Элвис и я / Elvis and Me. История любви Присциллы Пресли и короля рок-н-ролла

– Конечно, – со смехом ответила я. – Кому же он не нравится?

– Мы с ним хорошие друзья. Мы с женой часто ходим к нему в гости. Что скажешь, может, как-нибудь к нам присоединишься?

Неготовая к такому внезапному предложению, я только еще больше в нем усомнилась и стала вести себя еще сдержаннее. Я сказала, что мне нужно спросить разрешения у родителей. В течение следующих двух недель Карри познакомился с моими родителями, и папа проверил его данные. Оказалось, что Карри тоже служил в военно-воздушных силах, и мой папа даже знал его командира. Это растопило лед между ними. Карри убедил папу, что я буду в сопровождении приличных взрослых людей во время встречи с Элвисом, жившим не на базе, а в съемном доме в Бан-Наухайме.

В назначенный вечер я перекопала весь свой шкаф, пытаясь подобрать подобающий наряд. Ничто не казалось мне достаточно нарядным для знакомства с Элвисом Пресли. В конце концов я остановилась на сине-белом платье в матросском стиле, белых носочках и белых туфлях. Изучив себя в зеркале, я заключила, что выгляжу симпатично, но, поскольку мне было всего четырнадцать, я не думала, что произведу какое-то впечатление на Элвиса.

Наконец часы пробили восемь, и за мной приехали Карри Грант и его красивая жена Кэрол. Я была очень взволнована и промолчала почти все сорок пять минут, что мы ехали в машине. Мы въехали в маленький городок Бан-Наухайм, с узенькими мощеными улочками и простенькими старомодными домами; я вертела головой, пытаясь разглядеть огромное поместье – таким я воображала жилище Элвиса. Однако Карри подъехал к обыкновенному трехэтажному дому, окруженному белым заборчиком.

На воротах висела табличка на немецком: «АВТОГРАФЫ ТОЛЬКО С 7 ДО 8 ВЕЧЕРА». Сейчас было уже позже восьми, но рядом все равно стояла группа милых немецких девушек в ожидании. Когда я спросила Карри о них, он объяснил, что у дома всегда собирались группы фанатов, надеющихся хоть краем глаза увидеть Элвиса.

Я прошла за Карри через ворота по короткой дорожке прямо к входной двери. Нас встретил Вернон Пресли, отец Элвиса, высокий, седой, привлекательный мужчина; он провел нас по длинному коридору в гостиную, из которой доносился голос Бренды Ли через граммофон – она пела Sweet Nothin's.

Простая, почти скучная гостиная была наполнена людьми, но Элвиса я увидела сразу. Он был даже красивее, чем по телевизору, выглядел моложе и более ранимо с короткой солдатской стрижкой. Он был в простой одежде, ярко-красном свитере и бежевых штанах, он сидел, закинув ногу на подлокотник огромного кресло, в котором было слишком много набивки, а с его губ свисала сигара.

Карри повел меня к нему, и Элвис, заметив нас, встал и улыбнулся.

– Так, – сказал он. – Что это тут у нас?

Я ничего не сказала. Я не могла говорить. Просто смотрела на него.

– Элвис, – сказал Карри. – Это Присцилла Болье. Та девочка, про которую я тебе рассказывал.

Мы пожали руки, и он сказал:

– Привет, я Элвис Пресли.

Но после этого повисла тишина – до тех пор, пока он не пригласил меня сесть рядом с ним. Карри куда-то отошел.

– Ну что, – сказал Элвис. – Ходишь в школу?

– Да.

– Ты, наверное, в старших классах, да?

Я покраснела и промолчала – мне не хотелось говорить, что я всего лишь в девятом классе.

– Ну? – повторил он.

– В девятом.

Элвис нахмурился.

– Что «в девятом»?

– Классе, – прошептала я.

– А, в девятом классе, – сказал он и рассмеялся. – Так ты совсем еще малышка.

– Спасибо, – холодно сказала я. Никто не имел права так мне говорить, даже Элвис Пресли.

– Что ж, похоже, у девочки есть когти, – со смехом сказал он, развеселенный моей реакцией. Он улыбнулся мне своей очаровательной улыбкой, и все мое недовольство мигом улетучилось.

Мы еще немного поговорили ни о чем. Затем Элвис встал, подошел к пианино и уселся за него. В комнате тут же повисла тишина. Все взгляды обратились на Элвиса, а он начал играть, чтобы нас развеселить.

