Врата пряностей

Амир спешил за ней, опасаясь худшего – что она сохранит Яд для себя. Он даже про страх высоты забыл, представив, как вернется в Ралуху с пустыми руками: планам придет конец, а брат Кабир через месяц вынужден будет последовать за ним через Врата пряностей, сгибаясь под тяжестью мешка. Амир мчался по доскам, рискуя на каждом шагу угодить в трещину. Но за пятьдесят лет на висячем рынке в Ванаси не погиб ни один человек. Амир наделся, что не нарушит сегодня эту статистику.

Он бежал мимо продавцов джута, мимо лавок, где велась оптовая торговля травами и пряностями, мимо заготовителей мурайи и торговцев картошкой, через море морковки и сушеных перцев. Затем Амир одолел три лестничных пролета и поднялся на следующий уровень; едва не врезался головой в ноги спускающейся женщине и рассыпался перед ней в извинениях; потом помчался туда, где начинались ряды книг и свитков. Он шарахался от продавцов, обещавших ему скидки на товары. Взгляд его неотрывно был направлен на мелькающую впереди фигуру Бинду в черном шальвар-камизе[8]. Подобная темному фитильку на фоне неба, пронеслась она через рынок и юркнула в башню, где сумрак рассеивало пламя фонарей и свечей сотен форм и размеров.

В их свете Амир остановился перевести дух. Боль в спине усилилась, пришлось ухватиться за шест в палатке, и ее сердитый хозяин стал уговаривать купить бронзовую астролябию, висевшую у него под носом. Столь близкое соседство он явно истолковал как недвусмысленное стремление приобрести товар. Амир увернулся от продавца и снова бросился в погоню за Бинду.

Как он понял, она направлялась к лестнице, вдоль ряда стражников-ванасари. Одеты они были в серое, как башни, которые охраняли, и носили большие, угловатые шлемы, что раскачивались при каждом шаге. В руках у них были дубинки, а в глазах – постоянная подозрительность. Амир готов был побиться об заклад, что привлечет их внимание уже тем, что просто оказался поблизости. О нем доложат Хасмину, и даже тени этой угрозы хватило, чтобы перекрыть ему этот путь. Но от погони он тоже отказаться не мог, поэтому проскользнул между двумя лавками, мимо пустых тележек и шалашей вдоль внутренней стены башни и быстро обнаружил вторую лестницу. Построенная в каменной арке и более узкая, она использовалась слугами и корневиками.

Почувствовав себя в своей стихии, Амир скатился по лестнице мимо растянувшейся колонны, мимо семьи из семи человек, переводящей дух, и оказался на нижнем этаже, откуда через дверь снова попал на окольцовывающий башню базар. Ветер резко ударил в лицо, Амир побежал по деревянному настилу, стараясь сохранять равновесие на досках, наклонившихся к краю, промчался мимо россыпи капусты и свеклы, мимо порубленных на четвертинки тыкв. Потом прыгнул, ухватился за подножие лестницы, подтянулся и взобрался на десять футов, после чего спрыгнул на площадку. Настил задрожал у него под ногами. Амир восстановил равновесие и сердито зыркнул на продавца, обругавшего его за такое хулиганство.

«Прости, чача[9], но я уж как-нибудь в другой раз объясню, как мне некогда». Наконец он обогнул поворот, поскользнулся на доске, прыжками одолел три пролета лестницы до нижнего этажа – и в этот самый момент Бинду выскочила на него с противоположной стороны. Она остановилась перед ним как вкопанная, Амир врезался в нее и сгреб в охапку. Вместе они покатились по узкому проходу вдоль башни. Люди визжали, отскакивая в стороны, продавцы вопили и сыпали проклятиями. Амир вскочил, ухватил Бинду за шальвары и оттащил в сторону. Потом прижал к прилавку пустого магазинчика и, понимая, что на них направлены десятки взглядов, выдавил слабую улыбку.

– Бинду, я по природе вор, – проговорил он, отдуваясь. Каждое слово отзывалось болью в ребрах. – Ну неужели надо было все осложнять? Мы ведь вроде договорились?

Бинду кашляла, ее серебристые волосы выбились из пучка, грудь ходила ходуном. В таком растрепанном состоянии она выглядела ровесницей Амира, хотя он знал, что она по меньшей мере на десять лет старше. Женщина оттолкнула его руку и согнулась, переводя дыхание.

– Они ушли, – выдавила она.

Амир не был уверен, что правильно расслышал.

– Что-что?

