Учитель музыки

    Он был так увлечён своими мыслями и истомчивыми звуками флейты, что не сразу услышал стук в дверь, который был уже, видимо, не первый.

    Ну вот, опять… Что на этот раз ему приготовил неведомый режиссёр?

– Здравствуйте, – произнёс худощавый невысокий мужчина в плаще и шляпе, стоявший за дверью и глядевший на Эриксона с любопытством и даже радостью. – Я сначала спросил у консьержки, и был очень рад узнать, что с вами всё в порядке, господин Эриксон…

– Тише! – реакция Эриксона была мгновенной. Он едва не кинулся затыкать незнакомцу рот, кося глазом на площадку, где нёс своё нескончаемое дежурство Йохан. Но мальчишки, к счастью, не месте не оказалось, и вообще на лестнице никого не было видно.

    Одним движением он схватил гостя за локоть и буквально втащил в прихожую, захлопнув за ним дверь. На лице неизвестного отразилась растерянность и даже некоторый испуг, он поднял свой зонт, будто готовясь защищаться.

– Простите, – кинулся извиняться Эриксон, беря гостя за руки, – простите мою некоторую горячность.

– Э-э, – выдавил этот господин, пытаясь вырвать свои руки из хватки инженера. – Господин Эриксон…

– Ещё! Ещё раз! – Эриксон готов был броситься на пришельца с объятиями, но сдержался, чтобы окончательно его не испугать. – Назовите меня так ещё раз.

– Что вы… что вы имеете в виду? – совсем опешил гость.

– Простите меня, я просто немного не в себе от радости… Я объясню вам… это очень долгая история, но если вы согласитесь выслушать меня… Да, да, конечно, я Эриксон, Витлав Эриксон.

– Ну да, – неуверенно произнёс гость. – Так было написано на вашей визитке.

– На моей визитке! У вас есть моя визитка? Мы знакомы?

– Нет. Пожалуй, нет, – пожал влечами господин, и с его плаща посыпались на пол дождевые капли. – Вряд ли это можно назвать знакомством.

– Да что же мы стоим! – спохватился Эриксон. – Проходите, господин… господин…

– Кёль. Мартин Кёль, – поклонился пришедший.

– Замечательно. Кёль, Кёль… Замечательно, вы – счастливчик.

– В каком смысле? – заинтересовался Кёль, расстёгивая плащ.

– Фамилия у вас красивая. Впрочем, не обращайте внимания, номенология – это моя маленькая слабость.

– Да, – дёрнул бровью посетитель.

– Некоторые собирают марки, а я – красивые фамилии.

– Да, понимаю.

    Эриксон провёл посетителя в гостиную. Он заметил, что лицо Кёля сморщилось от затхлого запаха, который действительно наполнял комнату – даже Эриксон сейчас это почувствовал. Гость обежал взглядом убогую обстановку и, кажется, уже пожалел о своём приходе.

– Так значит, я дал вам свою визитку? – начал Эриксон, усадив гостя на банкетку и присаживаясь рядом.

– Да-да, – Кёль достал из нагрудного кармана пиджака карточку, протянул Эриксону. Несомненно, это была его визитка. И конечно нетрудно было понять, насколько не вяжется в глазах посетителя этот прямоугольник голубоватого картона, покрытый золотым тиснением и вензелями, с убогим зловонным помещением, в котором он сидел сейчас на скрипучей потёртой банкетке.

– Вы извините, господин Кёль, – принялся объяснять Эриксон, – простите, что оказались в такой обстановке, но дело в том, что… Постойте! – вдруг воскликнул он, осенённый внезапной мыслью, чувствуя, как от этой мысли вся его радость блекнет и растворяется, сменяясь ощущением новой опасности, очередной ловушки, поставленной умелым кукловодом Клоппеншульцем. – Постойте-ка… А… А почему вы пришли сюда?

– Простите? – не понял Кёль.

