скачать книгу бесплатно
В сельской местности положение с жильём обстояло не лучше. С осени 1917 года аграрные беспорядки заметно участились. По стране шли массовые самозахваты. В лучшем случае зерно, инвентарь, скот и землю бывших помещиков крестьяне распределяли между собой, договариваясь с землевладельцами полюбовно.[216 - Давыдов А. В. Тетрадь для записи того немногого, что осталось у меня в памяти о нашей жизни в Кулеватове после октября 1917 года, Москва, 2013, стр. 29-31] В худшем случае – дело доходило до насилий и убийств. В атмосфере безнаказанности бывших помещиков нередко выгоняли из усадьб в одном белье.[217 - Ростковский Ф. Я. Дневник для записывания… (1917-й: революция глаза ми отставного генерала), Росспэн, Москва, 2001, стр. 374-375]
Усадьбы во множестве уездов разграбляли. Дачи сжигали. Лес и сады вырубались местными крестьянами. Помещичьего добра совершенно не жалели.[218 - Осоргин Михаил, Времена. Происшествия зеленого мира, Интелвак, Москва, 2005, стр. 141] Как и в других областях крестьяне Олонецкой губернии вооружались пилами и топорами, набирали продуктов на несколько дней и отправлялись в поход на частновладельческую лесную дачу. Они уничтожали всё подряд: мелкорослый лес, сухоподстойный лес, крупные деревья. Из-за дележа леса среди крестьян происходили столкновения, которые переходили в ожесточённые драки.[219 - Земля: [Ежедн. беспарт. Газ.]. 18 ноября (1 дек.). 1917, № 109. стр. 4]
18 ноября (1 декабря) 1917 года в заметке „Нельзя медлить“ беспартийная газета „Земля“ отмечала: „В оправдание своё крестьяне говорят 'теперь нужно не пером писать, а топором рубить'. Словом, 'хватай, что можешь'.“[220 - Земля: [Ежедн. беспарт. Газ.]. 18 ноября (1 дек.). 1917, № 109. стр. 4] По словам очевидца А. В. Жиркевича, по всей Симбирской губернии шёл разгром усадеб с беспощадным, бессмысленным уничтожением старинной мебели, картин, дорогой посуды и других предметов барства.[221 - Жиркевич А. В. Потревоженные тени… Симбирский дневник, Этерна-принт, Москва, 2007, стр. 329]
В Рязанской губернии, как и в других регионах, также ширилось аграрно-погромное движение. По данным прессы, оно получило „ураганное“ развитие в Сапожковском уезде, в котором раньше погромов не было. Там за короткий срок было сожжено и разгромлено около полусотни усадеб. Газета „Русское Слово“ сообщала, что убытки были многомиллионные: „В земледельца Чулкова погромщики стреляли, и он с женой бежали в Рязань полуодетые. Оставшиеся ещё в усадьбах помещики бегут в паническом ужасе в города.“[222 - Ростковский Ф. Я. Дневник для записывания… (1917-й: революция глаза ми отставного генерала), Росспэн, Москва, 2001, стр. 374-375]
Кирилл Малинин, который осенью 1917 был подростком, писал, как к ним в деревню пришли и приказали оставить имение в течение двух часов. Малинин отметил, что это известие всех так поразило, что в первый момент никто ничего не понимал, никто не мог поверить этому: „И пришлось оставить своё родное гнездо, в котором протекло всё моё раннее детство. Очень горько и тяжело было тогда у меня на душе. С этого дня начались несчастья в нашей семье. Большевики разбили нам жизнь, и не только нам, а очень многим.“[223 - Дети русской эмиграции, сост. Л. И. Петрушевой, Терра, Москва, 1997, стр. 185]
Конец 1917-го – начало 1918 года принесли России невиданные разрушения. Анархистка Анна Гарасева вспоминала, как в начале 1918 года ещё можно было видеть старые дворянские гнёзда, по большей части разграбленные, с выбитыми стеклами, снятыми дверями и взломанными полами.[224 - Гарасева А. М. Я жила в самой бесчеловечной стране… Воспоминания анархистки / литературная запись, вступительная статья, комментарии, и указатель А. Л. Никитина, Интерграф Сервис, Москва, 1997, стр. 45]
Вследствие того, что в советской республике собственность владельцев постоянно конфисковалась, отчуждалась и секвестировалась, отношение к вещам претерпело коренное изменение. Принцип неприкосновенности частной собственности был всерьёз поставлен под сомнение ещё при Временном правительстве.[225 - Абдурахманова И. В. Проблема неприкосновенности частной собственности в революционном правосознании // Философия права. 2007. № 4. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/problema-neprikosnovennosti-chastnoy-sobstvennosti-v-revolyutsionnom-pravosoznanii (дата обращения: 02.12.2020).] С установлением коммунистического контроля институт частной собственности был фактически разрушен. Всё от предметов домашней утвари до фамильных реликвий могли конфисковать в любой момент.
Прозаик А. Н. Толстой отметил в своём дневнике весной 1918 года: „В дни разгромов, стрельбы или опасности выселения – с особенной нежностью смотришь на окружающие вещи, видишь их по-новому.“[226 - Толстой А. Н. Материалы и исследования / Ответственный редактор А. М. Крюкова, Наука, Москва, 1985, стр. 358]
Понятие „дом“ в годы Гражданской войны было также практически уничтожено. По нему, во всяком случае, был нанесён сокрушительный удар. Характерный пример подобного разрушения уюта, личного пространства и безопасности предоставил А. С. Посников. Посников был респектабельным экономистом и либеральным думским политиком. Свергнув Временное правительство, большевики лишили многолетнего борца за народные права жалования и пенсии. Пожилой общественный деятель и его семья очень нуждались. Они были вынуждены уехать из столицы в своё имение, в село Николаево под Вязьмой.[227 - Российский либерализм: идеи и люди / Под общей редакцией А. А. Кара-Мурзы, Новое издательство, Москва, 2007, стр. 447]
Посников жаловался на бесчинства солдат, захвативших власть в его доме. Он писал: „Не стоит описывать всего; достаточно сказать, что они дали мне не ту комнату, которую желал бы я, а ту, которую сами нашли удобным дать мне; дали мне четыре стула и один стол; долго не соглашались отдать мне мою кровать, не могли отдать мне моего кувшина с тазом и лампы, потому что разбили; забрали всю посуду, поковеркали мебель и, – самое обидное, – продолжают (хотя украдкой) рубить в парке вековые, ценнейшие деревья…“[228 - Российский либерализм: идеи и люди / Под общей редакцией А. А. Кара-Мурзы, Новое издательство, Москва, 2007, стр. 447]
В январском письме 1918 года Посников подвёл итоги „нашествия гуннов“ после того, как военные обитатели покинули его дом: „Загадили мой бедный дом до последней степени… переломав всё, что можно было переломать и украсть, начиная от подушек и кончая сбруей. Вырубив для отопления (бесплатного) древние деревья в парке, представители 'христолюбивого воинства' удалились куда-то на Урал для продолжения своей победной деятельности в другом несчастном доме…“[229 - Российский либерализм: идеи и люди / Под общей редакцией А. А. Кара-Мурзы, Новое издательство, Москва, 2007, стр. 447]
Ещё одним существенным фактором в разрушении жилья стал фактор временности. Февральская революция отменила привычную культурную преемственность. Октябрьский переворот интенсифицировал этот процесс. Большевики объявили прошлому символическую войну. Следствием этого стало то, что в жизни страны наступил новый этап, основанный на краткосрочности.