– Они ушли, – повторила Бинду, распрямляясь.

Руки она положила на бедра и быстро взглянула по сторонам. Зеваки вернулись к торгу. Рынок снова зашумел.

– Ювелир?

Бинду зажала Амиру рот ладонью:

– Тише, ладно? Клянусь Вратами, ну и шумный же ты. Не здесь. Иди за мной.

– Не пытайся удрать от меня снова. – Амир схватил ее за руку.

Он последовал за ней через рынок обратно в башню. Они пересекли два моста, чтобы добраться до второй башни, отстоявшей от третьей примерно на милю. Оттуда он мог вернуться в считаные минуты. Амир не имел права опаздывать, если не хотел навсегда попасть на заметку к Хасмину и положить конец всем своим мечтам сбежать из Ралухи с матерью и братом. Он возложил так много надежд на Бинду, но той, похоже, не было дела до его забот. Она сама казалась сокрушенной, и Амир мог только гадать, что такое должно было случиться с женщиной-ванасари, чтобы испугать ее до потери рассудка.

Бинду привела его в помещение, по виду мастерскую столяра, где одинокий работник выстругивал доску для резки. Бинду знаком попросила плотника выйти, и тот сразу подчинился. В окно мастерской Амир разглядел первую и третью башни, а в отдалении виднелась половина арки Врат пряностей, ждущая его.

– Ювелир ушел, – безапелляционным тоном заявила Бинду.

Амир не сразу сумел это переварить. Он надеялся, что ослышался тогда на рынке, что, может, ветер сыграл с его ушами злую шутку.

– Что ты хочешь сказать? – пролепетал он с колотящимся сердцем. – Как это – ушел? Он же не… ты ведь знаешь, что его самолично и не могло здесь быть. Он тень, нечто, что существует в воображении людей. Как мог он уйти, если его, собственно, тут и не было?

Бинду положила ладонь ему на щеку:

– Я имею в виду, тамби[10], что он решил не поставлять больше Яда. Ни он, ни Карнелианский караван, которым он заправляет.

– Это невозможно. – Амир хмыкнул. – Не ври мне. Ты хочешь больше шафрана? Или меда? Назови свою цену, Бинду-ки, и я уплачу.

Бинду какое-то время внимательно рассматривала поверхность верстака, потом обратилась к Амиру:

– Пока мы тут разговариваем, верхние уровни девятой башни кипят. Раджа Джирасанда и рани Урганния созвали министров, гильдии и представителей корневиков. Поскольку никто не знает, как выглядит Ювелир, а его караван словно испарился с территории восьми королевств, всем только и остается, что орать друг на друга. Как ни крути, Яд средство более мощное, чем пряности. Поэтому нет, тамби, я не лгу. Мне нет в этом никакого прока.

– Думаешь, это он? – спросил Амир, затаив дыхание. – Илангован?

– Ювелир? – Бинду хохотнула. – Ну уж нет! Я Илангована видела, пусть и мельком. Не верь этим слухам. К тому же Илангован давно уже не показывается в Ванаси. Ему в Черных Бухтах хорошо. В конечном счете сейчас время сбора кориандра.

– Бессмыслица какая-то, – пробормотал Амир. – С какой стати Ювелиру исчезать?

– Может, в этом как раз и дело? – Бинду пожала плечами.

– В чем?

– В стирании смысла. В желании посмотреть, как люди, родившиеся без клейма пряностей, пристрастятся к наркотику, позволяющему безболезненно проходить через Врата, а потом взять и изъять его без предупреждения. Разве не отличная шутка?

– Не знаю, шутка или нет, но Яд ведь не для всех. Люди вроде меня – чашники, корневики – никогда к нему не допускались, так ведь? Я даже один пузырек купить не мог. И никто в Чаше.

Бинду посмотрела на него с обидой:

– Эй, это не только для вашей вратокасты. Очень немногие могли позволить себе Яд, даже вне Корня. Видел, чтобы я купила хотя бы склянку? Да продай я свой магазин и мамины браслеты в придачу, и то не смогла бы набрать на порцию. Когда в последний раз кто-то пил Яд и использовал Врата, не считая королевских особ или членов семей министров?

– Но это должен был быть мой шанс. Я нашел выход на тебя, у меня имелось достаточно пряностей и…

– И ты носитель. Носитель, спрашивающий насчет Яда. Ты сам-то себя слышишь, тамби? Ты скулишь, выпрашивая то, чего у тебя как бы и быть не может.

Слово «скулишь» задело его, как и намек на то, что она с самого начала водила его за нос.

