Не надейтесь на князей, на сынов человеческих

Когда духовные чада ушли, батюшка посетовал, Максим, сын их, стал к другому священнику ходить.

– Отец Сергий моложе меня, может, из-за этого. Не так стесняется Максим, исповедуясь в каких-то вопросах. Опять же отец Сергий не знаком с его родителями.

***

Тема нашего разговора с батюшкой в тот день была его практика после третьего курса. Батюшка человек азартный, рассказывая, может войти в азарт, соскочить с места. Воспоминания об институтской молодости частенько сопровождают такие эмоциональные всплески. Не исключением стал рассказ о практике на Зее.

– Практика после третьего курса – это что-то, – начал батюшка Виталий. – Наш факультет в институте стоял наособицу, готовил не только речников, но и одновременно строителей. Не зря как бы два названия: гидротехнический или водные пути и порты. Готовили специалистов, которые кроме всего прочего могли проектировать и строить порты, шлюзы, плотины, причалы и другие подобные сооружения. Практика после третьего курса относилась к теме строительства. Будущие многопрофильные речники должны оценить почём фунт изюма на стройке. В тот год на факультете сформировали стройотряд для работы на самом что ни на есть гидротехническом объекте – строительстве Зейской ГЭС.

Половина нашего курса, сорок человек, одели в стройотрядовскую форму с эмблемой, где фигурировала Зейская ГЭС. Стройотрядовская форма – особый шик. В Новосибирске как лето – полгорода в ней. У каждого института своя эмблема. Помню, после Зеи приехал к отцу в Богданович, всю дорогу щеголял в стройотрядовской куртке.

Ехали на Зею железной дорогой, обратно самолётом, а туда вагон целиком заняли. Это был вагон щенячье радости, счастья, безмятежности. Позади курсовые, зачёты, экзамены, впереди безразмерное лето! Да что там впереди, оно везде – припадай к окну и любуйся! Половодье зелёного шума накрыло Западную и Восточную Сибирь, а также Прибайкалье, Забайкалье, Дальний Восток. Стучат колёса на стыках, в окна врываются запахи тайги, степей, Енисея, Байкала, Амура… Четыре дня пути. Вагон последний в поезде, в торце тамбура окно. Встанешь напротив и смотришь, как полосато убегают назад шпалы, уходят к горизонту отполированные до блеска рельсы. «А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги». Песни в вагоне звучали с утра и до позднего вечера (гитаристов пруд пруди). И конечно разговоры, и, само собой, постоянное броуновское движение-хождение из одного купе в другое по одному и целыми компаниями.

Миша Норкин придумал считалочку:

Зея, Бурея, мак, василёк!

Едем с песня´ми на Дальний Восток!

Роза, берёза, тополя пух!

Кто сидит на печке, тот лопух!

Шпалы мелькают, колёса стучат!

Катит на Зею наш стройотряд!

Зея, Бурея, мак, василёк!

Ждёт не дождётся нас Дальний Восток!

На правом берегу Зеи стройотряду выделили фронт работ – участок будущей плотины. Задача: подготовить в скальном грунте ложе плотины, на которое укладывается бетон. По технологии должно быть идеальным. Чтоб ни одной трещинки. Выбирали их, отбойными молотками вгрызаясь в скалу. Комиссия приняла, дала добро на бетонирование. Я, и ещё двое наших, Егор Назаров и Миша Ложкин в Новосибирске окончили курсы сварщиков – мы варили арматуру, ребята заливали бетон. Работали в три смены. Своя столовая, девчонки наши готовили.

