скачать книгу бесплатно
Он придвинулся ближе к Мустафе и доверительно прошептал на ухо:
– Правда, союзники эти легко могут побить и отобрать нажитое, но, как друзья, не всё… И винить их трудно – лесные бродяги, дикари, не познавшие света истинной веры.
Мустафа всё ещё пытался вспомнить, кого ему напоминает словоохотливый купец, но не мог. Потому решился спросить:
– Уважаемый, а как ваше имя?
– Меня зовут Ахмет, – услышал гордый ответ.
Точно жаром полыхнуло в лицо: действительно, Ахмет. Вот на кого похож этот отчаянный человек с благородным и добрым сердцем. Добрым, да… А кто бы ещё отважился взять в попутчики бывшего колодника и усадить его рядом с собой?
«Бывшего?» – подумалось вдруг. Кто его знает? Кажется, привычка к неволе успела укорениться в нём прочно и никак не отпускала. А когда она отпустит? Наверное, для этого надо, чтобы семья была с тобой, или много сложных и опасных дел.
Мустафа вспомнил, что после первых дней пешего пути по Дикому полю с Трофимом он всё ещё ощущал себя колодником, которого погнали на работу далеко за пределы айлага[11 - Айлаг – летняя стоянка кочевников.].
День за днём чувство это притуплялось, сменяясь какой-то острой, щемящей тоской, природу которой Мустафа не понимал.
Поделился с Трофимом.
Рязанец с грустью признался, что чувствует то же самое. И даже пошутил, что ему не хватает колодок.
Горькая шутка!
Ощущение свободы вливалось в него понемножку, приходило крохотными шажками; его нельзя было торопить, дабы не загубить совсем, оставалось выжидать и надеяться.
Первое время неволи он беспрестанно думал о жене. Молодому, крепкому организму не хватало женской заботы и ласки.
Потом стал думать о жене и детях.
Потом только о детях.
Ему рвали сердце плач и вскрики половецких детей, он сразу вспоминал своих и горько сожалел, что чего-то им недосказал, не предупредил, был излишне строг и привередлив…
Но вскоре и эти думы отошли, потому что всё острее понимал: спасения нет, неволя – это навсегда, из неё не вырваться.
А каждодневный тяжкий труд, издевательства и побои иссушают любые чувства, убивают человека в человеке, делая его бездушной тягловой скотиной.
Однако город свой в беспокойных снах видывал часто.
А Исмаилдан, возведённый благословенным повелителем древних булгар Алмушем Джафаром, – чаще других.
Биляр представал в его памяти на склоне дня, всегда почему-то перед закатом. Мустафа, усталый, но радостный, идёт от своего горна домой.
Открывает ворота, а ему навстречу бегут два сына – Рахим и Керим; младшенький Селим семенит чуть поодаль, он только начал ходить, хнычет, потому что не желает отставать от старших, хнычет и протягивает руки к отцу.
Мустафа вздрогнул и очнулся, понимая, что плачет.
«Вспомнил, – думал лихорадочно, – вспомнил имена своих детей, хвала Аллаху! Вспомнил? Или никогда не забывал?»
Он с новым для себя радостным чувством думал о том, что теперь многое успеет дать своим детям: предупредить, досказать, не быть излишне строгим.
Они отомстят
Всего один раз купеческий караван остановила мордовская застава инязора (князя) Пургаса.
Десяток крепких, суровых воинов в белых полотняных одеждах, поверх которых русские кольчуги, простоволосые, с устрашающими дубинами в руках и большими луками за плечами.
Старший подошёл к Ахмету, коротко проговорил что-то, после чего Ахмет хлопнул в ладоши. Видимо, такое уже бывало.
Прибежал служка.
Получив распоряжение, умчался, вернулся уже с помощниками, которые несли огромный мешок с едой и средних размеров дубовый бочонок.
– Рязанская брага, – посмеиваясь, сказал Ахмет Мустафе, – эрзя её любят так, как самих рязанцев никогда не любили и не полюбят.