– Яд был не для меня… Я не ради праздного желания попутешествовать по восьми королевствам просил. Врата свидетели, я этим сыт по горло.

– Тогда для чего он тебе понадобился? – Женщина бросила на него цепкий взгляд. – Вернее, для кого?

Амир закусил губу и сразу ощетинился.

– Это мое дело. Я тебе заплатил за сведения про Ювелира. Ты же имела свой интерес – ты сбыла весь шафран, не так ли?

– Да, сбыла, – немедля согласилась Бинду. – Что ты предложил бы мне с ним сделать? Хранить? Меня обобрали бы в первую же ночь. Все до единого тюки, доставляемые вами из Ралухи, идут в восьмую и девятую башни. До базара доходят крохи. Лишь призрак, тень шафрана подает на наши ладони.

«А корневикам и чашникам достается еще меньше», – хотел заметить Амир, но придержал язык.

– Я рассчитывал, что ты исполнишь свою часть сделки.

– Я сделала, что могла, – сообщила тебе сведения про Ювелира. И сведения состоят в том, что его здесь нет.

Амир, привалившись к стене, обхватил голову руками. Он растратил шафран из своего жалованья, пустил в ход заначки из других пряностей, полученных от Карим-бхая в награду за выполнение маленьких тайных поручений, – все, что он тащил в норку ради уплаты Бинду за помощь. Горько чувствовать себя вором, но куда горше – обворованным. Накатило ощущение беспомощности, ярость на систему клокотала в его сердце. Ему казалось, он заслуживает, чтобы хотя бы что-то складывалось по его воле. Заслуживает совсем маленькой удачи. Хотя бы щепотки.

Но разве возможно такое для чашников?

– Значит, всему конец? – простонал он. – Яда нет? Вдруг Ювелир вернется – не через пару недель, так через месяц? Он обязан вернуться!

– Если вернется, я дам тебе знать, – пообещала Бинду. – Но пока рынок высох, тамби. Ни единой капли. Афсал-дина наступит через неделю, и блюстители трона уже откупоривают последние свои запасы, чтобы отправиться в Джанак на сбор урожая и на праздник. Лучше тебе позабыть о том, ради чего тебе понадобился Яд.

– Ты должна знать, если у кого-то есть склянка, – взмолился Амир. – Хотя бы одна.

«Ради моей матери», – добавил он про себя.

Бинду покачала головой:

– Со времени исчезновения Ювелира Джирасанда постоянно устраивает рейды по девяти башням, включая Корень. Выжимает последние капли Яда, занесенные контрабандой, и свозит все в девятую. Но и этого мало. Все злятся, не помогает и то, что угроза Джанаку со стороны Илангована только усилилась. Блюстителям престолов нужно больше Яда, если они хотят направить больше стражников на флот Джанака в качестве подкреплений и покончить с проклятым пиратом. Но и этот план пошел теперь наперекосяк. На афсал-дина блюстители престолов соберутся в Джанаке, чтобы разрешить эту проблему раз и навсегда.

Амир перевел взгляд за окно и проглотил готовую сорваться с языка колкость. Он хотел защитить Илангована, но понимал, что тем самым только ухудшит свое положение. Он переживал, что Илангован, известный умением перетягивать вратокасту на свою сторону, побывал здесь и все испортил. Но теперь ему казалось, что было бы даже к лучшему, окажись этот контрабандист в Ванаси, – тогда Амир мог бы оценить, насколько способен этот человек помочь его семье. Вместо этого Амир положился на Бинду и на туманное обещание насчет Яда. Это явно было ошибкой. Но и верить тому, что Бинду говорит сейчас, тоже не стоило. В глубине души он знал, что Илангована не поймают. Вот уже сорок лет прошло, как вожак пиратов создал рай для беглых носителей, избегая цепких лап Лиги пряностей и всегда опережая ее на шаг.

И хотя методы Илангована могли зачастую показаться сомнительными, Амир не думал, что сумеет найти более подходящий дом для матери и Кабира, чем Черные Бухты.

И для себя самого. Он тоже это заслужил.

Бинду, должно быть, уловила отчаяние, написанное на его лице, и безнадежность в глазах. Она вздохнула и тихонько присвистнула.

– Клянусь Вратами, у тебя и верно все должно быть плохо, если судить по твоей физиономии. Что случилось? Есть возлюбленная из другого королевства, которую ты хочешь тайком ввезти в Ралуху? Я слышала, что есть дайини[11] среди женщин в Каланади, которые привораживают носителей вроде тебя.