Эта краткосрочность, положение перманентной чрезвычайности и неопределённости в будущем наложили глубокий отпечаток на нравы. Они определили и небрежное отношение населения к жилью. Ситуация усугублялась тем, что людей постоянно уплотняли, переселяли, выгоняли и переводили с одного места жительства на другое. Жильцам не давали привыкнуть к своему жилищу, почувствовать себя в нём как дома.
Согласно коммунистической доктрине, граждане нового мира должны были жить со дня на день, без комфорта и привязанностей. Идея эта напоминала заезженный стереотип о подпольщике-революционере, который вечно скрывался от Охранки. И всё же эта идея была в большом ходу. Хотя сами советские правители уже давно вышли из подполья, романтика революционности и презрение к мещанству активно пропагандировались режимом и насаждались в обществе.
В широких слоях уют стал рассматриваться как нечто декадентское, буржуазное. Уют стал чем-то, совершенно не соответствующим нормам эпохи. Чем-то, чего людям приходилось стыдиться. Более того, при обыске чистота косвенно указывала на сословное происхождение жильца. Это было чревато роковыми последствиями. Поэтому некоторые жильцы намеренно перестали убираться дома. Они пытались слиться с общей массой и маскировали своё социальное происхождение непролазной грязью.
Так выпускница Смольного института Н. С. Горская откровенно призналась, что они в семье старались не подметать, и на полу валялся сор. Родные Горской даже собирали шелуху от подсолнухов на улице, которою те были засыпаны, и приносили и посыпали у себя дома. Горская заключила: „Вообще старались, чтобы был у нас беспорядок.“[230 - Россия 1917 года в эго-документах. Воспоминания, РОССПЭН, Москва, 2015, стр. 209]
Пример этот даёт тонкую характеристику эпохе „военного коммунизма“. В квартирах оптический эффект слияния с грязными мостовыми служил отличным камуфляжем семейной родословной. Очередной удар в РСФСР был нанесён по приватной сфере населения. В атмосфере коллективизма частная сфера стала идеологически сомнительной категорией. Индивидуализм стал рассматриваться режимом как ересь.
Отчасти это объяснение крылось в том, что революция совершалась публично, при всём честном народе. Поэтому, по мнению советских руководителей, по новой хронологии всё должно было происходить на виду. Жилищная политика советского строя стала наглядным отражением этого принципа. Наконец, в атмосфере недоверия и паранойи следить за населением через домкомы и домкомбеды в условиях скученности было проще.
В этом отношении полезен эпизод, описанный М. Д. Врангель. Современница вспоминала, как приватная сфера стала уменьшаться. Пожилая Врангель отметила, что председатель домового комитета, надо думать, блюдя порядок, то и дело захаживал к жильцам: „Явившись как-то ко мне, увидел портреты сына в военных доспехах, приказал немедленно все их убрать, предупреждая, что если зайдёт и увидит и в следующий раз 'генералов', без разговоров отправит меня с портретами в Чека. Я немедленно переслала их на хранение к знакомому присяжному поверенному.“[231 - Врангель М. Д., Моя жизнь в коммунистическом раю // Архив русской революции, т.4, Терра, Политиздат, Москва 1991, стр. 201]
В жилищной политике России необходимо различать коммунарный и государственнический подходы к жилью. Первый основан на добровольном сожительстве, обобществлении имущества и труда людей, близких по духу и убеждениям. Он, как правило, весьма успешен. Второй же подход, характерный для советского строя, был основан на принудительности. Он насаждался сверху, вопреки воле граждан и вёл к скученности, конфликтам и ненависти к соседям.[232 - Гарасева А. М. Я жила в самой бесчеловечной стране… Воспоминания анархистки / литературная запись, вступительная статья, комментарии, и указатель А. Л. Никитина, Интерграф Сервис, Москва, 1997, стр. 50]
Характерно, что при уплотнениях выбирать себе соседей не разрешалось. Официально выбирать себе сожителей по жилью Совнарком разрешил лишь после тысяч выселений, конфискаций и унижений: декретом от 25 мая 1920 года. Декрет этот назывался „О мерах правильного распределения жилищ среди трудящегося населения.“[233 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1920 г. Управление делами Совнаркома СССР, Москва, 1943, стр. 339]
Выпущенный в целях „оздоровления“ жилищных условий, декрет диктовал: „При уплотнениях гражданам даётся двухнедельный срок для подыскания себе сожителей.“[234 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1920 г. Управление делами Совнаркома СССР, Москва, 1943, стр. 340] Если человек не успевал подселить к себе жильца, Жилищно-Земельный отдел производил принудительное уплотнение за него.
В годы „военного коммунизма“ населению пришлось сильно потесниться в своих квартирах. Причём не только для красноармейцев, матросов и рабочих, но и для многочисленной советской бюрократии, чекистов и представителей коммунистических ведомств, организаций и институтов. Общественный деятель и публицист Г. Н. Трубецкой заметил, что обыкновенно, с парадного хода было какое-нибудь учреждение или жил большевистский чин, а с чёрного хода, рядом с кухней, ютился хозяин.[235 - Трубецкой Г. Н. Годы смут и надежд, 1917–1919, Русь, Монреаль, 1981, стр. 59]
Важными проводниками жилищной политики государства и того, как „следовало жить“ при новом режиме, стали домовые комитеты (домкомы). Первые домовые комитеты появились после Февральской революции. Задача домкомов заключалась в облегчении жизни жильцов квартир в условиях империалистической войны через совместную добычу продуктов потребления.[236 - Стратонов В. В. По волнам жизни. Т.2, Новое литературное обозрение, Москва, 2019, стр. 189] Домкомы были демократическими ячейками, низовыми системами самоорганизации.[237 - Лебина Наталия, Советская повседневность: нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю, НЛО, Москва, 2016, стр. 90]
После отмены домовладения советская власть оказалась не в состоянии организовавать домовое хозяйство. Она имела для этого соответствующего аппарата. Управление домами пришлось передать домовым комитетам.[238 - Красная Москва. 1917–1920 гг., Издание московского Совета Р. К. и КР Д., Москва, 1920, стр. 335] Однако ряд домкомов оказал организованное сопротивление большевистскому диктату и его политике экспроприации жилья. Домовые комитеты не хотели становиться орудием посягательства на чужую собственность.[239 - Красная Москва. 1917–1920 гг., Издание московского Совета Р. К. и КР Д., Москва, 1920, стр. 335; Пиир Александра (Само)управление в петроградских/ленинградских жилых домах. 1. Домовые комитеты // Антропологический форум. 2012. № 17 Online. стр. 195]
Решение советской власти о запрете взноса квартирной платы домовладельцам было многими принято в штыки. Члены домкомов считали, что вопрос об уничтожении частной собственности на недвижимость может быть разрешен только предстоящим Учредительным Собранием. Они называли распоряжение власти незаконным и не подлежащим исполнению домовыми комитетами.[240 - XX век: хроника московской жизни. 1911–1920 / Составители С. Г. Муранов и другие, Мосгорархив, Москва, 2002, стр. 424]
Как отмечалось в исследовании „Красная Москва“, первые четыре-пять месяцев после Октябрьского переворота прошли в борьбе Жилищного Совета с домовыми комитетами. Доходило до арестов и репрессий против саботажа.[241 - Красная Москва. 1917–1920 гг., Издание московского Совета Р. К. и КР Д., Москва, 1920, стр. 335-336] В конечном счёте домовые комитеты были вынуждены подчиниться силе и взять на себя управление домами. Однако, вопреки обещаниям коммунистов, никакой автономии домкомы не получили.