Жили в палатках, девчонки – в вагончиках, мы – в палатках. Было ещё несколько студенческих отрядов на стройке, у каждого свой городок. Рядом с нами стоял мединститут из Владивостока. Командовал нашим отрядом Миша Извеков. Мой постоянный секундант на соревнованиях по боксу. Миша вообще исключительный организатор, я уже говорил, что он много лет руководил крупным проектным институтом. И боксёр с головой. Настоящий секундант не только с полотенцем бегает. Видит состояние противника, сильные и слабые его стороны. Миша соображал мгновенно и давал дельные советы, как лучше вести бой. И командиром отряда был отличным. Мы никогда не простаивали и очень хорошо заработали.

Наш лагерь стоял на краю поляны. Когда мы его обустраивали, нас предупредили: будьте бдительны, не исключены инциденты с местными. Я сунул под кровать хороший берёзовый дрын. Кулаки кулаками, да один вид дрына может отрезвить ретивого забияку. Особенно, если он с толпой единомышленников пожаловал. И-таки пожаловал. Крепко сплю, вдруг шум за стенами палатки и призыв: «Полундра, местные». Я отбрасываю одеяло, просыпаясь на лету, хватаю дрын. Вооружившись, выскакиваю из палатки, бегу на шум. Следом ещё человек двадцать…

Утром оказался героем анекдотов.

– Шура местных нижним бельём распугал!

Парни успели что-то натянуть на себя, я как был в трусах, так и выскочил. Трусы белые, полуспортивные, ночь лунная.

– У Шуры семейные трусы парусами развеваются, дубина народной войны в руках! А ещё лысина сверкает!

Лысина – это особая статья. В то время кумиром молодёжи был ансамбль «Битлз». Заслушивались музыкой «ливерпульской четвёртки», равнялись на их длинноволосые причёски. В большинстве технических вузов имелась военная кафедра, офицеры не признавала никаких «Битлз», «Роулинг Стоунз», заставляли стричься под армейский формат – накоротко. В НИИВТе военки не было, ходи, как хочешь. Что мы и делали. Кто-то до плеч отращивал волосы. Правда, не совсем «ходи как хошь», свободу ограничивали комитет комсомола и деканат, следили за внешним видом. Длинные волосы расценивались как тлетворное влияние запада. Больше всего боялись мы Клаву, Клавдию Федоровну – секретаршу деканата, говорил уже, она время от времени заявлялась в общежитие, вооружённая ножницами, и не успокаивалась, пока одному-другому, попавшему под руку «волосатику» причёску кардинально не поправит. Увидит, подзовёт к себе… Убегать – себе дороже. Нельзя портить отношения с таким могущественным человеком. Выстрижет из роскошной причёски клок, после чего бедолага, проливая слёзы об утраченной красоте, отправлялся в парикмахерскую.

Сдав сессию после третьего курса, мы с Володей Казанцевым решились на отчаянный шаг для проверки силы духа. Хоть в чём-то не идти слепо в толпе, скованной одной цепью, поплыть против течения. Для чего Володя предложил остричься наголо. Это был вызов всему и вся. В то время встретить в городе наголо постриженного было практически невозможно даже среди стариков и детей старшего садиковского возраста. Прическа «под ноль» ассоциировалась с человеком, побывавшим в вытрезвителе, или зеком, который только-только вышел из зоны. Да и то последние старались задрапировать свои причёски кепками.

Мы с Володей добровольно отправились стричься налысо. Так как оба занимались боксом, до плеч волосы не отращивали, но всё одно довольно длинные носили. Меня однажды наша Клава обкарнала своими ножницами. Но и тогда я насыло не стригся. Попросил парикмахершу максимально длинные оставить. Приходим с Володей в парикмахерскую, мастер, молоденькая девчонка, своим ушам не поверила:

– Да вы что, мальчики! Зачем наголо? Вы такие симпатичные! Вы, наверное, шутите.

Казанцев тут же придумал, что нас взяли в кино сниматься в роли зеков. Он умел красивые истории сочинять для девушек.

– Ну, тогда, конечно, – уважительно посмотрела на нас парикмахерша. – Искусство требует жертв.

