скачать книгу бесплатно
Эту нехитрую операцию он совершал уже семнадцать лет. Именно столько он со своей женой Ингрид живёт в Германии. Открывались дни: то чёрные, контрастирующие с маркером, то красные, сливающиеся с ним.
Наступающий день, оставаясь в Германии чёрным, в семье Дмитрия неистово алел, превращая все предыдущие в пепел. Помимо ностальгического Международного женского дня он имел ещё два знаменательных обстоятельства: годовщину свадьбы и день рождения дочери.
Торжественную часть ещё накануне вечером решили перенести к часу возвращения Алисы из гимназии. Супруги, являясь основателями и сотрудниками бюро переводов, располагали свободным графиком работы. Дмитрий к тому же подвизался на ниве сочинительства. Увлечение юности при поддержке жены переросло в дополнительный источник дохода. Греясь в лучах славы мужа, Ингрид и сама делала первые, но уверенные шаги на этом поприще. Поэтому неудивительно, что собственноручно написанная книга в подарок, так же, как и новый рассказ или глава повести, стали семейной традицией.
Наконец все истомившиеся ожиданием члены домашнего литобъединения собрались за праздничным столом.
– Дорогие мои, любимые мои женщины! – взял слово его глава. – Судьба распорядилась таким образом, что в этот день начинаются наши жизни, словно из одного источника вытекают три реки.
– Река – это ты с мамой, а я ваш приток, – внесла поправку Алиса.
– Не возражаю, – согласился с дочерью Дмитрий. – Но наша река с притоком, убегая к устью, не забывает подпитывать свой исток. Я поздравляю всех нас с общим днём рождения! А сейчас – раздача слонов.
Он вынул из висящего на стуле пакета книгу и продемонстрировал её, держа над столом. Первой приняла подарок Алиса.
– Дмитрий Одинцов. «Трёх рек один исток. Стихи разных лет», – прочитала она. Открыв книгу, перешла на пафос: – Посвящается Ингрид и Алисе, жене и дочери. Ну, папуль, ты… – Берега притока захлёстывали волны восхищения.
– Да, наш отец – молодец, – улыбнулась Ингрид. – Извини, Дима, мой подарок в компе. Доченька, с днём рождения! – В раскрытую книгу положен лист с отпечатанным текстом.
После обеда, несмотря на семейный праздник, продолжилась работа. А вечером за чаепитием состоялось чтение новой книги Дмитрия.
Одно из стихотворений показалось Ингрид знакомым: она его где-то раньше то ли слышала, то ли читала, но не могла припомнить, где именно. Спросить у мужа она не решилась из опасения обидеть его подозрениями.
Утром Ингрид начала планомерную борьбу с измучившими её сомнениями в союзе с любопытством. Она перелопатила интернет, прошерстила документы в компьютере и уже приготовилась с облегчением разочароваться, но ради окончательного подведения итогов поиска обратилась к своему бумажному архиву.
Среди нескольких писем от родителей, ранних попыток литературного самовыражения, в одном из «на всякий случай» сохранённых конспектов Ингрид обнаружила источник беспокойства. Им оказались несколько тетрадных страниц, исписанных почерком Дмитрия, представляющих черновик стихотворения, вызвавшего у неё чувства сильные и противоречивые.
Прежде всего глаза Ингрид впились в комментарий автора: «Каждому своё??? ДИВО». Последнее слово показалось ей знакомым. Но сначала тексты… Находка представляла собой (в этом Ингрид нисколько не сомневалась) исходный вариант стихотворения-подарка. Но тексты кардинально отличались друг от друга. В книге Дмитрий признавался Ингрид в своих чувствах. А в исходнике он изобразил замысловатую любовную конфигурацию, в которой участвуют двое мужчин и две женщины. Мужчины претендуют на внимание одной из них. Вторая же влюблена в одного из соперников. Тот в свою очередь находится на перепутье: то ли ему продолжать борьбу, то ли отказаться и присмотреться к другой женщине, влюблённой в него.
Ингрид переключилась на комментарий. В слове ДИВО все буквы заглавные. Ингрид набрала по мобильному брата…
Хольгер подтвердил её предположение. Слово состояло из первых букв имён: Дмитрий – Ингрид – Виолетта – Олег.