– Ну, я имею в виду, почему вы пришли ко мне – сюда, на Сёренсгаде? Я живу не здесь, это не мой дом. А? – и он вперил в незнакомца пронзительный взгляд, внутренне готовясь нападать и защищаться.

– То есть… – смешался Кёль. – Простите, я не понимаю… А куда я должен был прийти?

– На визитке указан мой настоящий адрес, смотрите, – он поднёс карточку к лицу Кёля.

– Там вообще нет адреса, – пожал тот плечами, глядя на Эриксона как на сумасшедшего.

    Эриксон повертел карточку в руках, внимательно рассмотрел обе стороны. Действительно, адрес не был указан – только фамилия и статус.

– Но… – не сдавался он, – но почему вы пришли именно сюда?

– Простите меня, господин Эриксон, – Кёль поднялся, – я лишь хотел убедиться, что с вами всё в порядке. На вас было столько крови, что я думал…

– Крови?! – вскричал Эриксон, тоже поднимаясь. – Постойте, постойте… Так вы… вы тот человек, который принёс меня сюда?

– Ну да, – произнёс Кёль. И тут же улыбнулся: – Ах, простите меня, господин Эриксон, я должен был сразу сказать. Ну конечно, всё недоразумение состоит в моей несообразительности. Я-то вас знаю, но вы-то меня вряд ли запомнили, вы были в таком состоянии…

– Пьяный? – подсказал Эриксон.

– Пьяный? – переспросил Кёль, задумчиво глядя на Эриксона. – Ну-у, пожалуй, да… Во всяком случае, вы были… э-э… неконтактны.

– Но почему вы принесли меня в этот дом?

– А-а, вот вы о чём… Ну, вы лежали на углу, там я на вас и наткнулся. Я живу неподалёку, возвращался домой из театра. Я ведь актёр. Долго пытался привести вас в чувство, но вы были… мертвецки пьяны, похоже, и никак не реагировали. Какой-то господин вышел отсюда и двинулся в сторону площади. Когда он проходил мимо, я спросил: «Послушайте, этот господин не в вашем доме живёт?» Он подошёл, наклонился, чтобы получше вас рассмотреть. «А-а, этот… – сказал он. – Опять надрался… Да, он из первой квартиры». «Вы не поможете мне донести его до дома? – спросил я». «Нет, – отвечал тот господин. – Очень мне надо таскать это…» Я не могу повторить его последнее слово, извините. Вот. Тогда я поднял вас и волоком потащил ко входу. То ли из кармана у вас, то ли из руки выпала эта визитка, я подобрал её. Доволок вас до крыльца, кое-как поднял (я, как вы можете видеть, не отличаюсь физической силой, – улыбнулся Кёль), внёс внутрь. Тут, надо сказать, мы оба чуть не растянулись на полу, потому что я не смог поддерживать вас на ногах, уж простите. На мой вопрос, в этом ли доме вы живёте, консьержка ответила утвердительно… Она у вас очень сильная женщина – с такой лёгкостью взвалила вас на спину и понесла по лестнице наверх!.. Ну, вот, собственно, и всё. Я ушёл. И все эти дни беспокоился о вас, ведь я даже не посмотрел, откуда на вас столько крови, не ранены ли вы.

– А вы не помните, что за человек разговаривал с вами?

– Ну, это был высокий и мощный господин – очень крепкого сложения и очень высокий.

    «Циклоп», – понял Эриксон.

    Он несколько минут испытующе смотрел в глаза Кёля, но ничего в них не увидел – если Мартин Кёль состоял в шайке Габриэля Клоппеншульца, то актёром он был очень хорошим.

– Вы представить себе не можете, господин Кёль, насколько я вам признателен, – счёл нужным Эриксон выразить благодарность, которой, разумеется, не испытывал.

    Кёль смущённо улыбнулся и сделал движение направиться к выходу. Эриксон стал предлагать гостю кофе, но тот с бесконечными извинениями рвался в прихожую. «Я только хотел убедиться, что с вами всё в порядке, господин Эриксон, – говорил он. – Спасибо, не беспокойтесь, мне нужно идти».

– А вы играете на флейте! – удивлённо улыбнулся Кёль, заметив положенный мимоходом на кухонный стол инструмент.

– Э-э… Нет, – смутился Эриксон.

– Нет? Но… Инструмент, я смотрю, замечательный и… весьма дорогой. Палисандр. Вы простите, господин Эриксон, что я любопытствую. Просто я немного разбираюсь в этом, я сам, видите ли, бывший флейтист. Хотя, бывших флейтистов, пожалуй, не бывает, не так ли? Флейта – это тот инструмент, любовь к которому проносишь через всю жизнь, даже если в детстве тебя силой заставляли браться за него. Понимание флейты приходит с возрастом, но если уж ты её понял…

– Да, – неловко кивнул Эриксон. – Да, вы правы.

    Он начинал догадываться, что оживлённый интерес Кёля вызвали не столько музыкальные способности Эриксона, сколько несоответствие дороговизны флейты и обстановки этой квартиры. Теперь, после слов собеседника, он и сам получил новую тему для размышлений: откуда у бедняка Скуле взяться такому инструменту? Это, конечно, если гость – действительно некто Мартин Кёль и к этому дому не имеет никакого отношения и разбирается во флейтах. А если он член шайки Клоппеншульца, то над его словами ещё тоже предстоит хорошенько поразмыслить.

– Знаете, что интересно, – продолжал Кёль, остановившись у двери, чтобы застегнуть плащ. – Особый интерес к флейте испытывают почему-то люди с техническим или математическим складом ума – ну, в общем, не с гуманитарным. Не замечали? Вот вы – инженер. А один мой знакомый, всю жизнь занимается математикой… Он тоже страстный любитель флейты, прекрасно на ней играет. Ну, меня в расчёт не берём, хотя по образу мыслей я тоже скорее технарь… Прощайте, господин Эриксон, всего хорошего.

    В открытую дверь Кёль буквально выскочил, с такой поспешностью, будто за ним гнались. Эриксону показалось, что его посетитель глубоко и с облегчением вздохнул, направляясь вниз по лестнице.

– Всего доброго, – сказал он ещё раз, оглянувшись уже на марше.

    Слава богу, он не произнёс его имени, настоящего имени. А то и Бегемотиха и снова маячащий на лестнице Йохан безусловно услышали бы.

    В следующее мгновение внезапный наплыв страха перед тем, что он снова останется один в этом доме, а кроме того, родившаяся уверенность в том, что человек, назвавший его настоящим именем, не может быть членом банды Клоппеншульца, заставили Эриксона окликнуть уходящего:

– Подождите, господин Кёль, я с вами. Решил немного прогуляться.

    Кёль оглянулся на устремившегося следом за ним Эриксона, удивлённо поднял брови, смерил его взглядом с головы до ног:

– Простите… Вот так? Вы пойдёте в этом?

    Эриксон оглядел себя. Да, его костюм, в котором он проспал две ночи, имел не самый свежий вид. Кроме того, на нём были только мятые брюки и давно утратившая вид рубашка, а на улице шёл дождь. Следовало набросить хотя бы пиджак, если уж плащ он где-то потерял в ту злосчастную ночь. Чёртова прачка, сколько она будет возиться с его костюмом?

– Я сейчас, – торопливо пробормотал он, поворачиваясь обратно. – Господин Кёль, я сейчас, буквально одну минуту, дождитесь меня.

    И устремился в квартиру. Под задумчивым и недоумевающим взглядом Кёля долго не мог подобрать ключ. Наконец ворвался в прихожую.

    Флейта. Она так и лежала на кухонном столе. Эриксон схватил инструмент, бросился в гостиную.

    Его посетители были правы: теперь, вдохнув немного свежего воздуха, он явственно ощущал омерзительный запах стоящий в квартире. Не сильный, но тошнотворный запах разложения.

    Он метнулся в спальню, положил флейту на стул схватил костюм, вернулся в гостиную, подбежал к окну и распахнул его настежь, с удовольствием вдохнув воздуха, насыщенного запахами осени и дождя.

    Эриксон подозревал – да что там, он был уверен! – откуда идёт этот тошнотворный смрад, который, кажется, нарастал с каждой секундой, несмотря на распахнутое окно, и готов был удушить. Шкаф. Конечно, запах шёл из шкафа.

    «Да уж, так воняют пресловутые скелеты в шкафу», – усмехнулся он.

    Попытка пошутить не ослабила натяжение его нервов, вызванное уверенностью в том, что рано или поздно ему придётся подойти к этому шкафу, вынуть бумажную закладку и, распахнув скрипучие створки, заглянуть внутрь. Что он там увидит? Об этом лучше не думать.

    Кёль. Надо было бежать, он и так слишком долго заставляет доброго Кёля ждать.

    И тут же, выглянув в окно, чтобы сделать ещё глоток воздуха, он увидел своего гостя, который торопливо переходил улицу, направляясь в сторону площади и на ходу раскрывая зонт.

– Кёль! – закричал Эриксон с тоской в голосе. – Господин Кёль, подождите!

    Но тот уже отгородился от него чёрной плоскостью зонта и, кажется, прибавил шагу, почти перейдя на трусцу.

– Проклятье! – зарычал Эриксон, выходя из себя. – Будь ты проклят, мерзавец!

    Ладно, как бы то ни было, бегство Кёля не отменяет его намерений покинуть дом. И он сделает это прямо сейчас.

    Эриксон захлопнул окно. Остановился на минуту, раздумывая, зачем он это сделал – ведь ему необходимо проветрить. Хотя, с другой стороны, зачем проветривать, если он собрался немедленно уйти и никогда больше сюда не возвращаться.

    Пока он раздумывал, взгляд его привлёк автомобиль, въехавший на пустынную Сёренсгаде со стороны площади. Этот автомобиль он запомнил с первого раза и, наверное, на всю жизнь.

    Отскочив от окна, Эриксон прижался к стене, тяжело дыша и не замечая, что стонет и поскуливает, как загнанная в угол собака, у которой нет выхода, а петля удавки уже медленно приближается к её шее.

    Краем глаза он выглянул в окно и тут же отпрянул: уже знакомый ему по прошлому разу инспектор Фергюссон стоял на тротуаре, задрав голову, и смотрел на окна. Несомненно, его взгляд был направлен на окно квартиры Якоба Скуле.

    Они обложили его, обложили! Загнали в угол и травят. Конечно, эти двое полицейских тоже состоят в банде Клоппеншульца, иначе почему они приехали именно сейчас, когда он твёрдо решил наконец-то покинуть этот дом? А если вспомнить, так ведь и прошлый раз именно они заставили его вернуться уже с лестницы, явившись в самый неподходящий момент.

    Их ни в коем случае нельзя впускать. Ни за что. Потому что первое, что они сделают, войдя в квартиру, – направятся к шкафу, чтобы «случайно» обнаружить там труп.

    Чей?

    Да какая разница, но в том, что там лежит труп, не оставалось никаких сомнений.

    Вдоль стены, огибая окно, чтобы не мелькнуть в нём, он бросился к шкафу.

    Да, безусловно, вонь шла именно отсюда.

    Первой мыслью было подвинуть шкаф, развернуть его дверцами к стене, чтобы никто из случайных посетителей не открыл их, привлечённый странным запахом.

    Но нет, это не годилось. Шкафы не ставят задней стенкой наружу, это сразу покажется подозрительным. Да и сдвинуть эту махину в одиночку… а сколько шуму он произведёт! Полицейские сразу догадаются, что он дома.

    Почему они опять приехали? Ах, да, он же так и не явился по повестке.

    Будут ли они ломать дверь, если он не откроет? Что делать тогда? Пойти упасть на кровать и притвориться спящим?

    А впрочем, чего он так разволновался? Он ни в чём не виноват. Нужно открыть дверь и спокойно им всё объяснить, да: господа, меня зовут Витлав Эриксон, я инженер компании «Норвиг Бильдверке», я понятия не имею, каким образом очутился той ночью в этом доме, но я не совершал никакого преступления, я не убивал, а эта шайка во главе с Клоппеншульцем пытается свести меня с ума и представить маньяком-убийцей, который…

    «Постой, постой… – перебил он свои мысли в следующий момент. – Что-то всё это не очень правдоподобно звучит. Они не поверят. Конечно, так не бывает. А ещё этот запах!»

    Он подошёл ближе к шкафу, прижал нос к щели между дверцами, вдохнул. Его тут же едва не стошнило от густого смрада, скопившегося внутри. Несомненно, там разлагался труп.

    В дверь постучали.

– Господин Скуле, – услышал он знакомый голос, – откройте, полиция. Мы знаем, что вы дома, консьержка нам сказала. Господин Скуле!

    Эриксон метнулся в спальню, упал на кровать, зарылся лицом в подушку. Спать. Спать!

    Нет, наоборот – проснуться! Да, конечно, ему всё это снится, это кошмарный сон, потому что в реальности такого не бывает.

– Господин Скуле, если вы не откроете, мы будем вынуждены взломать дверь!

    «Просыпайся же! – он перевернулся на спину, ударил себя по щеке, по лбу (и тут же зашипел от боли, задев шишку), снова по щеке. – Проснись!»

    Нет, он прекрасно понимал, что это не сон.

    «Зачем обманывать себя? Ведь ты знаешь, что не спишь. Сейчас они взломают дверь, войдут, сразу бросятся к шкафу, откроют его… Кто там? Неважно. Убийца – вот он. Убийца – это ты. Признайся, Эриксон, ведь это ты убил, а? На самом деле, ведь это ты убил того человека. И не важно, был ли ты пьян, или Клоппеншульц загипнотизировал тебя или накачал наркотиками, но ты – убийца. А значит, нужно встать, пойти и открыть дверь. И сдаться. За явку с повинной тебе выйдет послабление».

– Господин Скуле, мы знаем, что вы дома. Да откройте же, чёрт побери!

    «Почему они ни ломают дверь? А имеют ли они право сломать дверь? Нет! Конечно нет, иначе давно бы уже сделали это. У них нет против него никаких улик. Разумеется. Они даже не знают, он ли совершил убийство. И в повестке было указано, что его вызывают для дачи свидетельских показаний. Ты – свидетель. Возможно, ценный свидетель и подлежишь взятию под защиту законом. Да, и тогда Клоппеншульц уже не дотянется до тебя – руки коротки. Нужно пойти и открыть дверь».

    Он подскочил с кровати, бросился в прихожую.

    Уже подойдя к двери, вернулся в гостиную и остановился возле шкафа. Взялся за ручки, готовясь распахнуть створки, зажмурился, набрал воздуху в грудь, едва не сблевав.

    И отскочил.

    Нет. Нет, он не сделает этого. Надо бежать из этого дома. Если он сейчас откроет шкаф, он согласится с тем, что там спрятан труп – труп человека, которого убил он, Витлав Эриксон.

    «Ты не Витлав Эриксон, – горько усмехнулся он. – Ты – Якоб Скуле. Не пытайся обмануть сам себя. Все, все знают тебя как Якоба Скуле, учителя музыки, и только ты один… Нет! Нет, не один. Есть ещё Кёль – Мартин Кёль, совершенно посторонний человек, который назвал меня Эриксоном. Я – Витлав Эриксон. Это единственное, в чём я могу и должен быть уверен до конца, иначе – безумие и погибель».

    Он быстро вернулся в прихожую и распахнул дверь.

    За ней никого не было.

9

– Я сказал им, что видел, как вы вылезали в окно, – известил со своего поста Йохан.

– Что? – опешил Эриксон. – Зачем?

– Ну а чего, пусть эти придурки побегают.

    Значит, они, эти полицейские, приходили на самом деле – ему не привиделось и не приснилось, как он уже вознадеялся было, не увидев никого за дверью.

– Ладно, – буркнул он и захлопнул дверь.

– Чеканутый, – донеслось до него напоследок.

    Свежий, пропитанный дождём воздух струился в комнату, и на его фоне вонь из шкафа стала, кажется, только сильней.

– Эй, – услышал он крик на улице. – Господин Скуле, подойдите к окну, если вы живы.

    Он уже испугался, что они увидели его, но нет, похоже, они окликали наугад. «Что за мерзкая настойчивость! – негодовал он. – Ну сказали же вам, что я сбежал через окно – вот оно, видите, оно открыто, – так чего ж вам ещё надо, чего вы ходите тут и орёте?»

    Ах, да, ну конечно, он же должен был явиться сегодня в участок, по повестке, и не сделал этого. Вот они и мстят ему теперь, играя на нервах.

    Ладно, посмотрим, кто кого.

    Он опустился на пол, сел по-турецки, сложил на груди руки, с иронией поглядывая на окно.

– Ну, давайте, орите ещё, – произнёс с саркастической усмешкой.

– Господин Скуле! – послышалось тут же. – Эй, Якоб Скуле, выгляните в окно, вы же дома.

– Браво! – издевательски воскликнул Эриксон и похлопал в ладоши. – Бис!

    Он просидел минут пять, но больше не услышал стражей закона. Потом под окном прогудел двигатель автомобиля. Звук растаял где-то в стороне площади, и наступила тишина. Слышно было, как стучат о карниз падающие с крыши капли да неспешно шуршит дождь.

    В дверь постучали.

    «А-а, вы снова здесь, – с усмешкой подумал Эриксон и направился в прихожую. – Ну что ж, давайте, заходите…»

    За дверью, когда он открыл, явился чепец на трясущейся голове мадам Бернике.

– Господин Скуле, – строго произнесла она. – Соседи жалуются, что из вашей квартиры дурно пахнет, – она потянулась носом в прихожую. – Это так?

– Я не знаю, мадам Бернике, – натянуто улыбнулся Эриксон. – Возможно, да. Я давно не убирал и не проветривал, вот воздух и застоялся.

– Застоялся? – воскликнула домовладелица, поворачивая дрожащую голову к правому плечу и глядя на Эриксона искоса. – Да это ужасный запах! Так пахнет… так пахнет только… Вы что, убили кого-нибудь?

    Эриксон расхохотался, чем заставил подбородок мадам Бернике ещё круче забрать в сторону, отчего её косой взгляд казался теперь коварным и хищным.

– Да, – сказал он сквозь смех, – да, мадам Бернике, я кое-кого убил, – лицо домовладелицы вытянулось. – Сказать – кого? Якоба Скуле! – и он разразился новым приступом смеха. – Вы ведь это хотели услышать, не так ли? – нахмурился, обрывая смех. И почти закричал: – Нет, не дождётесь! Вам не удастся довести меня до этого, понятно вам?!

    Домовладелица испуганно отпрянула и даже руку подняла, словно защищаясь от удара.

– Чёрта с два! – продолжал Эриксон. – Вам не удастся. Так и передайте вашему хозяину, этому «философу». Не удастся!

– Сумасшедший, – пробормотала мадам Бернике, поспешно ретируясь вверх по лестнице. – Да он с ума сошёл… Пьяница… Допился до белой горячки…

    Эриксон не дослушал, громко хлопнул дверью.

– Чёрта с два, – прошептал он, припадая к двери спиной. – Ничего у вас не выйдет.

    На кухне намешал себе несколько пакетиков растворимого кофе и долго плевался от всепроникающей сладости, забыв, что это было «три в одном».

    «Проклятье, – бормотал он, – тут и правда свихнёшься… Молодцы. Нет, какие они молодцы, как лихо они взяли меня в оборот!.. А что теперь делать с трупом?.. Интересно, я сам убил его, или тело подложили сюда, выманив меня из дому и напоив до умопомрачения?.. Твари. За что же они так со мной? Что я им всем сделал?»

    Вылив сладкое пойло в раковину, налил новую порцию кипятку и снова зачем-то вбухал в кружку три пакета. Отпив, сплюнул и снова вылил.

    Но сколько их! – думал он. Это же целая преступная сеть. Синдикат. Этот паук-философ сплёл такую паутину, из которой Эриксону не вырваться. Все эти жильцы, мальчишка, Кёль, девушка Адель и даже полиция… Он не сможет в одиночку бороться с ними. Есть только один выход – бежать. Возможно, придётся бежать из этого города, из этой страны, из этого мира – на край света.

    Растворив последний пакетик, отпил и, вдруг вспомнив, пошёл с кружкой в гостиную. Остановился перед шкафом.

    Дождь перестал. В открытое окно успели уже налететь мухи, и теперь штуки три-четыре носились по комнате, наслаждаясь, наверное, дразнящим ароматом, нагуливая аппетит.

    Эриксон поймал себя на том, что улыбается, наблюдая за этими жизнерадостными насекомыми.

    В дверь постучали.

    Он повернулся идти открывать так, будто давно ждал этого стука.

– Ам! – плотоядно выдохнула Линда, повисая у него на шее и припадая к его губам сочным поцелуем. И тут же отпрянула: – Ф-фу, какой колючий! Ты что, бороду отпускаешь? – Потом заглянула в кружку в руке Эриксона: – А что это у нас тут? Кофеёк цедим? Или чего покрепче?

    Без дурацкого клоунского грима её лицо оказалось вполне себе миловидным, хотя красавицей он бы её, конечно, не назвал. Немного портило это лицо лёгкое искривление в переносице, многочисленные мелкие оспинки и слишком тонкие и прямые губы. Хельга была в девяносто девять раз красивей, а кроме того, не была шлюхой.

    Линда взяла из руки Эриксона кружку, хлебнула. Несколько секунд оторопело смотрела ему в лицо, потом выскочила на площадку и начала плеваться.

– Фу… – бормотала она. – Что за гадость? Что ты пьёшь?

    Он озадаченно заглянул в кружку. В прозрачности кипятка плавало что-то чёрное, и это точно не был кофе «три в одном». Понюхал. Из кружки несло чёрным перцем. Прошёл на кухню. На столе среди разбросанных пакетиков выделялся один, с нарисованным стручком. «Перец чёрный молотый» – было написано на нём.

– Так вот ты на чём сидишь, – насмешливо произнесла за плечом Линда. – И давно это у тебя началось?

    Эриксон поставил кружку на стол, повернулся, спросил:

– Циклопа привела?

– Прости, – она упала головой ему на грудь, принялась целовать в шею. – Прости, я не знала, что эта сволочь заявится. Больно, да? – она едва коснулась пальчиками его лба. – Ну прости, прости.

– Так ты – проститутка? – продолжал Эриксон.

    Она удивлённо подняла брови:

– Что это с тобой? Странный ты какой-то. Всё нормально?

– Всё просто замечательно, – улыбнулся он.

– Тогда – в постель? – оживилась она. – У меня есть полтора часа и я хочу затрахать тебя до смерти.

– У меня нет денег, – поджал губы Эриксон. – Полтора часа – это же… это сто с чем-то крон.

– Мне что, надо обидеться? – надулась она. – Или принести покаяние? Ты решил мне сцену устроить, что ли? Типа, ты весь такой из себя чистый и правильный, и не знал, чем я занимаюсь, да?

    Он безвольно пожал плечами.

– Слушай, чем у тебя так воняет? – поморщилась она.

– Окно уже открыто, – напрягся он, вспоминая про шкаф, про который совсем забыл. – Давно не проветривал, вот и…