, – уверенно сказал, – гарная матушка получится!

И вторая попытка венчания оказалась неудачной – невеста повторила фокус с неявкой. Никак не могла решиться на столь важный шаг. В третий раз владыка назначил «добивать» в Казачьем соборе. Там ещё стоял орган, перед ним ряды белоснежных кресел, богослужения проходили в боковом приделе. Ничего умнее не придумали в советское время – устроить в православном храме органный зал. После возвращения храма епархии, орган долго не демонтировали, по назначению не использовался, но стоял.

В третий раз собрались мы венчаться перед Петровским постом, едва не последний день, когда можно было. Дальше бы на долгий месяц отложилось. И снова та же картина, что и в предыдущие разы. Жених во всей подвенечной красе, в тёмно-синем костюме, белой рубахе, побрит, пострижен, наглажен, владыка в наличии, священник, настоятель храма отец Владимир Чухно, в облачении, венцы приготовлены, дружка, кому венец над моей головой держать, в полной готовности выполнять торжественную миссию, хор в ожидании отмашки регента, дабы поддерживать таинство пением, сочувствующие (несколько казаков, друзья) подошли, а невесты тю-тю. Обещала, божилась – больше ничего подобного не повторится, и снова-здорово… Пытаюсь дозвониться – никто не отвечает. Нервничаю, будто сам виноват. Ругаю возлюбленную на чём свет стоит. Как так можно? Ну, скажи «нет», рубани с плеча да и дело с концом.

Владыка подождал-подождал, крякнул, сел в «Волгу» и поехал в свою резиденцию. Проводили его, поднимаюсь по ступенькам паперти, впереди батюшка Владимир, я следом. Сейчас, думаю, извинюсь перед собравшимися и поставлю жирную точку в истории с венчанием. Зол был на Женю, не то слово.

Слышу, батюшка радостно возглашает:

– А вот и невеста!

Женя идёт с подругой. Постеснялась в подвенечном платье приехать, с собой взяла. Батюшка Владимир тут же владыке позвонил. И здесь он не фыркнул: раз так с митрополитом обращаетесь, венчайтесь как знаете. Пока невеста надевала подвенечный наряд, вернулся. Оказал нам честь. Жена зашла в придел, владыка уже там, будто и не уезжал.

Вскоре меня рукоположил в дьяконы, месяца три служил дьяконом в Крестовоздвиженском соборе, тогда был он кафедральным, потом был рукоположен в священники и отправил меня владыка на север области, создавать в районном центре приход.

Так стараниями владыки Феодосия, вечная ему память, стал священником. Отдельное спасибо владыке за матушку, если бы не его настойчивость… Пятеро деток у нас…

Больше года служил я в субботу-воскресенье в районном центре, а в будние дни в Крестовоздвиженском соборе. На селе сформировался у меня приход, отдали под церковь бывший клуб, с властями наладил контакт. Потом владыка отправил туда другого батюшку, а меня вернул в Крестовоздвиженский.

Там в первой половине девяностых познакомился с Иваном Антоновичем Савченко. Сам по себе Иван дотошный, воцерковляясь, то и дело подходил с какими-то вопросами, а потом говорит:

– Батюшка, будьте моим духовником.

Я в отказ, какой из меня духовник? Попытался объяснить, что духовники, в моём понимании, это многоопытные в духовном делании священники, монахи, такие как отцы Свято-Успенского Одесского монастыря Арсений или Алексий, а теперь ещё и батюшка Иона, я в священниках всего ничего, какой из меня духовник-наставник. Иван Антонович твердил своё:

– Вы из уральских казаков, и я тоже. Вы боксом занимались, и я. Мы одного возраста…

Одним словом, подружились мы. Брак у него был невенчанный, обвенчал их. И вдруг эта трагедия – у него погиб старший сын. Я отпевал. Девять дней прошло после смерти, Иван весь чёрный ходит, на жену его Олю вообще смотреть больно.

– Иван, – предлагаю, – а поедем-ка в Одессу к батюшке Ионе.

Он согласился.

В СВЯТО-УСПЕНСКОМ МОНАСТЫРЕ

Второй рассказ раба Божия Иоанна

В год гибели моего Антона было у батюшки Виталия и матушки Евгении две дочери. В Одессу поехали мы семьями, они вчетвером, я с женой Олей и младшим десятилетним сыном Петром. В Одессе с вокзала прямо с чемоданами направились в монастырь. Батюшка первым делом обратился к старому знакомому эконому отцу Виталию, Царствие ему Небесное, почил уже. Тот призвал к себе монахиню Марию и попросил разместить сибиряков у неё в доме. Всё решилось в какие-то полчаса.

Матушка Мария жила в трёхстах метрах от монастыря. Двухэтажный дом, уютный дворик, даже садик ухоженный имелся. В далёкие пятидесятые-шестидесятые годы матушка была духовным чадом и келейницей владыки Одесского и Херсонского митрополита Бориса (Вика). Рассказывала, был он человеком с большим сердцем, многим помогал. И её поддержал в трудный период.

Матушку Марию арестовали за хранение обращения Иоанна Кронштадтского к русскому народу. Пусть умер святой задолго до установления власти советов, карающие органы посчитали антисоветским его призыв к русским, к России твёрдо держаться веры православной, церкви и царя православного, иначе будет страна «не Россией, не Русью Святою, а сбродом всяких иноверцев». Отсидела матушка в общей сложности восемнадцать лет гулаговских лагерей. Много скорбей пришлось претерпеть женщине. На свободу вышла, а ни кола, ни двора, ни родственников. Владыка Борис приютил в своём доме, жил он вместе с мамой. Мария стала помогать по хозяйству, трудилась в Свято-Успенском монастыре. Архипастырское служение владыки Бориса на Одесской кафедре совпало с годами хрущёвской злобы на церковь. Митрополит активно и небезрезультатно противодействовал закрытию церквей в своей епархии. С владыкой нельзя было разговаривать только на уровне приказов, пользовался большим авторитетом в народе, архиерейские службы проходили в переполненных храмах, паства шла за ним. Поэтому был бельмом в глазу власть предержащих, немало врагов нажил. И надорвал сердце. Умер в пятьдесят девять лет от инфаркта, а потом и мама его умерла, похоронена рядом с сыном на монастырском кладбище. Умирая, завещала дом матушке Марии, она к тому времени уже постриг приняла. Так что жили мы в бывшем архиерейском доме.

Матушка Мария приняла нас как родных, выделила большую комнату, площадью метров двадцать пять, в ней все вместе разместились. Не пятизвёздочный отель, но главное – монастырь рядом и атмосфера в доме самая благодатная. По вечерам матушка Мария приходила к нам, душевно разговаривали, читали книгу «Отец Арсений», она только-только появилась.

Батюшка Виталий по дороге в Одессу сказал, что в обители надо обязательно поработать. Эконом отец Виталий поприветствовал наш трудовой порыв и отправил батюшку в распоряжение келаря отца Никона, тот его на фитофтору определил, я попал в бригаду, которой руководил иеромонах отец Иоанн. Говоря по-научному, пришлось мне поучаствовать в решении логистической задачи по погрузке-разгрузке, перемещению грузов из точки «А» в точку «В». Вместе с отцом Иоанном возили на тележке бетонные столбы для забора, которым огораживали складские помещения на территории монастыря. Три дня занимался заборной логистикой, а потом батюшка упросил отца эконома дать нам общее послушание. Объяснил ситуацию с погибшим сыном. Отец Виталий внял просьбе и, к большому недовольству отца Иоанна, отправил меня на фитофтору. Отец Иоанн в резкой форме высказал батюшке Виталию своё негативное отношение к такой перестановке послушаний: не хватает рук забор ставить, а он, пользуясь благосклонностью отца эконома, забрал нужного работника, тем самым оголил фронт. Позже, правда, они примирились.

В южной части монастыря, ближе к морю, располагался виноградник, а рядом с ним большое поле помидоров. Помидоры росли не как в Сибири, без ухищрений с колышками, подвязыванием каждого стебля – прямо на земле. И урожай – красным-красно. Но много плодов, поражённых фитофторой. Их мы убирали, дабы болезнь не поражала здоровые.

Сказать по правде, я и работой с отцом Иоанном был доволен, он проявил живой интерес ко мне, расспрашивал о Сибири, о моей службе в армии и понемногу начал рассказывать про батюшку Иону. Не сразу, видимо, приглядывался, можно-нет доверять информацию про старца паломнику-омичу. Тогда ещё ничего не писали о батюшке Ионе. После работы отец Иоанн накрывал стол в саду, вкушали вместе, беседовали.

Батюшка Виталий сказал перед поездкой в монастырь, что в Одессе живёт редкий угодник Божий, старец Иона. Такой же почитаемый на Украине, как в России протоиерей Николай Гурьянов с острова Залит, архимандрит Кирилл (Павлов) из Троице-Сергиевой лавры, архимандрит Иоанн (Крестьянкин) из Псково-Печерского монастыря.

Втайне я надеялся: отец Иоанн был вхож к батюшке Ионе, он поспособствует встретиться со старцем, что было не так-то просто. Прямо сказать – совсем не просто. Ворота в монастырь открывали в шесть утра, а уже с трёх-четырёх ночи начинала расти очередь у ворот жаждущих попасть к отцу Ионе. Батюшка Виталий сразу сказал:

– Надо хорошо молиться, чтобы побывать у него. Тут как Бог управит.

О старце Ионе рассказывала Тамара, его духовное чадо. Мы жили у матушки Марии на первом этаже, Тамара в этом же доме – на втором. Как уже говорил, при доме садик, думаю, ещё от владыки Бориса остался. Виноград, яблони, груши, абрикосы. Дневной зной спадёт, и так хорошо посидеть, наслаждаясь южной благодатью.

Тамара рассказывала, что батюшка был в миру не паинькой. В молодости никого не боялся, ходил с ружьём. Отец, человек глубоко верующий, упрекал сына, мол, никто в семье оружия не носил… По словам Тамары, батюшка с неохотой вспоминал ту свою жизнь, нелицеприятно отзывался о себе. Был мужчиной жёстким, сильным и гордым. А потом заболел тяжёлой формой туберкулёза, и дал себе слово стать монахом, если выберется из больницы. Начал просить Божьей помощи. И случилось невероятное – из больницы вышел здоровым человеком.

Обет, данный Богу, вчерашний смертельно больной не забыл. Отправился в Абхазию к монахам-пустынникам, что ставили кельи в безлюдных местах среди гор и славили Бога вопреки всем гонениям и напастям. Претерпевали изрядно. Выискивали их с вертолётов, арестовывали, бросали в камеры к уголовникам. Этой участи батюшка Иона избежал, какое-то время пожил среди пустынников, а потом отправился в Одесский Свято-Успенский монастырь в надежде со временем принять монашеский постриг. Да его не взяли ни в каком виде.

На тот период категорически не разрешалось брать в обитель даже трудников. Батюшка Иона отчаиваться не стал. В Абхазии пообщался с пустынножителями, как только они не приспосабливаются, сгонят с одного места, в другом ставят кельи из подручного материала. Один в дупле устроился. Однажды решил сходить с визитами к братии, кто поблизости жил, а никого нет – кельи разорены. Милиция по наводке вертолётчиков устроила облаву. Лишь келью-дупло не засекли с воздуха. В Одессе батюшка Иона пошёл на берег моря, на котором монастырь расположен, в обрыве, где стрижи норы роют, выкопал себе пещерку. Обосновался почти как пустынник в первые века христианства. В пещерке несколько месяцев жил и молился, просил Матерь Божью принять в свою обитель. И дождался – монастырю понадобился дизелист. Тогда-то и сказали настоятелю о мужике-трактористе, живущем на берегу.

Рассказала Тамара такой случай из жизни батюшки Ионы. Владыка, митрополит Сергий (Петров), был человеком сановитым, по-генеральски представительным, однажды присмотрелся к братии монастыря и ну отчитывать, дескать, негоже ходить в поношенных, латаных-перелатаных подрясниках. В обитель паломники приезжают со всех краёв, его святейшество патриарх в любой момент может заявиться, а вы ходите в затрапезном виде. Не будешь возражать архипастырю, что не избалована братия разнообразием гардероба. Если и есть подрясники поновее, так они в церковь на службы надеваются, зачем понапрасну трепать…