Итак, всё стало на свои места. В исходном варианте Дмитрий и Олег добиваются сердца Виолетты, а Ингрид страдает из-за отношения к ней Дмитрия исключительно как к другу. Ещё бы! На фоне ослепительной Виолетты она казалась тусклой, бесцветной. В качестве утешения Ингрид приняла тот факт, что красивая и в меру умная Виолетта выбрала Олега, такого же красавца, но не блещущего талантом. Она же разглядела в дремучем и закомплексованном ботанике огромный потенциал и сделала из Дмитрия того, кем он сейчас является: одного из лучших (по её же оценке) специалистов по немецкой литературе вообще и средневековой германской в частности, переводчиком и писателем.
В книжной версии «конно-троянского» стихотворения налицо примитивное, по мнению Ингрид, признание в любви. Она не могла избавиться от впечатления, что Дмитрий попытался задним числом извиниться за откровения в своём апокрифе.
Ингрид вдруг вспомнила, как Дмитрий внезапно изменил вектор интересов. Отказ от борьбы «до победного конца». Уход в учёбу. И только незадолго до свадьбы Олега и Виолетты он вынырнул и обратил внимание на серую мышку.
«А после свадьбы века его внимание ко мне резко возросло. С чего бы? – ломала голову Ингрид. – Неужели, чтобы очертя голову рвануть за кордон и забыть Виолетту? А я… как средство передвижения?»
Взглянув на мужа, увлечённо стучащего по клавиатуре, Ингрид пошла на кухню. Приближалось время вечернего чая. Приготовить его и позвать всех являлось обязанностью старшей женщины в доме. Эту традицию когда-то она переняла у матери, и сама передавала дочери.
Но в этот раз Ингрид решила побыть одна и освободила Алису от участия в ритуале. Чаепитие, обычно ожидаемое с нетерпением и проходившее оживлённо, имело все шансы провалиться из-за неучастия в нём хозяйки.
Ингрид, ошеломлённая находкой и переполненная противоречивыми чувствами, вяло и часто невпопад поддерживала беседу Дмитрия и Алисы о Шиллере. «Такие вот коварство и любовь», – думала она и настраивалась на разговор с мужем. Выходные для этого отпадают. Значит, только в понедельник, пока дочь в гимназии…
Выбрав момент, когда Дмитрий поудобнее устроился перед компьютером, собираясь погрузиться в работу, Ингрид подошла к нему и молча положила перед ним книгу, раскрытую на странице с помеченным стихотворением. На страницу рядом она опустила недавнюю находку.
– Откуда это у тебя?
– От брата. Когда-то ты дал ему конспект, а он попросил меня вернуть его тебе. Я бы так и сделала, но увидев твои стихи и работу над ними, оставила у себя. Как видишь, пригодилось.
– И для чего же?..
Ингрид охватывало чувство усталости и обречённости. Вопрос разрастался, заполнял комнату. Становилось тесно и душно. Она отошла от компьютерного стола, за которым сидел Дмитрий, и опустилась на диван.
– Дим, я догадалась, о каком диве ты упоминаешь. Хольгер только подтвердил мои предположения. «Она любит его, а он любит другую». Как это больно, как это невыносимо больно! Ловить взгляд, слово, как объедки с барского стола… Куда мне тягаться с Виолеттой! А после её свадьбы с Олегом ты резко обратил внимание на меня. Ладно, Дим, я готова простить тебе расчёт. Все мы, так или иначе, рассчитываем на что-то или на кого-то, словно делаем ставки в казино. Но играть чувствами как на арфе… Дима, не надо лгать. Ни мне, ни себе. Ты же её ещё любишь.
– Видишь ли, Инга… не всякая влюблённость переходит в любовь. Любовь может возникнуть сразу, игнорируя фазу влюблённости. И главное: лучшее лекарство от любви – равнодушие. Это если кратко. Теперь подробнее. Да, я был влюблён в Виолетту. На первом курсе. А на втором всё прошло.
Точнее, начался необратимый процесс. Весь второй курс – это сплошные фантомные боли. А заглушал я их учёбой. Кстати, в это же время, если ты вспомнишь, «объедки с барского стола» чудесным образом стали зваными обедами. В то же время Олег с Виолеттой упивались друг другом. Что ж, подумал я, если ты чужой на этом празднике жизни, создай свой и будь на нём хозяином. Для начала я освободился от причины фантомных болей. Виолетта перестала меня интересовать. Но праздник жизни в одиночку не по мне. Хозяин праздника нуждался в хозяйке. Инга, на кого же мне обратить внимание, как не на тебя?..
– Если не секрет, откуда у тебя такие глубокие познания о любви? С Виолеттой, по твоим словам, у тебя не получилось. Со мной ты прожил почти двадцать лет. На сторону бегал?
– Только не шей мне аморалку. Всё гораздо проще. Нужные книжки читал. Укреплял теоретическую базу. А практика… Я с тобой согласен. Чувствами играть нельзя. Ты говорила о расчёте. Значит, мой состоял в том, чтобы жить на чужбине с нелюбимым человеком?.. А как тебе другой вариант? – Моя любовь к тебе возникла не из влюблённости, а из дружбы. Влюблённость в Виолетту ни к чему не привела. А дружба с тобой стала фундаментом любви на не такие уж долгие, как тогда могло показаться, двадцать лет.
– Дима, сейчас можно говорить всё что угодно. Но, – после долгой паузы Ингрид заговорила так, словно пошла по минному полю, – я тебе не верю. Тогда, двадцать лет назад, верила. Ещё три дня назад верила. Сейчас – нет. Всё тобой сказанное уж очень похоже на попытку оправдаться.
– Когда обвиняют, есть выбор между оправданием и ответным обвинением. Я выбрал первое. Второе ведёт к разрыву. А я надеюсь на диалог.
– Диалог, возможно, состоится. Но только после наших раздельных монологов. Я как-то не расположена к полемике. Нам необходимо хотя бы некоторое время пожить раздельно.
– Ты решила за нас обоих?
– Только за себя. Но что это меняет?
– Ничего.
Дмитрий выключил компьютер и вышел из комнаты. Затем, наскоро одевшись, покинул квартиру.
На улице он позвонил Хольгеру, сказав, что есть экстренные новости, требующие тет-а-тетного рассмотрения. «Во-первых, обратиться больше не к кому, – рассуждал мысленно Дмитрий, – а во-вторых, заслугу Хольгера в том, что я женат на его сестре и живу в Германии, трудно переоценить».
Они встретились в китайском ресторане в паре кварталов от банка, где работал Хольгер. Дмитрий в мельчайших подробностях поведал о размолвке с Ингрид. Шурин слушал внимательно, не отвлекаясь на еду.
– Что тебе, Димон, сказать? – начал он задумчиво. – Ты поступил правильно. Дело даже не в пресловутой мужской солидарности. Отступление не всегда поражение, но часто перегруппировка. Главное, как ты сам для себя решил: с Ингрид или без?..
– С Ингрид. Но что мне дальше делать?
– Прежде всего, успокоиться. Вам точно надо какое-то время пожить врозь. Не отдыхать друг от друга, а разобраться в себе и вновь соединиться.
– Разобраться в себе?.. Или переждать тайфун «Ингрид»?
– Одно другому не мешает, – улыбнулся Хольгер. – Все тайфуны когда-нибудь утихают. Ингрид не исключение. Ей, кстати, эти самокопания тоже полезны.
– Ты брат, тебе видней.
После разговора с Хольгером Дмитрий вернулся домой. Под пристальным взглядом жены он показательно-спокойно упаковал чемодан. Собрав оставшееся самообладание, уже на пороге квартиры он произнёс:
– Если что, ты знаешь, где я.
Чуть скривив рот в ухмылке, Ингрид закрыла за Дмитрием дверь.
2. Дмитрий Одинцов. «Если женщина неправа, извинись!»
Покидающие свой дом навсегда или на время делятся на две категории: те, кто имеет место, где приклонить голову, и те, у кого такого места нет.
Мне повезло. Я всегда могу остановиться у Хольгера, брата жены. Насчёт всегда я, конечно, сильно преувеличил. Семейная жизнь без ссор не обходится. Это то, что я называю рабочими моментами. Что-то из рубрики «Милые бранятся – только тешатся».
Последний рабочий момент оказался из ряда вон. Во-первых, обвинение, предъявленное мне Ингрид, нелепей нельзя и вообразить. Во-вторых, она диалогу предпочла монологи. Мы совершенно не представляли себе эти монологи в границах одной квартиры. Следовательно, чемодан – порог – Хольгер. Нетрудно догадаться, что чемодан оказался в моей руке…
Ингрид не испытывала ни зависти, ни ревности к отношениям между её братом и мной. Мы считали Хольгера нашим ангелом-хранителем. Он вёл нас – меня и Ингрид – друг к другу мягко и незаметно. По крайней мере, мне так казалось тогда, двадцать лет назад. Хольгер, скорее, удерживал нас от неверного, по его мнению, шага. Он никогда не спешил обвалить на нас помощь и терпеливо ждал, когда мы сами к нему обратимся. Но и в этом случае наш «ангел-хранитель» ориентировал нас на самостоятельное шевеление извилинами.
Совсем как мой отец, который много лет мотался по геологическим экспедициям, а в короткие промежутки между ними проверял, правильной ли я дорогой иду. В каждую свою побывку отец обогащал меня какой-нибудь житейской мудростью или жизненным уроком. Став студентом, я учился у отца заочно.
С далёкого детства до «эпохи Ингрид» я нёс клеймо чужака, приобретённое не без участия Олега. Мы знакомы давно, чуть ли не с детского сада. Но назвать наши отношения дружескими я бы не рискнул. Олег, бесспорно, – лидер. Очевидно, начитавшись романтических книжек, он возомнил себя рыцарем, который позарез нуждался в прекрасной даме и оруженосце. Прекрасных дам он менял быстро и безжалостно. Я же продержался до «последнего звонка».
Олег подобрал и обогрел меня в классе третьем или четвёртом. Мне тогда доставалось от задиристых сверстников и школьников постарше за излишнюю пухлость, очки и пятёрки. В классе седьмом-восьмом эти наезды прекратились, но в моём адъютантском положении ничего не изменилось.
В университете Олег наконец обрёл прекрасную даму. И я бросил ему вызов: осмелился побороться за внимание Виолетты, прекрасно понимая при этом, что мне тягаться с Олегом не имеет смысла.
Отношения с девушками меня огорчали ещё со школы. Тогда я служил для них подобием фона, на котором блистали более продвинутые. В университете мне отводилась роль умного пустого места: получить информацию по интересующей теме, тут же отвернуться и самозабвенно обсуждать наряды или подробности встреч с ухажёрами. То ли дело Олег, нарцисс и пошляк. Вокруг него, сколько помню, представительницы прекрасного пола и в школе, и в универе всегда водили хороводы. Он же, вознесённый на пьедестал, высматривал первых красавиц, из которых выбирал самую умную.
Проиграв поединок за Виолетту, я тем не менее обрёл независимость. Так закончился первый курс. На последующие два года я лёг на грунт, закопался в ил и грыз гранит науки с самого дна учёбы, изредка наблюдая в перископ за происходящим на поверхности.
Тогда и произошло то, что Ингрид впоследствии назвала «одинцовским языческим (в смысле языковым) чудом». Я ощутил её первые знаки внимания ещё на вступительных экзаменах. Мне это очень льстило, тем более что Ингрид, «всамделишная» немка, до пяти лет не говорила по-русски. Увлечённый поединком за внимание первой красавицы я не замечал, что за восторгами от моего владения немецким Ингрид скрывала нечто большее.
Закончив первый курс, к своему удивлению и стыду только на «хорошо», я решил отложить на время женский вопрос и вплотную заняться плюсквамперфектами с претеритумами, нибелунгами с эддами, зигфридами с лорелеями и фаустами с мефистофелями. Я бесконечно им благодарен за быстрое (что-то около трёх месяцев) и успешное лечение от фантомных болей, вызванных тем, что Виолетта выбрала не меня.
В разговоре с Ингрид перед уходом я, каюсь, сильно преувеличил, заявив, что мои мучения длились весь второй курс. Нет, конечно. К зимней сессии они растаяли аки дым без огня. Кстати, Ингрид, сама не зная, помогла мне выздороветь.