Напротив, домкомы попали под усиленное давление режима. Они были вынуждены выполнять всё больше обязанностей. К ним относились раздачи галошных, мануфактурных и детских карточек, подачи сведений об имущественном положении квартирантов, информирования милицейского комиссариата обо всех автомобилях, находящихся во дворах и около домов в ночное время, и о подозрительных автомобилях днём.[242 - XX век: хроника московской жизни. 1911–1920 / Составители С. Г. Муранов и другие, Мосгорархив, Москва, 2002, стр. 472, 478]
Распределение хлеба через домкомы стало дополнительным механизмом правительственного контроля.[243 - Баранская Наталья, Странствие бездомных, Аст: Астрель, Москва, 2011, стр. 242] Домкомы неизбежно заболели казённостью, свойственной всем советским учреждениям.[244 - Мариенгоф А. Б. Собрание сочинений в 3 томах, Т.2, Кн.1., Книжный Клуб Книговек, Москва, 2013, стр. 31]
Профессор В. В. Стратонов констатировал, что домовые комитеты стали мало-помалу изменять свое первоначальное назначение. По словам современника, они обращались в типичные полицейские участки былого времени: „На них сваливалась вся работа по приведению в исполнение постановлений советской власти, по выдаче всевозможных справок и удостоверений, по заведыванию общественными работами, по надзору за жильцами, присутствие при обысках и арестах в доме и т. п. Нередко бывали случаи, когда председатели домовых комитетов объявлялись лично ответственными перед большевицкой властью за те или иные дефекты по дому и даже за проступки жильцов.“[245 - Стратонов В. В. По волнам жизни. Т.2, Новое литературное обозрение, Москва, 2019, стр. 189-190]
Домовые комитеты были планомерно превращены в жилищных агентов советского строя.[246 - Декреты Советской власти. Т.I 25 октября 1917 г. – 16 марта 1918 г., Политиздат, Москва, 1957, стр. 281] Они были сделаны сообщниками диктатуры в уплотнениях и выселениях. Со временем требования властей возрасли ещё больше. Несмотря на то, что председатели домкомов и так были вынуждены идти на поводу у РКП(б), партия политизировала домкомы методом искусственной пролетаризации.
С осени 1918 года РКП(б) вместо прежних домовых комитетов стала насаждать домовые комитеты бедноты. И если раньше у домовых комитетов была хотя бы тень независимости, то домовые комитеты бедноты превратились в послушные инструменты социального контроля.[247 - КИРИЛЛОВА ЕЛЕНА АНАТОЛЬЕВНА Нэп и новая жилищная политика: от домкомбедов – к жилтовариществам (Петроград, начало 1920-х гг.) // Вестник РГГУ. 2014. № 19. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/nep-i-novaya-zhilischnaya-politika-ot-domkombedov-k-zhiltovarischestvam-petrograd-nachalo-1920-h-gg (дата обращения: 10.03.2016).]
Как становится ясно уже из названия, домовые комитеты бедноты (домкомбеды) отдавали предпочтение „низам“ из рабочих. Домкомбедам негласно разрешалось притеснять буржуазию и всех, кто отдалённо на неё походил. „Положение о домовых комитетах бедноты гор. Петрограда и его пригородов“ предписывало „наблюдение за буржуазным населением домов“, то есть слежку. Согласно положению, неисполнение предписания сурово каралось.[248 - Пиир Александра (Само)управление в петроградских/ленинградских жилых домах. 1. Домовые комитеты // Антропологический форум. 2012. № 17 Online. стр. 197]
Директивы советского режима в центрах и в регионах предоставляли домкомбедам всё больше и больше власти. Интеллигентка О. И. Вендрых описала последствия этого процесса: „Часов в 12 ночи стучат в дверь (в Петрограде звонков нет, стучат палкой, кулаком или каблуком), оказывается стучит Председатель Домового Комитета Бедноты и наряжает идти к 6-ти часам утра в Комендатуру. Там Вас держат часов до двенадцати да и затем партиями отправляют на разные работы, например: сломка деревянных домов для топлива Советских учреждений. Рубка и погрузка вагонов лесом.“[249 - Записки Ольги Ивановны Вендрых // Русское зарубежье и славянский мир. Сборник трудов, Составитель Петр Буняк, Славистическое общество Сербии, Белград, 2013, стр. 81]
Многие исторические исследователи справедливо указывают на то, что считать домкомбеды периода „военного коммунизма“ органами самоуправления нельзя. Отдел управления жестко регламентировал деятельность домкомбедов. Главной целью их создания являлось не ведение хозяйства, а контроль за выполнением распоряжений советской власти и наблюдение за жильцами с целью недопущения контрреволюционных собраний, укрывательства предполагаемых белогвардейцев и шпионов, а также доставки мешочниками продовольствия.[250 - КИРИЛЛОВА ЕЛЕНА АНАТОЛЬЕВНА Нэп и новая жилищная политика: от домкомбедов – к жилтовариществам (Петроград, начало 1920-х гг.) // Вестник РГГУ. 2014. № 19. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/nep-i-novaya-zhilischnaya-politika-ot-domkombedov-k-zhiltovarischestvam-petrograd-nachalo-1920-h-gg (дата обращения: 10.03.2016). из Северная Коммуна (Петроград). 1919. 30 января]
Городской быт стремительно трансформировался в ходе выселений, переселений, конфискаций имущества, экспроприаций и вторжения домкомов и домкомбедов в частную сферу жильцов. Слежка и доносительство стали важными чертами советского уклада.
Быт послеоктябрьской поры носил и другие отличительные черты. В частности, постоянные сбои в поставках электроэнергии и холод. Топливный кризис в стране привёл к тому, что в городах стали отключать электричество и отопление. Молодая республика оказалась отрезана от нефтяных районов Северного Кавказа, Донецкого и Уральского угольных бассейнов.[251 - Рыков А. И. Избранные произведения, Экономика, Москва, 1990, стр. 121]
Электрические станции и газовые заводы испытывали острый дефицит в топливе. Это отразилось на всех абонентах газовой- и электроэнергии. Уже 13 (26) ноября 1917 года Военно-революционный комитет выпустил предписание всем районным Советам, всем комиссарам, штабу Красной гвардии и коменданту Петрограда. В нём говорилось об ограничении отпуска энергии лишь шестью часами в сутки за исключением двух дней в неделю из-за недостатка топлива на электростанциях.[252 - Документы великой пролетарской революции. Том 1. Из протоколов и переписки Военно-революционного комитета Петроградского совета / Составители: Е. Н. Городецкий, И. М. Разгон, ОГИЗ, Москва, 1938, стр. 243-244]
Далее в предписании указывалось: „Долг каждого гражданина поэтому следить за тем, чтобы без особой надобности электрические лампочки не зажигались и чтобы вообще электрическая энергия не расходовалась без крайней к тому необходимости.“[253 - Документы великой пролетарской революции. Том 1. Из протоколов и переписки Военно-революционного комитета Петроградского совета / Составители: Е. Н. Городецкий, И. М. Разгон, ОГИЗ, Москва, 1938, стр. 243-244]
Постановление ВРК также обращало внимание на то, что владельцы многих торгово-промышленных заведений при закрытии магазинов оставляли гореть свет на ночь и в выходные. Ввиду этого всех владельцев торгово-промышленных заведений обязали выключать свет по окончании работы. До сведения торговцев доводили, что виновные в неисполнении будут привлекаться к ответственности.[254 - Документы великой пролетарской революции. Том 1. Из протоколов и переписки Военно-революционного комитета Петроградского совета / Составители: Е. Н. Городецкий, И. М. Разгон, ОГИЗ, Москва, 1938, стр. 243-244]
Чины милиции, дежурные постовые, караульные солдаты и красногвардейцы были обязаны сообщать районным Советам адреса запертых магазинов, в которых горели электрические лампочки. После этого составлялись протоколы. Владельцам и управляющим магазинов выписывались штрафы. Отказывающиеся оплатить штраф добровольно подлежали аресту.[255 - Документы великой пролетарской революции. Том 1. Из протоколов и переписки Военно-революционного комитета Петроградского совета / Составители: Е. Н. Городецкий, И. М. Разгон, ОГИЗ, Москва, 1938, стр. 243-244]
Несмотря на подобные акции, нехватка электроэнергии в стране давала о себе знать. В конце 1917 – начале 1918 годов в квартирах постоянно отключали электроэнергию. Художник А. Н. Бенуа отметил, что капризы электричества в эту темнейшую пору года действовали убийственно: „Сегодня электричество зажглось в 4 ч., но погасло в семь с половиной, снова зажглось в восемь с четвертью и уже совсем погасло в 10 ч. Я вижу в этом обещание гораздо более серьезных бед. Темнота действует даже на неисправимый до сих пор оптимизм Акицы. Даже она приуныла.“[256 - Бенуа Александр, Дневник. 1916–1918, Захаров, Москва, 2016, стр. 611]
Тьма в квартирах соединялась с невероятным холодом.[257 - Бенуа Александр, Дневник. 1916–1918, Захаров, Москва, 2016, стр. 612-613] С января 1918 года уличное освещение столицы было также доведено до минимума. Свет подавался через три фонаря на четвёртый. Фонари поздно зажигались и рано тушились.[258 - Новая жизнь. № 4 (218). 6 (19) января 1918. стр. 3]
Плата за телефон в результате нехватки электроэнергии тоже резко увеличилась. Пользование телефоном стремительно превратилось в роскошь. В начале 1918 года плата по телефонным счетам достигла 360 рублей в год и продолжала подниматься в цене.[259 - Новая жизнь. № 4 (218). 6 (19) января 1918. стр. 3] Прекращение телефонной связи усилило чувство общественной изоляции.
Перебои с топливом вызывали у граждан всё большие опасения. Керосином в первую очередь обеспечивали армию. В тылу же снабжение населения керосином было недостаточным. За керосином приходилось долго стоять в очередях.[260 - Воля земли. 24 января 1918, № 8. стр. 3]
Петроградская газета „Наш век“ опубликовала на эту тему характерную заметку. В ней констатировалось, что 12 (25) января 1918 на углу Лермонтовского и Канонерской улицы, у одной из съестных лавок в очереди за керосином стояло несколько сот человек. Когда около 18.00 объявили, что керосина больше нет, среди женщин, продежуривших весь день, началось сильное волнение. Скоро к очереди было направлено несколько красногвардейцев. Залпами в воздух они рассеяли толпу.[261 - Наш век. № 8 (33). 13 (26) января 1918 г. стр. 4]
Подобные метаморфозы стали итогом длительного процесса сокращения работы топливной индустрии. Система топливного обеспечения России пережила заметный спад ещё до Февральской революции. В империалистическую войну топливно-энергетический комплекс пришлось перепрофилировать через диверсификацию ресурсов. С 1916 по 1920 год доля каменного угля понизилась с 67 % до 36 %, а нефти – с 19 % до 10 %. Доля дров выросла с 14 % до 50 %.[262 - Старшова И. Г. Топливный кризис на Псковщине в годы Гражданской войны // Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал. 2006. № 24. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/toplivnyy-krizis-na-pskovschine-v-gody-grazhdanskoy-voyny (дата обращения: 29.01.2020).]
Продвижение Центральных держав резко ухудшило топливное положение страны. В Подмосковном бассейне государство организовало добычу угля, торфа и сланцев.[263 - Старшова И. Г. Топливный кризис на Псковщине в годы Гражданской войны // Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал. 2006. № 24. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/toplivnyy-krizis-na-pskovschine-v-gody-grazhdanskoy-voyny (дата обращения: 29.01.2020).] С наступлением холодов большевистским властям пришлось срочно ускорить осуществление дровяных заготовок в ближайших к городам рощах.[264 - Экология и власть. 1917–1990. Документы. Под ред. АН. Яковлева. сост. В. И. Пономарева и др., МФД, Москва, 1999, стр. 21] Леса и рощи стали вырубать. Советская власть была вынуждена спешно создавать трудовые артели по заготовке древесины.
После англо-французской интервенции в Мурманске и Архангельске весной-летом 1918 года РСФСР оказалась отрезана от богатых лесных ресурсов севера. Основные лесозаготовки северо-запада оказались сконцентрированы в Карелии. Согласно официальным данным, в январе 1919 года в Олонецкой губернии работало 270 трудовых артелей. Эти артели насчитывали 45 000 членов. Всего на лесозаготовках в это время было занято 65 тысяч рабочих.[265 - Из истории интервенции и Гражданской войны в Карелии (1918-20), Госиздат Карельской АССР, Петрозаводск, 1960, стр. 53]
В результате нехватки рабочих рук в декабре 1918 года коммунистический режим приостановил призыв в армию всех работников топливной промышленности. Постановление касалось лесорубов, лесовозов, торфяников и углекопов.[266 - Старшова И. Г. Топливный кризис на Псковщине в годы Гражданской войны // Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал. 2006. № 24. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/toplivnyy-krizis-na-pskovschine-v-gody-grazhdanskoy-voyny (дата обращения: 27.11.2018).] Как констатировало одно советское исследование, прогрессирующее истощение лесных площадей в районе транспортных артерий было несомненным фактом.[267 - Война и топливо. 1914–1917 гг., Государственное издательство, Москва-Ленинград, 1930, стр. 22]
После Октября распределение всех видов древесного, торфяного и минерального (твердого и жидкого) топлива, а также бензина, керосина, газолина и смазочных масел в РСФРС было централизовано. Распределение подчинялось Главному топливному комитету (Главтопу). Нарушение каралось по всей строгости революционных законов.[268 - Декреты Советской власти. Т.V, 1 апреля – 31 июля 1919 г., Политиздат, Москва, 1971, стр. 311-312]
Несмотря на введение жёстких мер, советский режим был по-прежнему отрезан от нефти линией фронта. Недостаток сырья остановил металлургическую промышленность и привёл к простоям на городских электростанциях. Ряд крупных заводов Петрограда и других индустриальных центров страны пришлось закрыть из-за недостатка топлива. Десятки тысяч рабочих остались без работы.[269 - Эпоха войн и революций: 1914–1922. Материалы международного коллоквиума (Санкт-Петербург, 9-11 июня 2016 г.), Нестор-История, СПб, 2017, стр. 191] Позже, в апреле 1919 года В. И. Ленин признался, что нужда в нефти была „отчаянная“.[270 - Ленин В. И. Полное собрание сочинений, Том 54, Издательство политической литературы, Москва, 1975, стр. 296, стр. 288]
Дефицит топлива и электроэнергии саметно отразился на жизни городов. В Воронеже из-за острой нужды в бензине была запрещена езда на автомобилях как в войсковых учреждениях, так и частным лицам. Пользование автомобильным транспортом разрешалось только в исключительных случаях, по ордеру Военного отдела.[271 - „Известия Вологодского губернского Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов.“ 2 апреля (20 марта) 1918 г. № 67. стр. 4]
Из-за дефицита электроэнергии лифтов в городах действовало всё меньше. Позже подъёмники и вовсе остановились. С каждым месяцем вследствие недоедания горожан и физического изнурения подниматься по лестнице на верхние этажи становилось всё тяжелее.[272 - Мартов Ю. О. Письма и документы (1917–1922), Составитель Ю. Г. Фельштинский, Центрполиграф, Москва, 2014, стр. 60]
Из-за острого недостатка автомобильного топлива население столкнулось с новой напастью. В Петрограде, к примеру, служба Скорой помощи была вынуждена сократить свою деятельность до минимума. 29 мая 1918 года газета „Вечернее слово“ опубликовала красноречивую заметку „У 'Скорой помощи' нет бензина.“[273 - Вечернее слово. 29 (16) мая 1918, № 43. стр. 2]
Приостановка работы экстренных бригад на пике инфекционных заболеваний была сродни катастрофе. В разгар тифозной эпидемии эпидемический отдел Скорой помощи сильно помог петроградскому населению в деле перевозки заболевших и дезинфекции заражённых помещений.[274 - Вечернее слово. 29 (16) мая 1918, № 43. стр. 2] Теперь же большинство машин было обездвижено.
В городских больницах дело обстояло не лучше. Инженер-железнодорожник Ю. В. Ломоносов вспоминал, как в конце декабря 1919 года Москва погрузилась во мрак: не было ни тока, ни свечей. По словам советского деятеля, в родильных приютах женщины рожали в потёмках, а в больницах необходимейшие операции откладывались до утра.[275 - Ю. В. Ломоносов В Народном Комиссариате Путей Сообщения. ноябрь 1919-январь 1920 (Отрывок из воспоминаний и неизданная корреспонденция В. И. Ленина), Публикация Хью Э. Эплина // Минувшее. Исторический альманах. № 10. 1990. стр. 44]
Острый дефицит электроэнергии прослеживался на протяжении всей Гражданской войны. В той или иной мере он охватил все городские центры республики.[276 - Симонов Н. С. Развитие электроэнергетики Российской империи: предыстория ГОЭЛРО, Университет Дмитрия Пожарского, Москва, 2016, стр. 261-262] В ряде городов вроде Самары властям за отсутствием тока пришлось закрывать кинотеатры и бани.[277 - Воейков Евгений Владимирович Преодоление топливного кризиса в Самарской губернии в 1918–1921 гг // Известия Самарского научного центра РАН. 2016. № 3–1. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/preodolenie-toplivnogo-krizisa-v-samarskoy-gubernii-v-1918-1921-gg (дата обращения: 17.07.2019).],[278 - Ленинградская правда. 9 мая 1919, № 101. стр. 4]
Городской транспорт также пострадал от нехватки электроэнергии сильнейшим образом. Остановка электростанций и снежные завалы на улицах вели к тому, что и без того редкое трамвайное движение то и дело оказывалось парализовано.[279 - Бенуа Александр, Дневник. 1916–1918, Захаров, Москва, 2016, стр. 613],[280 - Орешников А. В. Дневник. 1915–1933. В 2 книгах. Книга 1, Наука, Москва, 2010, стр. 140-141] Весной 1919 года в Москве трамвайное движение совершенно замерло. По сообщениям прессы, из-за отсутствия электроэнергии вагоны трамваев даже не могли вывезти в парки. Они так и стояли на улицах там, где остановились в момент прекращения тока.[281 - Северное утро. 18 марта 1919. № 70 (2228). стр. 1]
С остановкой электроэнергии в городах пассажирам трамваев приходилось выходить из вагонов и продолжать свой путь пешком по городу. При отсутствии извозчиков эти изнуряющие переходы могли продолжаться часами. Они происходили и в непогоду: и в дождь, и в град, и в метель. По сообщениям современников, они были тяжелы.[282 - Орешников А. В. Дневник. 1915–1933. В 2 книгах. Книга 1, Наука, Москва, 2010, стр. 188],[283 - Измайлов А. А. Переписка с современниками / Составитель А. С. Александрова, Издательство „Пушкинский Дом“, СПб., 2017, стр. 486]
Поэт Сергей Спасский вспоминал, что не связанная трамваями Москва представлялась расползшейся и громадной. По свидетельству Спасского, расстояния приобрели первобытную ощутимую протяженность. В своём передвижении по городу мемуарист выработал технику сокращений и пользовался переплетениями переулков. Он писал: „Сколько раз я проделал этот путь в течение ближайшего времени!“[284 - Спасский С. Д. Маяковский и его спутники: Воспоминания, Советский писатель, Ленинград, 1940, стр. 94-95]
Электричество в домах давалось с перебоями на час, на два. Свидетельница тех лет писала, что если электричество горело весь вечер и ночь, сердца обывателей сжимались в смертельном ужасе: это означало, что в квартире шли обыски.[285 - Шапорина Л. В. Дневник. В 2-х томах, Т.1, Новое литературное обозрение, Москва, 2011, стр. 70] Обыски сопровождались арестами.[286 - Бьёркелунд Б. В. Воспоминания, Алетейя, СПб, 2013, стр. 101] Обыски, конфискации и заключения под стражу пользовались приоритетом Совнаркома. Для этого электроэнергии и автомобильного топлива на жалели.