– Нет, не возлюбленная…

– А, не важно, хватит с меня. Врата свидетели, я уже поплатилась за свое любопытство. И вся эта возня вокруг Яда – скандал в высоких кастах, а мне не претит видеть чашников, заливающих в глотку склянку-другую, поэтому, может, я и поделюсь маленькой сплетней, дошедшей до моих ушей сегодня.

Амир встрепенулся. Разумеется, исключения должны быть. Он же ведет разговор с Бинду, деловой рани из Ванаси, от которой не укроется ничего в этом чувственном королевстве. Дочерью по духу Карим-бхая. Она обманщица, это верно, но продающая тот обман, какой он желает слышать.

– Кто? – спросил Амир, учащенно задышав.

Лицо женщины оставалось спокойным и непоколебимым. Она медленно протянула к Амиру руку и раскрыла ладонь.

– Если ты вор по природе, Амир из Ралухи, то я среди ванасари крыса по части сделок.

Один ее палец согнулся в приглашающем жесте.

– Ну так отработай сделку, которую заключила прежде! – отрезал Амир. – У меня нет больше шафрана.

Его радовало, что в кои-то веки ему не приходится блефовать. Будь ты чашником, или корневиком, или представителем любой другой вратокасты среди восьми королевств, очень мало кто избегал одержимости пряностями. От потока, шумящего в богатых дворцах и отделанных мрамором особняках, тонкие ручейки стекали на базары, а оттуда в тощие заштопанные карманы низкородных. Семи уровней висячих рынков в башнях Ванаси не хватало, чтобы заполнить чрево одного королевства. Людям требовалось больше. Им всегда требовалось больше.

– Выворачивай карманы, – скомандовала Бинду.

Такая дерзость ошеломила Амира. Эта женщина имеет наглость требовать, после того как ни за что прибрала к рукам его шафран, и тем не менее ему сейчас не оставалось ничего другого, как подчиниться ей. Если она не врет…

Он вывернул карманы.

Выпал пергаментный свиток.

Это был подарок, который Амир забыл передать Карим-бхаю вместе с письмом.

Бинду подхватила пергамент и, не успел Амир выхватить свиток, развязала ленточку. Она развернула его, и глаза у нее округлились: на листе был изображен вид Ралухи с высоты птичьего полета. Врата пряностей среди пышных шафрановых полей, раскинувшееся поселение в форме чаши, дворец на севере, каменные усадьбы и мраморные особняки на западе, рынок между склонов, и на дне долины собственно Чаша. Дом вратокасты.

Бинду смотрела на чертеж, не находя слов. Она облизнула пересохшие губы и моргнула, а потом сложила пергамент и сунула в карман.

– Верни его, пожалуйста, – попросил Амир. – Это подарок для другого человека.

– Ты хочешь услышать сплетню или нет?

– Да, но не за такую цену.

– Эта картинка стоит не один кувшин пряностей, – возразила Бинду, и в голосе ее слышался восторг в предвкушении легкой добычи. – Мало кто в Ванаси знает, как выглядит Ралуха. Эти шафрановые поля…

– Эй! – воскликнул Амир. – Посмотри на себя. Едва ли ты это продашь.

«Знаю, что продашь, – подумал он. – Ты сам поступал так прежде, чтобы добыть еще немного пряностей для аммы».

Бинду печально улыбнулась, и у Амира мелькнула мысль, не видит ли он сейчас настоящее ее лицо.

– Нет, не верну.

Амир сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Тонкая улыбка не сошла с лица Бинду. Амир медленно улыбнулся в ответ, как если бы то была игра, в которую никогда не устают играть: этот таинственный аромат обмена, это наследие базара, струящееся в крови каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребенка в восьми королевствах. Он не питал сомнений, что у Бинду оказалось в руках целое состояние.

И потому смирился с фактом:

– Ладно, по рукам. Теперь говори, у кого есть Яд?

– Точно сказать не могу и продаю, за что купила. Но на базаре прошел слушок, что Ювелир прекратил поставки после того, как пять дней назад раджкумари Харини из Халморы обманула Карнелианский караван на целый бочонок Яда.

Глава 2

Каждая дочь Кобулья садится на одну чашу весов, на другую кладут мешки с кардамоном и арахисом. И когда чаши придут в равновесие, размер приданого для свадьбы считается определенным.

