Афганский синодик

Ходили на такие операции двумя группами по десять-двенадцать человек (в случае засады, одна прикрывала другую), приближались к объекту с разных сторон. По детальной карте Тулукана намечали маршруты. Вели группы афганцы. Только они могли ориентироваться в ночи. Двигались гуськом, впереди афганец, за ним русский, опять афганец и так далее… Темень страшная, хоть ножом ночь на пласты режь. Перед носом ничего не разберёшь. Если вдруг сталкивались с кем-то из местных, в разговор вступали афганцы… Связь между группами велась по рации, была у них маломощная, на батарейках. Зажужжало на груди – слушай…

Хаким подвёл группу к дому главаря банды. Связались по рации с группой прикрытия, та заняла позицию с другой стороны дома. В случае заварушки, она должна отсечь пути отхода бандитов, не дать никому ускользнуть за подмогой. Дом охраняли четверо часовых, как правило, с ружьями и автоматами. На шее автомат, в руках дробовик, если что – первый выстрел из него, площадь поражения большая, какая-нибудь картечина да заденет нападающего, а уж потом в ход идёт калаш.

Хаким отдал команду своему разведчику Матину бесшумно убрать двух часовых, что стояли на крыше со стороны ворот. Не доведись Николаю самому видеть, как Матин метал ножи, по сей день считал бы: в кино монтаж и байки для наивных, когда брошенный рукой нож на раз валит здоровенного мужика.

Однажды они попросили Матина провести мастер-класс для офицеров роты. На территории гарнизона стоял старый разваленный без крыши афганский дом. Приличной площади. В нём и собрались офицеры. Принесли широкую доску метра полтора длиной, нарисовали мишень – контур человека во весь рост. Матин отошёл в дальний конец комнаты. Головой вопрошающе кивнул, дескать, куда попасть. По-русски он не говорил, немного понимал.

Мужики есть мужики, что там сердце заказывать или другую прозаическую область.

– В яйца! – ткнул пальцем кто-то.

Матин улыбнулся, и нож стрелой вонзился между ног, в самую точку схождения линий.

– В голову, – последовал новый заказ.

Короткое движение руки, узкое лезвие сверкнуло на солнце и впилось в центр кружка головы.

Матин метал из любого положения. Сел, ноги под себя, в руках пусто. Можно рисовать картину: мусульманин погружён в думку за жизнь. Лицо бесстрастно, окружающее ни на копейку не интересует. Доля мгновения и нож снова в мишени. Ножи держал на широком поясе, что афганцы носят под халатом. Одинаково хорошо метал, что правой, что левой рукой, она ныряла под халат и… цель поражена. Ещё один трюк. Показав на свою шею, Матин встал на четвереньки, боком к мишени, нож валяется на земле.

– Ему главное дотянуться, – прокомментировал Хаким. – А дальше только пуля может остановить.

Неуловимое движений – никаких прицеливаний – и кованая сталь смертельно пронзила шею условного противника. Матин встал спиной к мишени, рука с ножом пошла вместе с поворотом головы… И снова не осталось шансов у жертвы…

Николай вызвался попробовать. Матин подал тяжёлый с отполированной деревянной ручкой нож, лезвие заточено с одной стороны. Николай бросил и чуть задел край доски… Метнул второй раз, опять мимо.

– Тебе только по танкам метать! – прокомментировал ротный.

Матин заулыбался, что-то сказал. Хаким перевёл:

– Предлагает вместе бросить.

Матин взял руку Николая с ножом, отвёл для броска.

– Вовремя отпусти, – предупредил Хаким.

Нож попал в грудь мишени. Николай вытащил нож, поцокал языком, пробуя пальцем сталь.

Матин заговорил по-своему, Хаким пояснил:

– Предлагает сделать для тебя, он закажет хорошему кузнецу.