Кризис топливного снабжения в постреволюционные годы стал синонимом постылого, унылого холода. С отключением отопления паралич начал сковывать города и посёлки страны. Примусы и керосинки были хозяевами кухонь того времени. Но с дефицитом керосина и нехваткой керосиновых ламп и тем, и другим пришлось искать замену.[287 - Семенова-Тян-Шанская А. М. Записки о пережитом, Издательство „Анатолия“, СПб., 2013, стр. 77],[288 - Бенуа Александр, Дневник. 1916–1918, Захаров, Москва, 2016, стр. 621-622]
Экономист А. С. Посников отметил, что в деревне местами опять пошла в ход лучина, и женщины сняли с чердака давно забытые светцы.[289 - Российский либерализм: идеи и люди / Под общей редакцией А. А. Кара-Мурзы, Новое издательство, Москва, 2007, стр. 447] Топливный голод компенсировался интенсивным использованием дров для отопления примитивных печурок. Необходимость в резком увеличении дровяных заготовок стала толчком к мобилизации населения. Отсутствие отопления было настолько злободневным, что весной 1919 года властью обсуждался проект декрета о постепенной замене налоговой системы трудовой повинностью по заготовке топлива.[290 - Красная Москва. 1917–1920 гг., Издание московского Совета Р. К. и КР Д., Москва, 1920, стр. 13]
При советской власти каждая зима превращалась в неистовую борьбу за выживание. Описывая атмосферу отчаяния в стране, писательница Рашель Хин-Гольдовская отметила, что было темно, холодно и грязно. Свидетельница записала в своём дневнике: „Мне часто кажется, что мы уже не живые люди, а старые автоматы. Вот-вот заржавленный механизм остановится и мы повалимся.“[291 - Россия 1917 года в эго-документах. Дневники, РОССПЭН, Москва, 2017, стр. 354]
В зимние месяцы кирпичные и каменные стены жилищ впитывали холод до такой степени, что температура внутри и снаружи домов отличалась всего на несколько градусов. Стужа в квартирах была неотступной. Поэтому зимой порчи продуктов в жилищах можно было не бояться.[292 - Осоргин Михаил, Времена. Происшествия зеленого мира, Интелвак, Москва, 2005, стр. 148-149] Один мемуарист выразительно подметил, что частные дома и многоквартирные здания напоминали холодильники.[293 - Реден Н. Р. Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914–1919, Центрополиграф, Москва, 2006, стр. 168]
Из-за холода жильцы были вынуждены носить дома пальто и шапку, одевать шарф и спать, не раздеваясь. Многие одевали на себя по нескольку свитеров и кофт.[294 - Семенова-Тян-Шанская А. М. Записки о пережитом, Издательство „Анатолия“, СПб., 2013, стр. 83; также Врангель М. Д. Моя жизнь в коммунистическом раю // Архив русской революции. Т.4, Терра-Политиздат, Москва, 1991, стр. 214] Художник Юрий Анненков писал в своих воспоминаниях, что с приходом зимы он ложился спать в тулупе и валенках, в барашковой шапке, накрываясь одеялами и коврами. К утру металлический остов кровати, брови и ресницы Анненкова покрывались крепким инеем, а самогонная химия уже не помогала.[295 - Шкловский Виктор, Собрание сочинений. Том 1: Революция / сост., вступ. статья И. Калинина, Новое литературное обозрение, Москва, 2018, стр. 297]
Из-за отсутствия отопления целые городские кварталы оставались без обогрева. По свидетельству очевидцев, особенно гибли люди в домах с центральным отоплением.[296 - Шкловский Виктор, „Ещё ничего не кончилось…“, Пропаганда, Москва, 2002, стр. 178] О том, какая фантастическая разруха воцарилась в стране через полтора года после Октябрьского переворота, говорит обращение Всероссийского Союза Инженеров. Обращение это было сделано в марте 1919 года. Оно называлось „Куда ведёт Россию голод.“ В нём авторы описывали картину ошеломляющих лишений, голода и резкого ухудшения санитарных условий жизни городов.[297 - Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921–1923 / Вступительная статья, составление В. Г. Макарова, В. С. Христофорова; Комментарии В. Г. Макарова, Русский путь, Москва, 2005, стр. 51-53]
Всероссийский Союз Инженеров доводил до сведения населения, что индустрия, стоящая во главе социального государства, постепенно отодвигалась на задний план и заменялась первобытным способом труда с характером кустарного производства: „Город теряет облик культурного руководящего центра и принимает вид поселка первобытного человека, где вся умственная и физическая энергия направлена на удовлетворение только животных потребностей.“[298 - Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921–1923 / Вступительная статья, составление В. Г. Макарова, В. С. Христофорова; Комментарии В. Г. Макарова, Русский путь, Москва, 2005, стр. 51]
Борьба за существование сводилась лишь к утолению голода и поиску тепла. Екатерина Эйгес, работавшая библеотекаршей и живущая в общежитии, вспоминала, что в комнате у неё становилось все холодней. По словам мемуаристки, до металлических предметов нельзя было дотронуться, они жгли пальцы.[299 - Эйгес Екатерина, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html]
К концу зимы 1919 года холод в комнате Эйгес стоял такой, что жить в ней стало невозможно. Свидетельница эпохи призналась, что при дыхании виден был пар, а ложиться на холодные простыни было жутко, точно в прорубь. Подаренные ей крупные зерна пшеницы Эйгес слегка разваривала на плите, заворачивала в бумагу и клала под подушку. Каша доваривалась и от этого слегка согревала постель. В конечном счёте начальство сжалилось над библиотекаршей. Её перевели в другую комнату, на пятый этаж.[300 - Эйгес Екатерина, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html]
Новая комната была не так комфортабельна, как первая. Она была узкой и длинной, с одним окном на двор, узким проходом между кроватью и шкафом, столом и диванчиком. Но зато в ней было тепло как в бане. Узнав об этом, к Эйгес стали приходить люди, чтобы погреться.[301 - Эйгес Екатерина, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html]
Холод стал неизменным рефреном первых лет коммунистического правления. В 1920 году в Петрограде было настолько холодно, что священники в храмах совершали летургию в перчатках и ризах на шубах. Писатель В. Б. Шкловский констатировал, что полярный круг стал реальностью и проходил где-то около Невского.[302 - Шкловский Виктор, Собрание сочинений. Том 1: Революция / сост., вступ. статья И. Калинина, Новое литературное обозрение, Москва, 2018, стр. 297]
В Москве отключение отопления также привело к резкому снижению температуры и хроническому ознобу. Поэт Рюрик Ивнев вспоминал, как в 1920 году он приехал в столицу со своим другом Гоги Гиевским. Они остановились в зашарпанном номере гостиницы „Русь“. Ивнев засвидетельствовал, что до тех пор, пока они не достали дров, они спали на одной кровати, навалив на себя весь их гардероб и жалея, что нельзя сверх этого укрыться ещё и креслом.[303 - Ивнев Рюрик, Жар прожитых лет. Воспоминания. Дневники. Письма, „Искусство-СПБ“, Санкт-Петербург, 2007, стр. 304]
