скачать книгу бесплатно
Очень страдали в Якутской области учащиеся и учителя, служащие и рабочие. Заведущие учебными заведениями неоднократно обращались в Продовольственную Управу с заявлением, что правильный ход занятий нарушается, так как учащимся не в чём ходить в школу. Сельские учителя, совершенно не получившие мануфактуры при сентябрьской разверстке, заявляли о своей крайней нужде. Журналист писал: „Ямщики почтовых и обывательских станций Якутского округа отказывались от своей службы, мотивируя отказы отсутсвием одежды. Требовали мануфактуру служащие Якутской Почтово Телеграфной Конторы, милиционеры и т. д. и т. д.“[452 - Продовольственное дело / Орган Якутского областного Продовольственного Комитета. Якутск. № 1–2. 1918. стр. 4-5]
Помимо одежды, мануфактуры и обуви в стране также катастрофически не хватало ниток, ваты, мыла и тары вроде мешков.[453 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 305-306],[454 - Второй год борьбы с голодом. Краткий отчет о деятельности Народного комиссариата по продовольствию за 1918-19 год, Издательский отдел Народного комиссариата по продовольствию, Москва, 1919, стр. 38-42] Характерно, что в июле 1918 года Отдел Тары Наркомпрода выпустил Губпродкомам циркуляр об учёте и закупке порожних мешков. В своём циркуляре руководство Отдела Тары объяснило, что единственным источником получения мешков являлось их обратное возвращение от населения районов потребления хлеба. Советская диктатура была вынуждена униженно скупать у населения подержанные мешки.[455 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 305-306]
У многих возникал вопрос: как Наркомпрод мог рассчитывать одеть и обуть всю страну, если без помощи граждан он был не в состоянии достать даже грязных, истрепанных мешков?
Возникал и другой, не менее важный вопрос: как антикоммунистические правительства могли обещать обеспечить страну одеждой и обувью, если они были не в силах снабдить даже собственную армию? В Восточной Сибири, как и в других регионах, снабжение обувью и одеждой работало в аварийном режиме. В декабре 1919 года во всех госпиталях Красноярска наблюдалась острая нужда в больничных туфлях. По данным печати, раненые и больные ходили босиком по холодному полу.[456 - Родина (Красноярск). 3 Декабря 1919 г. № 12. стр. 4]
Колчаковское правительство через местную газету „Родина“ призвало население Красноярска к пошиву обуви на нужды раненых. Автор заметки указывал на то, что в Объединенном Комитете Помощи Армии было приготовлено много лоскутков и имелся образец связанных из них туфель. Население конфузливо инструктировали: „Работа не сложная, разрезать и связать полосками материю могут даже дети. Работа выдается на дом. Пусть каждый, кто может возьмется за дело. Ваши или чужие сыновья и братья запомнят ваше внимание.“[457 - Родина (Красноярск). 3 Декабря 1919 г. № 12. стр. 4]
С усилением экономической блокады в России также стало резко не хватать махорки, папирос и спичек. Производство махорки в РСФСР крайне снизилось. Между 1917-м и 1921-м годом оно упало почти в десять раз. Производство папирос за тот же период сократилось более, чем в четыре раза.[458 - Итоги десятилетия советской власти в цифрах 1917–1927, Центральное статистическое управление СССР, 1927, стр. 246-247]
Положение российской спичечной промышленности было едва ли лучше. Оно рисовалось в следующем виде. Годовое производство спичек в стране достигло пика в 1914 году, когда было произведено 4,5 миллиона ящиков по 1000 коробок в каждом. После этого производство прогрессивно падало. Оно составило 3,1 миллиона в 1915 и 1916 годах. Число спичечных фабрик по стране сократилось с 120 до 81. Обложение спичек акцизом, наоборот, подскочило с одной копейки в 1914-м до пяти копеек в 1918-м.[459 - Северная область: Ежедневный листок Комитета продовольствия и снабжения Северной области. 1 июня 1918, № 21. стр. 3]
В марте 1918 года ВСНХ ввёл государственную монополию на спички и свечи, национализировав спичечные и свечные фабрики.[460 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917–1918 гг., Москва, 1942, стр. 398-399] Однако установление спичечной монополии дало плачевные результаты. Осуществление национализации спичечного и свечного производства было возложено на спешно сформированный Совет Всероссийских Съездов потребительных коопераций (Центросоюз). Центросоюз, учреждённый в Москве, буквально тонул в работе.[461 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917–1918 гг., Москва, 1942, стр. 398-399]
В мае 1918 властью был образован Главный Спичечный Комитет (Главспичка). Бюрократическая Главспичка тоже не смогла наладить работы.[462 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917–1918 гг., Москва, 1942, стр. 504-506],[463 - КТ обследования постановки производственно-технического дела в Главном Управлении Спичечной Промышленности /Главспичке/, из http://notepad.memo.ru/r4085/21/2131/materialy-po-obsledovaniyu-deyatelnosti-glavtabaka-i-glavnoe-upravlenie-spichechnoy] При отсутствии твёрдых цен на спички монополия превратилась в средство увеличения государственных доходов. Вся фискальная монополия режима представляла из себя вид косвенного обложения за счёт неимущих классов.[464 - Северная область: Ежедн. листок Комитета продовольствия и снабжения Северной области. 1 июня 1918, № 21. стр. 3]
В результате производство спичек в советской России практически сошло на нет.[465 - Итоги десятилетия советской власти в цифрах 1917–1927, Центральное статистическое управление СССР, 1927, стр. 246-247] Качество спичек было на редкость низким, а цены росли. Современница Нина Гаген-Торн отметила, что зимой 1918–19 года перед магазинами торговали мальчишки в лохмотьях: „И пели: 'Эх, яблочко? Купил его с мамашею. Накормили всю Расею пшенной кашею'. Продавали они все больше спички. Кричали: 'А вот! А вот! Спички шведские, головки советские, пять минут вонь, иногда огонь! “[466 - Гаген-Торн Н. И. Memoria, Возвращение, Москва, 1994, стр. 24-25]
Спички в советской республике стали немаловажной частью пайка. Сначала спички выдавали по несколько коробок в неделю. Но скоро из-за отсутствия сырья (бертолетовой соли) паёк заметно снизился. Как и с остальными товарами, норма выдачи спичек стала зависеть от класса гражданина. Согласно одному официальному изданию 1919 года, установленная норма составляла три коробки в месяц для рабочих. Для горожан она составляла две коробки. Для кустарей – одну, а для сельчан – 1/2 коробки в месяц.[467 - Второй год борьбы с голодом. Краткий отчет о деятельности Народного комиссариата по продовольствию за 1918-19 год, Издательский отдел Народного комиссариата по продовольствию, Москва, 1919, стр. 41]
На деле многие часто не получали и этого. К началу 1919 года дефицит спичек был таким, что на улице многие мальчишки со спичками уже их не продавали. Зажигая папиросу за 10 копеек, они набирали группу желающих, чтобы дать им прикурить всем разом.[468 - Мельгунова-Степанова П. Е. Дневник. 1914–1920, Кучково поле, Москва, 2014, стр. 229]
Между 1919-м и 1921-м годом стоимость спичечного производства в России стремительно возросла. Цены на спички заметно повысились. Многие спичечные фабрики остановили производство. Оборудование маломощных фабрик передвинули для усиления более производительных.[469 - Еременко П. Новозыбковский уезд: пособие по краеведению для школ, изб-читален, кружков самообразования и др., Типография Общего отдела УИКа, Новозыбков, 1925, стр. 64]