Николай отказался, в Афгане такой нож не нужен, в Союз не провезёшь, отберут при досмотре…

Часовых у дома главаря надо было снять без выстрелов, чтобы не всполошилась охрана. Матина подсадили, он перемахнул через дувал и скрылся в темноте. Минут пятнадцать не подавал о себе знать. Николай уже стал нервничать. Наконец Хаким дёрнул его за руку.

Матину Хаким приказал следить за двумя оставшимися часовыми, что стояли по другую сторону дома, если что пойдёт не так, снять их ножами. А они пошли в дом, ворота Матин открыл изнутри. Хаким предупредил до операции: главарь будет на левой стороне дома – мужской, женская половина справа в афганских домах, оттуда никакой опасности. Так и оказалось, даже после выстрелов, женская половина никак не отреагировала.

В доме находился главарь банды и трое его помощников. Всё произошло настолько быстро, бандиты не успели дёрнуться, как оказались под дулами автоматов. Помощниками главаря, как сказал Хаким, были старейшины. Но за бородищами азиатов поди разбери их возраст. Хаким, с пистолетом в руке, стал что-то спрашивать у главаря, тот упрямо замотал головой «нет». Хаким прострелил ему одну ногу, затем вторую. Направил ствол в голову. Главарь зло прокричал. Видимо, обидное. Хаким выстрелил в лоб.

Позже Хаким скажет, что склонить к переходу мог только главаря, работать с помощниками не имело смысла. С двоими покончил сразу – выстрелами в голову. Третьему, бросая что-то резкое в лицо (подумалось, мстительное), прострелил колено, видимо, хотел, чтобы помучились перед смертью, потом – руку. Затем жестом приказал своему бойцу добить пленника.

О судьбе Хакима Николай узнает после дембеля. Хаким был человеком смелым и решительным. Однажды в одиночку с мелкокалиберным пистолетом испанского производства ASTRA преследовал нескольких душманов. Не побоялся. Двоих застрелил, одного взял в плен, один удрал. В фотоальбоме у Николая было несколько снимков с Хакимом. По-восточному красивый мужчина, мужественное лицо. Воин. Его дом стоял в центре Тулукана. Через два года после того как Николай демобилизуется, бандиты в ночной вылазке забросают дом Хакима гранатами. Погибнет хозяин и вся его семья. Матин уйдёт из Афганской армии, создаст свою банду и будет действовать на севере от Тулукана. Оказывается, он примкнул к Хакиму по соображениям родства, был каким-то его родственником, а до этого воевал заодно с душманами. И снова переметнулся на их сторону.

Месяца через два на ночной вылазке Виктор спас Николая. По узкой улочке Тулукана они шли последними в группе, видимость ноль. И вдруг Николай от богатырского толчка полетел на землю, рядом упал Виктор и тут же над ними просвистели пули, заговорил автомат, за ним другой. Виктор с колена начал отвечать басмачам. К нему присоединился Николай.

– Уходим! – раздался в темноте голос ротного.

Они побежали обратно.

– Слушай, братан, а как ты просёк этого бандита? – спросил Николай, когда вернулись в гарнизон. – Я вообще не понял, что к чему, вдруг лечу…

– Увидел тень на крыше. Как раз напротив нас.

– Ну и глаза у тебя! Как у совы! Если бы не ты…

Сам Николай только и смог – сохранить тело Виктора, не дать на поругание. Да и то не совсем… Это было днём, они попали в засаду на дороге. Басмачи прижали к горушке, «небольшой балде», как говорил ротный. Слева от «балды» тянулась зелёнка, там был арык. Виктор прикрывал фланг, граничащий с зелёнкой. Николай услышал, как замолк его автомат. Посмотрел в ту сторону, ничего не понял и снова начал стрелять из-за колеса БТР по басмачам, что залегли метрах в ста пятидесяти за дорогой. Они хотели подойти вплотную, Николай не давал им поднять голову.

Когда посмотрел в сторону Виктора, сначала глазам не поверил: двое наших солдат волокли его за руки в сторону зелёнки. Откуда они взялись? И тут же дошло: басмачи переодетые. Дал в их сторону пару очередей. Они бросили Виктора и рванули под защиту зелёнки. Одного Николай зацепил, тот побежал прихрамывая.

Басмачи начали уходить, лишь раздался в небе грохот вертушек. Вертолёты дали два залпа. На этом бой закончился.

Виктор лежал на спине. Пуля попала в щёку. Даже под огнём басмачи думали о барыше, правого уха у Виктора не было – отрезали для получения денег за убитого шурави.

Николай набрал в синодике: «Виктор». И чуть было не добавил ниже: «Инсор». Вовремя остановил руку. Какой Инсор? Нет такого христианского имени…

Хадиев прилетел в гарнизон на вертолёте из Кундуза, представляясь, назвал татарское имя и тут же добавил:

– В дивизии звали Иваном.

Так и пошло. Механиком Инсор-Иван был классным, и в бою видел вокруг себя на триста шестьдесят градусов. Было дело, под огнём траки у БМП ремонтировал. Николай, если имелся выбор, предпочитал на операции ездить с Хадиевым.

Вспоминая Инсора, видел ту рыбалку. Среди войны вдруг случился праздник. Вот уж подурачились пацаны-солдаты, да и он, тридцатилетний дядька, не отставал от них. В арыке, что протекал вблизи гарнизона, никакой рыбы не водилось, зато километра через три он впадал в хорошую рыбную речушку. В тот день Николай решил разнообразить порядком надоевший солдатский рацион деликатесом – свежей рыбкой. Командир батальона не мог не предупредить, давая добро:

– Только смотри там!

Николай после обеда отобрал пяток солдат, запрыгнули в БТР и стартанули.

Рыбалка не с удочкой и поплавком, червячок в качестве наживки – забросил и жди поклёвки. Некогда прохлаждаться-загорать под палящим солнцем Афганистана. Подход к путине сугубо военный, почти по схеме: упал – отжался. Наживка из разряда – кричи ура, кидай гранату. Ураканьем не стали оглашать процесс заброса снасти, пару гранат швырнули в поток. Ошарашенная акустическим ударом рыба, она походила на форель, показалась на поверхности. Килограммов пять всплыло.

С победным гиканьем воины бросились в холоднющую воду собирать улов. Солдаты хватали рыбу, бросали на берег, бросались ею. Ну как же не пошалить в своё удовольствие. Двое устроили водное поло, отдавали друг другу пасы рыбиной, прежде чем швырнуть на берег. Глубина с метр. Вода обжигающая. Это не останавливало. Окунались с головой, плавали, подбадривая себя сочными матерками. Над рекой стоял гвалт.

– Ванька, лови! – то и дело кричали Хадиеву, он собирал в ведро рыбу на берегу. С силой швыряя форель, норовили использовать Инсора в качестве мишени.

Николай не останавливал солдат, он и сам, прежде чем схватить рыбу, плюхался с головой, снова и снова получая возбуждающий удар холодом. Сверху нещадно палило солнце, давило жаром, восторженным контрастом встречала ледяная вода.

– Может, ещё гранатку бросим! – предложил Хадиев.

– Прямо сейчас, чтобы получилось, как в том анекдоте: всплыли три карасика и два водолазика?

В этот момент со стороны кишлака раздались автоматные выстрелы. За рекой, метрах в двухстах от берега, стоял этакий афганский хуторок. Как раз напротив места, где рыбу глушили. Оттуда ударил автомат. Затем кто-то саданул из бура, эта английская винтовка в хороших руках била прицельно на километр и более. «Похоже, не басмач-одиночка», – подумал Николай, он был ещё в воде и первым делом посмотрел за спину. Афганцы могли отвлекающе стрелять с одной стороны, ты в ответ туда стволы направляешь, а дальше ситуация по пословице: «Где не чаешь, там получаешь!» Басмачи с тылу открывают плотный огонь. На этот раз позади никого не было.

– В машину! – крикнул солдатам.

Автоматы лежали на берегу, Николай схватил свой и вместе с бойцами побежал к БТР. Ничего не стоило на нём переправиться через речку и двинуть на хутор, но глупо было рваться в бой, никого из басмачей они, это девяносто девять процентов из ста, не застанут. Те спокойно уйдут в горы, окружающие кишлак, и растворятся под их защитой.

Хадиев не бросился со всеми к БТР, схватил автомат, упал за камень и очередь за очередью начал отправлять за арык.

– Ваня, в машину! – кричал Николай. – Быстро! Уходим!

Хадиев с ведром рыбы прыгнул в люк.

– Ты чё?

– А вдруг гранатомётчик.

Это Николай должен был предусмотреть сам. Инсор старался сбить басмачей с прицельного огня, помешать гранатомётчику, если он был среди них, занять позицию, подождать пока шурави сядут в БТР и выстрелить.

Хадиев так и погиб на операции под Кунудузом. Гранатомётчик подбил танк, сгорели трое. Николай узнал об этом, вернувшись из отпуска. Останки танкистов, как сказал ему знакомый старшина в Кундузе, опознать перед отправкой «груза 200» не удалось. Неизвестно, кого хоронили родители Инсора на кладбище под Казанью: его или Пашу Савельева, а может, Игоря Васильева…

Николай долго думал, как писать? Сестра Мария сказала, что в записках, все должны быть крещёные. И вдруг «Инсор»…

На ту рыбалку они фотоаппарат не брали. Зато осталось фото, сделанное сразу после неё, уже в гарнизоне. Фотографировал Игорь Васильев, командир экипажа. Инсор на снимке по пояс голый, руки широко разведены, и в каждой по рыбине.

– Война всех нас окрестила, – разглядывая фото, сказал вслух Николай, и пальцы его коротко пробежали по клавиатуре компьютера: «Иоанн», следом набрал в синодике: «Павел, Игорь».

Недавно в интернете в «Одноклассниках» Николая нашёл Андрюха Горохов, весёлый парень из Рыбинска. Он переписывался со многими боевыми товарищами. Сообщил о тех, кто умер или погиб на гражданке. Ещё в конце восьмидесятых убили в драке Лёшку Запольского. Толика Репина нашли задушенным. Он в девяностые годы спился. Застрелился ещё один Толик – Завьялов. «Или помогли», – написал Горохов. Толика, надёжного, рассудительного парня, в армию призвали сразу после техникума. В середине девяностых, как написал Горохов, Толик занялся строительным бизнесом, два года назад застрелился…

К одному из своих писем в «Одоклассниках» Горохов прикрепил фото командира взвода Жору Светличного – в парадном кителе с лейтенантскими погонами, под снимком информация о боевом пути танкиста и его гибели в боестолкновении с душманами. Снимок Горохов скачал с сайта военного училища, которое окончил Жора. Николай подумал и решил не писать Горохову о реальной истории гибели Светличного. Раз не в курсе, то и ни к чему знать. Николаю о гибели Жоры рассказал Саня Орлов. Через год после отъезда Николая в Союз в гарнизоне началась чехарда с командирами. Командир батальона уехал в академию, исполнял его обязанности начальник штаба, который чаще сидел в Кундузе, чем в гарнизоне. Без жёсткой руки комбата офицеры расслабились. Как чувствуя, что такое не исключено, комбат перед отъездом взорвал самогонный аппарат. Был такой нештатный агрегат в гарнизоне, которым пользовались не часто и строго по разрешению комбата. Однако с его отъездом офицеры и без самогонного аппарата находили возможность по вечерам устраивать в гарнизоне карточно-рюмочный дом. Авантюристичный Жора однажды на спор ночью пошёл по руслу реки из охранения моста (стоял по дороге в Тулукан) в гарнизон. Дескать, я такой агент 007, что пройду незамеченным через все посты. Подошел к охранению гарнизона со стороны реки и получил пулю от своих.