Он спел Rags to Riches и Are You Lonesome Tonight?, а затем, вместе с друзьями, End of the Rainbow. Еще он спародировал Джерри Ли Льюиса[1], так ударяя по клавишам, что стакан воды, который он поставил на пианино, начал подскакивать к краю. Когда Элвис поймал стакан, не прекращая играть и не упуская ни одной ноты, все засмеялись и захлопали. Кроме меня. Я нервничала. Я оглядела комнату и увидела на стене огромный, в реальный размер, плакат с полуголой Брижит Бардо. Она была последней, кого мне хотелось увидеть – с ее пышной фигурой, пухлыми губами и дикой гривой растрепанных волос. Задумавшись о вкусе Элвиса и его типаже, я почувствовала себя совсем юной и неуместной.

Я перевела взгляд и увидела, что Элвис пытается привлечь мое внимание. Я заметила, что чем меньше я реагировала, тем больше он пел для меня – только для меня. Было трудно поверить, что Элвису Пресли хочется произвести на меня впечатление.

Чуть позже он попросил меня подойти на кухню, где представил меня своей бабушке, Минни Мэй Пресли, которая стояла у плиты и жарила огромную порцию бекона. Когда мы сели за стол, я сказала Элвису, что не голодна. Я так нервничала, что кусок в горло не лез.

– Я уже давно не встречал девчонок из Штатов, – сказал Элвис, принявшись уплетать первый из пяти огромных сэндвичей с беконом, щедро политых горчицей. – Кого сейчас молодежь слушает?

Я рассмеялась.

– Шутишь, что ли? Все слушают тебя.

Элвис как будто мне не поверил. Он задал мне много вопросов о Фабиане и Рики Нельсоне. Сказал, что беспокоится о том, как фанаты будут его воспринимать, когда он вернется в Америку. После отъезда он не снимался в кино, не появлялся на публике, хоть у него и было пять хитов, записанных еще до отъезда.

Казалось, что мы только-только начали разговор, когда ко мне вдруг подошел Карри и указал на свои часы. Я так не хотела, чтобы этот момент настал; вечер пролетел слишком быстро. Я будто только что приехала, а меня уже увозили. Мы с Элвисом только начали узнавать друг друга. Я чувствовала себя Золушкой – понимая, что, как только пробьют часы, все волшебство исчезнет. К моему удивлению, Элвис спросил Карри, могу ли я задержаться. Когда Карри объяснил, как они договорились с папой, Элвис между делом предложил мне прийти к нему еще раз. Хоть мне и хотелось этого больше всего на свете, я не могла поверить, что это на самом деле произойдет.

По дороге назад стоял такой туман, что до дома я добралась только к двум часам ночи. Родители не ложились до моего прихода; они хотели знать все подробности вечера, и я рассказала, что Элвис вел себя как джентльмен, что он смешно шутил и развлекал друзей весь вечер и что я замечательно провела время.

На следующий день в школе я никак не могла сосредоточиться. Все мои мысли были об Элвисе. Я пыталась восстановить в памяти каждое слово, что он мне сказал, каждую песню, что он спел, каждый взгляд, который он на меня бросал. Я раз за разом прокручивала в голове наш разговор. Его харизма завораживала. Я никому не стала об этом рассказывать. Да и кто бы поверил, что вчерашний вечер я провела с Элвисом Пресли?

Я совершенно не ожидала, что мы еще увидимся. Но через несколько дней внезапно зазвонил телефон. Это был Карри. Он сказал, что ему только что звонил Элвис с вопросом, не сможет ли Карри отвезти меня к нему снова сегодня вечером. Я была в восторге.

– Карри, ты шутишь, правда? Не может быть, чтобы он снова хотел меня увидеть. Зачем? Когда он звонил?

Неспособный ответить на все мои вопросы, Карри лишь спокойно сказал:

– Хочешь, чтобы я спросил твоего отца?

Родители были удивлены не меньше моего. Они с некой опаской согласились на предложение Карри.

Мой следующий визит был почти таким же, как первый – вежливые беседы ни о чем, песни, Элвис за пианино, угощение для всех – бабушкины любимые блюда. Но потом, закончив петь, Элвис подошел ко мне.

– Я хочу побыть с тобой наедине, Присцилла.

Мы стояли лицом к лицу, смотрели друг другу в глаза. Я огляделась. Вокруг никого не было.

– Мы и так одни, – нервно ответила я.

Он подошел ближе, практически припирая меня к стенке.

– Я имею в виду совсем одни, – прошептал он. – Ты поднимешься наверх в мою комнату?

Вопрос навел на меня панику. В его комнату?

До этого момента мне в голову не приходило, что у Элвиса мог быть ко мне сексуальный интерес. Он мог легко заполучить любую девушку на свете. Зачем ему нужна была я?

– Не бойся, милая, – сказал он, поглаживая мои волосы. – Клянусь, я ни за что не причиню тебе вреда. – Звучал он искренне. – Ты мне как сестренка.

Смущенная и запутанная, я отвернулась.

– Пожалуйста.

Когда я стояла там и смотрела ему в глаза, меня влекло к нему практически против моей воли. Я ему верила; это было легко. Теперь я понимала, что его намерения были искренними и дружескими. Прошло несколько секунд, но я никак не могла ему ответить. Затем я кивнула.

– Ладно, пойду.

Он взял меня за руку и повел к лестнице, прошептал, какая комната – его, и сказал:

– Ты иди, а я через пару минут поднимусь. Так будет лучше выглядеть.

Он направился в сторону кухни, а я стала медленно подниматься, размышляя – что же он у меня попросит? Чего будет ожидать? Я впервые окажусь с ним по-настоящему один на один. С первой нашей встречи я мечтала об этом, уверенная, что такой момент никогда не настанет, и теперь не знала, что делать в реальности.

Я поднялась на второй этаж и нашла его комнату. Она была простой, без каких-либо личных вещей, как и остальные комнаты в этом доме. Я вошла в нее, аккуратно опустилась на стул с твердой спинкой и стала ждать. Когда прошло несколько минут, а Элвис так и не появился, я принялась смотреть по сторонам. Комната была обыкновенной, ничего примечательного – ничто в ней не наводило на мысль, что ее хозяин – известный рок-н-ролльный певец. Были книги, несколько пластинок, его военная форма и сапоги. На прикроватном столике лежало несколько писем от девушек из Америки. Многие письма были от кого-то по имени Анита. Элвис редко о ней говорил, но все знали, что у него дома есть подруга. Мне хотелось прочесть эти письма, но я боялась, что он меня поймает.

Прошло еще двадцать минут, и он наконец-то появился. Он вошел в комнату, снял куртку, включил радио и сел на кровать. Я почти не смотрела на него, в ужасе думая о том, чего он от меня ждет. Представляла, как он хватает меня, бросает на кровать и занимается со мной любовью.

Но вместо всего этого он сказал:

– Не хочешь подойти и сесть рядом со мной?

Я не была уверена, что стоит это делать, но он убедил меня, что бояться мне нечего.

– Ты мне очень нравишься, Присцилла. Общение с тобой освежает. Так приятно поговорить с кем-то из дома. Мне этого не хватает. Тут бывает немного одиноко.

Я села рядом с ним, ничего не говоря, но его мальчишеская открытость меня тронула. Дальше он сказал, что наши отношения будут для него очень важными, что он во мне нуждается. Был октябрь, через полгода ему предстояло вернуться в Америку. Он знал многих девушек, как он сам сказал, и многие приезжали навестить его, как я, но я стала первой, с которой он почувствовал какую-то близость.

Я прижалась к нему, уверенная, что он не будет торопить события. Он обнял меня и сказал:

– Жаль, что мама не успела с тобой познакомиться. – Он вздохнул, на его лице появилось болезненное выражение. – Ты бы ей понравилась, так же, как и мне.

– Мне бы хотелось с ней познакомиться, – прошептала я, глубоко тронутая его искренностью.

Я узнала, что мать Элвиса, Глэдис, была главной любовью в его жизни. Она умерла 14 августа 1958 года, когда ей было сорок два, из-за сердечной недостаточности после долгой и тяжелой борьбы с острым гепатитом.

Он поделился со мной, как глубоко любил ее, как по ней скучал, как ему было тяжело от одной мысли о возвращении в Грейсленд без нее. Это был его подарок ей – частное имение, приобретенное за сто тысяч долларов за год до ее смерти.

Элвис считал, что в какой-то момент его мать приняла решение перестать бороться. Ее здоровье стало ухудшаться после того, как его призвали на службу. Она так сильно любила Вернона и Элвиса, что не могла представить себе, каково ей будет их потерять, так что она часто говорила, что хотела бы уйти первой. Глэдис, с ее простыми, провинциальными взглядами, считала, что Германия все еще представляет собой войну и опасность. Она никак не могла понять, что теперь в стране царили мир и покой.

Элвис привык каждый день звонить Глэдис. Меня удивило, что вплоть до начала свой карьеры он ни разу не ночевал вне дома. Он рассказал, как однажды, когда он был в турне, его машина загорелась и он чудом выжил. Хоть она была далеко, во многих милях от него, Глэдис резко села в кровати и громко закричала, зовя его – настолько сильная у них была связь. Она так беспокоилась, когда Элвис куда-то уезжал, что могла не спать ночами, пока он не вернется домой и сам не скажет ей, что с ним все хорошо.

На первых учениях в Форт-Худе, штат Техас, он снимал домик за пределами базы для Вернона, Глэдис и бабушки. Я понимала, что ее смерть повлияла на него настолько сильно, что никто больше не может этого понять. Он винил себя, что не был рядом, когда она заболела, когда ей пришлось уехать обратно в Мемфис по наставлению врача.

Со временем он понял, что Глэдис стала прикладываться к бутылке, и очень переживал, как бы это не переросло в бóльшую проблему. Сколько бы он ни пытался ее утешить, убеждать, что он вернется через полтора года, умолять ее приехать к нему, страх Глэдис потерять единственного сына свел ее в могилу.

Невыносимая депрессия Элвиса из-за смерти Глэдис усугублялась его внутренним конфликтом из-за Ди Стэнли, с которой Вернон познакомился в Германии. Ди и отец Элвиса стали неразлучны вскоре после смерти Глэдис – слишком скоро, по мнению Элвиса. Привлекательная блондинка тридцати с чем-то лет, Ди на момент знакомства с Верноном была в процессе развода, они с мужем и тремя детьми жили отдельно. От одной мысли, что его отец может подумать о том, чтобы кем-то заменить Глэдис, Элвису становилось невероятно плохо. Он также сомневался в намерениях Ди, действует ли она в интересах его отца.

«Что нужно этой Ди? – иногда подозрительно спрашивал Элвис. – Сделать из него какого-то другого парня? Почему она не может просто принять его таким, какой он есть? Я никогда не видел его таким влюбленным. Они встречаются в каком-то ресторане и весь день обмениваются любовными записками».

Мое сердце было полно сочувствия Элвису – он поделился со мной своими проблемами и переживаниями. Он был всемирно известным артистом, звездой, и при этом – невероятно одиноким человеком.

И снова мне показалось, что наше время вместе кончилось слишком быстро. На прощание он меня поцеловал. Мой первый настоящий поцелуй. Я никогда не чувствовала столько нежности и страсти. Я потеряла дар речи, но остро ощущала, где нахожусь – в его объятиях, прижимаясь к его губам своими. Осознавая мою реакцию – и юный возраст, – он прервал объятия со словами:

– У нас впереди еще много времени, малышка.

Он поцеловал меня в лоб и отправил меня домой.

К нашему четвертому свиданию папа ввел новый закон: «Если хочешь и дальше общаться с Элвисом, то мы должны с ним познакомиться». Мои родители не были в восторге от его статуса знаменитости, во всяком случае, не настолько, чтобы закрывать глаза на собственные принципы. Сперва всем было удобно, что Карри забирал меня и потом привозил домой, но теперь родители стали спрашивать, почему этого не делает сам Элвис. Как-то субботним вечером я сказала Элвису:

– Мои родители хотят с тобой познакомиться. Хотят, чтобы ты за мной приехал.

Он ощетинился.

– В смысле?

– В смысле, – взволнованно сказала я, – что мне больше нельзя будет к тебе ходить, если ты не придешь знакомиться с моими родителями.

Он согласился – на условии, что его отец тоже приедет.

В тот день я делала все, как обычно, только вместо того чтобы быть готовой за час до встречи, я была готова за два. Я ждала у окна, высматривала его машину, слушая его пластинки: Old Shep, I Was the One и I Want You, I Need You, I Love You, без перерыва, пока папа не закричал с кухни:

– Тебе обязательно сейчас это слушать? Ради бога, он же сам будет здесь через несколько минут, ты и так почти каждый вечер его видишь. Вам не хочется друг от друга отдохнуть?

Я нервничала. Я знала, папа хочет, чтобы Элвис и забрал меня сам, и отвез обратно сам – и что он так и собирается ему сказать.

Я не знала, как папа хочет к нему подойти – дружелюбно или строго, – и прекрасно понимала, каким строгим он может быть. Я сидела в ожидании худшего.

Примерно час спустя я заметила «БМВ» Элвиса и увидела, как он и его отец выходят из машины. Элвис явно подготовился к встрече – надел форму, чтобы произвести впечатление на папу. Он знал, что их объединяет военная служба, и воспользовался этим преимуществом. Он выглядел прекрасно.

Он снял шляпу и поцеловал меня в щеку. Я пригласила его и Вернона войти в дом и провела их в гостиную, где Элвис поежился и, казалось, впервые лишился дара речи.

– Твои родители здесь? – наконец спросил он. Я смогла лишь кивнуть, и он продолжил: – Знаю, мы немного опоздали, но мне нужно было привести себя в порядок… Да и найти дом было не так-то просто.

Меня это позабавило: представьте только, Элвис Пресли ищет оправдания! Мы уже достаточно хорошо были знакомы, чтобы я знала, что у него уходило три часа на переодевание, разговоры с друзьями, поедание вкуснейшего огромного ужина, приготовленного бабушкой, и подписание автографов. Когда дело не касалось работы, он относился к времени беспечно.

Вернон устроился на диване. Элвис указал на наши семейные портреты на стене и сказал:

– Папа, смотри – вот Присцилла и вся ее семья. Мне кажется, она похожа на свою маму. Мало общих черт с сестрой и братьями, хотя они пока еще маленькие. Не стриги волосы, детка. Мне они нравятся длинными, как сейчас. Ты очень красивая девочка. Как же мы так сошлись? Наверное, это судьба.

Несколько последних фраз он сказал мне шепотом, потому что тут в комнату вошли мои родители.

Вместо того чтобы сказать: «Здравствуйте», как сделал бы почти любой другой юноша, Элвис протянул папе руку и сказал:

– Здравствуйте, я Элвис Пресли, а это мой папа, Вернон.

Мне показалось, что это прозвучало глупо, ведь они знают, кто он, как и все остальные на свете. Но Элвис был настоящим джентльменом. Папа явно был впечатлен, и с того вечера Элвис всегда обращался к нему «капитан Болье» или «сэр». Элвис всегда так делал; до какого звания ни дослужился бы человек – доктор, адвокат, профессор, кинорежиссер, – если это не его близкий друг, Элвис не обращался к человеку по имени, даже в беседах с людьми, которых знал много лет. Он объяснил мне это так: «Все просто. Они много трудились, чтобы добиться своего положения. Это надо уважать».

В тот вечер разговор с родителями был вежливой формальностью. Элвис рассказал, что весь день был занят делами в казарме; за этим последовал разговор о службе.

– Чем ты здесь занимаешься? – спросил папа, намекая, что у человека, который оказывает внимание его дочери, должна быть надежная хорошая работа.

– Сэр, сейчас я – водитель джипа Четвертой танковой дивизии в Бад-Наухайме.

– Не самая легкая работа в это время года.

– Верно подмечено, сэр. У нас уже было несколько холодных ночей. Да и мне надо быть особенно осторожным. Мой тонзиллит дает о себе знать, когда падает иммунитет, и это вредно для голоса.

– Рад, что вернешься домой?

– Да, сэр. Уже через пять месяцев.

Затем Элвис спросил моих родителей, нравится ли им в Германии.

– Очень нравится, – сказал папа. – Мы собираемся остаться тут еще на три года.

Внезапно повисла тишина. Потом папа предложил всем поужинать, но Элвис сказал, что у них мало времени. Я сидела, внимательно изучая Элвиса; он выглядел взволнованным, а не расслабленным, как у себя дома. Он старался вести себя как можно лучше, и это было просто очаровательно. Мама не спешила судить звезду рок-н-ролла, которая ей – по ее собственному признанию – очень не нравилась. Я видела, что его южное очарование завоевывает ее расположение.

Наконец папа стал рассказывать Элвису правила, которым надо следовать, чтобы встречаться с Болье. Если Элвис хотел со мной увидеться, он должен был сам за мной заехать и потом отвезти меня обратно. Элвис же объяснил, что к тому моменту, как он закончит службу, вернется домой, приведет себя в порядок, приедет в Висбаден и обратно – вечер кончится; можно ли его отцу за мной заезжать?

Папа это обдумал, затем высказал свое беспокойство:

– Какие именно у тебя намерения? Будем честны – ты Элвис Пресли, на тебя бросаются все девушки в округе. Почему именно моя дочь?

Элвис и Вернон не ожидали этого вопроса. Элвис заерзал, явно думая: ну, Элвис, как на это ответишь?

И сказал:

– Понимаете, сэр, я питаю к ней очень теплые чувства. Она гораздо умнее и серьезнее других девчонок ее возраста, и мне нравится проводить с ней время. Мне тут пришлось несладко, понимаете, – вдали от дома. Часто бывает одиноко. Можно сказать, мне нужно с кем-то говорить. Вы не переживайте за нее, капитан. Я буду о ней заботиться.

Честность Элвиса обескуражила моих родителей. Я встала одновременно с Элвисом, он взял свою шляпу и добавил:

– Что ж, сэр, прошу прощения, но нам предстоит неблизкий путь.

В итоге требование было лишь одно – Элвис должен был сам отвезти меня домой. Он согласился, убеждая родителей, что обо мне позаботятся, что у него дома есть вся его семья. Он мог бы посмеяться над папиными правилами, но вместо этого согласился каждый вечер самостоятельно отвозить меня домой. Я была в восторге, но старалась не подавать виду. Он очень хотел быть со мной.

Следующим вечером, когда Элвис отвез меня обратно домой, мы припарковались перед пансионом. Он раскрыл мне свою душу и продолжил это делать, пока мы были в Германии. Ему было одиноко. Он не знал, примут ли его фанаты, когда он вернется в Америку, как они будут на него смотреть.

Он попал в армию, находясь на пике славы. Он записал семнадцать синглов, тут же продавшихся миллионами копий, и снялся в четырех фильмах, все из которых имели огромный коммерческий успех. Когда Элвиса призвали на службу, поговаривали, что его могут взять в спецслужбы, чтобы он мог продолжать петь и сохранять некую связь с публикой. Но полковник Том Паркер, его менеджер, и компания RCA были убеждены, что он должен служить своей родине как простой солдат, утверждая, что общественность будет уважать Элвиса как мужчину, если он станет обыкновенным рядовым. И теперь Элвис боялся, что потерял поддержку фанатов.

Пока мы сидели в припаркованной машине, одна из фроляйн, живших в пансионе, прошла мимо машины. Она поздоровалась со мной, а потом, когда она увидела Элвиса, у нее чуть челюсть не отвалилась от шока.

3

Кто бы мог подумать, чего добьется этот парень?

Время было не на моей стороне. Элвису предстояло вернуться в Штаты первого марта 1960 года. У меня было всего несколько месяцев, чтобы провести с ним так много времени, как только было возможно.

Все время, что мы были порознь, я думала о нем. Вся моя жизнь теперь вертелась вокруг него, однако наступали моменты, когда я в нем разочаровывалась. Однажды вечером он пообещал мне позвонить и не позвонил. Когда на следующий день он наконец со мной связался, он сказал:

– Привет, малышка. Как думаешь, сможешь сегодня прийти?

– Что вчера случилось? Ты обещал позвонить.

– Разве? Вот черт.

Он был так сосредоточен на занятии по карате, что совсем об этом забыл.

Мне пришлось научиться не принимать его слова близко к сердцу. Меня это разочаровывало, но такой уж он был человек.

Элвис обычно звонил после семи, чтобы сказать, что заедет за мной около восьми. Мне нужно было быстро одеться, и я искала способ с помощью одежды казаться старше, чем была на самом деле. Отец Элвиса переживал, что его сын общается с несовершеннолетней. Мой гардероб состоял из детских и несерьезных юбочек и свитеров. Иногда я брала мамину одежду и надеялась, что так окружающие дадут мне хотя бы шестнадцать.

Я узнавала Элвиса все лучше и лучше; мне стало известно, что, когда он не был на базе, он жил практически отшельником. У него, по сути, не было выбора. Как только он выходил из дома, вокруг него тут же собиралась огромная толпа фанатов. Даже для того, чтобы сходить на фильм в соседний кинотеатр, требовалось разработать четкий многоступенчатый план – кто-то провозил машину Элвиса перед домом, после чего Элвис выбегал на улицу, перепрыгивал через забор и запрыгивал в машину, прежде чем фанаты успевали окружить его и затребовать автографы. За ним всегда гнались толпы, окликали его, поджидали у дома, буквально набрасывались на него, стоило ему появиться в каком-нибудь общественном месте.