Первым на алтарь искусства была принесена причёска Казанцева. Парикмахерша старательно оболванила «артиста». Когда в мою шевелюру запустила машинку, Володя решил усилить тест на проверку силы духа:

– Для большего эффекта давай ещё побреем головы.

Сказано – сделано.

В нашем детстве был фильм «Банда бритоголовых», мы с Володей как из той банды, сверкая свежевыбритыми лысинами, вышли из парикмахерской. В общаге был поначалу шок, а потом нас подняли на смех. Чего только не наслышались.

– Вас что в вытрезвон замели?

– Неужели пятнадцать суток впаяли?

Старались не обращать внимания на насмешки, продолжали укреплять силу духа индивидуумов, которым наплевать на людскую молву. И по городу ходили без кепок с гордо поднятыми лысыми головами, ловя на себе недоумевающие и пугливые взгляды прохожих. Милиционеры смотрели на нас с подозрением.

Я в стройотряде дал повод для дополнительного веселья. Бритоголовый, в трусах, с дрыном над головой погнался за местными хулиганами. Те как увидели орду студентов во главе со мною, дали стрекача, не стали вступать в сражение, уклонились от боя. С того раза больше ни разу не появлялись на горизонте. Так что берёзовый дрын пролежал без дела оставшиеся полтора месяца. Но все полтора месяца, как спать укладываемся, какой-нибудь острослов непременно бросит:

– Шура, ты главное свои белоснежные надень, вдруг опять местные нагрянут!

Или:

– Шуру надо отпросить от ночных смен, без его устрашающей лысины и нижнего белья нам кранты.

Уже и волосы более-менее отрасли, всё одно короче, чем у всех.

А от третьей смены я и сам бы с удовольствием отказался – самая тяжёлая.

А вообще, мы успевали всё. В свободное время играли в футбол. Зея город небольшой, но двенадцать футбольных команд участвовало в городском турнире. Команды выставили строительные управления, автопредприятие, Зейская ГЭС… Мы тоже играли… Бокс я тоже не забывал, привёз две пары боксёрских перчаток, грушу. С Мишей Извековым спарринги устраивали.

Одно из развлечений – ходили в Зею на базарчик. Что удивительно – китайцы попадались среди торговцев. Страшная редкость в то время. Нынешней молодёжи сей факт покажется фантастическим, на уровне – быть такого не может, чтобы китайцы редкость! Тогда за исключением Москвы в любом другом месте Советского Союза проще было столкнуться с негром из Нигерии или Чада, чем с китайцем. Это сегодня желтолицых граждан Поднебесной от тайги до всех наших морей тьма-тьмущая, куда ни плюнь – в китайца угодишь. Тайгу валят под самый корешок, рыбу выгребают до последнего рака, землю, выращивая непонятно на каких химикатах непонятно какой вредности овощи, губят. Подход всё пожирающей саранчи из апокалипсиса. При этом ни одного китайца не встретишь в церкви, ни одного – им чуждо православие. В Гражданскую войну, кто нередко был заплечных дел мастерами у красных – китайцы. Посему не хочешь да начнёшь задумываться на досуге, если завтра Китай отдаст команду тем своим согражданам, которые в России: «Все под ружьё и вперёд», – мы на каких врагов будем ракеты направлять, когда миллионы их среди нас? По детству помню плакат – китайский и русский рабочие стоят рука об руку, надпись под ними: «Дружба навек». Лет десять век продолжался, потом куда что делось? В 1969 году вчерашние друзья посыпали мурашами с автоматами да пулемётами через границу. Русские воины дали им прикурить на острове Даманский. А потом ещё «Градами» хорошо посыпали китайскую территорию. Поджал Китай хвост с лозунгом: Сибирь до Урала наша. И китайцы, что жили в Советском Союзе, куда-то исчезли.