По мере приближения к родному городу в Мустафе начал просыпаться истинный булгарин: с одной стороны – спесивый и непреклонный, серьёзно полагающий, что лучше его страны нет на свете, с другой – по-настоящему любящий эту самую страну, понимающий, что в ней есть не только хорошее, но и неприглядное. Например, налоги с ремесленного люда или подслушники, которые шастают по базарам, подслушивают, не забывая что-то прикарманить с лотков, а главное, имеют право вызвать стражу и арестовать неосторожного на язык человека, сболтнувшего лишнего, и запереть его в зиндан на долгое время.
Но первое только мелькнуло птицей и ушло, второе требовало ответов.
Захотелось узнать, что произошло с его Великой Булгарией за прошедшие пять лет.
– С урусами недавно крепко воевали, – рассказывал Ахмет. – Наши доблестные воины Аллаха так рассвирепели, что взяли два ихних города – Муром и Устюг. Да. Продержались в них почти три месяца. Вот тебе и грозные урусы.
– А потом что?
– Потом брат владимирского князя пришёл с огромным войском, наших выгнал, взял наш великолепный Ашлы (Ошель). Что они там только не творили! Вай-вай…
Ахмет закрыл лицо руками и покачал головой, горестно чмокая при этом.
– Пограбили, побили и ушли. Взяли столько добычи, что унести невозможно.
– Ну так всё-таки унесли?
– Унесли. Но потом пришёл черёд этих самых наших гнилых союзников эрзя. Они подстерегали урусов по лесам, били нещадно и добычу забирали обратно.
– Неужели возвращали нашим добрым булгарам?
– Нет, конечно. Нам, честным булгарам, истинным мусульманам, ничего не вернулось, зато многие урусы лишились добычи.
– Сейчас войны с Владимиром у нас нет?
– Сейчас у нас мир, но если правоверный хан Чельбир наберёт достаточно сил, то о мире можно будет благополучно забыть.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что надо своё забирать назад! – выпалил Ахмет. – Два года назад эти дети Иблиса на наших исконных землях основали Новый город. Новый! Представляешь? На наших землях, разрази их гром!
– Построить город – не выпить ковш браги, много времени надо. Почему их с наших исконных земель не прогнали наши доблестные казанчии?
– Наши казанчии особенно доблестны именно тогда, когда надо выпить ковш браги, – небрежно ответил Ахмет, но тут же спохватился. – Вот я и говорю: выпьют они браги и, вдохновлённые нетленным словом хана Чельбира, погонят урусов до самого Владимира или Рязани… Не знаю. Но погонят.
Сердце Мустафы заныло. Он попытался представить, что они с Трофимом смертельные враги. Попытался, но не смог.
– Уважаемый Ахмет, – спросил купца, – а за что ты так сильно не любишь урусов?
– Заметно, да? – поёжился Ахмет. – Лишь бы урусы не узнали, пока я в русских пределах.
– Немножко заметно, – ответил Мустафа. – Скажи, ты с ними торгуешь, наверное, возишь им наши знаменитые сафьяновые сапоги, украшения, специи, приправы, они честно торгуют?
– В торгах никогда не обманывают.
– Вот видишь…
– Что «видишь»? Не надо на земли наши зариться. А торговать с ними даже интересно. Купец-русич иногда сам себя обманет, а другого – никогда. Я им много чего вожу, даже оружие иногда.
– Оружие? Урусы покупают наши мечи и щиты?
– Мечи и щиты у них лучше наших. А у нас они иногда берут копья, луки и стрелы. – Понимая, что лишнего разоткровенничался, Ахмет сделал поправку: – Но больше никакого оружия я им не вожу, чтобы оно не повернулось против нас самих.
В голове каравана послышались радостные крики.
– Господин, стены Сувара впереди, – сообщил подоспевший слуга.
– Распорядись, чтобы дозорным послали пару бурдюков фряжского вина.
– Они пьют во время несения службы? – ужаснулся Мустафа.
– Если бы ты знал, как упали нравы.
От каравана в сторону равномерно белеющих стен поскакал посыльный Ахмета.
– Надо, чтобы все знали и уважали, – сказал купец многозначительно. – Скупых никто не любит.
Мустафа подумал о том, что правду говорят о купцах, которыми целиком завладела выгода, и, наверное, горькая правда заключается в том, что у них нет родины как таковой: где выгодно, там и родная земля.