Жителям других губерний приходилось не легче. К примеру, в Оренбурге зимой 1920 года также были отмечены сильные холода. Большевик А. Г. Зверев, который учился на Красного командира, с десятками других курсантов поместился в бывшем помещении юнкерского училища. Окна в училище были разбиты.[304 - Зверев А. Г. Записки министра, Издательство политической литературы, Москва, 1973, стр. 25] Зверев вспоминал, как ночью нестерпимый мороз погнал курсантов из нетопленных казарм. Они отправились на пустырь возле кладбища ломать деревянные заборы для отопления.[305 - Зверев А. Г. Записки министра, Издательство политической литературы, Москва, 1973, стр. 24]
Зима не делала поблажек ни на идеологию, ни на разруху, ни на отсутствие горючего. Историк Ю. В. Готье вспоминал, что это был „быт эскимосов и самоедов.“[306 - Готье Ю. В. Мои заметки, Терра, Москва, 1997, стр. 325] Весьма точно трагизм ситуации в стране выразила уроженка Курска, эсерка Е. Л. Олицкая. В своих воспоминаниях она отметила, что жизнь становилась „пещерной“, но никто не смел об этом говорить.[307 - Олицкая Е. Л. Мои воспоминания, Т.1, Посев, Франкфурт на Майне, 1971, стр. 148]
Ещё один наблюдательный современник, философ Фёдор Степун, констатировал, что тепло, простор, уют исчезли из квартир. По мнению Степуна, в новых, часто убогих убежищах глубже ощущалось счастье иметь свой собственный угол, крышу над головою: „Маленькие железные печурки по прозванию 'буржуйки', вокруг которых постоянно торчали холод и голод, благодарно и первобытно ощущались почти что священными очагами жизни.“[308 - Степун Фёдор, Бывшее и несбывшеесям том 2, Издательство имени Чехова, 1956, стр. 204]
Степун неслучайно упомянул „буржуйки“. С отключением отопления эти печки стали одновременно и спасением, и символом времени. Задавленный бытом обыватель посвятил всего себя заботам о тепле и еде. Он махнул рукой на пустые обещания власти. Как отмечалось в одном исследовании, чугунная „буржуйка“ заслонила небо, а проблема дров вытеснила все „вечные“ проблемы и „вечные“ темы.[309 - Очерки истории русской советской журналистики (1917–1932), Отв. Редактор А. Г. Дементьев, Наука, Москва, 1966, стр. 76]
В своём анализе происходящего писатель Евгений Замятин пошёл ещё дальше. Он наделил „буржуйку“ поистине божественными силами. В рассказе „Пещера“ прозаик описал, как в центре квартирной вселенной умирающей интеллигенции располагался коротконогий, ржаво-рыжий, приземистый, жадный пещерный бог – чугунная печка. Люди молчаливо, благоговейно и благодарно простирали к богу руки.[310 - Замятин Е. И. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1. Республика/ Дмитрий Сечин, Москва, 2011, стр. 541]
Замятин едва ли преувеличивал. Огонь „буржуйки“, действительно, стал священным и спасал людей от неминуемой гибели. „Буржуйка“, также известная как „пчёлка“ и „моргалка“, представляла из себя небольшую, кустарно выполненную металлическую печь-времянку с трубой сбоку и плоской поверхностью сверху. Поверхность эта была приспособлена для приготовления еды.[311 - Козлов А. А. История печного отопления в России, АНКО-Эксклюзив Стиль, Москва-СПб., 2017, стр. 122; также Полетика Н. П. Виденное и пережитое (из воспоминаний), Библиотека Алия, Иерусалим, 1982, стр. 184]
Изначально „буржуйку“ делали из листового железа.[312 - Бьёркелунд Б. В. Воспоминания, Алетейя, СПб, 2013, стр. 101] При отсутствии соответствующей технологии каркас печки сгибали из содранных вывесок лавок и магазинов.[313 - Шкловский В. Б. Жили-были, Советский писатель, Москва, 1966, стр. 142],[314 - Осоргин Михаил, Времена. Происшествия зеленого мира, Интелвак, Москва, 2005, стр. 149] Однако трудность заключалось в том, что железная печурка быстро нагревалась докрасна и быстро охлаждалась.[315 - Стратонов В. В. По волнам жизни. Т.2, Новое литературное обозрение, Москва, 2019, стр. 183] Печки, сложенные из кирпича, сохраняли тепло значительно дольше железных. Поэтому „буржуйки“ были со временем модифицированы.[316 - Гершензон-Чегодаева Н. М., Первые шаги жизненного пути, Захаров, Москва, 2000, стр. 127]
Установив печь, горожане пытались достать кирпичей и глину для обкладки. Это было затруднительно из-за отсутствия материала. Выделка кирпичей в империалистическую войну прекратилась.[317 - Стратонов В. В. По волнам жизни. Т.2, Новое литературное обозрение, Москва, 2019, стр. 183] Помимо этого перед жильцами вставала проблема установки трубы, которая должна была выходить в форточку.[318 - Ивнев Рюрик, Жар прожитых лет. Воспоминания. Дневники. Письма, „Искусство-СПБ“, Санкт-Петербург, 2007, стр. 304] Процедура проведения трубы была сопряжена с массой сложностей.
Причина отсутствия массового производства печей в стране заключалась в отсталости Российского государства в области теплотехники. Недостакок финансирования, промышленно-транспортный развал и слабое планирование привели к тому, что ни в Мировую, ни в Гражданскую войну предприятий по производству специальных печных материалов создано не было.[319 - Козлов А. А. История печного отопления в России, АНКО-Эксклюзив Стиль, Москва-СПб., 2017, стр. 133]
В конечном счёте, „буржуйка“ стала отличаться от „пролетарки“ тем, что первую стали делать из кирпича, а „пролетарку“ – по-прежнему из жести.[320 - Селищев А. М. Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (1917–1926), Либроком, Москва, 2017, стр. 195] В мире маниакального классового размежевания большевиков даже печки стали классово противопоставляться. Впрочем, позже названия печурок смешались и стали синонимами. Со временем про „пролетарку“ забыли. Именно „буржуйка“ стала символической королевой эпохи.
Монополии „буржуйки“ помогло и то, что голландские печи и камины в российских домах потеряли свою функциональность. „Голландки“ и камины, которые обладали коэффициентом полезного действия лишь в 10–15 %, стало нечем топить. В итоге „буржуйки“ стали вытеснять все остальные печи из обихода. „Буржуйки“ обладали более высокой теплоёмкостью и потребляли гораздо меньше дров.[321 - Степанищева Зинаида, Неокончательная правда, Фонд Сергея Дубова, Москва, 2005, стр. 28; Протопопов В. П. Печное дело, Госстройиздат, Москва-Ленинград, 1934, стр. 112]
По форме печь напоминала прямоугольный гробик. Внутри „буржуйки“, обычно не более 60 сантиметров в длину, располагалась крошечная духовка.[322 - Кригер-Войновский Э. Б. Спроге В. Э. Записки инженера, Русский путь, Москва, 1999, стр. 288] Для сохранения тепла на кухне или в отапливаемой комнате, приходилось закрывать все двери.[323 - Воспоминания Л. Н. Хорошкевича, из http://horochkiewich.narod.ru/memory-13.htm]
В первые послеоктябрьские годы производство печей-времянок резко выросло.[324 - Развитие советской экономики, Под редакцией А. А. Арутиняна и Б. Л. Маркуса, Государственное социально-экономическое издательство, Москва, 1940, стр. 168] Самодельные печки завоевали в России такую популярность, что их стали устанавливать в товарных вагонах и даже в камерах тюрем, пока этого не запретило тюремное начальство.[325 - Дан Ф. И. Два года скитаний (1919–1921), Центрполиграф, Москва, 2006, стр. 138, 154]
Кирпичную печь приходилось устанавливать кустарно с помощью печника. По вольным ценам установка стоила сначала около 120 рублей.[326 - Орешников А. В. Дневник. 1915–1933. В 2 книгах. Книга 1, Наука, Москва, 2010, стр. 190] Однако цены неуклонно росли. Они варьировались в зависимости от длинны трубы. К началу 1920-х, в ходе гиперинфляции цены на печки и их установку подскочили в сотни раз.
По карточкам покупка печи стоила гораздо дешевле. Однако по карточкам жильцам выдавали лишь один аршин трубы и одно колено. Этого было недостаточно. Из-за дороговизны население было вынуждено собирать материал самостоятельно и нести в дом кирпичи и старое железо.[327 - Дневник девочки Муси. 1918–1924, Редактор-издатель Н. М. Михайлова, Москва, 2007, стр. 36]
Иногда труб у печей не делали совсем. Тогда стены и стёкла в квартире оказывались совершенно закопчены.[328 - Тимофеев-Ресовский Н. В. Воспоминания: Истории, рассказанные им самим, с письмами, фотографиями и документами, сост. и ред. Дубровина Н., Согласие, Москва, 2000, стр. 113] Так в „Записках верующего“ богослов В. Ф. Марцинковский описал то, как он и члены его семьи выстроили маленькую кирпичную печку. Из-за отсутствия специальных дымоходов, она сильно дымила. Младшая сестра Марцинковского, занимавшаяся хозяйством, стала болеть глазами от дыма. Однажды её нашли лежащей без чувств под густой завесой дыма.[329 - Марцинковский В. Ф. Записки верующего, Посох, Новосибирск, 1994, стр. 102]
С отключением центрального отопления в стране резко подскочила смертность от переохлаждения. Чтобы согреться все деревянные предметы в хозяйстве приходилось бросать в топку. „Буржуйку“ топили бумагой, тряпьём, щепочками, рамами от картин, картинами и расколотой мебелью. При отсутствии альтернатив населению приходилось бросать в топку даже красное дерево и позолоченные стулья.[330 - Записки Ольги Ивановны Вендрих // Русское зарубежье и славянский мир. Сборник трудов, Составитель Петр Буняк, Славистическое общество Сербии, Белград, 2013, стр. 82],[331 - Ваксель Ольга, „Возможна ли женщине мертвой хвала?..“: Воспоминания и стихи, РГГУ, Москва, 2012, стр. 102]
Зависимость граждан от самодельных печурок была абсолютной. Поскольку печи были единственными аккумуляторами тепла, они нуждались в постоянном снабжении топлива. Публицист А. В. Амфитеатров документально описал процесс поиска дров: „Переутомленные дневною работою и ходьбою, голодные глаза жадно высматривают, что еще в доме осталось ненужного из деревянных изделий, чтобы сунуть в чуть тлеющую 'буржуйку'.“[332 - Амфитеатров А. В. Собрание сочинений в 10 томах. Т.10, Книга 2, Интелвак / РЛТВО, Москва, 2003, стр. 532]
При отсутствии материалов и недостатке финансовых средств население городов было вынуждено снимать водосточные трубы с домов и употреблять их для печек и дымоотводов. Многим приходилось импровизировать и прокладывать трубы в одиночку, без печника. Порой это заканчивалось тем, что люди по ошибке выводили трубы не в дымоходы, а в вентиляторы, обшитые деревом. Это вело к возгораниям и пожарам.[333 - Донской. Р. От Москвы до Берлина в 1920 г. // Архив русской революции, т.1, Терра, Политиздат, Москва 1991, стр. 209-210]
Мемуарист Р. Донской как бывший председатель домкома усиленно пропагандировал осторожность. Он бегал по квартирам, осматривая проводку, и вскоре надоел жильцам до последней степени. Однажды в комнате внука Донского загорелась перегородка, через которую была проложена труба. Пожилой интеллигент вспоминал, что в то время редкая неделя проходила без пожара: „В тушении принимали участие все жильцы дома: рубили топорами тлеющие перегородки, таскали вёдрами воду и так далее. А грязь после такого пожара приходилось убирать уже лично квартирохозяину.“[334 - Донской Р. От Москвы до Берлина в 1920 г. // Архив русской революции, т.1, Терра, Политиздат, Москва 1991, стр. 210]
Число пожаров вследствие печного возгорания увеличилось и в казённых учреждениях. Далеко не все пожары удавалось с лёгкостью потушить. Так, по воспоминанию одного очевидца, после одного пожара ЧК нашла повод заявить, что контрреволюция опять протягивает свои костлявые руки к мирному существованию республики и, не имея открытых сил, выступает исподтишка, уничтожая лучшие дома – достояние трудящихся.[335 - Арбатов З. Ю. Екатеринослав 1917–1922 гг.// Архив русской революции, Т.12, Терра/ Политиздат, Москва, 1991, стр. 120-121]
Немедленно было объявлено, что где бы и по какой бы причине ни случился пожар, перед карающим оком ЧК виновен председатель домового комитета того дома, в котором случился пожар. Современник подвёл итог: „А наказание самое нормальное: расстрел. С раннего утра носились запуганные председатели домовых комитетов по квартирам жильцов, проверяя установку печей, труб, требуя поправок и перестановок.“[336 - Арбатов З. Ю. Екатеринослав 1917–1922 гг.// Архив русской революции, Т.12, Терра/ Политиздат, Москва, 1991, стр. 120-121]
Вследствие этого между жильцами усилилась ругань, грызня и развились доносы. Ещё одной заботой стал резкий дефицит дров для „буржуйки“. Талонных дров не хватало даже на отопление кухни.[337 - Шкловский В. Собрание сочинений. Том 1: Революция / сост., вступ. статья И. Калинина, Новое литературное обозрение, Москва, 2018, стр. 296] Дополнительные дрова нужно было покупать в кооперативе или доставать самим. В условиях топливного краха цены на дрова подскочили до такой степени, что семейный бюджет абсолютного большинства граждан не мог покрыть закупки дров.
Государственное распределение дров работало крайне скверно. Талоны на топку выдавались гражданам и учреждениям в совершенно недостаточном количестве. Так в Астрахани официальная печать информировала население о том, что с 28 сентября 1918 года норма составляла всего одну сажень (213,36 см.) на топку. Эту норму дров выдавали на всю зиму.[338 - Известия Астраханского Совета Рабочих, Крестьянских и Ловецких Депутатов. 2 октября 1918. № 183. стр. 2]
При этом граждан при получении карточек обязывали заявлять о своих запасах дров, превышающих полсажени. За сокрытие дров виновных лишали продовольственных карточек. А домовладельцы или их уполномоченные привлекались на основании пятого параграфа обязательного постановления к суду народного трибунала. Городской отдел Продовольствия просил все должностных лиц Астрахани вывозить отпущенные дрова со склада „отнюдь не позже двух суток со дня отпуска“, обеспечивая командируемых соответсвующими мандатами.[339 - Известия Астраханского Совета Рабочих, Крестьянских и Ловецких Депутатов. 2 октября 1918. № 183. стр. 2]
Даже законное отоваривание дровяной карточки превращалось в испытание на выносливость. Историк С. М. Дубнов описал, как получал дрова по ордеру в дровяном отделе районного Совета в декабре 1918 года. Пожилой учёный занял место в длиннейшей очереди из сотен граждан. Очередь растянулась на ступеньках задней лестницы огромного двора от нижнего этажа до четвёртого. Дубнов два часа простоял в этой гуще несчастных, волнующихся людей. И вместе с сотнями других он ушёл ни с чем.[340 - Дубнов С. М., Книга жизни. Материалы для истории моего времени, Гешарим / Мосты культуры, Иерусалим/Москва, 2004, стр. 452]