Только на рынки Дальнего Востока, получается, просачивались, с зеленью и другой мелочью…

Частенько мы ходили компанией в город на танцы, были на концерте Иосифа Кобзона. Ему устроили экскурсию на строительство ГЭС и подвели к нашей бригаде, даже сфотографировался с нашими девчонками. Люда Новичкова недавно выставила то фото в «Одноклассниках».

Наш институт отличался в XX веке тем, что в любом городе, где протекала судоходная река, на флоте работали выпускники НИИВТа. Не было ни одного случая, чтобы я, попадая в Красноярск, Хабаровск, Казань, Тобольск не нашёл кого-то из наших. В Зее студенты-судоводители НИИВТа проходили практику на корабле. Они нашему стройотряду устроили выезд на Гилюй – приток Зеи. Утром отвезли, вечером забрали. В Гилюе я, было дело, едва не пошёл на дно. К нам в стройотряд частенько приходил испанец Раймонд. Сам с Кубы, родители гидростроители, а он учился в Горьковском институте водного транспорта. Их стройотряд тоже работал в Зее. Раймонду нравилась Люда Новичкова, она полушутя отвечала на его ухаживания. Раймонд увязался с нами на Гилюй, и – слава Богу. Кстати, Люда потом встретила его в США. Столкнулись в Нью-Йорке на Махеттене и узнали друг друга. Тесен наш шарик земной.

Мы с Раймондом надумали Гилюй переплыть. Никто нас не поддержал. Миша Ложкин попытался меня образумить:

– Ты что ку-ку?

Я оказался на самом деле «ку-ку»… Обь не один раз переплывал. Решил и Гилюй добавить в коллекцию. В районе Новосибирска Обь раза в два шире Гилюя. Тогда как течение не сравнить… Важный фактор не учёл по своей легкомысленности. Плыву изо всех сил, а полное ощущение, стою на месте: ни тпру, ни ну, ни кукареку… Вода тащит со страшной силой, берег нисколько не приближается… Запаниковал, натуральным образом запаниковал. Кабы не Раймонд… Кубинец плыл впереди, потом увидел, я отстаю, вернулся и поплыл рядом. Начал подбадривать: «Ты потихоньку-потихоньку, не торопись, потихонечку работай». Я успокоился от его слов, всё-таки не один… Стал размеренно руками работать, вперёд продвигаться… Испанец моей комплекции, а плавал лучше. Тяжело бы пришлось, не поддержи он вовремя. Самоуверенно посчитал: что там Гилюй, раз Обь могу перемахнуть! Выносливость у меня есть, силёнка имеется, как-никак боксёр, мне всё нипочём… Одним словом, позайчился…

Собираясь с сокурсниками в Новосибирске на юбилеи по случаю окончания института, обязательно вспоминаем стройотряд, поездку через полстраны, работу на Зее, песни под луной на берегу… Золотое время… И, конечно, вспомнят дорогие мои друзья-товарищи полную драматизма картину: сверкая лысиной я в белых трусах и с берёзовым дрыном разгоняю хулиганов…

Кстати, после стройотряда впервые попал в Омск. Направлялся к отцу в Богданович. До Свердловска на самолёте, в Омске пересадка. Утром прилетел, во второй половине дня рейс на Свердловск. Побродил по городу, погулял по набережной. Ни одна жилка в душе не ёкнула, ничто не шевельнулось: вот бы жить на Иртыше! Город как город, ничего особенного, река да – отличная для судоходства… И только… А через несколько лет связал судьбу с Омском…

Не будь пустоцветом

Я ехал в собор на встречу с отцом Виталием. Стоял благодатный день. Первая декада августа баловала теплом, солнечными днями. До условленного времени оставалось полчаса, я решил прогуляться, вышел из автобуса двумя остановками раньше. Город жил летней жизнью. Под разноцветным зонтиком за столиком сидела торговка с квасом, бодрящий напиток наливала из сверкающего никелем бочонка, поставленного прямо на асфальт. Шагах в десяти не скучала ещё одна торговка – мороженым. Улицы украшали женщины в лёгких платьях, мужчины были в светлых брюках, рубахах с коротким рукавом, молодёжь в шортах. Лето.