Ему расхотелось дальше беседовать с Ахметом, который сидел развалясь и обмахиваясь широким веером.
Заметно, что купец доволен сам собой.
«Как говорил Трофим? Едет княжич по лесу, сам себе нравится, – горько усмехнулся Мустафа. – Всё-таки русичи – мудрые люди, хотя и лишены света истинной веры».
– Так о чём мы беседовали, уважаемый гончар Мустафа?
«Нет, кое-что я ему должен сказать!»
– О том, что ты возил товары урусам, везёшь товары от них и наверняка в этих возах не только бусы и свистульки, а и ещё что-то, что можно выгодно, с большой лихвой[12 - Лихва – проценты.], продать в Биляре?
– Совершенно верно, гончар Мустафа.
– Значит, среди них тоже есть большие мастера?
– Лучшие мастера, равно как и лучшие условия для честной торговли, есть только у нас в Великой Булгарии, – строго и назидательно сказал Ахмет. – Но происходят маленькие случаи, совсем маленькие, когда урусы делают то, чего не делается у нас. И уж совсем редкие, когда они умеют делать что-то немного лучше наших достойнейших мастеров.
– Что же это такое?
– Ювелирные мастера у них прекрасны, без преувеличений, – скривился купец, как от зубной боли. – Бармы[13 - Бармы – бляхи нагрудного убора.] у них ох как хороши! Шейные цепи, наплечные украшения, медные полоски для накосников…
– Но это всё для женщин, – перебил его Мустафа, – и это малозначительно. Я даже сомневаюсь, что наши женщины станут это носить.
– Уверяю тебя, носят, но это совсем не простые женщины.
– Хорошо, понимаю. А что ещё?
– Замки и ключи они делают намного лучше. – Ахмет запнулся, покраснел, но тут же поправился: – Немного лучше наших, здесь я вынужден признать… Знаешь, некоторые замки-задвижки для дверей состоят из полусотни деталей и каждая изготавливается отдельно. Каждая, понимаешь?
Ахмет помолчал, вспомнив, с какой выгодой в прошлую осень сбыл сотню таких замков в Биляре и Булгаре.
– Про их кольчуги, мечи, булавы и говорить нечего – надёжны, как молитва Аллаха.
– Ну вот, а ты говоришь, что они от рождения косорукие, – съязвил Мустафа.
– Я такого не говорил! – огрызнулся Ахмет. – Я к ним хорошо отношусь, вот… У меня много друзей среди купцов рязанских. Владимирцев я не переношу – это точно, и тому есть причины. Когда наши войска брали ихний Устюг, при штурме погиб мой родной брат Абдулла, храни Аллах его душу.
Мусульмане помолились, держа перед собой раскрытые ладони.
Закончив молитву, Мустафа произнёс, задумчиво глядя на лесные дебри, через которые проходил караван:
– Твой брат приходил брать чужое, дорогой Ахмет.
– Мой брат никогда не брал чужого, – тихо ответил купец. – Это хан заставил его идти на чужой город. Но хан вправе распоряжаться нашими жизнями.
– Наши жизни принадлежат только Всевышнему и никому больше.
Ахмет подозрительно посмотрел на попутчика и, словно прозрев, воскликнул:
– А ты ведь за урусов, Мустафа!
– Ах, Ахмет, дорогой купец! Я не только за урусов, я ещё и за хорезмийцев, персов, угров и за всех других, кто вместе со мной носил колодки раба! Булгария – моя прекрасная мать, но из плена я вынес одно убеждение: война – это грех, а ненавидеть человека только за то, что он не имел счастья родиться булгаром, а кем-то другим, – двойной грех. Все мы – люди, все достойны хорошей жизни, а война – жизнь плохая, потому что может быстро и внезапно оборваться, не дав позаботиться о своих родных.
Купец только пожал плечами, но не сдался.
– А вот наши курсыбаи и казанчии – самые лучшие. Когда пришли монголы…
– Здесь были монголы?!
Мустафу напугали эти слова.
– Они хотели здесь быть. Но наш великий хан Габдулла Чельбир не пустил их огромное войско в Великую Булгарию. Встретил их у Самарской Луки и побил как псов.