Джаннат Мунши. Шадигар: критические заметки о ралухском браке

Чаша жила своей, особой жизнью. Дыхание ее было натруженным и хриплым, зачастую смешиваясь с производимыми ее обитателями звуками: чашники, в их числе и носители, храпели громче, чем кукарекают петухи, и более протяжно, чем звонят колокола каждое утро в храмах Уст. Кабир божился, что Амир храпит, как целый свинарник, и не помогало никакое количество толченого зеленого кардамона, добавленного в воду.

– Ну что, передал Харини рисунок? – поинтересовался Кабир на следующий вечер после возвращения Амира из Ванаси.

Говорил он тихо, поглядывая одним глазом на занавеску, за которой амма готовила ужин, поддерживая рукой округлившийся живот. Аромат специй был слабым, и Амир надеялся, что на следующей неделе башара наполнит их кувшины.

Он слабо кивнул брату, от спазмов в спине ломило кости. Амир поморщился и провел ладонью по позвоночнику вниз, насколько мог дотянуться, потом расправил плечи.

– Да-да. Ей понравилось. Она сказала, что повесит его на стену у себя в опочивальне рядом с другими рисунками.

Кабир оживленно задышал, на губах у него появилась широкая улыбка.

– Я еще нарисую. Как думаешь, может, другим блюстителям престолов тоже понравится?

В царившей дома полутьме Амир различил, как поблескивает метка пряностей на шее у брата.

– Это не важно. – Он рассеянно пожал плечами. – Рисуй просто потому, что тебе это нравится. Уверен, кто-нибудь обязательно сочтет твою картину достойной висеть у него в опочивальне.

Мысль, похоже, вдохновила Кабира: он бросился к полке, взял чистый лист пергамента и выбежал из дома, чтобы начать новую работу. Амир, слишком уставший, чтобы гоняться за братом, сел и стал просматривать другие его рисунки. В качестве объекта для изображения Кабира влекла не только Ралуха. В своем безграничном воображении одиннадцатилетнего мальчишки он пытался даже представить, как выглядят Внешние земли за пределами королевств. Горы, видимые с шафрановых полей, облака над ними, леса и предвещаемая ими тьма за их оградой. Брат рисовал сверкающие под солнцем реки, несущие воды через густые джунгли, и…

Амир помедлил, рука, взявшая следующий лист пергамента, задрожала. Изображение громадного зверя занимало почти весь лист. Черная злая тварь нависала над деревней. Кабир намеренно затемнил рисунок, оставил две алые точки для глаз, которые с ненавистью смотрели из сердца тьмы на Амира.

Забыв о собственных словах, он свернул рисунок и пошел за Кабиром. Он знал, где его искать.

Чаша пробуждается к жизни в точности так, как это происходит по вечерам с рыбным рынком в Джанаке. В отличие от высокожителей, здесь никому не нравится сидеть по домам. Это время обменяться мнениями и посплетничать, час, когда можно растереть мазью натруженную спину. В воздухе висел запах залежалого имбиря. Ручеек нечистот журчал в сточной канаве, опоясывающей Чашу, этот неизменный, как время, очаг упадка среди тусклого света фонарей, над которым Ралуха сияла в вышине, подобно осколкам золотой луны.

Единственный запах, который редко здесь встречается, – как ни странно, шафран. Нет, лишь одна золотистого цвета субстанция стекала в Чашу, и это не была королевская пряность.

Амира раздражал довольный вид многих чашников. Он застыл как вкопанный, услышав раскаты хохота и глядя, как Вени и Мадури шутливо препираются на завалинке. Чуть подальше пять-шесть человек пристроились у чайного прилавка. Дамини, с закрывающей половину лица повязкой, мела угол улицы и неуклюже пританцовывала, бедра ее качались в такт песне.

А может, именно так и стоит жить? Может, это он, Амир, неправильно все воспринимает? Что его стремление сбежать из Ралухи и вступить в ряды пиратов Илангована в Черных Бухтах есть иллюзия, как утверждает Карим-бхай?

Предмет своего гнева Амир нашел возлежащим на джутовой циновке, облаченным в лунги[12], с одной ногой, закинутой поверх другой, покуривающим трубочку-биди и пускающим колечки дыма из раскрытых буквой «о» губ. Кабир сидел рядом с Карим-бхаем и рисовал при свете свечи.

– Ступай обратно домой, – сказал Амир брату. – Амме нужна твоя помощь.

Кабир расстроился:

– Но я только начал рисовать. Дай мне немножко времени.

– Сейчас же, Кабир! – прикрикнул Амир.

Карим-бхай хмыкнул и вытащил биди изо рта, показав перепачканные бетелем зубы, после чего подтолкнул Кабира, чтобы тот не мешкал исполнять приказ брата. Последнего запаса терпения у Амира едва хватило дождаться, чтобы Кабир наконец ушел. Достав из-за пазухи лист, Амир развернул и сунул под нос Карим-бхаю:

– Это ты научил его рисовать Бессмертных Сынов?

Бегая глазами по пергаменту, Карим-бхай беспечно пожал плечами:

– Кто-то научил. Лучше сызмальства привыкнуть бояться тех, кто поджидает тебя за оградой Внешних земель. Так у нас будет меньше беглецов вроде твоего отца. Взял и пошел смерти прямо в раскрытую пасть, не так ли?

Амир отдернул рисунок, порвал и высыпал клочки на голову Карим-бхаю.

– Достаточно знать, что Внешние земли непроходимы. Нет нужды приправлять для вкуса тот религиозный бред, который скармливают нам высокожители. Бхай, я не хочу, чтобы Кабир стал рабом подобных историй.

– Ты говоришь как человек, никогда не бравший денег или специй за продажу картинок. И как ты объяснишь это бедному мальчику? Что ты даришь его работы людям в восьми королевствах? Даришь?

Время от времени Амир приторговывал рисунками Кабира. Пристрастие аммы к имбирю и кумину разрослось до такой степени, что без них она готова была уморить себя голодом. Естественно, Амир никогда не рассказывал об этом Кабиру. У его брата имелся единственный талант, и Амир не хотел пятнать это страстное увлечение, переводя его в разряд доходных предприятий. Особенно потому, что Кабиру вскоре придется вступить на тропу пряностей. Захотят ли тогда рисовать его заскорузлые пальцы? При мысли об этом Амира передергивало.

Карим-бхай сделал из биди еще одну затяжку, потом выбил из трубки пепел о подошву сандалии. Он усадил Амира рядом на кушетку, прихлопнул севшего на руку комара.

– Было время, пулла, когда твой отец тоже не был рабом этих историй. Вместо этого ему было любопытно. Он любил подобраться к ограде и поглядеть, а что там дальше. Бесстрашный он был, твой аппа. Ненавидел, когда ему указывали, что делать, и напоминали, где его место. Всегда находятся в Чаше люди, которые, раз выбравшись, уже не могут остановиться. Не знают как.

– Понять не могу почему, – огрызнулся Амир, думая про Илангована.

– Потому, что не так уж неразумно молиться. Оставаться связанным писанием.

– Писанием, исключающим нас из людского рода. – Амир сплюнул на землю. – Мы хуже рабов, бхай.

– Га! – Карим-бхай тихонько цыкнул. – Все мы уж слишком с этим носимся, не так ли?

– Тебе легко говорить, – рявкнул Амир. – Ты берешь все, что тебе нужно, у ног твоих драгоценных министров.

– Эй, пулла, а ты не берешь? Насколько помнится, мы с тобой были двумя тенями, крадущимися по восьми королевствам, не одной. Ты можешь не заходить в их залы, но разносишь для них ароматы, в точности как я.

Амира это уязвило.

– Я делал это, чтобы скопить на Яд!

Если Карим-бхая такая реакция обидела, он не подал виду.

– Войдя в раззолоченный дворец, пулла, я выполняю свой долг перед Чашей. Пятьдесят пять лет служу я дворцу, с возраста твоего брата. Как думаешь, кто убедил Сумана-Коти подписать разрешение чашникам открывать свои лавки на базаре? Как по-твоему, кто побудил министра зерна увеличить довольствие пряностями семьям тех, чьи сыновья и дочери были носителями? Если Орбалун подумывает закрепить хотя бы одно место в Совете за представителем вратокасты, так это потому, что я денно и нощно сидел у ног его министров, клянчил, сливался с тенью, разносил подарки и личные послания в далекие королевства, незнакомые с торговлей пряностями. Я пристроился между высокожителями и вами, чтобы принимать на себя по возможности первый удар.

– Тебе нет нужды так поступать, – обратился к нему Амир просительно. – Ты можешь уйти со мной в Черные Бухты. К Иланговану.

Карим-бхай захлопал в ладоши и покатился со смеху. Хохотал он так долго, что показалось, будто за это время успело уже стемнеть, но наконец вздохнул и закашлялся, хватаясь за грудь и разражаясь короткими приступами смеха. С тяжело вздымающейся грудью он наклонился ближе к Амиру и положил ему руку на плечо: