Сахалинский репортаж. Вокруг острова на мотоциклах. 1957 год

Вдали, почти у горизонта, показались серые полоски крыш, очертания силосных башен. Даже издалека центральная усадьба совхоза производила впечатление крепкого, капитального хозяйства.

Нам пришлось, однако, долго покружить по ее пустынным улицам. В конторе – ни души, в сельсовете – тоже, магазин закрыт. Потом женщина, встретившаяся нам у отделения связи, подсказала:

– Да вы в клуб поезжайте. Там сегодня лекция. Все на нее и пошли… Это недалеко, в центре села, от магазина наискосок.

И в новом клубе мы нашли тех, кого искали. В зрительном зале – яблоку не упасть. Все здесь: доярки и полеводы, животноводы и механизаторы, старики, молодежь и даже ребята «начального» возраста.

Лектор, приехавший из Ноглик, вряд ли может пожелать лучшей аудитории. В зале полная тишина. Жадно ловится каждое слово.

В толпе людей, выходивших из клуба, встретили директора совхоза и почти сразу же узнали от него об интересном событии: нынче «Ныш» отмечает свое двадцатипятилетие.

В конторе, вытащив из стола толстую папку, директор нашел нужный документ.

– Взгляните… Я, собственно, сам недавно заинтересовался этим.

Листок из папки довольно точно рассказывал, каким был Восточно-Сахалинский район четверть века назад. 86 процентов его площади занимали леса; дороги и средства связи отсутствовали полностью. Районный центр и нефтяные промыслы не имели ни свежих овощей, ни молока, ни мяса.

В этих условиях была поставлена задача – за короткий срок создать в нескольких десятках километров от Ноглик, среди тайги, сельскохозяйственное предприятие.

В «Ныше» живут пенсионеры Майбарокша Давлетчин и Прокоп Максимович Гоголев, плотник Тарас Миронович Мерсанов. Они помнят, как на берегу реки появились первые домики, как начали раскорчевывать первую десятину.

– Чудесные старики! – говорит о них парторг совхоза. – Мы как-то не привыкли задумываться над тем, сколько может сделать за свою жизнь один человек. А вот когда уходила на пенсию телятница Екатерина Моисеевна Зиненко – рядовая труженица, отдавшая совхозному производству двадцать лет, – тогда и подсчитали. Цифра получилась выдающаяся. Оказывается, она за это время вырастила в «Ныше» две с половиной тысячи телят. Две с половиной тысячи! Золотые руки у Екатерины Моисеевны!

Неузнаваемо изменился за эти годы совхоз. На месте десятка домиков встал большой благоустроенный поселок с магазинами, мастерскими, фермами, парниковым хозяйством почти на три тысячи рам.

Когда-то в «Ныше» единственной тягловой силой были несколько лошаденок. Сейчас совхоз имеет 22 трактора и 12 автомашин. Только в этом году он получил два трактора «ДТ-54», два самоходных шасси, пять автомашин и передвижную ремонтную мастерскую.

– Если бы не условия наши… – вздохнул директор. – Читаешь весной «Советский Сахалин», обидно становится. Вечно «Ныш» стоит на самом последнем месте. Да что поделаешь! На юге уже отсеялись, а у нас еще дома по колено в воде стоят. Тымь как разольется – море!..

Упущенное время приходится наверстывать летом. Работники совхоза справляются с обязательствами. В минувшем году, например, вниз по Тыми для жителей Ноглик и катанглийцев было отправлено 250 тонн овощей и 430 тонн картофеля, 445 тонн молока и 26 тонн мяса. Получают продукцию из «Ныша» и нефтяники северной Охи.

Нам рассказали и о планах совхоза на шестую пятилетку. К концу 1959 года дойное стадо увеличится на 130 голов, ежегодная сдача мяса будет доведена до девяноста тонн.

Особое место в хозяйстве совхоза займет новая отрасль – птицеводство. Окрестности «Ныша» изобилуют мелкими водоемами и очень удобны для разведения водоплавающей птицы. Решили, впрочем, разводить и кур. Осенью прошлого года выстроили первую типовую птицеферму.

– О птицеферме ничего не будем рассказывать, – сказали нам в конторе. – Поезжайте сами, посмотрите…

Мы поехали в убедились, что ферма, действительно, очень хорошая. Командуют здесь бригадир Галя Жидан и птичница Лиля Исламова. Галю специально посылали на месяц в совхоз «Красная Тымь» практиковаться. Месяц она работала на инкубаторе.