Семинар перед зимней сессией. Ингрид читала доклад о миннезингерах. Вдруг в удручающе сером небе солнечный луч пробил прореху и укутал Ингрид ярким светом. И в тот же миг тихий гадкий утёнок стал превращаться в белого лебедя.
Я смотрел на эти метаморфозы восхищёнными глазами. Мне показалось… Да нет же! Я увидел и поверил, что солнечный луч осветил в Ингрид никем прежде не узнанную красоту. Сразу же вспомнилась «Некрасивая девочка» Николая Заболоцкого. Когда-то я безуспешно пытался выдавить из себя гетеро-версию. Пришлось признать, что идея о некрасивом мальчике оказалась мертворождённой…
Но воплощение одного из моих любимых стихотворений – вот оно!.. Прочитав доклад, идёт на место. Я не ожидал, что Ингрид посмотрит в мою сторону. Через пару секунд я напялил железную маску, непроницаемую и бесполезную. Но она поняла, что спрятано под моим забралом…
На первом курсе Хольгер назвал наш любовный четырёхугольник – я, Ингрид, Виолетта, Олег – ДИВОм… от которого в начале третьего курса остались только воспоминания. К этому времени я уже порядком намаялся неизвестно от чего защищаться. Олег и Виолетта изображали счастливую пару, время от времени разыгрывая на людях свои семейно-показные репризы.
День рождения Ингрид, десятое сентября, отметили узким кругом: именинница, Люда Сухарева, её соседка по комнате в общаге, и Хольгер. Я немного поприсутствовал. Неуклюже поздравил и, сославшись на головную боль, ушёл. Уже в дверях я ещё раз извинился перед Ингрид и отдал ей конверт с моим подарком – весьма свободным переводом на немецкий стихотворения «Некрасивая девочка».
На следующий день я боялся посмотреть Ингрид в глаза. Но она первая подошла ко мне, взяла за руку и негромко сказала: «Спасибо, Дима, за подарок». Затем стремительно поцеловала меня в щёку и, как обычно, поинтересовалась моей готовностью к предстоящему через пару недель семинару.
За неимением собственного опыта отношений с противоположным полом я обращался, так сказать, к альтернативным источникам: книги, кино, рассказы знатоков. Оттуда я сделал вывод, что нельзя смешивать два больших и, по сути, равноценных чувства – любовь и дружбу. К Ингрид я испытывал именно эту взрывоопасную смесь. Опять же чужой опыт подсказал ещё одно правило: из дружбы может возникнуть любовь. Но не наоборот: дружба её похоронит. Классическая и, в общем-то, бессмысленная фраза «Давай останемся друзьями» для меня означала только одно: любовь отвергнута. В итоге ни того, ни другого.
Я решил идти от дружбы к любви, не забывая при этом правило для подобного случая: идя от дружбы к любви, не топчись на месте. По правде говоря, эта теоретическая заумь не очень-то меня вдохновляла. То ли дело – пришёл, увидел, победил. Или не победил. Но я остался стоять на месте, не зная, как расценить поцелуй Ингрид. И в итоге «продружил» ещё два года.
Сейчас, по прошествии двадцати лет, я так и не определился: считать ли моё топтание на месте ошибкой или нет. Я не мог не видеть, что девушка ждёт от меня смены дружеских отношений на более романтические. Да и сам я уже изрядно тяготился нашей ни к чему не ведущей дружбой и решил сделать Ингрид предложение. Я рассчитывал осуществить это перед госэкзаменами, чтобы совместить свадьбу с вручением дипломов.
Но мои расчёты пришлось срочно скорректировать и быстро принять, не побоюсь пафоса, судьбоносное решение.
На последнем курсе, зимой, в начале февраля, во время паузы между парами Хольгер отозвал меня в сторону и, как он выражается, «промежду глаз» ошарашил меня новостью о переезде в Германию. Виза-приглашение действительна до октября текущего года, а уедут они в июне-июле.
– Так что решай, Димон. Ингрид всё ещё ждёт, всё ещё надеется. Она по тебе, балбесу, аж со вступительных сохнет.
– А как же отец?.. Он остаётся один.
– Я сказал как есть. Теперь твоё слово. Но если Ингрид уедет одна, ты её больше не увидишь.
