скачать книгу бесплатно
– На одной земле живем, в одном небе летаем – как не узнать!
Офицеры преподнесли им цветы, чем окончательно растрогали девушек.
– С вас причитается, – подмигнул Костенко Ольге.
– Такое не держим. – Вера спрятала бутылку в ящик и пододвинула им корзину с яблоками. – Вот, угощайтесь…
– Ай, как жаль, как жаль! – с наигранной грустью покачал головой Кикнадзе. – Нам бы по стопке – сразу на душе весна, а в голове – девятый вал, а в ногах – лезгинка. Музыку давай!
И он пустился в пляс.
В это время в сад вошла Звягинцева, замполит полка, и, увидев девушек в обществе мужчин, изрядно удивилась.
– Это что еще тут за хоровод? – недовольно проговорила она.
Офицеры растерянно переглянулись, потянулись к фуражкам.
– Да вот… поздравить пришли, товарищ майор, – замялся Костенко, испытывая неловкость.
– Откуда вам об этом известно? – хмуро вскинула брови Звягинцева.
– Разве такое утаишь, товарищ майор? – развел руками Костенко. – Как-никак, мы соседи ваши. А соседи должны жить друг с другом в мире и согласии.
Звягинцева смягчилась, смуглое от загара лицо ее потеплело, под уголками глаз сбежалась мелкие морщинки. Она протянула руку.
– Ну, здравствуйте, соседи! Что-то зачастили к нам в гости.
– А почему хороших соседей не проведать? – улыбнулся Костенко.
– Я на танцах не раз видела вас.
– На танцах? – с деланым удивлением воскликнул он. – Да какие же мы танцоры?! Весь день: взлет – посадка, взлет – посадка. К вечеру с ног валимся.
– Видела, видела… Не увиливайте. А еще капитан…
– Так ведь молодость, Вера Петровна! – рассмеялся Костенко. – Ну, счастливых вам взлетов и посадок…
Они раскланялись, ушли.
Некоторое время в саду стояла неловкая тишина.
– Товарищ майор, – подошла к Звягинцевой Аня. – Вот кстати, что пришли.
Звягинцева неловко обняла ее, тепло проговорила:
– Поздравляю, Аннушка, поздравляю, милая.
Потом подошла к Ольге.
– Поздравляю, Оля, от души поздравляю.
– Вера Петровна, с легкой руки, да чтобы ордена были не последние, – подала ей стакан водки Надя.
– Вы уж извините нас, – оправдывалась Аня, – поздравить они приходили.
Звягинцева покосилась на стакан:
– Откуда это у вас?
– Шефы, – показала бутылку Вера.
– Не эти ли пугливые? – кивнула она в сторону ушедших офицеров.
– Нет… В посылке обнаружили, – уточнила Вера.
– Уж потерпите до вечера. Отметим в столовой. Весь полк соберем.
Видя, что Звягинцева оттаяла, смягчилась, Надя спросила:
– А посторонних можно пригласить?
– Можно, в порядке исключения, – улыбнулась она.
– А мне, Вера Петровна? – засмеялась Аня.
– И ты с ухажером? – всплеснула руками Звягинцева.
– И я… – опустила глаза Аня. Звягинцева покачала головой.
– Что с вами делать? Ума не приложу… Надя обняла Звягинцеву, притворно вздохнула:
– Баба без мужика, Вера Петровна, что цветок без солнца… Завянуть может.
– Ты эти присказки оставь, – погрозила ей пальцем Звягинцева. Взяла из корзины яблоко, стала есть. – И вообще, любовь, свадьбы – после войны.
– Это уж как получится, Вера Петровна, – засмеялась Надя.
– Все равно не разрешу… И на свадьбу не пойду, так и знайте, – отшучивалась Звягинцева. Повернувшись к Ольге, участливо спросила: – Оля, домой на недельку хочешь?
– Домой?! – не веря своим ушам, переспросила Ольга.
– Все равно пока не летаешь. Завтра самолет в Саратов пойдет. С Макаровым я говорила, он не возражает. Пелагее Петровне кланяйся. – Звягинцева помолчала, потом с грустью добавила: – Так хочется своих ребят повидать. Двое их у меня… Оба на фронте.
Все замолчали. В саду стало тихо, лишь слабо шумели верхушки деревьев да трепетно дрожали на ветру листья.
Пришла адъютант эскадрильи Якубович.
– А я к вам, товарищ майор. Письмо вот принесла, – помахала она конвертом. – Так что придется, Вера Петровна, поплясать…
– Давай, давай! Заждалась этих писем, – она нетерпеливо взяла письмо и посмотрела на конверт.
Лицо ее сразу потускнело: адрес был написан незнакомым почерком. Звягинцева разорвала конверт, руки ее мелко дрожали, буквы прыгали перед глазами. Она никак не могла сосредоточиться.
– Саша… – произнесла она глухо, хотела сказать что-то еще, но спазмы сдавили горло.
Сутуло покачиваясь, она медленно вышла из сада.
– Сын? – спросила Аня у Якубович.
– Сын… – зашмыгала она носом и расплакалась. – Разве я знала, что там похоронка на сына?.. Разве я знала?..
4
Домой Ольга попала поздним вечером. Мать возилась на кухне с посудой и не слышала, как вошла Ольга.
– Здравствуй, мама!..
Пелагея Петровна обернулась, всплеснула руками.
– Оля…
Ольга подбежала к ней, обняла, почувствовав, как под кофтой затряслись худые плечи матери.
– Ну, успокойся, успокойся… Радоваться надо, а ты в слезы… – мягко проговорила Ольга и заспешила к кроватке сына.
Сережа спал, разбросав руки поверх одеяла, рот был чуточку открыт, и было слышно, как он посапывал.
– Сынулька! Родненький! – всхлипывала Ольга, наклоняясь к кроватке. – Ну, проснись, проснись, сонуля… Мама приехала…
Пелагея Петровна, не выдержав этой сцены, отвернулась, вытерла платком глаза.
– Разденься хоть… Или сразу обратно? – с укоризной проговорила она.
– Побуду, побуду… Дня четыре.
– С головой-то что? – Мать сразу насторожила повязка на голове Ольги, как только она увидела дочь.
– Так, пустяки…
Ольга взяла на руки сына, стала целовать лицо, руки. Сережа открыл глаза и, увидев незнакомую женщину, заплакал.
Подошла Пелагея Петровна, взяла его к себе.
– Это твоя мама, Сережа. Твоя мама…
На руках у бабушки мальчик успокоился, но продолжал смотреть на Ольгу сердито и хмуро.
– Совсем отвык, – кручинилась бабушка. – Долго воевать-то собралась?
– До конца войны.
Ольга вытащила из чемодана игрушечный самолетик, сделанный умельцами из плексигласа, дала сыну. Но он отвернулся, не взял.
– Может, хватит, пока жива? – не унималась Пелагея Петровна. – И о нас подумай. О сыне.
– Не надо об этом, мама. – Ольга подошла к сыну. – Ну иди ко мне, иди, мой маленький.
Сережа нехотя протянул к ней руки. Ольга прижала его к себе, стала целовать лицо, голову… Слезы застилали ей глаза, и она ушла с ним в другую комнату.
Раздосадованная Пелагея Петровна устало села на стул. Трудно жилось ей с внуком. Сама она работала на фабрике, где шили солдатское обмундирование. Рабочий день длился по 14–15 часов, и она так изматывалась за день, что домой возвращалась еле волоча ноги. Пока она была на фабрике, с внуком сидела знакомая старушка из соседнего подъезда. Вечером Пелагея Петровна приводила его домой, готовила ужин, кормила, укладывала спать. А когда он засыпал, шла в ванную, стирала белье, потом на кухне варила кашу на завтра. И так каждый день. Годы уже не те, силы заметно поубавилось, а такая нагрузка была для нее, конечно, тяжеловата. Но она успевала все делать дома, была хорошей производственницей. За ударный труд ее не раз премировали, писали о ней в местной газете. Казалось, что еще надо старому человеку? Но ее постоянно тревожила Олина жизнь. «Что будет делать она, если Оля погибнет на фронте? На кого оставит внука? Сама уже старенькая, одолевают болезни. Так что долго не протянет. И будет расти внук сиротой, один-одинешенек». Она никак не могла, да и не хотела мириться с этой мыслью. Конечно, в душе Пелагея Петровна гордилась дочерью, ее настойчивостью, смелостью. Трусливые люди в авиацию не идут, это она понимала. Да и орден, который был на ее груди, говорил о том, что дочь на фронте воюет умело. Только вот ранение Ольги очень взволновало Пелагею Петровну.
«Могут ведь убить. Это война». Она и раньше с тревогой думала об этом, но за работой, в сутолоке жизни как-то все забывалась, а теперь эти мысли снова лезли в голову. Она знала, что поправить ничего уже нельзя, Ольга не отступится, но, как и всякая мать, она беспокоилась, переживала, хотела дочери в жизни только добра и счастья.
«А в чем оно, счастье? Может, для нее летать – это и есть то самое счастье?» – потихонечку успокаивала она себя, прислушиваясь к веселому смеху внука и дочери за стеной.
Пошла на кухню готовить ужин.
За столом пили чай, ели бутерброды с колбасой и маслом, слушали словоохотливого Сережу. Ольга заметно преобразилась, на щеках появился румянец, в глазах светилась радость.
Пелагея Петровна украдкой поглядывала то на внука, то на дочь и чувствовала, как умиротворенная теплота обволакивает сердце.
«Пусть летает… Пусть летает… Что же теперь делать? Видно, судьба ее такая. Только веди себя там, доченька, по совести, не срами себя. А мы уж как-нибудь проживем тут. Глядишь, и тебя дождемся. Летай, бей проклятых иродов…»
5
У дома на лавочке сидела Надя, пришивала к гимнастерке воротничок. Рядом стояла, нервно теребя пилотку, растроенная Аня. Она узнала сегодня от врачей, что Ольгу хотят отстранить от полетов на ПЕ-2 и перевести в легкомоторную авиацию. Это известие ее ошеломило. Ей было жаль Ольгу. Да она и сама не представляла, как будет летать с другой летчицей: до того привыкла к Ольге.
«Пусть переводят и меня. С другими летать я не буду!» – горячилась она.
У соседнего дома залаяла собака. Надя отложила шитье, прислушалась.
– На кого она там лает? Видно, чужой кто-то.
Аня вышла за калитку, увидела Ольгу.
– Оля! – кинулась ей навстречу. – Наконец-то! Заждались тебя…
– Насилу добралась… Как вы тут? – присев па лавку, спросила Ольга.
– Летаем помаленьку, – блеснула карими глазами Надя, обнимая Ольгу. – У мамы была?
– Была, была… – Ольга достала из чемодана письма, свертки, коробки, раздала девушкам. – Получайте свои подарки.
Аня развернула письмо, быстро забегала по листу глазами.
– Все обо мне волнуется, – складывая письмо, тоскливо проговорила Аня. – Мама, мама…
Надя оторвалась от своего письма, глухо проговорила:
