Попутчица Пречистой

Тем не менее епископа Венедикта и в третий раз поставят на Омско-Тюменскую кафедру. Случиться это в памятное время, когда Юрий Алексеевич Гагарин в космос полетел. Буквально на третий день после этого. Страна бурлила, только и разговоров: Гагарин полетел! Гагарин в космосе побывал! Екатерина через несколько дней после полёта столкнулась с Елизаветой на улице Ленина, шла по мосту через Омку, тогда ещё железный мост стоял. День ясный, ближе к вечеру, солнце на другой берег Иртыша перевалило, ветер вдоль Омки втекает в город с запахами весны. Екатерина идёт в сторону Партизанской улицы, а навстречу Елизавета. Она с Крестовоздвиженского собора, со службы шла, была Великая Пятница.

Остановились, обнялись. Елизавета, сияя лицом, сообщила:

– Катичка, радость-то какая – владыку Венедикта снова нам поставили. Первым делом за настоятелей взялся. Знает наших священников, как облупленных, прости меня Господи. Ставит тех, кто службы не сокращает, служит по чину, а не так, лишь бы урок отвести. Радио и телевизор убрал из епархиального управления. Чтоб духу не было этой заразе. Ты в церковь-то ходишь, Катичка? Давно тебя не видела.

– На Благовещение была, на Вербное не получилось.

– На Пасху приходи в собор! Владыка будет служить. Приходи, Катичка! Выше этого праздника нет. Мама твоя говорила: «Ночную не отстоишь на Рождество Христово, Пасху Господню и праздник не праздник!» Так оно и есть. Приходи! Теперь владыка часто будет служить. В прошлые разы неделями служил. И в Крестовоздвиженском, и в Николо-Казанском.

За год до этого Екатерина сделала для себя открытие, о котором боялась кому-то сказать. Даже Елизавете. В будний день зашла в Крестовоздвиженский собор. Остановилось у иконы великомученика целителя Пантелеимона, перекрестилась и не успела прочитать молитву, которой ещё мама научила: «Святый угодник Божий, целитель Пантелимон, моли Бога о нас», – и приложиться к иконе, как услышала за спиной:

– Святые обязательно ходят по земле! Как же не ходят – спускаются с Неба и ходят!

Разговаривали две женщины.

– Никола Угодник скольким людям по молитвам являлся.

– Я думала, они только на небе Бога молятся за нас!

– Нет-нет. В Почаевской лавре есть мощи святого Иова Почаевского, у него каждые полгода тапочки меняют, изнашивает!

«Это была Богородица!» – жаром догадки обдало Екатерину.

Конечно, Богородица! Старинная одежда, красивое, очень красивое лицо… А босые ноги белые, словно шли не касаясь земли…

Открытие обрадовало и напугало. Она чуть было не повернулась к женщинам, не сказала: «И Богородица ходит по земле! Меня дезертиры должны были убить. Богородица отвела беду. Шла со мной от Тамбовки до свёртка на Преображеновку… Час ходьбы»

Едва сдержалась от нахлынувших эмоций. Скажи, подумают: сумасшедшая. Она и сама так бы решила, будь на месте этих женщин.

Дома открыла шкаф, сунула руку под стопку постельного белья, достала подаренный мамой образок «Владимирской». Конечно, это Она! В голову пришла мысль: «Скажу батюшке на исповеди!» Тут же перебила другая мысль: «Зачем? Кто поверит – Богородица запросто ходит по деревням».

Елизавете тоже не решилась сказать.

Третье и последнее управление владыкой Венедиктом Омской и Тюменской епархией совпала с новыми гонениями на церковь. Хрущёв после полёта Гагарина в космос стал козырять убийственным атеистическим аргументом: Гагарин-де в космос летал, Бога там не видал. Потрясая кулаком, обещал через десять лет показать по телевизору последнего попа. Остальных разгонит, упразднит, одного оставит для торжественной демонстрации миллионам телезрителей. Не возить его в клетке по городам и весям, когда можно разом всем в телевизоре показать: любуйтесь, граждане: вот она последняя обезвреженная порция дурмана и опиума. Неоднократно повторял с трибун о полёте Гагарина и отсутствии в космических пространствах Бога.

Говорят, однажды Гагарин обронит в узком кругу: Бога-то я не видел, зато Он меня видел. Это документально не зафиксировано, зато запротоколированы слова Гагарина, произнесённые на пленуме ЦК по воспитанию молодёжи, где он предложил восстановить храм Христа Спасителя, как памятник воинской славы. Молодые люди, которые идут защищать Родину, должны знать героическое прошлое страны.

Ещё имеются свидетельства, на торжественный приём в кремле, устроенном пламенным безбожником Хрущёвым по случаю триумфального полёта Гагарина, был приглашён и патриарх Алексий I. И вдруг в этом высшем атеистическом коллективе, к патриарху в поклоне подошла женщина под благословение. Кто? Что? Откуда просочилось мракобесие? Оказалось, мама Гагарина. Отлегло от сердца у партийных руководителей, перепуганных затесавшимся лазутчиком в их ряды. Если мать-старушка, это ладно, это ничего, что взять с тёмной женщины?

Через два месяца, после того как владыка Венедикт займёт кафедру Омско-Тюменской епархии, в июле «космического» 1961-го, на Священном Синоде под давлением власти, исполняющей, прежде всего, волю неистового Никиты Сергеевича, будет принято новое положение о приходском управлении. По нему священников вязали по рукам и ногам, лишали последних прав по экономическому управлению церкви, права передавались исполнительным тройкам, в составе коих были староста, его помощник и казначей. Дескать, духовенство должно отвечать только за духовную жизнь прихода. По логике вещей, главный в церкви кто? Тот, кто в ответе за всё. Значит, настоятель. А вот уже и не главный. Другие вместо него командуют в стенах храма.

Владыка Венедикт не слишком подчинился новому порядку, старался экономические вожжи епархии держать в своих руках, не отдавая всё на откуп исполнительным тройкам, чем вызывал бешеный гнев управляющего церквей области. В Москву летели реляции с жалобами и требованиями убрать самочинного епископа. Более того – вышли с предложением епархию Омско-Тюменскую расформировать, поделив её территорию между Новосибирской и Свердловской епархиями. Нет епархии – нет проблем. Атеистическая Москва не настолько была наивна, быстро раскусила омичей: какие вы, однако, сибирские валенки, хитромудрые! А кто будет выполнять волю вождя о попе с номером «последний» для показа по телевизору? Нет уж, нет уж – работайте в данном направлении, не перекладывайте на других.

Епархию не упразднили, но по епископу Венедикту заставили Священный Синод принять в июне 1962 года решение по окончательной отправке непокорного владыки на покой. Было тому всего шестьдесят два года.

Проживая в Омске, отставной архиерей мог богослужения совершать только по разрешению уполномоченного по церквям. Даже не правящего архиерея, а уполномоченного.

Екатерина постепенно стала своей в приходе Крестовоздвиженского собора. Кто-то из женщин, зная, что она отличная швея, посоветовал её в этом качестве диакону, тому надо было сшить подрясник. Екатерина никогда подрясники не шила, но непривычного для себя заказа не испугалась. Быстро скроила церковный наряд, наживулила, принесла на примерку диакону, разговор зашёл о владыке Венедикте, диакон его хорошо знал и тут же вспомнил случай из бытности владыки епископом Омским и Тюменским.

– Служим мы с ним всенощную, – начал оживлённо рассказывать, – час, другой, третий, я уже и счёт времени потерял, долго служим. Из алтаря зачем-то выходу, а церковь пустая. Никого. Вернулся в алтарь, на часы украдкой, чтобы владыка не увидел, глянул. Не любил он это. А уж посторонние разговоры в алтаре – ни-ни. Так отчитает, навсегда запомнишь. Глянул на часы, свят-свят-свят – дело к одиннадцати идёт. После полиелея начал расходиться народ, владыка помазание совершил, они и потянулись на выход – поздно. А тут и вовсе в храме ни души. Шутка ли, шестой час служба идёт. Я насмелился подойти к владыке… Мне что-то домой надо было, матушке своей обещал. «Владыка, – говорю, – а никого уже нет в храме». Не знаю, на что я надеялся, понимал прекрасно, не заторопится после моих слов, но сказал. «Они семейные, у них дети, заботы домашние, – владыка мне говорит, – а нам с тобой надо молиться Богу».

Никогда владыка службы не сокращал и не жаловал священников, которые грешили этим. В связи с этим однажды ввёл Екатерину в смущение. Здесь следует сказать, не один раз вспомнит Екатерина за долгую жизнь слова матери, которые та скажет девочке Кате, крутящей ручку швейной машинки:

– Ты, Катя, должна обязательно научиться шить и кроить. Для девушки, женщины это большое подспорье.

Разве познакомилась бы с владыкой, не будь искусной швеёй. Елизавета хорошо знала родную сестру владыки, Любовь Васильевну. Брат Елизаветы работал в артели рыбаков, снабжал сестру рыбой, она в свою очередь носила Любовь Васильевне. Принесла однажды, разговорилась, Любовь Васильевна и скажи, что подрясник у владыки поизносился. Елизавета тут же вспомнила Екатерину. Через пару дней Екатерина сняла мерку с владыки, а через неделю принесла готовое шитьё.

Вскоре после этого Екатерина идёт на вечернюю службу в Крестовоздвиженский собор. В руке авоська, в ней пирожки в большой миске, кухонным полотенцем укутанные. Слышит, кто-то окликнул её, повернулась, владыка Венедикт. Екатерина благословение взяла. Владыка аппетитный дух от свежих пирожков услышал и говорит: «Этому, поди, несёшь?» И называет иерея, которого не любил за короткие службы. На покое владыка на священников административно влиять не мог, но эмоции не скрывал в адрес нерадивых. Екатерина засмущалась и вправду несла стряпню названному священнику.

После смерти епископа Екатерина говорила:

– Бог сподобил радости быть духовным чадом владыки. Не ровня ему, малограмотная, а он – епископ. В тюрьме сидел, гонения за Господа Бога претерпел, а держался как с сестрой, письма писал, наставлял по-отечески.

В последние годы жизни владыка часто бывал у Екатерины дома. Жил он в затворе. В письме Екатерине напишет: «Как архиерей неукоснительно совершаю положенные службы дома. А под праздничные и воскресные дни келейно же совершаю уставные службы, и предаваться в такие дни мирским удовольствиям не позволяю, опасаясь гнева Божия». Жил он с Любовью Васильевной в частном доме. Екатерина в тот раз сшила в подарок владыке рубаху, принесла, владыка пригласил за стол, и за разговором гостья простодушно и от всего сердца пригласила владыку к себе:

– Владыка, приходите к нам, в ванной помыться, Любовь Васильевна постираться может. Вода горячая есть, стиральная машина есть. Приходите-приходите.

Надо сказать, в те годы шло бурное строительство новых жилмассивов, люди массово переселялись из частного сектора в благоустроенные дома, на фоне этого возник такой социальный феномен, повсеместно распространившийся. Новосёлы звали к себе родственников, друзей, дабы те самолично насладились цивилизацией – в ванной помылись, а то и постирушки устроили. Воды горячей-холодной не жалко для хороших людей. Тогда о счётчиках на воду слыхом не слыхивали, лей сколько душе угодно. И ведь запросто ходили в гости с мочалками и полотенцами, а то и с тюками грязного белья.

Владыка приглашение принял. В отношении стирки – нет, «в баньку», так он говорил, стал ходить. Банным днём у владыки обычно считался понедельник. Не каждый понедельник, но довольно часто вечером приезжал к Екатерине. Жила она с мужем в городке Нефтяников, на Проспекте Мира, рядом с парком Советского района. Ездил владыка «в баньку» с сестрой Любовью Васильевной на автобусе или троллейбусе.

Муренсинька

Владыке в то время пошёл восьмой десяток, выглядел бодро, но как оказалось, жизни ему оставалось совсем ничего оставалось. Муж Екатерины, совершенно далёкий от церкви, владыку уважал, как же – из настоящих фронтовиков, получил тяжелое ранение, инвалид. Но не лез с разговорами. Василий Иванович имел за собой грех, был из выпивающих. Однако в день прихода владыки – не позволял себе. Если друзья-товарищи предлагали, отказывался. Об истинной причине, почему компанию не поддерживает, не распространялся. Придумывал какую-нибудь отговорку. Конечно, жена Екатерина наказывала, но не только это. Мало ли что жена, если её слушать, вообще запах вина забудешь. В присутствии владыки и от курения воздерживался.

Василий Иванович плохо представлял, что такое епископ, но раз их всего несколько десятков в стране, значит, звание особенное. Сродни генералу, а то и маршалу. Любил читать письма владыки, во-первых, тот обращался к нему – «боголюбивейший», это раз, а два – всегда на первом месте в письме стоял «Василий Иванович», лишь следом шла «Екатерина Тихоновна».

– Вот видишь, – говорил Екатерине, – кто в доме хозяин!

– Это так в церкви положено, – не очень соглашалась Екатерина, – апостольское правило, на причастие первыми мужчины подходят, к кресту после проповеди. Так положено.

– А значит что? Значит – мужчина главный!

– Вам бы только главными быть.

Владыка как монах держал пост в понедельник, Екатерина в ожидании дорогих гостей старалась приготовить постное повкуснее. Брала рецепты у Елизаветы, та была мастерицей. И Любовь Васильевну расспрашивала, она знала много постных блюд.

Екатерина крайне удивилась в один из первых своих визитов в дом к владыке, когда шила подрясник, удивилась его обращению с кошкой. Самой что и на есть обыкновенной кошкой. Это было отношение старшего брата к младшей беззащитной сестрёнке, нуждающейся в постоянной опеке. С владыки слетала присущая ему сдержанность, преображался, светлел лицом, называл кошку ласковыми именами. Столько тепла появлялось в голосе, нежности. Екатерина выросла среди скотины. В двадцать с небольшим уехала из Новопокровки в Омск. А до этого всё время имела дело со скотиной. Родители держали корову, свиней, овец, конечно, курей. Наособицу стояла в этом перечне корова, как же – кормилица. Её, прежде всего, обихаживали хозяева – вовремя подоить, сена дать, в стайке убрать. Катя девчонкой-несмышлёнышем бежала за матерью, когда та брала подойник и направлялась к корове. Хотелось вот так же ласково разговаривать с Мартой, как делала мама, гладить по рыжей шее. Говорить: «Марта хорошая, Марта послушная». А потом садиться на низенькую табуреточку, ставить подойник… Какая радость, когда белые, туго свитые струи наперегонки устремятся в подойник, со звоном ударят о дно, следом за ними летят другие, вот уже дно закрыто, струи бьют в молоко, вспенивают его. Марта стоит смирно. Хвост мама предварительно привязывала верёвочкой к ноге коровы, иначе могла мотануть им, хлестнуть по лицу хозяйке.

– Мама, когда мне разрешишь доить? – спрашивала Катя.

– Подрасти, моя помощница, куда ты денешься, ещё надоест.

– Мне не надоест! – уверяла Катя.

Белые струйки вонзались в молоко. Катя завороженно смотрела за происходящим. Ещё недавно пустой и звонкий подойник наполнялся на глазах.

– Выйдешь замуж, будет своя коровка!

– Не пойду замуж, хочу Марту доить!

Мама поднималась с табуреточки, брала тяжелый подойник.

– Марта у нас умница, – ласково говорила, – видишь, сколько молока дала. Сейчас мы ей сена бросим. Молоко где у коровки, знаешь?

– Знаю-знаю, – весело смеялась Катя, – на язычке!

К корове относились бережно. А уж к новорождённому телку или тёлочке вдвойне. Ранней весной, когда он появлялся на свет, ещё стояли морозы, беспомощного, еле стоящего на ножках забирали в дом, поили молоком. С овцами обращались проще. Что с них глупых брать. Кошка была необходимым атрибутом в доме, иначе мыши покоя не дадут. Никто из взрослых не ахал, не охал над кошками. Могли и пнуть, окажись не вовремя под ногами. Носом запросто натыкать за провинность, тряпкой отхлестать, если попадалась на воровстве – со стола утащит, другую шкоду учинит. Котят чаще топили. Кто и мог возиться с котятами, кошкой – дети. Взрослые никогда не проявляли сантиментов.

Совсем другое – владыка. Неподдельная любовь. С такой нежностью обращался к кошке, с такой сердечностью. Поначалу это озадачивало Екатерину, потом привыкла.

Однажды владыка выделил котёнка Екатерине. Договорились заранее, у владыки жила в доме кошка Медведка. Родила в очередной раз котят, всех раздали, последнего Любовь Васильевна привезла в корзинке в один из понедельников. Владыка приболел в тот день, «в баньку» не поехал, но написал письмо следующего содержания:

«Боголюбивейшие Василий Иванович, Екатерина Тихоновна! С любовью примите нашу воспитанницу и храните ее как зеницу ока. Как я вам прежде писал, и теперь повторяю, велико превосходство человека над остальными тварями. Но это превосходство не только не освобождает человека от обязанности относиться к животным с милосердием, жалением, но даже обязывает нас к такому отношению. Немилосердие к животному умаляет наше превосходство над ними и препятствует нам иметь те же чувствования, то же настроение, что и во Христе. Жаление животных служит средством для душевного совершенствования человека. От великой и сильной жалости, объемлющей сердце, и от великого страдания сжимается сердце человека и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда и малой печали, претерпеваемых тварью. В житиях пустынников и аскетов мы найдем немало примеров такого милующего отношения не только к прирученным животным, но и к диким тварям, которых укрощали своей добротой эти земные ангелы и небесные человеки. Такое чувство любви к твари имеет несомненную связь с любовью к Богу, как Истинному Хозяину живых Тварей. На разумном лежат и положительные обязанности по отношению к неразумным. Человек должен заботиться о чистоте, об удобстве помещения животных, об их здоровье, лечить их болезни, кормить их досыта, уменьшать их страдания при болезнях. Эти обязанности настолько важны, что несоблюдение их служит признаком нравственной распущенности, нечестия. Премудрый сказал: “Праведный печется о жизни скота своего, сердце же нечестивых жестоко”. Твёрдо помните, что наш Искупитель и Господь Иисус Христос искупил вместе с человеком всю тварь поднебесную, что наше Евангелие есть Евангелие всей твари. Жалеть и судить невольных соучастников нашего рабства тлению значит проповедовать Евангелие всей твари. “Блажен иже скоти милует”».

До евангельских высот поднялся владыка в этом письме-проповеди о Божиих тварях.

Кошечка, подаренная Екатерина звалась Мурочкой, владыка звал её исключительно Муренсинька. Ни одного письма к Бороденко он не заканчивал без поклона кошке. Примерно такого содержания: «Дорогой Муренсиньке кланяемся, здоровья, счастья желаем. Медведка – мама твоя – и я». И это делал совсем не сентиментальный пастырь, а более чем бескомпромиссный в принципиальных вопросах владыка, твёрдый, суровый, несговорчивый. Не зря был не угоден властям, которые всё сделали, дабы отправить в молодом для архиерея возрасте на покой. Слишком держался независимо, слишком ревностно окормлял паству своей епархии. Снова упрятать владыку в тюрьму, как сделали это в тридцатые годы, не упрятали, но и терпеть не захотели.

Надо сказать, к духовным чадам в принципиальных вопросах владыка тоже относился со всей строгостью, если те делали себе послабление в сторону мирского. Был случай, Екатерина взялась шить иеродиакону подрясник в Успенский пост. Делать это могла урывками, по вечерам, днём работала. Обещанный иеродиакону срок подходит, а она ещё не бралась за работу. То одно отвлекало, то другое. Кроме того причаститься надо было в пост. Успение выпадало на рабочий день, четверг, в сам праздник не получалось принять святых Христовых Таин. Оставались суббота и воскресенье перед Успением. А тут подрясник. Как всё успеть? Села за шитьё в пятницу вечером, в субботу до поздней ночи шила (ни на литургию, ни на всенощную не пошла) и в воскресенье на литургии не была, оверлок сломался, вручную швы обмётывала. Как результат, к причастию не ходила.

Владыка Венедикт узнал об этом факте и сразу сел за письмо духовному чаду. Выдержал послание в самом строгом тоне. Екатерина всегда ждала писем владыки, чаще всего это были поздравления к церковным праздникам. Всякий раз послания доставляли огромную радость. И потом до самой смерти она будет бережно хранить эти небольшие листочки, исписанные чётким убористым почерком. Каждая буковка читалась, каждая красиво выписана. Перечитывая слышала голос владыки.

– Владыка, вы так красиво пишите, – скажет однажды.

– Я гимназию с золотой медалью окончил, – улыбаясь, ответит он. – Учили нас хорошо.

То письмо в Успенский пост достала из почтового ящика, распечатала конверт, и обдало холодом. Письмо предназначалось только ей. Обращался владыка сугубо официально никаких «боголюбивейших». «Екатерина Тихоновна! – прочитала она и сразу навернулись слёзы. За первой строкой следовало: – Меня удивил Ваш последний поступок. В субботу Вы должны были причаститься Святых Тела и Крови Христовых, быть причастницей Святых Таин Христовых. А это для истинной христианки должно быть всегда важнее и драгоценнее всего земного, должно быть всегда на первом месте. Между тем Вы пренебрегли этим величайшим Таинством, и в угоду какому-то иеродиакону, предпочли Христу работу земную, сшить этому иеродиакону подрясник в первую очередь, а Христос-де подождет, чтобы приступить к Нему с исповедью и причащением Его Святых Таин. И после этого смеете себя называть христианкой?! Не страшитесь грозного Судию Христа, который вот таким неверным Его последователям, скажет на Страшном Суде: Я не знаю Вас, идите от Меня проклятые в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его. Убойтесь сего приговора и если Вы, действительно, христианка, то, прежде всего и всех угождайте Господу, а никому из людей, хотя бы и священный сан носящих. Думаю, что больше такого предпочтения людей Христу Вы не повторите. А в этом грехе покайтесь немедленно чрез духовника Господу Богу».

При первой возможности Екатерина исповедалась и покаялась.

И вот этот строгий епископ вдруг с бесконечной любовью обращается с кошкой. Он помнил день рождения Муренсиньки, поздравил её следующим письмом: «Дорогая Муренсинька! 26 июля исполняется один год (первая годовщина) со дня твоего рождения. Твоя мама – Медведка и я сердечно поздравляем тебя с днём твоего рождения и от души желаем тебе крепкого здоровья, счастливой, радостной жизни на многие годы, твоих хозяев поздравляем с новорожденной. Веруем и уповаем, что хозяйка сварит тебе хека и иное приятное для тебя угощение, а хозяин за твое здоровье и благополучие поднимет заветную чарочку и выпьет с криками: Ура! Будь здорова. Кланяемся твоим хозяевам.

Твоя мама Медведка и искренний друг».

Это было именно письмо-поздравление кошке, хозяевам ничего в нём не приписано, лишь призыв подобающе отметить столь знаменательный для кошки день.

Муренсинька не была паинькой. Любила забираться на шкафы, гулять по верхотуре, как по бульвару. И вообще, относилась к высокогорным кошкам. Взлетела по ковру под самый потолок и прыгала оттуда на кровать, круша подушки, сбивая покрывало. А в юной поре смертельным номером (не столько для кошки, сколько для Екатерины) было катание на тюлевых занавесках. Закончилось это пристрастие тем, что однажды под весом четвероногой циркачки гардина обрушилась, ударила трюкачку по голове. После чего Муреньсинька исключила сей номер из репертуара.

Ничего не стоило ей заскочить на стол, если там было мясо или рыба. Пост Муреньсинька не соблюдала.

– Если бы не владыка, – грозилась всякий раз Екатерина, – ты бы у меня искала пятый угол!

Владыка, приходя, обязательно спрашивал:

– Ну что, Муренсинька, хозяева тебя не обижают?

– Её обидишь! – говорил Василий Иванович.

Муренсинька любила приходы владыки, бежала к нему в прихожую, тёрлась о ногу, а потом не слазила с колен.

– Вот так вот, – деланно обижалась Екатерина, – я её кормлю, а она от вас не отходит.

Накануне другого сверхважного события в жизни кошки – годовщины обретения нового жилища, владыка прислал следующее письмо: «Дорогая Муренсинька! 12/XI исполняется один год, первая годовщина, твоего жительства на проспекте Мира, 23В, кв. 56 у благочестивых супругов Бороденко. Поздравляем тебя я и твоя мама Медведка с сим твоим юбилеем и сердечно тебе желаем много лет жить в добром здоровье, мирно и спокойно, наслаждаясь любовию и расположением к тебе твоих хозяев. Будь здорова и счастлива. Любящие тебя Мама Медведка и искренний друг. Хозяевам твоим кланяемся. Надеемся, что хозяин в день твоего юбилея – 12 /XI поднимет за твое здоровье чарку, а хозяйка угостит вкусной рыбкой».

– Иди слушай, – позвала кошку Екатерина и зачитала письмо. – Поняла?

– Про хек точно поняла! – живо отреагировал Василий Иванович, видишь хвостом завиляла. – А про чарочку я понял! Наливай, мать! Сам владыка распорядился, ничего не попишешь!

– Тебе-то, конечно, только и надо что чарочка! – с неудовольствием бросила Екатерина.

– А я что? Владыка пишет!

Екатерина не зря остро реагировала на «чарочку». Василий Иванович страдал русской болезнью – выпивал. Мириться с этим Екатерина не хотела ни в тридцать лет, ни в сорок, ни в шестьдесят. Гневалась, ругалась, скандалы закатывала.