– Ну и как, Галя, освоили?

– Пока еще не очень, – смущенно отвечает девушка. Сложная вещь – птицеводство и внове…

Почин для совхоза был нелегким. Яйца уток пришлось завозить из Свердловска, из десяти тысяч штук получили только тысячу утят. И из этой тысячи удалось сохранить всего 450 штук. Остальные погибли во время аварии с кунгасом на Тыми.

Сейчас ферма начинает крепнуть. К концу года она будет иметь 2500 несушек. Работники фермы поставили перед собой задачу – к концу пятилетки ежегодно сдавать на мясо двадцать тысяч голов птицы.

– Инкубатора нам своего очень не хватает, – жалуется Галя. – Обещают построить только к концу зимы.

– А вы довольны своей новой профессией?

Девушка смотрит удивленно:

– Конечно! Дело-то ведь какое большое!

Галя принадлежит к молодому поколению «Ныша». Молодежи здесь, пожалуй, больше, чем в любом другом совхозе. Кончая школу, юноши и девушки не отправляются в город искать профессию. В совхозе есть, где приложить силы, где проявить себя.

Здесь выросли такие замечательные передовики производства, как доярки Мария Фартусова, Рая Давлетчина и Гальдрихан Нардынова, трактористы Михаил Пономарев и Сергей Янкин, шоферы Тимофей Хрипко, Михаил Приходько и Петр Степанов.

Мы прибыли в горячую пору. Шла заготовка кормов. На центральную базу непрерывной чередой тянулись автомашины, нагруженные душистой зеленой массой. На заготовке силоса работали пять бригад, разбросанные друг от друга на десятки километров.

Машина привезла нас в одно из отдаленных звеньев первой бригады. Замелькали в воздухе вилы, и через пару минут над кузовом поднялась копна зеленой массы.

– Работает звено неплохо, – произнес бригадир. – Люди тут хорошие. Вон лучший косарь совхоза Мингали Исламов. За ним Толя Смердов идет, тоже паренек не из последних. Знаю, впрочем, не всех. Давайте лучше у звеньевого спросим. Леонид Петрович!

Звеньевой подошел, откинул с лица сетку накомарника, поздоровался.

– Вы давно работаете в совхозе, Леонид Петрович?

– Да как смазать… Третий месяц.

– А… откуда?

– Из Москвы!

– Ну, а товарищи ваши?

– Да больше половины – москвичи. Шофер, который вас привез, тоже москвич. Володя, покажись!

Из окна кабины высунулось улыбающееся лицо.

В нынешнем году «Ныщ» принял 21 семью переселенцев – главным образом, жителей Москвы и Московской области. Они работают сейчас на самых разных участках совхозного производства.

После работы, сидя на деревянном крылечке конторы, мы разговаривали с одним из бывших москвичей – строителем Захаром Семеновичем Готовчиковым.

– Это сразу не объяснишь: почему люди покинули столицу и двинулись за тридевять земель, – задумчиво говорит он. – Сколько семей – столько причин. У одних с жилплощадью на материке было туговато, другого к земле тянет, третьему просто хочется посмотреть, что это за штука – Сахалин, поискать счастья на новом месте.

Я, например, как приехал, сразу стал работать десятником. Жена моя, Ефросинья Ивановна, – телятницей. Дочь Дина шестой класс закончила, сейчас трудится в школьном звене. Нам и хозяйством легче обзавестись. Я вам так скажу: надо, главное, честно работать, тогда и жить будет хорошо. Что в Москве, что на Сахалине, – одинаково. А места здесь богатые…

Хороши вечера на Тыми! Приятно возвращаться после работы высоким берегом над мирно текущей рекой. На центральной усадьбе горят десятки огоньков, звучит радио. Газеты опаздывают в «Ныш» недели на две, но зато радиотрансляция ведется десять с половиной часов в сутки.

Захар Семенович встал, протянул руку.

– Извините, в клуб пойду. Обещал семейству – картина новая пришла.

За совхозом «Ньш» все дороги кончаются.

В таежном краю, где лес встает у реки стеной, где выходит рыбачить на берег «хозяин» здешних мест – медведь, мотоциклу дальше нет пути.

В Тымовском и Александровске мы так и не смогли узнать, проберемся от «Ныша» до Ноглик или нет.

«Дорога там отсутствует, можно идти только водой», «по воде не пройдете – река забита лесом; такие завалы, что хоть взрывай», «Тымь чистая, но обмелела сильно, проходит только почтарь, а он хорошо, если трех-четырех пассажиров возьмет» – вот, собственно, и все, причем весьма противоречивые мнения, которые довелось услышать.

– Пройдем!.. – говорит, улыбаясь, наш «капитан» Петр Гоголев – старшина совхозного катера «Речник». Стоя на палубе, он весело орудует тяжелой морской шваброй.

Катер ткнулся носом в крутой берег, по которому цепочкой разбежались рубленые дома совхоза.

Петр – представитель необычной для здешних мест «морской» династии. Он потомственный речник совхоза. Его отец плавает сейчас «по глубокой Тыми», то есть в низовьях, на большом катере. А подняться по обмелевшей реке к центральной усадьбе может только «Речник».

Мотоциклы удобно разместились в деревянном кунгасе. Катер по-автомобильному загудел, натянул буксирный трос, и пошла разворачиваться бесконечная панорама тымских берегов.

Здесь, ближе к низовьям, река почти пустынна.

Непрерывной чередой тянется по Тыми лес. Лишь изредка пройдет, лавируя между плывущими бревнами, почтовый катер или буксир протянет кунгас с тракторами, бочками, рыбным туком.

Наш кунгас немедленно получил название «плавучего дома отдыха».

Блаженно вытянувшись в коляске, попыхивая дымком папиросы, Иван Литвинов добродушно рассуждает:

– На каких только мотоциклах и как я не ездил!.. А так передвигаюсь впервые. И ничего – нравится!

Катер то плывет по серебристой глади, то стремительно рвется в бок, несмотря на то, что справа остается просторная полоса воды.

Много лет нужно прожить здесь, чтобы узнать все капризы Тыми.

«Руль!» – от этого крика все вздрагивают. Оказывается, нам встретился на пути коварный «мертвяк» – полузатопленное бревно.

Оно вырвало из гнезда руль кунгаса, прежде чем кунгасник – молодой парень в сдвинутой назад кепке – успел что-либо сообразить.

«Без руля и без ветрил» спускаемся дальше по Тыми. Кунгас свирепо бросает из стороны в сторону, вода будто стремится посадить его на мель.

К счастью, Борис находит квадратную железную скобу. Несколько сильных ударов, и руль становится на место.

Вот и первые встречные на Тыми. Рабочие в накомарниках катят баграми тяжелое бревно по песчаной отмели. Неподалеку виднеется брезентовая крыша палатки, выгоревшая от солнца, вьется дымок костра.

Это трудятся лесники, спасают лес, застрявший на берегах и отмелях во время весеннего разлива. Опираясь на багры, они машут нам вслед.

…Вечереет. Сталью начинает блестеть вода. Потемнел лес по берегам. Холодный ветер тянет над рекой. Ясно, что засветло нам в Ноглики не добраться.

Легла над рекой дымчатая теплая пелена. Петр ведет катер, видимо, по памяти, потому что вокруг, кроме темных расплывающихся полос берега, разобрать ничего невозможно.

Проходит еще несколько часов, и даже наш испытанный старшина Петр теряет ориентировку.

Трудно понять, как рискнул он идти через перекаты в полной темноте. Катер то и дело садится на мель, песок скрипит под днищем кунгаса.

Наконец, с катера доносится:

– Толик, где мы находимся?!..

В тумане голос звучит глухо, надтреснуто.

Кунгасник, озираясь по сторонам, отвечает:

– Правильно идешь, Петр! Вон слева островок, на котором экскаватор работал…

Обличьем своим районный центр Ноглики совсем не похож на поселки в южной части острова. Он четко распланирован, но крепко сшитые, главным образом одноэтажные дома далеко отстоят друг от друга, улицы широкие.

Так строили и, по всей видимости, будут строить на севере.

В Ноликах мы первым делом решили разыскать одного человека, известность которого распространяется за пределы не только района, но и области. Это не герой труда и не отставной моряк. Мы хотели встретиться с учителем местной школы Вениамином Ильичом Шилимовым.

Дом, в котором живет учитель географии, нам указал первый же встречный. Но хозяина не оказалось дома.

– К вечеру заезжайте, не раньше, – посоветовали нам. – Уехал на залив рыбачить, так что скоро не вернется…

Под вечер к резному крылечку подошел седой человек в зеленом брезентовом плаще, отставил в сторону весла, поднял загорелое лицо и взглянул на гостей светлыми, с лукавинкой глазами.

Мы были знакомы с учителем заочно и даже знали его биографию.

Приезд в 1937 году на Сахалин.

Работа библиотекарем на шахте Макарьевка.

Участие в боях с японскими захватчиками.

Снова работа – учителем в Ногликах.

Нет в Ноликах другого человека, который бы знал свой район так, как Вениамин Ильич. Это страстный краевед, пытливый и упорный, умеющий привить своим ученикам любовь к северному поселку, суровому морю и тайге.

Дальний это на Сахалине район, глухой, но сколько удивительно интересных вещей сумел здесь найти географ!

С помощью учителя ногликские ребята создали при школе настоящий краеведческий музей, в котором можно получить широкие сведения о флоре, фауне и истории района.

Особенно горячо взялись школьники за археологию. Находка каменного наконечника копья или топора была для них настоящим торжеством.

Пустяки, скажет скептик, забава для детей. И глубоко ошибется. Нынешним летом раскопками в окрестностях Ноглик занималась уже партия ученых-археологов.

По берегам рек Тымь, Ноглики, Имчин обнаружены древние поселения. По соседству с поселком Кирпичным раскопаны две землянки. Найдены древние каменные орудия нивхов – скребки, ножи, наконечники копий, топоры и посуда.

Слушая рассказ учителя об истории Ноглик, мы невольно думали о том, насколько интереснее стал бы наш край, если бы в каждом сахалинском городе и поселке нашелся бы свой краевед Шилимов.

– Ноглики родились от культбазы… Да, от той самой культбазы, которая по сей день стоит в центре поселка. Случилось это тридцать лет назад, когда еще существовало так называемое «Туземное общество».

На реке тогда стояло нивхское стойбище, орочены из «Вала» пасли оленей неподалеку от устья Тыми. Для них и была создана национальная школа-интернат. Потом дом за домиком начал расти поселок. До 1952 года сюда приходил один пароход в навигацию, привозил все – от сосок до охотничьих ружей. Потом из Охи протянули линию узкоколейки. Сейчас в Ноликах жителей тысячи три с половиной…

В интернате идет ремонт. Отделываются заново учебные помещения и общежитие. В нем останавливаются гости из стойбищ, приехавшие повидаться со своими детьми.

Тридцать лет назад интернат принял двадцать детей, нынче его светлые комнаты займут сто юных посланцев национальных колхозов. Для многих из них здесь начнется тесное знакомство с русским языком, с большой культурой.

Сколько их было, маленьких нивхов и орочен, которые в этих стенах повторяли слова: «стол», «ружье», «печь», как далеко разбежались их пути! Нивх Владимир Санги учится в Ленинградском педагогическом институте имени А.И. Герцена, он будет географом. Орочен Владимир Соловьев готовится стать литератором. В этом году вернулась из Ленинграда в родной интернат преподавательница русского языка коммунист Ирина Нявлик.

Преподаватель географии, впрочем, не склонен рассматривать Нолики, как самое замечательное место в районе.

– Поезжайте в Катангли, – советует он. – Там найдете гораздо больше интересного. Есть очень своеобразная связь между этим промышленным поселком и районным центром…

…Среди болот и озер Катангли, подернутых пятнами мазута, берет начало и бежит на север речка, которую нивхи назвали «Ноглики», что значит «Плохая вода». Это название перешло к стойбищу, стоявшему у реки, а затем – к поселку.

Таким образом, тяжелая нефть «катанглийка» предопределила еще задолго до ее открытия название нынешнего районного центра.

Катангли—Даги

Самая тяжелая – самая трудная. – «МК». – Рубли и проценты. – Нефть под водой. – Мыс комсомолки Тамары. – Даги. – Двести горячих ключей. – История болезни Николая Фаттахова.

На следующее утро в небольшой и уютной комнате районной гостиницы мы снова с любопытством разглядывали карту. На восточном берегу рядом с голубым пятном Набильского залива маленький кружочек и надпись – «Катангли».

Что же скрывается за этим названием?

…Унылый холмистый край. Вьется через бесчисленные мари и болота узкая ленточка шоссе. На десятки километров под холодным северным небом, голубеют мертвые леса, подернутые сединой мхов и лишайников.

У обочины дороги, перебравшись через кювет, тонет в глубоком торфянике «царь тайги» – тяжелый трактор. Гусеницы, которых уже и не видно, выворачивают на поверхность сырые коричневые комья с торчащими во все стороны корешками.

Где-то внизу, под слоем торфа и песка, – вечная мерзлота.

Суровы здешние места. Но есть у них свое, особенное очарование. Сразу и не поймешь, в чем оно заключается. Только потом догадываешься: в тех преобразованиях, которые внесла в край твердая воля человека.

Геологи, нефтеразведчики, строители пришли сюда в 1925 году. Со стоном упала первая лиственница, поднялся дымок первого костра у походной палатки.

Здесь не нужно было бурить скважины, чтобы получить пробы нефти. Черная и густая, похожая на мазут жидкость сама выходила на поверхность. Строй только ловушки и собирай!

Эти примитивные ловушки стоят в Катангли и по сей день дают нефть. Но как далеко шагнул от них промысел за эти тридцать с лишним лет!

За поворотом дороги открывается панорама поселка, стоящего на сопках среди таежных озер: лес эклипсов, котельные, мастерские, конторы, большие жилые дома и домики индивидуальных застройщиков, огромные нефтяные резервуары, столовая, клуб.

Промысел, который обслуживают четыре бригады добытчиков нефтепромыслового управления «Катанглинефть», протянулся ныне на двенадцать километров.

Каждый километр здесь брали с бою, вырывали у тайги самоотверженным, героическим трудом.

Трудные годы строительства у многих сохранились в памяти. Поэтому нам наперебой называют фамилии тех, кто приехал в 1930-м, строил деревянные эклипсы и дома, работал и учил работать молодежь.

– Слесарь Аносов Василий Фролович… Старейший катанглиец!

– А Трофим Андрианович Дорошенко! Сейчас он работает начальником нефтеперекачки…

– Подымова-то забыли. Андрей Никонорович и сейчас одни из лучших операторов! Тоже орденоносец.

Старожилам промысла наверно особенно приятно глядеть на доску показателей, стоящую перед зданием управления. На ней много цифр, и ни одной – ниже плана! За шесть месяцев нефтепромысловое управление «Катанглинефть» дало стране тысячи тонн сверхплановой нефти.

Это – дорогая, самая тяжелая сахалинская нефть. При отгонке она совсем не дает легких фракций, из нее изготовляют лучшие, самые высококачественные масла.

Невольно хочется отметить еще одно качество катанглийской нефти. Она, если можно так выразиться, самая трудная сахалинская нефть.

– Трудности?.. – переспрашивает секретарь парторганизации управления Александр Иванович Тихоньких. – Да вот они, перед вами…

Он поднимает со стола графин, энергичным движением взбалтывает воду. Поднимается со дна желтая муть.

Но не думайте, что отсутствие хорошей воды – главная трудность в Катангли. Суровая зима, лютые метена, таежные пожары… Нам рассказали много случаев из прошлого, связанных со стихийными бедствиями.

– Мы с вами все про старину да про старину. А ведь коллектив-то у нас по существу молодежный! Сто тридцать комсомольцев на промысле, девяносто два заняты непосредственно на добыче. Среди молодых рабочих нет ни одного, который не выполнял бы плана.

– Побывайте у Спесивцева во второй бригаде, – советуют нам. – У Григорьева в третьей, у Дубовицкого в четвертой. Это наши комсомольские мастера.

Мы не успели побывать во многих местах, но то, что мы увидели и услышали, надолго останется в памяти.

…Медленно кивают противовесами станки-качалки. Стекается в дымящиеся паром отстойники черная жидкость. Мимо бесчисленных эклипсов с холма на холм бежит узкий тротуар.

Ананий Дмитриевич Шереметинский, председатель промкома, неожиданно шагает в сторону и подходит к скважине.

– Видите? Полая штанга.

Да, устройство выглядит не совсем обычно.

– Наша нефть, – объясняет Шереметинский, – имеет большое содержание песка. Сыпучие пески быстро выводят скважину из строя. И вот в конце прошлого года по инициативе мастеров Дубовицкого и Безбородова на добыче был внедрен метод полых штанг. Если раньше межремонтный период работы скважин составлял от двух часов до трех суток, то теперь… – на секунду председатель промкома останавливается и потом весело заканчивает, – он длится от семи до шестидесяти дней… Неплохой эффект, верно? Приезжали к нам охинцы, оценили метод очень высоко и сейчас с успехом применили его у себя…

В местных геологических условиях метод гидроразрыва не может дать большого экономического эффекта. Но новаторы решили использовать и его. Сейчас на промысле проводятся эксперименты. На первой скважине, подвергнутой разрыву, суточный дебит возрос в четыре раза.

…С сопки на сопку шагают ряды двуногих металлических эклипсов. Постороннего человека поражает почти полное безлюдие на промысле. Только изредка появится фигура дежурного оператора, совершающего обход, или донесется рокот трактора-подъемника.

Через распадок Шереметинский ведет нас к скважине № 370, где работает бригада подземного ремонта.

– Вот и наш Владимир Тыневицкий, один из лучших ремонтников.

Рослый молодой человек с улыбкой произносит в ответ:

– Лучший-то лучший, а вот пробку взять никак не можем. Пятый раз подъем производим…

И машет трактористу:

– Майна!

Бежит из устья на блок длинный стальной трос, укладывается ряд за рядом на барабане подъемника. Повисла в воздухе длинная труба желонки. Ее отводят в сторону стальным крючком. Удар о помост – и из нижнего конца трубы струится бурый песок.

– Ну вот и фотокорреспонденты вовремя подоспели…

Все смеются.

Владимир – один из тех, чьими усилиями достигается общий успех. Он идет рядом с такими мастерами своего дела, как оператор подземного ремонта Николай Прокофьевич Овчинников, помощники оператора Николай Петрович Толстобров и Геннадий Михайлович Воронов, тракторист Иван Иванович Бричка и многими, многими другими.

Вклад в производство каждого добытчика, «подъемника», техника и инженера находит свое отражение в конкретных, весомых цифрах экономических показателей.

Пусть это только цифры. Но их нельзя назвать «сухими».

В результате сокращения управленческого аппарата, борьбы за совмещение профессий, внедрения новой технологии только за один месяц себестоимость тонны нефти снижена на 3 рубля 15 копеек.

Производительность труда за это же время выросла почти на четыре процента.

Это – необычные рубли и проценты. Они вырваны у «трудной нефти».

Нелегко добыть катанглийскую тяжелую нефть, не легче отправить ее на материк…

– Вы никогда не были в Набиле? – спросил Ананий Дмитриевич. – И у могилы комсомолки?.. Там вам непременно надо побывать!

В Набиль мы отправились в субботний послеобеденный час вместе с многочисленными катанглийскими охотниками и рыбаками на мотодрезине – шумном, стреляющем дымом экипаже.

– Далеконько мы забрались, – заметил Борис, когда на горизонте показались очертания нефтяных резервуаров.

И пояснил: с точки зрения сахарница, самое дальнее место на острове – Оха, охинец считает самым отдаленным поселком Катангли. А уж из Катангли можно проехать дальше только семь километров – в порт Набиль.

Песок, туман и вечно волнующееся море… Набиль – гордое, суровое, героическое название. В нем слышатся вой пурги и рев шторма.

Море здесь неустанно гложет берег. Днем и ночью звучит монотонная песнь прибоя. Сердитые пенящиеся валы разбиваются о песчаные осыпи. Волны вырывают мягкую почву из-под северного странника, и его корявые корневища протягиваются в воздух как руки.

Глядя, как в море с водой струится песок, наш спутник сказал:

– Вот так море ежегодно пожирает пятнадцать метров берега. Я помню, что нефтехранилище стояло далеко от моря. А сейчас уже рукой подать. Только в нынешнем году на укрепление берега в Набиле отпущено одиннадцать миллионов рублей.

Набиль, действительно, порт и притом, пожалуй, самый необычный на острове. С промысла сюда тянутся узкоколейка и нефтепровод.

По этой транспортной артерии Катангли получают все, что необходимо для жизни и работы сотен людей, и отдают свою продукцию – тысячи тонн нефти.

Пароходы, приходящие летом с материка, останавливаются на рейде, в нескольких километрах от берега. Продовольствие и машины, промышленные товары и трубы – все перегружают в открытом море на плашкоуты. Юркие катера тянут грузы к пирсу.