В эту печальную историю Николай не стал посвящать Горохова, зато написал ему о Сане Орлове… И послал фото, на котором Николай и Орлов сидели на броне Саниного Т-72. Саня называл свой танк «Тигром». На башне нарисовал тигриную морду. Командир батальона ворчал: «Какой-то цирк у нас!» – но ворчал не сильно! «Тигр» воевал достойно.

С Саней Орловым, лейтенантом-танкистом, они воевали полгода. И сдружились навсегда. После первого своего боя Саня честно признался Николаю:

– Когда началась заварушка и вспыхнул впереди бензовоз, ударил с горы пулемет, только тогда понял, насколько здесь серьёзно! Вроде не пацан-первогодок, столько лет в училище воевать учили, а тут мандраж в коленках!

Николай хотел было поинтересоваться: «Не пожалел, что в штабе не остался?» Но не спросил, сдержался. Орлов сам сказал:

– В голове промелькнуло: вот дурбень, окопался бы в штабе и никаких стрессов.

Саня попал в Афган после танкового училища. Сам напросился. Объяснил Николаю так:

– Думал: раз я воин и есть война, а Родина говорит «надо», буду последней сукой, если не возьму под козырёк!

Оставил дома беременную жену. В Кабуле, как прилетел в Афган, встретил однокашника по училищу, на два года раньше выпустился. Вместе играли за сборную училища по баскетболу. Однокашник стал зазывать Саню в штаб:

– Не дури, давай к нам, оставайся! Командиру представил тебя должным образом, он даёт «добро», как раз есть вакансия!

Кипучая Санина натура требовала реальных боевых действий. Быть на войне и просидеть в штабе – не его тема.

– Куда ты лезешь? – убеждал однокашник. – Кому это надо? Хочешь в цинке домой вернуться?

Ни с кем из друзей не было Николаю так хорошо, как с Саней. И когда начинал сыпать шутками, смеяться… Здорово он умел смеяться. По-доброму! И когда пел… Да и просто посидеть с ним, покурить, помолчать было хорошо… Солнечный человек! И по жизни, если надо помочь кому, не будет мелочно прикидывать-высчитывать – как бы самому боком не вышло. Нет, Саня бросался помогать, не раздумывая… И не бил себя потом в грудь: какой молодец. А уж балагур, заводила… Солдаты любили за оптимизм, за то, что не унижал… В бою случалось крыл матом – уши заворачивались… Но это в бою… И не подставлял воинов, спасая свою шкуру, берёг подчинённых…

Его ранило в плечо дней за пять до отъезда Николая в Союз. В Кундузе Николай зашёл в госпиталь. Саня был бы не Саня, кабы не стал и здесь своим человеком. Они сидели в теньке, мимо прошла медичка, по её взгляду, по тону, каким что-то на ходу бросила Сане, Николай понял: дело нечисто.

– Как тебе? – подмигнул Саня.

Через двадцать пять лет покажет фотографию:

– Чё скажешь?

На фото стоял молодой Саня на фоне египетских пирамид. В джинсах, белой футболке. Николай удивится:

– Когда это ты к фараонам ездил? И мне не рассказывал.

– Да это сын мой!

Вернувшись из госпиталя в гарнизон, Саня раза три-четыре вырывался в Кундуз. Однажды медичка призналась: беременна. Саня возьми и брякни:

– Да тут отцов-молодцов полный госпиталь.

На том расстались. Через много-много лет Саня получит по интернету письмо от двадцатипятилетнего сына. Сомневаться в отцовстве мог только слепой на все глаза.

– Сволочь я, конечно! – казнил себя Саня. – Всегда хотел сына! И с Галкой, и с Надюхой… А рождались дочери. Здесь сын. Но рос без меня. Как ни крути, чувствовал себя парень ущербным – нет отца! Казалось бы, не ребёнок уже, мужик, а искал меня… Ну, да ничё – главное нашёл, и теперь к двум дочерям сын прибавился…

Женился Саня после училища.

– На последнем курсе у меня был мопед, – рассказывал в Афгане. – Колёса, руль сниму, в каптёрке распихаю по углам… Как ехать к Галке – соберу и в самоход. Оденусь по гражданке… Домой заеду, матери лапши навешаю: за хорошую учёбу и отличную военно-политическую подготовку поощрён увольнением. У Галки до полуночи проторчу и опять на мотодране газую в училище… Был в заборе тайный ход…

Галка вытащит Саню из первого заключения. После Афгана офицеров, кто выжил, отправляли в цивильные места, Саня попал в Прибалтику и, прослужив четыре года, схлестнулся не на жизнь с командиром полка.

– Натуральная мразь! – рассказывал. – Я бы не ушёл из армии, если бы не эта падла… Редкая гнида! Его бы к нам в Афган, в гарнизон! Так и говорил ему: «Ты бы в штаны наложил в первом бою! Шкура!» Подлая, трусливая душонка…

Времена грянули перестроечные, подлые, из армии делали козла отпущения, Саня написал рапорт. Послужил, дескать, повоевал, а теперь идите вы подальше мелкими шагами… И надумал напоследок (тормоза после Афгана ослабли) изощрённо досадить командиру полка, чтоб запомнил надолго… Проник к нему в гараж и распилил кузов новенькой «Ауди» надвое. Иномарки в ту пору были редкостью. Полковник приложил титанические усилия, осуществляя мечту. Саня по ней безжалостно прошёлся «болгаркой». Была одна машина – стало в два раза больше. Окончив операцию размножения, прыгнул в свои «Жигули» и рванул домой, в Новосибирск.

На Санину беду, полковник быстро обнаружил располовиненную «Ауди» и пустился в погоню. Детективное кино. Со смертельным исходом. Саня, уходя от преследования, сбил человека. Жена Галка сделала всё, чтобы мужу дали как можно меньше. Судил его военный трибунал, рапорт-то Саня подал, но из армии ещё не уволили к моменту происшествия. Галка женщина умная и деловая, врач санэпидстанции, она в Прибалтике быстро сделалась уважаемым специалистом, обзавелась нужными знакомствами. Сначала приложила максимум усилий, чтобы Саня получил по минимуму, а потом добилась его перевода в колонию под Новосибирск.

Знавшие Саню верили безоговорочно, когда он рассказывал о годах, а было их четыре, проведённых в колонии:

– Как в пионерском лагере. Играл на аккордеоне, резался в волейбол и большой теннис. Пошустрил, чтоб корт заделали классный!

Его неуёмная натура и за колючей проволокой была нарасхват. Возродил работу зековской самодеятельности, проводил спортивные соревнования. Через четыре года Саня вышел из заключения полностью свободным в полностью свободную Россию. Где царили свобода предпринимательства и бандитизма, тесно сплетаясь друг с другом.

Галка с Саней жить больше не захотела. «Он из Афгана, – объяснила своё решение, – вернулся другим, ещё больше после колонии изменился…» Она познакомилась с американцем и отбыла с дочерью за океан в страну со статуей Свободы.

Саня не стал делать трагедии из поступка жены, к которой гонял когда-то на тайном мопеде, женился во второй раз. Женщина попалась хваткая, как раз под новое время. Саня тоже парень энергичный, занялись на пару эстетичным бизнесом – мехами. До полной картины следует добавить – энергия Санина энергией, но никто иной как Галка хорошо помогла деньгами на открытие дела. Хоть жизнь врозь пошла, а мужа-Саню в отставку подчистую отправила, всё одно не записала в чёрный список. Отдадим ей должное – помнила всё хорошее…

У второй Саниной супруги за прелестными плечиками, точёной фигуркой имелось высшее торговое образование. На этом поприще собаку съела ещё в бытность СССР. И женщина со вкусом. Ну и Саня тоже не из тех, кто слаще морковки ничего не видел. Кроме всего прочего и ростом вышел, и лицом. Что немаловажно в таком бизнесе. Бывало, и сам снимался в роликах, рекламирующих меховые изделия собственного салона. «Тряхну-ка стариной!» – говорил, делая проход перед камерой. Стильно получалось. На таком брутальном мужчине любая вещь выигрышно смотрелась, тем более настоящий товар…

Надежда не одиночкой жила, повстречав Саню. Он увёл её от живого мужа. Впрочем, такая женщина сама кого хочешь, от кого пожелает умыкнёт. Мужа оставила, дочь забрала. Вскоре вторую на радость папы-Сани родила. Серьёзную семейную жизнь повели. С Саниной головой, контактностью, обаянием и пробивной силой меховой салон быстро пошёл в гору. Надежда наладила контакты с итальянскими модельерами, закупили европейское оборудование… Салон не тулупы армейские и полушубки для извозчиков выпускал. Всё по высшему разряду. Саня попал в обойму предпринимателей, за которыми охотятся журналисты, которых зазывают на телевидение. У Николая хранится журнал с очерком на целый разворот об успешном бизнесмене Орлове. На одном фото Саня в элегантном костюме с ярким галстуком, второй снимок чёрно-белый. На фоне Т-72 три воина: Саня, на голову выше всех, обнял за плечи Николая и командира роты – Влада Рощина.

Саня четыре раза собирал однополчан. Выглядело это обычно следующим образом, Саня звонил и категорично рубил:

– Хорош диван окороками давить, надо встретиться.

По тону было понятно – не мечтательный настрой у друга. Не минутный порыв: надо бы когда-нибудь, где-нибудь, повидаться. Тут хватай сумку и вперёд, не раздумывая. Отговариваться бесполезно. Всё равно вырвет согласие… Рощин приезжал из Красноярска, Николай – из Омска, были ребята из Тюмени, Екатеринбурга… Человек по десять собиралось. Саня вывозил за город, один раз в уютный пансионат, два раза на турбазу, один раз дачу арендовал… Парились в баньке, выпивали, вспоминали, поминали… Саня, с его неукротимой энергией, готов был для друзей вывернуться наизнанку…

– Мы такой кусок жизни прожили бок о бок, – говорил, – жаль теперь вразброд… Но надо собираться! Обязательно надо! Детей бы ещё перезнакомить, им дальше жить, как бы хорошо, чтобы помогали друг другу…

Саня баллотировался в Законодательное собрание области. И прошел бы… Всё у него складывалось на пять с плюсом… И вдруг минус… Бывший супруг Надежды задался целью забрать дочь себе. Действовал по классической формуле: лучше пусть мне будет хуже, но не допущу, чтоб жена в своё удовольствие жила! Не мог смириться с фактом – его предпочли другому. Нанял хорошего адвоката, тот со своей стороны напел обиженному женой, дескать, таких, как Орлов, надо наказывать.

Саня пытался полюбовно уладить конфликт, дескать, замнём для ясности без всяких судов, некогда нам сутяжничать. Брошенный муж упёрся: нет, нет и нет. Ошивался около их дома, подкарауливал дочь, пытался забирать её из садика. Скандалил. Сане надоело дипломатию разводить – жена нервничает, дочь дёргается. Формируя охрану фирмы, он далеко ходить не стал, набрал с кем сидел. Николаю объяснял:

– Не мог их бросить, вышли мужики после отсидки, работать негде, жить не на что, люди ведь… Двое наших – афганцев. Ну и взял к себе.