У ворот церкви скучал нищий с пластиковым стаканчиком в руке. Всё стало одноразовым, даже кружка нищенствующего.

Батюшка сидел в келье на диване, вытянув ноги… Выглядел уставшим… Предыдущую неделю служил в соборе, в текущую крестил, выезжал на требы. Только что вернулся с отпевания.

– Я Вику крестил шестилетней девчонкой, – начал рассказ. – Вчера звонит отец и как обухом по голове – просит отпеть. Глупая, страшная смерть. Лежит в гробу красивая молодая женщина. А вокруг полные жизни молодые красивые люди. Так и хотелось сказать, что вы делаете со своими родителями?

Вике тридцать лет. Состоятельные родители. Поехала с компанией отдыхать. Нашей молодёжи вбивается в голову – живите в кайф! Они лезут вон из кожи, придумывая себе этот кайф. Друг пригласил Вику покататься на квадроцикле, перед этим подвыпил, море по колено, сел за руль, а машина мощная, тяжёлая. Не справился с управлением, квадроцикл слетел с дороги, перевернулся и всей своей массой на них. Врачи ничего не смогли сделать.

Умная, образованная, успешная, а я отпеваю её, вместо того, чтобы венчать… Мать рассказала: в мечтах о венчании Вика только меня видела священником: «Только батюшка Виталий». Я этого не помню, но, оказывается, Вике при крещении, ей было семь лет, пообещал: «Подрастёшь, станешь невестой, повенчаю». После крещения расспрашивала родителей, что такое венчание? Почему платье у невесты обязательно белое? Зачем венцы держат над женихом и невестой? Ей бы выйти замуж в двадцать, ну в двадцать два года… Зачем девушке тянуть – после окончания университета заводи семью, строй отношения с мужем. Не с друзьями бы гоняла на квадроциклах, а поехала к морю с детьми, мужем. Вместо того, чтобы держаться храма Божьего, мы как обезьяны копируем пустое западное, эти развлекаловки: ночные клубы, шоу, квадроциклы, скутера, гоняемся за пустяками, проходя мимо главного… Это остро понимаешь, когда смотришь на такую Вику в гробу…

В келью заглянула пожилая женщина.

– Сейчас-сейчас, – поднялся батюшка, а мне сказал: – Минут на десять-пятнадцать отлучусь.

Я решил подождать на улице. Солнце слепило глаза, на небе стояли разрозненные облачка. Хорошее время сибирское лето, но с первыми днями августа закрадывается в сердце грусть. В июне какая бы ни стояла погода, живёшь надеждой – впереди целое лета, ещё будет тепло, ещё погреемся, подышим луговыми ароматами, насладимся ласковой прохладой речной волны. Август приходит, и ловишь себя на мысли: летние солнечные дни могут быть последними. Ночи прохладные, по утрам туманы. Налетят северные ветра, принесут дожди и смоют остатки лета…

Батюшка вышел из собора, мы вернулись в келью.

– Давай чайку попьём, – предлагает он, достаёт из тумбочки печенье.

Мы пьём чай. Батюшка молчит. Я не лезу с вопросами, чувствую, не время. А потом напоминаю о теме нашего разговора. Он какие-то мгновения думает, улыбается чему-то своему и начинает рассказывать:

– После четвёртого курса была преддипломная практика, проходил её в изыскательской речной партии в Томской области, на Чулыме. Поездом доезжаешь до Асино, дальше едешь в посёлок Первомайское, через реку переправляешься на пароме, и вот он пункт назначения – посёлок Беляй, с его техучастком. Для несведущих: техучасток – это организация, обеспечивающая судоходство на данном отрезке реки.

Поехал на практику в «малиннике» – я и три девчонки: Люда Новичкова, Лена Николаенко, Иринка Шамонаева. Меня поселили в общежитие, а их в домик. Что отдельный – хорошо, да отопление печное. А девчонки городского замеса, увидели печь – запаниковали: ой-ой-ой, не будем топить – угорим! Про угарный газ слышали, на этом печные познания закончились. На дворе не лето, май – фуфайку не снимай, околеешь, если печь не топить. На четвёртом курсе учебный процесс был подогнан под навигацию, к её началу мы сдали экзамены и на практику. В мае днём солнце может до футболок раздеть, а ночи холодные, фуфайка не помешает. Так что, пока тепло не установилось, каждый вечер наведывался к девчонкам, протапливал печь… Ужинали, чаи гоняли… Славные в группе девчонки были – скромные, строгие, умницы… Не дал им замёрзнуть в Беляе, кроме того местных парней отшивал, если начинали донимать.

В Беляе в затоне стоял заводик, специализировался на строительстве брандвахт, кроме этого ремонтировал суда. Не знаю, как сейчас, в семидесятых годах прошлого века жизнь в посёлке била ключом, народ трудился, веселился, молодёжи полным-полно. День речника – всенародный праздник, весь посёлок, а каждый житель так или иначе имел отношение речному флоту, праздновал.

Посёлок расположен в живописном месте: гора, подгорная часть, Верхний Беляй, Нижний Беляй. Девчонки на горе жили, а я внизу. К пристани подходили теплоходы. Было это не так часто, в день, может, один раз. Поэтому всегда событие. Вот теплоход появляется в створе реки, обязательно звучит музыка на нём. На пристани среди встречающих, отъезжающих и провожающих, начинается радостное возбуждение: дождались, корабль прибыл.

В Беляе Бог уберёг меня от убийства. Не знаю, как бы повёл себя в самый последний момент, не знаю – только настроен был с ружьём устанавливать справедливость. Но не в открытом бою.

Установочным мастером техучастка, бакенщиком работал матёрый зек Степаха Угольников. Мужик под пятьдесят, по молодости, как рассказывали, не один срок отмотал. Весь в наколках, голова квадратная, свинячьи глазки, физиономия – один раз увидишь, больше не захочешь. Жена у Степахи ему под стать – два сапога пара, оба на левую ногу. Нелюдимая, исподлобья сверлит тебя глазами, а руки, как у мужика, пальцы короткие, широкие, хваткие. У Степахи крепкий дом стоял в посёлке, кроме того на острове бакенскую избушку себе соорудил. Основательная, надо сказать, избушка. Размером с хороший дом. Летом чаще на острове Степаха обретался. Пиратская заимка да и только. В его распоряжении находился установочный катер. На нём гонял по реке. И всю округу держал в страхе. С ним боялись связываться. Законы для Степахи были не писаны. В советские времена трактор не разрешалось иметь в частной собственности, Степаха наплевал на запреты. Был у него во владении собственный «Беларусь». В другом месте такой фрукт не задержался бы, на чём-нибудь погорел, а тут медвежий угол, живёт как король. Буи расставляет, за бакенами следит. Обязанности свои выполнял, а что плохо лежало, тащил в своё кулацкое хозяйство. Мог украсть стог сена, чужую тёлку завалить. Грешили на него местные, но поймать с поличным не могли. И браконьерничал без зазрения совести.

Сына Степаха воспитал в таком же духе – бери от жизни всё, ты её хозяин. Сын работал старшим техником в изыскательской партии. Начальником партии был Дима Мухаметшин, за два года до этого наш институт окончил. В Беляе жил в общежитии. И меня к себе в комнату взял:

– Подселят неизвестно к кому, пошли ко мне. Комната у меня большая. Вдвоём веселее.

За месяц до нашего приезда в Беляй, случилась трагедия. При нас суд состоялся. Работала в изыскательской партии красивая девушка. На комсомольском вечере в клубе сын Степахи пригласил её на танго, она отказалась. Он взбеленился, как это ему отказали! Пошёл домой, взял охотничий нож, и у клуба три раза девушку в сердце ударил. Не таясь подошёл и убил девчонку. До чего надо быть зверем, зная, что тебе это даром не пройдёт, убить.

Дима как начальник изыскательской партии выступал на суде свидетелем. Дал характеристику убийце. Сказал, что человек неуравновешенный, натура своевольная, властная. Убийце дали пятнадцать лет.

Степаха прямо на суде сказал Диме:

– Начальник, знай – я тебя грохну.

Раза два заезжал я на Степахин остров, однажды попросили спецовку по пути ему завезти, в другой раз – лодочный мотор… Степаха оба раза со злой ухмылкой бросал:

– Начальнику передай – всё равно завалю его. Этого дела так не оставлю.

– Ведь посадят! – скажу.

– Я не дурнее вас! Сделаю – не докажите…

В открытую грозил.

С Димой на моторке мимо острова идём, Степаха увидит, обязательно кулак покажет.

Дима подумал-подумал, видит – не унимается, не на шутку затаил Степаха зло, и решил уволиться.

Мы с Димой сдружились. Он хоть и начальник партии, но ко мне относился на равных, из одного института, много общих знакомых, с Фаном – Ваней Рымаренко – они земляки, из Семипалатинска оба.

– Да что ты поедешь? – горячо убеждал его. – Из-за этого бандюгана жизнь ломать? Ты на своём месте, дело хорошо поставлено, в пароходстве на хорошем счету, глядишь, в Красноярск заберут. Люди тебя уважают, ценят.

– Понимаешь, либо я, либо он. Третьего не дано. Жить под страхом, что тебя в любой момент могут прикончить, не хочу. Каждый день просыпаться с мыслью… Если бы он один раз сказал в запале, нет, держит эту мысль, лелеет…

У меня созрел план.

– Давай в два ружья его и концы в воду! Он браконьерничает по ночам. На лодке подкараулим и в два ружья – по нему и по его лодке. Река всё скроет. Почему ты должен страдать? Он как упырь присосался… Ворует, браконьерничает в два горла. И сынок такой же. Неужели ты должен был говорить на суде, что его выродок случайно, сам того не желая, три раза ударил ножом девчонку? Должен был выгораживать убийцу, говорить, она сама виновата – спровоцировала неразумное Степахино дитятко на убийство. Так что ли? Прикончим эту гадину! Освободим белый свет! Весь Беляй перекрестится, никто жалеть не будет, сколько он подлостей наделал.

Я был возмущён до глубины души и готов на самые решительные действия. Почему люди должны терпеть этакого уркагана? Сын его человека жизни лишил, а он Мухаметшина изводит угрозами.

Говорили, Степаха в лагере человека убил, кроме этого его подозревали в ещё одном убийстве, совершённом в молодости в Асино. Следствие тогда не смогло собрать достаточных улик.

Слава Богу, Дима не согласился. В середине навигации он передал дела и уехал.

Степаха при встрече злорадствовал:

– Наложил начальник в штаны! Свалил подобру-поздорову. И правильно. Раньше или позже кончил бы его!

И смеялся, сверкая железными зубами. Так и подмывало врезать ему по самодовольной физиономии.

Зато светлые воспоминания остались от общения со шкипером брандвахты Виктором Ивановичем Неворотовым. Я большую часть времени жил на брандвахте. Она в одном месте постоит недели две, в другое перебазируемся. Места живописные. День пройдёт в заботах, а вечером расположимся на палубе. На реке тишина, вода струится вдоль борта, заросли тальника по берегу, а дальше тайга… Луна поднимется… У Виктора Ивановича была охотничья лайка, Чулымом звали, непременно тут же с нами на палубе. Ляжет и слушает, о чём мы беседуем.