Интеллигент Г. А. Князев отметил, что будущим историкам и бытописателям следовало отметить очень плохой сорт спичек того времени. Свидетель констатировал, что бесконечное чирканье во время заседаний отвлекало внимание, люди раздражались, а в домашнем обиходе вследствие этого создавались семейные неприятности: „В особенности теперь, когда спички отсутствуют в продаже и в буквальном смысле каждая спичка дорога.“[470 - Цит. по Игнатова Елена, Записки о Петербурге, Амфора, Санкт-Петербург, 2005, стр. 451]
При резкой девальвации рубля спички стали играть роль устойчивой валюты.[471 - Кригер-Войновский Э. Б. Спроге В. Э. Записки инженера, Русский путь, Москва, 1999, стр. 290] К 1921 году за коробок спичек стали требовать огромные деньги. Виной тому стала гиперинфляция. Аркадий Аверченко с привычным для него юмором описал финансовый парадокс. Он обрисовал сценку: „Вы знаете, он сторублёвками сигары закуривает. – Неужели такой кутила? Нет, просто это дешевле спичек.“[472 - Аверченко Аркадий, Русское лихолетье глазами „короля смеха“ / Сост., подгот. текстов, предисловия, примечаний А. Е. Хлебиной, В. Д. Миленко, Посев, Москва, 2011, стр. 225]
Всеобщую бытовую неустроенность усугубили трудности с поставками кофе, чая и других напитков. Их запасы в стране быстро подходили к концу. Дефицит был также связан со слабой организацией Центрального Чайного Комитета (Центрочая). После образования Центрочая его функции и права были расширены. Задача комитета заключалась в регулировании дела снабжения страны чаем, кофе, цикорием, суррогатами кофе и чая и другими продуктами, способными заменить чай.[473 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917–1918 гг., Москва, 1942, стр. 1088-1090]
Обязательное постановление Центрочая при Совнархозе было опубликовано 1 ноября 1918 года в газете „Известия ВЦИКа“. Оно обязывало все торговые компании, склады, банки, транспортные конторы, организации, общественные и частные учреждения, связанные с „чайными напитками“ (кофе, цикорием, суррогатами кофе и чая) зарегистрироваться в Центрочае по адресу Москва, Петровский бульвар, дом 3.[474 - Декреты по продовольствию: Вып.1. Ч.1. Организация снабжения и распределения продовольствия: с октября 1917 по 1 ноября 1918, Петроград, 1918, стр. 126]
Центрочай требовал регистрации не только адреса контор, управлений, агенств, заводов, складов и лавок, но и всех владельцев, хранителей и перепродавцов разного рода машин и орудий, бездействующих на тот момент, но могущих найти себе применение для для обжога, перемола, переработки и приготовления чайно-кофейных продуктов. Все адреса по Москве и Московскому уезду Центрочай требовал предоставить в течение 10 дней с момента опубликования постановления. Во всех остальных регионах РСФСР упомянутые сведения предписывалось предоставить не позднее 10 дней с момента получения соответствующего номера „Известий“ в данной местности.[475 - Декреты по продовольствию: Вып.1. Ч.1. Организация снабжения и распределения продовольствия: с октября 1917 по 1 ноября 1918, Петроград, 1918, стр. 126-127]
Чрезмерная государственная централизация промышленности, монополизация сбыта и торговли губили всё развитие. Чиновничий бюрократизм Центрочая был умопомрачительным. Покупка, перепродажа, переработка, приготовление, развеска, перевозка, отправка и вообще какое-либо передвижение чая, кофе и их суррогатов в сыром, полуобработанном или готовом виде без особых распоряжений Центрочая были запрещены. Нарушения карались по законам революционного времени.[476 - Сборник декретов и постановлений Советской власти по народному хозяйству 1918–1921, Вып. 2: (25 октября 1918 г. – 15 марта 1919 г.), ВСНХ, Москва, 1920, стр. 653-654]
Советская власть контролировала буквально всё от цены и сортов, до правил развески и торговли чаем и кофе.[477 - Сборник декретов и постановлений Советской власти по народному хозяйству 1918–1921, Вып. 2: (25 октября 1918 г. – 15 марта 1919 г.), ВСНХ, Москва, 1920, стр. 654-656] При этом монополия Центрочая носила скорее теоретический характер. Торговать было практически нечем. Дефицит напитков в Гражданскую войну был тотальным из-за приостановки импорта. Уже конце 1917 года пекинское правительство запретило вывоз в Россию продовольствия и чая как основного экспортного товара.[478 - Ополев В. Г. Вопрос о КВЖД в советско-китайских отношениях (1917–1927 гг.) // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. 2010. № 1 (72). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/vopros-o-kvzhd-v-sovetsko-kitayskih-otnosheniyah-1917-1927-gg (дата обращения: 12.12.2018).]
Это привело к тому, что настоящий чай – „фамильный“ и плиточный – „кирпичный“ (1 кирпич равнялся 1 фунту) – в распределение вообще не шли. Все скудные запасы чёрного и зелёного чая на складах Центрочая перерабатывались в суррогаты, „чайные напитки“. Центрочай занимался разверсткой и приготовлением суррогатных, заменяющих чай смесей.[479 - Сборник декретов и постановлений Советской власти по народному хозяйству. Вып. 2. (25 октября 1918 г. – 15 марта 1919 г.) / Под редакцией юридического отдела ВСНХ, Москва, 1920, стр. 26]
Норма распределения этих чайных смесей была доведена до минимума. Со временем она стала распространяться лишь на определённые города (Москву и Петроград) и обслуживала преимущественно рабочее население.[480 - Второй год борьбы с голодом. Краткий отчет о деятельности Народного комиссариата по продовольствию за 1918-19 год, Издательский отдел Народного комиссариата по продовольствию, Москва, 1919, стр. 40]
Исчезновение ресурсов, бесхозяйственность и прекращение экспорта привели к тому, что обычного чая и кофе стало не достать. Миллионы россиян были вынуждены употреблять морковный, свекольный и тыквенный чай. Население также варило суррогатный кофе из ржи, овса, риса и пшеницы.[481 - Голицын С. М. Записки уцелевшего, Орбита, Москва, 1990, стр. 45, 69 также Кекушев Н. Л. Звериада, Юридическая литература, Москва, 1991, стр. 27л также Лебедева Л. В. Повседневная жизнь пензенской деревни в 1920-е гг.: традиции и перемены, РОССПЭН, Москва, 2009, стр. 65-66]
Все сорта шоколада, какао и их суррогатов также в принудительном порядке перешли в распоряжение Наркомпрода. Все они были поставлены под учёт. Систематизированные данные по учету шоколада, какао и их суррогатов местные продовольственные отделы Советов должны были немедленно препровождать в губернский продовольственный орган. Тот в свою очередь отсылал сведения по всей губернии в отдел Сахаросоли Наркомпрода. Без его указания никакого распределения производиться не могло.[482 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 252]
Сахаросоли было поручено назначить особый фонд детского питания, из расчёта в четверть фунта в месяц. В теории отпуск какао, шоколада и их суррогатов должен был производится исключительно больным и детям от двух до шестнадцати лет.[483 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 252],[484 - Декреты по продовольствию: Вып.1. Ч.1. Организация снабжения и распределения продовольствия: с октября 1917 по 1 ноября 1918, Петроград, 1918, стр. 126] Но на практике постановление Наркомпрода часто игнорировалось. Запасы какао, шоколада и их суррогатов нелегально расходились по рынкам. При резкой нехватке продовольствия исчезновение горячих напитков вроде чая, кофе, шоколада и какао стало особенно ощутимо.
Остро в республике встал и вопрос сахарного дефицита. В годы империалистической войны сахарная промышленность Российского государства пришла в упадок. С прекращением казённой винной монополии спрос на сахар чрезвычайно возрос. В 1916 году несоответствие между огромным возрастанием спроса на сахар и ограниченностью его запасов стало повсеместным. Спекуляция на сахаре возросла.[485 - Потребление сахара в России / Управление делами Особого совещания по продовольствию, Екатерининская типография, Петроград, 1916, стр. 3, 7-8]
В январе 1916 года царское правительство попыталось централизовать распределение сахара. В Киеве был создано Центральное бюро по объединению покупок сахара (Центросахар). Весной 1916 года были введены твёрдые цены на все сделки. Вывоз сахара с заводов перешёл под контроль Центросахара. Тем не менее, производство падало. Меры правительства не помогли.[486 - Год русской революции (1917–1918 гг.): Сборник статей / А. Н. Бах, М. В. Вишняк, Ф. А. Данилов, А. А. Минин, О. С. Минор, А. А. Николаев, Г. К. Покровский, Д. С. Розенблюм, В. В. Руднев, Г. А. Сандомирский, В. Ф. Сахаров, Н. В. Святицкий, П. Н. Фабричный, Б. Н. Черенков, В. М. Чернов, Земля и воля, Москва, 1918, стр. 198-199]
Ещё до Февральской революции, 17 (30) января 1917 года, производство кондитерских изделий было жёстко ограничено. Продовольственный отдел Московского градоначальства провёл совещание с представителями крупных кондитерских предприятий. На этом совещании было признано необходимым совершенно прекратить приготовление тортов.[487 - Архангельск. 22 января 1917 г. № 18. стр. 2]
Пирожные разрешили отпускать только в кофейных. Продажа их на вынос возбранялась. Изготовление тянучек, помадок, ириса и других сортов конфет было запрещено. Запрет был продиктован тем, что производство кондитерских изделий и конфет требовало слишком большого количество молока, яиц, масла и сахара.[488 - Архангельск. 22 января 1917 г. № 18. стр. 2]
С Февральской революцией кризис лишь обострился. Попытки Временного правительства поставить сахарную промышленность под контроль Министерства Финансов были обречены. Введение сахарной монополии не принесло ожидаемых результатов.[489 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 244-247]
Коллапс снабжения, рост цен, приобретение закупщиками и торговцами сахара про запас привели к серьёзному дисбалансу. Прозводство сахара продолжало падать вследствие топливного кризиса, недостатка рабочих рук и сокращения площадей свекловичных посевов.[490 - Якушев Ив. Карточная система и продовольственные попечительства // Вестник Иркутского Городского Общественного Управления. № 7,8, 9. 1916. Иркутск. стр. 2-5]
Уже в декабре 1917 года в Москве начался сахарный голод.[491 - Орешников А. В. Дневник. 1915–1933. В 2 книгах. Книга 1, Наука, Москва, 2010, стр. 138, 139] По данным печати, сахара не выдавали ни по первому, ни по второму „сахарному“ купону. Объявленная цена в 1 рубль, 42 копейки за фунт сахарного песка и 1 рубль, 50 копеек за фунт рафинада была для обедневшего населения недоступна. Поэтому когда сахар появлялся в продаже, его раскупали люди со средствами. В номере за 17 (30) декабря корреспондент издания „Газета для всех“ отметил, что когда сахар вдруг стали продавать в одной лавке, образовалась очередь человек в 700.[492 - Газета для всех 17 декабря 1917, № 443. стр. 3]
Дефицит сахара в России был напрямую связан с экономической географией. Исторически подавляющее большинство сахарных заводов Российской империи находилось в украинских губерниях.[493 - Долидович О. М. «Сахарный кризис» в России в годы Первой мировой войны (по материалам Восточной Сибири). Научный диалог. 2019. № 5. стр. 304] Их там насчитывалось до 200. На юго-западе России заводов было всего 18. К весне 1918 года лишь шесть-семь из них были поставлены образцово.[494 - Петроградский голос. 27 апреля (10 мая) 1918 г. № 76. стр. 1]
В ходе Германской и Австро-Венгерской интервенции на Украине и юге России Совнарком оказался отрезан от поставок сахара. Ряд сахарных заводов на юге России перешёл под контроль Добровольческой армии. Советские власти оказались поставлены перед неразрешимой задачей.
Учреждение при ВСНХ Главного сахарного комитета (Главсахара) в феврале 1918 года и передача ему всех песочных и рафинадных заводов Воронежской, Курской, Орловской, Тамбовской, Тульской и Черниговской губерний и всех свекловичных плантаций губерний Великорусского района не повлияло на кривую спада. Сахара в стране по-прежнему катастрофически не хватало. Товарообмена его большевики организовать не смогли.[495 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917–1918 гг., Москва, 1942, стр. 393-394],[496 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 251]
Монополизация сахарной индустрии оказалась убыточной.[497 - Петроградский голос. 27 апреля (10 мая) 1918 г. № 76. стр. 1] Рафинадные и песочные заводы простаивали. Обязательный посев сахарной свеклы желаемого урожая не приносил.[498 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917–1918 гг., Москва, 1942, стр. 480-482] Если в 1917 году производство сахарного песка составляло скромные 685 330 тонн в год, то в 1918 году оно сократилось более чем наполовину: до 333 212 тонн. В 1919 году производство сахарного песка упало до крошечного показателя в 79 450 тонн. В 1920-м оно немного поднялось. В 1921 году оно снова рухнуло до ничтожной отметки в 50 182 тонн.[499 - Итоги десятилетия советской власти в цифрах 1917–1927, Центральное статистическое управление СССР, 1927, стр. 246-247]
Это говорило о том, что запасы сахара при коммунистах стремительно истощались.[500 - Вечернее слово. 30 (17) мая) 1918, № 44. стр. 1] По карточкам сахар выдавали в самых минимальных дозах. Иногда его неделями и месяцами не выдавали вообще.[501 - Ипатьев В. Н. Жизнь одного химика. Воспоминания, Т.2: 1917–1930, Нью-Йорк, 1945, стр. 123] Люди приучались пить чай без сахара.[502 - Орешников А. В. Дневник. 1915–1933. В 2 книгах. Книга 1, Наука, Москва, 2010, стр. 142, 147]
Современники отмечали, что когда получали по карточкам сахар, его накалывали микроскопическими кусочками. Мемуаристка Н. М. Гершензон-Чегодаева вспоминала, что если люди шли в гости, они брали с собой из дома свой сахар как деликатес: „Помню, что папа в таких случаях клал в жилетный карман маленькую металлическую коробочку с кусочками сахара.“[503 - Гершензон-Чегодаева Н. М. Первые шаги жизненного пути, Захаров, Москва, 2000, стр. 128]
В 1918–1921 годах сахар продолжал неуклонно расти в цене. Он превратился в непозволительную роскошь. Нормированной порции хватало лишь для чаепития „в приглядку“.[504 - Петроградский голос. 27 апреля (10 мая) 1918 г. № 76. стр. 3]
В 1919 году поэтесса Марина Цветаева записала в записную книжку про то, как шла по улице и фантазировала о том, как зайдёт к знакомым. Цветаева представляла, как будет сидеть в гостях над стаканом чая, который не будет пить, „потому что без сахара – скучно, а с сахаром – совести не хватает, ибо кусок сахара сейчас 4 р. – и все это знают.“[505 - Цветаева Марина, Неизданное. Записные книжки в двух томах, Т.1, Эллис Лак, Москва, 2000, стр. 310]
При отсутствии сахара населению пришлось переключиться на подсластители и сахарозаменители. Некоторые стали пить чай с изюмом.[506 - Смышляев В. С. Печально и нехорошо в нашем театре… (Дневник 1927–1931 гг.) / Публ. А. Л. Никитина, Интерграф сервис, Москва, 1996, стр. 263],[507 - Орешников А. В. Дневник. 1915–1933. В 2 книгах. Книга 1, Наука, Москва, 2010, стр. 140] Но вскоре и изюма стало не достать. Вприкуску с чаем ели конфеты – „конфекты“, как их называли в старой орфографии. Употребление мёда, варенья и сушёной черники в качестве сахарного эрзаца возросло. В 1918 году в нелегальной продаже ещё можно было найти дорогой сахарный мармелад, яблочное пюре, сушеную землянику и пастилу. По сообщениям петроградской прессы, можно было достать даже сахарные бисквиты, пирожные и рахат-лукум свежего привоза. Но для широких слоёв населения все эти лакомства были абсолютно недоступны.[508 - Вечернее слово. 10 июня (28 мая) 1918, № 53. стр. 3]
В употребление пошёл глицерин и так называемый „ландрин“.[509 - Реден Н. Р. Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914–1919, Центрополиграф, Москва, 2006, стр. 168] Последний представлял из себя сорт леденцов знаменитого в России кондитерского товарищества „Георг Ландрин“. Это монпансье продавалось в жестяных баночках.[510 - «Ландрин» признан объектом наследия, из https://voopik-spb.ru/%C2%ABlandrin%C2%BB-priznan-obektom-naslediya.html]
Сладкие леденцы и карамель неминуемо подскочили в цене. Так в газете „Ржевская коммуна“ от 7 (20) февраля 1918 года была опубликована характерная заметка. В ней член Ржевского Совета Холопов рассказал, как утром, по дороге на работу, он заметил двух извозчиков, которые везли какой-то подозрительный товар, запакованный в коробки. Хозяин, некто Асмудов, вёз ландрин и монпансье для нелегального сбыта. Когда Холопов остановил и повёл его в Совет, Асмудов попытался откупиться от представителя власти. Тот не поддался. Дело передали в Следственную комиссию.[511 - Ржевская коммуна. 7 (20) февраля 1918, № 72. стр. 4]
Вскоре, в 1918 году, фабрики Ландрина были национализированы государством. После этого производство леденцов существенно пошло на спад.[512 - «Ландрин» признан объектом наследия, из https://voopik-spb.ru/%C2%ABlandrin%C2%BB-priznan-obektom-naslediya.html] Несмотря на обилие различных подсластителей, главным заменителем сахара в 1917–1918 годах стал вредный для зубов сахарин.[513 - Бьёркелунд Б. В. Воспоминания, Алетейя, СПб, 2013, стр. 122]
С истощением запасов сахара сахарин стремительно вошёл в оборот и заполнил целый сектор торговли. С лета 1917 года ввоз сахарина из-за границы производился в адрес Министерства Продовольствия через таможни в Петрограде, Москве и Владивостоке. Качество и процентное содержание импортных подсластителей формально находились под наблюдением Временного правительства.[514 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 252-254]
Но со временем контролировать качество иностранного сахарина оказалось практически невозможно. Дешёвый германский сахарин, который массово ввозили из-за границы контрабандным путём, завоевал рынок.[515 - Известия Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 29 декабря 1918, № 4. стр. 4] Торговля сахарином и спекуляция на нём приняли всеобщий характер.[516 - Ипатьев В. Н. Жизнь одного химика. Воспоминания, Т.2: 1917–1930, Нью-Йорк, 1945, стр. 123]
Вместо настоящего сахарина потребителям в аптеках за огромные деньги часто продавали фальшивку: сахарную пудру или крошечные шарики из сахарной пудры. Этого едва хватало на один стакан чая.[517 - Петроградский голос. 27 апреля (10 мая) 1918 г. № 76. стр. 4]
В дополнение к этому в советской России в 1918 году появился и другой контрабандный соперник. Иностранный сахарин, по мнению властей, был, по-видимому, австрийского и американского производства. Этот продукт продавался преимущественно в таблетках, с упаковкой в заклеенных коробочках по 300, 500 и 1000 штук. Продажная цена такого сахарина составляла от 45 до 150 рублей и выше. По данным печати, встречались и упаковки в стеклянных трубочках по десять таблеток стоимостью от 2 рублей 50 копеек до 4 рублей. Продавались таблетки сахарина и поштучно: за 40–50 копеек.[518 - Известия Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 29 декабря 1918, № 4. стр. 3]
Сахарин также можно было купить и в маленьких конвертиках.[519 - Бьёркелунд Б. В. Воспоминания, Алетейя, СПб, 2013, стр. 122] Стоимость отечественного сахарина, произведённого в Петроградской лаборатории, была очень высока. При отсутствии химических веществ, необходимых для массовой выработки сахарина, советской индустрии было не под силу удовлетворить огромный рыночный спрос.[520 - Куприн А. И. Хроника событий глазами белого офицера, писателя, журналиста, 1919–1934, Москва, 2006, стр. 187-188]
В декабре 1918 года частная продажа сахарина была запрещена. Государство стало продавать конфискованный сахарин трудящемуся населению по установленной цене через муниципализированные аптеки, кооперативы и потребительские лавки в маленьких дозах, не выше одного грамма.[521 - Сборник декретов и постановлений Советской власти по народному хозяйству. Вып. 2. (25 октября 1918 г. – 15 марта 1919 г.) / Под редакцией юридического отдела ВСНХ, Москва, 1920, стр. 652-653]
В 1919 году Наркомпродом было получено ничтожное количество сахарина: всего около 130 килограмм. Это количество было почти в 10 раз меньше, чем в 1918 году, когда в распределение было пущено 1330 килограмм.[522 - Второй год борьбы с голодом. Краткий отчет о деятельности Народного комиссариата по продовольствию за 1918-19 год, Издательский отдел Народного комиссариата по продовольствию, Москва, 1919, стр. 40]
Распоряжение Наркомздрава о правилах обращения в продаже и применении сахарина, кристаллозы и других искусственных подсластителей систематически игнорировалось. Требование Наркомздрава помещать на этикетки информацию о том, что употребление сахарина и кристаллозы не рекомендуется кормящим женщинам, пожилым людям, детям до десяти лет и людям, страдающим болезнью почек, печени или желудка с повышенной кислотностью, – тоже игнорировалось.[523 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 254-255]
Советская власть оказалась бессильна защитить потребителей. Неизвестные фабриканты нелегально выпускали поддельный сахарин. Он был якобы изготовлен „под наблюдением профессора химии и врача в лаборатории, находящейся в руках химиков-специалистов.“[524 - Известия Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 29 декабря 1918, № 4. стр. 3] Реклама голословно утверждала, что сахарин „абсолютно доброкачествен“, „совершенно безвреден“, „не имеет никакого привкуса“ и „слаще сахара в 500 раз.“[525 - Известия Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 29 декабря 1918, № 4. стр. 3]
При отсутствии сведений об изготовлении покупателям приходилось принимать подобные заявления на веру. Реклама сознательно вводила людей в заблуждение. Сладость сахарина была значительно ниже указанной. Сахарин был низкого качества и содержал солидную примесь соды или мела.[526 - Известия Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 29 декабря 1918, № 4. стр. 3-4] Несмотря на запрет продажи и употребления метилсахарина, дульцина, глюцина, инулина и других искусственных сладких веществ, их продолжали пускать в оборот.[527 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 255]
Сахарин имел неприятный металлический привкус.[528 - Степанищева Зинаида, Неокончательная правда, Фонд Сергея Дубова, Москва, 2005, стр. 16; также Красная Москва. 1917–1920 гг., Издание московского Совета Р. К. и КР Д., Москва, 1920, стр. 406-407] Один современинник метко назвал сахарин „популярным ядом наших дней“.[529 - Александр Блок в воспоминаниях современников. В 2-х томах, Т.2, Художественная литература, Москва, 1980, стр. 36] Весьма показательным в распространении этого сомнительного ксенобиотика было то, что коммунистическое руководство, чиновники советского аппарата и полицейские структуры вроде ВЧК брезговали его употреблением. Партноменклатура знала, что сахарин вреден для здоровья. Поэтому она предусмотрительно обеспечивала себя и свои семьи сахаром.
Писатель Алекандр Куприн подытожил: „Сахарин для нежных организмов комиссарских детей был признан вредным, и для них выдавалась усиленная порция сахара. Остальные дети могут отлично обходиться как без сахара, так и без сахарина.“[530 - Куприн А. И. Хроника событий глазами белого офицера, писателя, журналиста, 1919–1934, Москва, 2006, стр. 188] Сахарин в России обрёл функцию подсластителя для разорённых масс – большинства населения. По мере дальнейшей пауперизации общества всё большее число людей не могло себе позволить даже дешёвых сахарозаменителей.
И всё же самой непереносимым компонентом советской повседневности стала нехватка продовольствия и связанный с ней голод. На протяжении 1917 года продовольственное распределение по карточкам последовательно приходило в расстройство. В крупных промышленных городах жизнь становилась всё голодней.[531 - Да здравствует революция! Воспоминания участников Великого Октября, Издательство политической литературы, Москва, 1980, стр. 28]
К зиме 1917–1918 года продовольственный вопрос стал грозить бунтом. Газеты обеспокоенно указывали на то, что в стране „доедаются последние крохи.“[532 - Ростковский Ф. Я. Дневник для записывания… (1917-й: революция глаза ми отставного генерала), Росспэн, Москва, 2001, стр. 425] 14 (27) декабря 1917 года газета „Наш век“ указывала, что в Смоленской губернии продовольственный кризис обострился благодаря наплыву „демобилизовавшихся“ элементов из армии и безработных из города. Автор заметки заключил: „Многие неделями сидят без куска хлеба, питаются картошкой, да кой-чем. Все говорят, что народ скоро от голода заревет, завоет волком.“[533 - Ростковский Ф. Я. Дневник для записывания… (1917-й: революция глаза ми отставного генерала), Росспэн, Москва, 2001, стр. 426]
К моменту Октябрьского переворота в стране ещё сохранились небольшие продовольственные запасы. Но положение ухудшалось с каждым месяцем. Хлебопекарни, мясные, молочные и бакалейные лавки стали закрывать. Несмотря на насилия и репрессии, после большевистского захвата власти Министерство продовольствия Временного правительства не прекратило работы. Его органы стремились поставить питание населения вне политической борьбы. В столице двоевластие между Министерством продовольствия и Наркомпродом продлилось несколько недель.[534 - Прокопович С. Н. Народное хозяйство СССР, Т.1, Издательство имени Чехова, Нью-Йорк, 1952, стр. 145-146]
Во многих регионах трансфер власти затянулся на долгие месяцы. В некоторых областях он занял несколько лет.[535 - Антонов-Саратовский В. П. Под стягом пролетарской борьбы. Том 1, Госиздат, Москва, 1925, стр. 213-222] После Октября организация продовольственного снабжения республики представляла собой чрезвычайно сложную и запутанную картину из ряда наслоений разнообразных периодов – монархического, коалиционного, большевистского.[536 - Ленинградская кооперация за десять лет, Т.2, Издание Л. С. П. О., Ленинград, 1928, стр. 261-262]
РСФСР была отрезана от богатейших хлебных районов, дававших излишки: Бессарабии, Украины и Крыма. Были также прерваны почти все сообщения с Северным Кавказом. Этот регион обладал излишками продовольственных, крупяных и кормовых хлебов от урожая 1917 года в размере около 130 миллионов пудов.[537 - Мельник В. Продразверстка до её декретирования // Проблемы экономики. 1935. № 6. стр. 104-105]
К этому добавлялась трудность получения хлебных избытков из районов Западной Сибири (Тобольская и Томская губернии) и Степного края (Уральская, Тургайская, Акмолинская и Семипалатинская губернии). Населенные пункты этих регионов были расположены вдали от главных железнодорожных и водных артерий. Трудности перевоза обострялись всеобщей транспортной разрухой. Продовольственные перспективы к маю 1918 года приняли угрожающий характер.[538 - Мельник В. Продразверстка до её декретирования // Проблемы экономики. 1935. № 6. стр. 105]
Количество продуктов становилось всё более ограничено. В городах и посёлках взору являлись полупустующие советские магазины и лавки. В них иногда торговали скудными остатками предметов массового потребления.[539 - Юбилейный сборник. Годовщина Октябрьской революции / Издание Комиссии по устройству празднеств при Елецкой организации РКП (большевиков), Елец, 1918, стр. 39] Большинство входов в магазины было заколочено. В кооперативах стали выдавать щепотку муки и соли, мерзлую капусту и воблу.[540 - Оцуп Н. А. Океан времени. Стихотворения. Дневник в стихах. Статьи и воспоминания о писателях, Logos,Спб, Голубой всадник, Дюссельдорф, 1993, стр. 520]
В номере от 30 мая 1918 года газета „Вечернее слово“ отметила, что в хлебородной и богатой всякими продуктами Тамбовской губернии вследствие реквизиции и контрибуции создалась полнейшая необеспеченность торговых предприятий.[541 - Вечернее слово. 30 (17) мая 1918, № 44. стр. 4] Автор заметки продолжил: „Почти во всех магазинах Тамбова у касс сидят советские агенты, так как владельцы магазинов, не заплатившие последней контрибуции, были помимо этой контрибуции ещё оштрафованы по 10–50 тыс. руб., каковые суммы и собираются сейчас из выручек магазинов. Многие торговцы помимо того посажены в тюрьму.“[542 - Вечернее слово. 30 (17) мая 1918, № 44. стр. 4]
Жестокие репрессии советских властей усилили экономический дисбаланс не только в губернских центрах, но и в уездных городах, и в сёлах. Современники указывали на то, что национализированные лавки превращались в неудобные, никому не нужные канцелярии, где ничем не торгуют, а только пишут один или несколько чиновников-бюрократов, заменивших толкового хозяина и приказчика.[543 - Станкевич В. Б. Воспоминания, 1914–1919, Издательство И. П. Ладыжникова, Берлин, 1920, стр. 342]
Железнодорожные линии страны были забиты порожняком и гружёными вагонами, которые подолгу не разгружались.[544 - Арский Р. Годовщина коммунистических субботников, Типо-литография Народного Комиссариата Путей Сообщения, Москва, 1920, стр. 3-4] Пробки, развал транспорта и халатное отношение районной администрации к транспортировке, хранению и снабжению вело к тому, что продукты портились. Их приходилось уничтожать. Пока Москва, Петроград и другие центры голодали, на путях целыми днями, а порой и неделями стояли эшелоны, нагруженные продовольствием.[545 - Арский Р. Годовщина коммунистических субботников, Типо-литография Народного Комиссариата Путей Сообщения, Москва, 1920, стр. 5]
Протухшее мясо массово сжигалось в то время, как система снабжения приходила в упадок. Некоторых членов местных управ за подобные факты предавали суду. В отдельных случаях продукты удавалось направить голодающему населению.[546 - Вечернее слово. 30 (17) мая 1918, № 44. стр. 3]
В мае 1918 года на станции Самара, согласно телеграфному сообщению представителя Северной области, пути и пакгаузы были загружены 500 вагонами мясных консервов. Они были адресованых комиссару продовольствия Красной армии Н. Н. Петину. Начальство ходатайствовало о передаче 200 вагонов этих консервов в распоряжение комиссара для отправки маршрутным поездом в голодающий Петроград.[547 - Вечернее слово. 30 (17) мая 1918, № 44. стр. 3]
Несмотря на подобные инициативы, сотни тонн продовольствия во множестве других мест продолжали простаивать и гнить в вагонах, на складах и на пристанях. Подобые разоблачения периодически публиковались в независимой прессе. Они вели к возмущению. К возмущению вело и введение жесточайшей продовольственной диктатуры в стране. Писательница Наталья Баранская заметила, что, запрещая торговлю, большевики, как видно, посчитали, что народ будет сыт одной идеей светлого будущего: „С тем народ и остался на многие годы.“[548 - Баранская Наталья, Странствие бездомных, Аст: Астрель, Москва, 2011, стр. 243]
В новых условиях вопрос пропитания стал самым трудным – насущным и постоянным. Работник Красного Креста Л. А. Зиновьев признался, что большая часть дня уходила на ежедневное добывание пищи.[549 - Зиновьев, Л. А. В огне трех революций: воспоминания, Русский путь, Москва, 2017, стр. 282]
Нормы официального продовольственного пайка для утоления голода были совершенно недостаточны. Советская продовольственная политика руководствовалась принципом преимущественного снабжение трудящихся по сравнению с нетрудящимися. В городах и промышленных центрах этот принцип осуществлялся на основе „классового пайка“. Он был введён в июле-сентябре 1918 года в Петрограде и Москве. После этого „классовый паёк“ стал административно насаждаться в республике. Преимущественно это происходило в губерских городах, но отчасти и в уездных центрах, и в посёлках городского типа.[550 - Вишневский Н. М. Принципы и методы организованного распределения продуктов продовольствия и предметов первой необходимости / Под редакцией В. Г. Громана, ВСНХ, Москва, 1920, стр. 26, 34-35]
„Классовый паёк“ произвёл настоящий переворот в карточной системе. Потребителей делили на несколько категорий. Всю систему учёта продуктов и карточек пришлось перестраивать заново. Способы учёта и регистрации населения пришлось также коренным образом изменить.[551 - Второй год борьбы с голодом. Краткий отчет о деятельности Народного комиссариата по продовольствию за 1918-19 год, Издательский отдел Народного комиссариата по продовольствию, Москва, 1919, стр. 49]
Необходимость нового подсчёта и распределения вела к серьёзному неудобству, сбоям и постоянным задержкам. В новых условиях „классовое“ нормирование продуктов позволило режиму лишить продуктов одну часть населения (экономически менее полезную) в угоду их предоставления другой части населения (экономически более полезной).[552 - Вишневский Н. М. Принципы и методы организованного распределения продуктов продовольствия и предметов первой необходимости / Под редакцией В. Г. Громана, ВСНХ, Москва, 1920, стр. 37]
Продорганы разделяли группы потребителей на очереди снабжения в соответствии с указаниями Наркомпрода, в зависимости от поступления продовольствия. В советской иерархической системе приоритетом пользовались рабочие ударных производств и их семьи. Они обеспечивались значительно лучше остальных. За ними шли рабочие небронированных учреждений и совслужащие. Работники физического труда обеспечивались гораздо лучше работников умственного труда. Совработники и сотрудники ЧК обеспечивались лучше семей красноармейцев.[553 - Отчет Брянского Губернского Экономического Совещания (ГЭКОСО): На 1-е октября 1921 г, 1-я Типография Брянского Губсовнархоза, Брянск, 1921, стр. 90-93]
Как установило обследование питания городского населения, произведенное Центральным Статистическим Управлением в марте 1919 года, городской житель в среднем потреблял около одного фунта хлеба в день. Но даже из этого гипотетического фунта на хлеб, заготовленный госаппаратом и получаемый по карточкам, приходилось менее половины. Потребление в размере полфунта в день и менее (москвичи 2-й категории получали 3/8 фунта, а 3-й категории – 1/8 фунта) было голодным потреблением.[554 - Михайловский А. Хлебная кампания 1918-19 года // Вестник Статистики. Журнал ЦСУ. 1919 № 8-12 (кн. 4). стр. 73-74]
Многие горожане получали поистине насмехательские, крошечные порции, на которые было невозможно выжить. Паёк доходил до 1/16 фунта хлеба на два дня, фунта сушеной рыбы один или два раза в неделю и полфунта сахара раз в месяц.[555 - Реден Н. Р. Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914–1919, Центрополиграф, Москва, 2006, стр. 168]
Таким образом даже плачевные официальные данные часто не соответствовали показателям реального распределения. В своём анализе количества продуктов, выданных по карточкам с июля 1917 по июль 1918 года, советский экономист Рафаил Кабо констатировал, что в действительности было выдано меньшее количество продуктов, так как не всем удавалось получить полагавшееся на их долю количество. Кроме того, некоторые, так называемые, „буржуазные районы“ систематически не получали хлеба.[556 - Кабо Р. М. Потребление городского населения России (По данным бюджетных и выборочных исследований) / Под редакцией и со вступительной статьёй Г. Шуба, Москва, 1918, стр. IX] Это было наглядной иллюстрацией того, что при коммунистах снабжение трудящихся обеспечивалось за счёт нетрудящихся.[557 - Второй год борьбы с голодом. Краткий отчет о деятельности Народного комиссариата по продовольствию за 1918-19 год, Издательский отдел Народного комиссариата по продовольствию, Москва, 1919, стр. XVIII]
В полуголодном обществе продукты и отношение к ним претерпели значительные изменения. Пищевой рацион россиян изменился до неузнаваемости. Овощи и фрукты стремительно исчезли из обращения. В первые постреволюционные годы овёс стал настоящим хитом. Его запекали и подавали как кашу, а также жарили и мололи на кофе. Овёс также пропускали сквозь мясорубку и парили в горшке. Распаренное зерно сминали и промывали. В результате получалась овсяная болтушка.[558 - Шкловский В. Б. Жили-были, Советский писатель, Москва, 1966, стр. 360]
Мясо стремительно дорожало и становилось всё более дефицитным продуктом. Чтобы выжить горожанам приходилось подолгу стоять в очередях, среди прочего и за кониной. Конину в империалистическую войну продавали в татарских лавках. Многие из них имели изображение борзого коня на вывеске или на дверях.[559 - Лундберг Е. Г. Записки писателя. 1917–1920. Том I, Издательство писателей в Ленинграде, Ленинград, 1930, стр. 116]
Конину в разговорной речи называли „маханиной“.[560 - Шапорина Л. В. Дневник. В 2-х томах, Т.1, Новое литературное обозрение, Москва, 2011, стр. 64] Слово это происходило с монгольского „махан“ и означало мясо и всё мясное. Среднее потребление конины городским и рабочим населением было весьма высоко. По данным одного советского исследователя, в 1918–19 году в столицах оно достигало 60 % общего потребления мяса. В прочих городах и поселениях городского типа потребление конины достигало 40 % всего потребления мяса.[561 - Лосиций А. Потребление хлеба и мяса в 1918–19 году // Вестник Статистики. Январь-Апрель 1920 г. № 1–4. Москва. стр. 75]
С 1918 года народу приходилось всё чаще питаться и протухшей кониной.[562 - Дети эмиграции. Воспоминания, Аграф, Москва, 2001, стр. 108] Извозчиков в городах становилось всё меньше. Обессилевших от отсутствия корма лошадей отдавали на убой мясникам. Как философски подметил писатель Е. Г. Лундберг в те дни, „не миновать коню татарина“.[563 - Лундберг Е. Г. Записки писателя. 1917–1920. Том I, Издательство писателей в Ленинграде, Ленинград, 1930, стр. 116]
С течением временем достать настоящей муки в городах стало чрезвычайно сложно. В продаже попадалась картофельная мука, из которой можно было печь бисквиты. Перебои с поставками коровьего и растительного масла усилились. В 1917–18 годах активную деятельность в стране развернули кустарные маслобойни. Их деятельность носила в основном спекулятивный характер. Она осуществлялась в нарушение нормировочных цен правительства. Циркуляр Центромасла Губпродкомам от 13 мая 1918 года объявил кустарным маслобойням борьбу.[564 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 272-273]
Губпродкомы обязали искоренить спекуляцию продуктами маслобойной промышленности. Агенты Губпродкома при содействии местных Совдепов реквизировали и передавали на учет Губпродкомам всё продающееся на базарах, хранящееся без учета и перевозимое спекулянтами масло, семя и жмыхи со скидкой в 25 % против твердых цен. Советский режим криминализовал кустарные маслобойни. Но одновременно с этим маслобойная промышленность в стране умирала.[565 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 276-279]
Те немногие запасы, которые поступали на склады государства, уходили на фронт. Губпродкомы при выполнении плановых нарядов в первую очередь были обязаны выполнять наряды для Красной Армии и Флота. Затем Губпродкомы выполняли наряды для железных дорог. И лишь после этого выполнялись наряды Центромасла. В итоге сливочное, подсолнечное, конопляное, льняное, кедровое, рапсовое, кокосовое, сурепное масло почти исчезло из обихода гражданского населения.[566 - Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Книга первая: 1 октября 1917 – 1 января 1919 г., Издание НКП, Нижний-Новгород, 1919, стр. 273-279]
В кооперативах появилось кокосовое, а затем и какаовое масло в плитках. На нём и приходилось всё жарить. За отсутствием масла в ход пускалось даже касторовое масло. Поэт Игорь Северянин с удивлением записал в 1919 году: „Как всё меняется! – раньше касторовое масло употреблялось для 'изгнания' пищи, теперь оно способствует 'вкушению'…“[567 - Северянин Игорь, Собрание сочинений в 5 томах. Том 5, Логос, СПб., 1996, стр. 145]
Коснулись продовольственные изменения и хлеба. Хлеб за недостатком необходимых ингредиентов стал неуклонно превращаться в странное, едва съедобное месиво. В новый хлеб советского образца стали добавлять всё больше чужеродных суррогатов: мякины, соломы и других непригодных для питания предметов, которые примешивали к муке.[568 - Врангель М. Д. Моя жизнь в коммунистическом раю // Архив русской революции. Т. 3–4, Терра-Политиздат, Москва, 1991, стр. 200]
В среднем, за первые полгода 1918 года московский хлеб содержал 16,6 % суррогатов. Это значило, что шестая часть продукта „хлеб“, подменялась заменителями.[569 - Кабо Р. М. Потребление городского населения России (По данным бюджетных и выборочных исследований) / Под редакцией и со вступительной статьёй Г. Шуба, Москва, 1918, стр. XIII] В регионах процентное содержание пищевых добавок сильно варьировалось. Однако в целом качество хлеба продолжало стремительно падать. Хлеб как продукт становился всё менее питательным. Позже одним из худшим из суррогатных разновидностей хлеба стал хлеб со мхом.[570 - Дневник священника Владимира Добромыслова (1918–1924), из http://minciadm.ru/o-poselenii.html]
Первая половина 1918 года была отмечена исчезновением хлеба во многих городах России. В Старой Руссе Новгородской губернии полноценного хлеба тоже не осталось. На смену хлебу приходили всё новые и новые суррогаты. Врач З. Г. Френкель вспоминал, как утром к чаю подавались лепёшки из мелко истолченных клеверных семян с небольшим добавлением муки.[571 - Френкель З. Г. Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути / Публикация, составление, комментарии и вступительная статья Р. Б. Самофал, Нестор-История, СПб., 2009, стр. 313-314]
При отсутствии хлеба и сухарей населению приходилось варить похлёбку из сушёных овощей. Перемолов их в мясорубке и поджарив на сковороде, из сушёных овощей делали лепёшки.[572 - Френкель З. Г. Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути / Публикация, составление, комментарии и вступительная статья Р. Б. Самофал, Нестор-История, СПб., 2009, стр. 314]
К лету 1918 года продовольственный кризис Европейской части России докатился до Сибири. В Иркутске впервые ввели карточки на многие припасы, в том числе на печеный хлеб.[573 - Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход / Составление и предисловие В. А. Майера, АСТ, Москва, 2003, стр. 330] По воспоминанию мемуариста Серебренникова, у городских хлебопекарен появились „хвосты“ горожан, не очень радовавшихся всем этим нововведениям и начавших уже весьма иронически относиться к громко рекламируемым большевиками „завоеваниям революции“. И. И. Серебренников простоял в очереди около часа и затем получил свой хлебный паёк. По словам современника, было странно и непонятно, как могло случиться, чтобы хлебная Сибирь осталась вдруг без хлеба.[574 - Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход / Составление и предисловие В. А. Майера, АСТ, Москва, 2003, стр. 330]
Летом 1918 года в Костроме отдел заготовки овощей при местном губпродотделе стал выпекать хлеб из картофельной муки без добавлений каких-либо хлебных суррогатов. Казённая печать оптимистично преподносила экспериментирование так, будто образец выпечённого хлеба внушал надежду. „Северная Коммуна“ утверждала, что хлеб из картофельной муки „при дальнейшем усовершенствовании его выпечки“ сможет заменить обыкновенный чёрный хлеб.[575 - Северная Коммуна. Известия Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов. 1918, № 60 (27 июля). стр. 3]
В годы „военного коммунизма“ государственное экспериментирование на хлебе превратилось в сомнительное и рискованное предприятие. Продовольственные органы в РСФСР стали настойчиво вмешиваться в работу пекарен. Они отменяли общепринятые стандарты выпечки.
В Москве в Комитет продовольствия был внесён декрет особого „кровяного и мясного хлеба“. 27 сентября 1918 года в газете „Вооруженный народ“ по этому поводу была напечатана заметка. В ней утверждалось, что получаемый припек благодаря особому воздействию крови на муку достигал 90 % и был гораздо выше обычного.[576 - Вооруженный народ. 27 сентября 1918 г. № 62. стр. 3]
Автор заметки „Кровяной хлеб“ нахваливал новый продукт на все лады. Он утверждал, что 10 фунтов по сытости были равны 18 фунтам обычного хлеба, а по вкусу и запаху тот давал впечатление заварного: „Единственный пока недостаток такого хлеба – это способность к скорой порче, но этот недостаток при теперешнем скором потреблении вообще всех съестных продуктов – не существен.“[577 - Вооруженный народ. 27 сентября 1918 г. № 62. стр. 3]
Кровь какого животного использовалась в выпечке кровяного хлеба, – не объяснялось. Нередко в подобных случаях кровь различных животных смешивали. Связь между продовольственным экспериментированием и желудочными отравлениями у населения в советской прессе замалчивалась. Даже несмотря на случаи летальных исходов в результате отравлений, государственное экспериментирование на продуктовых товарах продолжалось как ни в чём ни бывало.
Выпуск просроченных и прогнивших продуктов на руки также вёл к заметному росту желудочных отравлений. Порченная рыба рутинно пускалась на обработку и получала вторую жизнь. После этого рыбу отправляли в пункты снабжения. И лишь совершенно протухшую рыбу продорганы уничтожали.[578 - Дневник Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 14 января 1919, № 8. стр. 3]
К примеру, в декабре 1918 года „Известия Петрокомпрода“ оправдывали выпуск более ста тысяч пудов солёной рыбы, пущенной в обращение. Орган Петроградского комиссариата по продовольствию признавал, что рыба эта после переработки имела специфический запах, но якобы ничуть не являлась недоброкачественной. По словам печатного органа, обработка производилась под руководством специалиста-врача, и рыба выпускалась лишь подле осмотра Межведомственной Комиссии.[579 - Известия Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 29 декабря 1918, № 4. стр. 4]
Отсутствие приправ не давало возможности перебить гнилого запаха рыбы в полной мере. Но автор аргументировал, что на тот момент было бы преступлением не использовать таких продуктов: „Дело в том, что в рыбе портятся, главным образом, жир и внутренности, что и даёт означенный запах. Само же мясо рыбы порче не подвергается и совершенно безвредно, если оно не разложилось.“[580 - Известия Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 29 декабря 1918, № 4. стр. 4]
Далее „Известия Петрокомпрода“ на полном серьёзе объясняли читателям, как вымочить попахивающию рыбу в тёплой воде, тщательно удалить протухший жир и внутренности, а затем сварить. Не рекомендовала газета и беспокоиться наличием личинки „прыгуна“ (личинки сырной мухи). Личинка, превратившись в червячка, при передвижении могла прыгать, отчего и получила своё название. Наличие „прыгуна“, по версии печатного органа, было не опасно, если рыба сама по себе была доброкачественной.[581 - Известия Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 29 декабря 1918, № 4. стр. 4],[582 - Дневник Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 14 января 1919, № 8. стр. 3]
Подобные рекомендации были безответственны. Несмотря на подмену желаемого за действительное в печати, жалобы на отпуск недоброкачественных продуктов и отравления множились. 14 января 1919 года Отдел Складов и Холодильников был вынужден выпустить распоряжение „О предварительном осмотре экспертами продуктов“ всем заведующим складами и холодильных помещений, с составлением надлежащих актов. При выпуске товаров явно негодные продукты предписывалось тщательно отделять от качественных, для предотвращения порчи последних.[583 - Дневник Петрокомпрода: Орган Петроградского комиссариата по продовольствию. 14 января 1919, № 8. стр. 1]