– Она в любом случае уедет одна. Что можно сделать за самое большее полгода?
– Многое, Димон. Расписаться. А потом подавать документы на воссоединение.
– Мне надо поговорить с отцом.
Форс-мажор, выскочивший словно прыщ на деликатном месте, заставил меня действовать решительно. Но прежде – расставить все точки там, где они нужны.
Ингрид: кто она для меня?.. Кто мы друг для друга?.. При невзрачности внешних проявлений наши отношения обладали мощным внутренним напряжением, едва ли не стоившим им разрушением. В конце-то концов, сколько ещё можно дружить?! Моё топтание на месте могло мне обойтись очень дорого.
На следующий день я рассказал Ингрид о своих чувствах к ней. Вероятно, в моём признании рассудок преобладал над страстью. Она молча улыбнулась. «Наконец-то. Дождалась!» – рискнул я угадать её мысли. И снова – молчание и смущённая улыбка.
Её джокондовский облик, родом из моего разговора с Хольгером, подвигнул меня к предложению пожениться.
– Знаю, Дима, я не из тех женщин, глядя на которых мужчины распускают свои павлиньи хвосты. Поэтому я тебе очень благодарна даже за такое признание. А твоё предложение я принимаю условно. Тебе ещё необходимо поговорить с отцом…
– Хорошо, Инга. Оставим всё как есть.
Итак, мне предстояло сделать то, против чего и я, и отец были против – поставить перед фактом. Не женитьбы, конечно, а её последствий.
К завершению моей учёбы отец уже три года как расстался с мамой: вероятно, устав от «запаха тайги», она сменила романтику на комфорт, предоставленный областным чиновником. Но отец тем не менее жил не один, а с милой и (да простится мне такое сравнение) уютной женщиной, хотя её должность завуча в колледже этому не способствовала.
Сразу после знакомства с Катей, дочерью Нины Семёновны, подруги отца, мы договорились называть друг друга двоюродными братом и сестрой. Я взял с неё обязательство еженедельно присылать мне отчёты о происходящем в семье.
В ближайшие выходные мы с Ингрид и Хольгером отправились к моему отцу. Он представил им Нину Семёновну и Катю как свою семью. И произошло то, чего я со страхом ожидал. «По протоколу» всё выглядело как полный ажур: я получил благословение на брак и отъезд в Германию. Но как мне оправдаться за мгновенно состарившегося отца, украдкой смахивавшего слезу?.. Кто ответит мне на этот вопрос?.. Неужели Инга не видит, что по сравнению с ним всё мелко и суетно? Какая-то обида, какая-то ревность… И это после моего расставания с родительским домом, после нашего медового месяца, когда она, простившись со мной, уехала всё-таки не одна.
Похоронив отца, я стал острее ощущать тоску по жене и дочери. Я вернулся к ним, пробыв в опустевшем родном городе две недели, проведя последние дни на кладбище.
На могиле отца я вспоминал его уроки, отдельные, навсегда поселившиеся в памяти фразы. На той прощальной встрече Катя поздравила меня и Ингрид с помолвкой и пожелала нам счастья на новой родине. На что отец заметил, что родина всегда одна, всё остальное – место жительства. И, обращаясь ко мне, добавил:
– Расставания и встречи неразрывно связаны друг с другом. Сейчас они для тебя расположены именно в этом порядке. Придёт время, и они поменяются местами. Встречи станут важнее расставаний.
3. Ингрид Шмидт. Исповедь некрасивой девочки
Дима ушёл. Я осталась одна перед кучей вопросов.
Что сказать Алисе?.. Как жить с этой правдой?.. И правда ли это?.. Не придумала ли я предательство?.. Устав от выстраивания свалившихся проблем в некую логическую последовательность, я пришла к выводу, что решать их надо по мере поступления.
Пришла из гимназии Алиса. Я приготовилась ей что-нибудь соврать. Но, вероятно, атмосфера в доме оказалась настолько тягостно-напряжённой, что дочь спросила напрямик, не поссорилась ли я с отцом. Я рассказала и о своей находке, и о дознании. Ни то, ни другое не произвело на дочь ожидаемого мной впечатления. Вместо сочувствия и совместного раздувания обиды она попросила «не поднимать волн в тазике».
