скачать книгу бесплатно
Я исповедуюсь за тебя, мама. Пограничное расстройство личности в истории и лицах
Наталия Порывай
Книга-откровение. Книга-исповедь.Судьба героев и их история показывают, как формируется и проявляется пограничное расстройство личности, как оно рушит хрупкую детскую жизнь.Книга будет интересна как простому читателю, так и тем, кто интересуется психологией расстройств.Основано на реальных событиях. Книга содержит нецензурную брань.
Я исповедуюсь за тебя, мама. Пограничное расстройство личности в истории и лицах
Наталия Порывай
Крест на сердце, душа в кандалах,
Один путь. Две судьбы. Безнадега…
Я Дьяволу душу отдам,
Если это поможет немного.
© Наталия Порывай, 2022
ISBN 978-5-0056-0735-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Всем тем, кто был лишен детства, лишен материнской любви и поддержки посвящается…
Предисловие
Я уже не была двадцатилетней наивной девчонкой, давно пройдя тридцатилетний рубеж. У меня была своя семья и свой дом, в котором не было место матери, ведь в наших с ней отношениях никогда ничего не складывалось. Вся та семья, о которой я когда-то рассказывала (в «Осколках сознания»), на самом деле была не моя, я просто нагло ее придумала. А моя настоящая осталась за бортом моей жизни, в которой не было больше сил выносить эти страхи, боль, предательства, агрессию и обиды.
Получилось ли у меня? Частично. Но осталась одна история, которая продолжала держать, не отпуская в новую беззаботную жизнь. Эта история была связана с моей матерью и тем детством, которого она меня лишила.
Думаю, пришло время обнажиться, показывая ту грязную действительность, которая сделала меня не только больной, но и сильной. А плохо это или хорошо, пусть каждый решает для себя сам.
Я же просто устала бояться. Бояться говорить правду. Бояться оценки окружающих. И главное, бояться, а что же скажет мама?
Мама может сказать что угодно, и это будет ее субъективная правда. А моя правда тут, на страницах этой книги, которая стала для меня исповедью. Исповедью, к которой я шла долгие-долгие годы.
Глава 1. Внутренние терзания
Это был обычный день, который как под копирку срисовывался с предыдущих. Муж ушел на работу, а я пыталась занять себя делами по дому, борясь со скукой и периодически подваливающей тревогой. Тревога, собственно, была моей постоянной спутницей, как один из ярких симптомов ПРЛ[1 - Пограничное расстройство личности или сокращенно ПРЛ (псих.) – эмоционально неустойчивое расстройство личности, характеризующееся импульсивностью, эмоциональной неустойчивостью, высокой тревожностью и сильным уровнем диссоциации.], которым я болела. Она, тревога, могла выдать что угодно, и я почти научилась не обращать на нее внимания. Да, на мгновение становилось страшно от той большой змеи, что я увидела в саду (или не увидела), от какого-то чужого человека, что мелькнул под окном (а может, и не мелькнул), от каких-то посторонних звуков и еще множества вещей, чем меня пытался напугать мой тревожный мозг. И даже когда муж задерживался на несколько минут, моя тревога выдавала страшные картины, куда он подевался.
Я жила с этим изо дня в день и ничего не могла поделать, поэтому и научилась отвлекаться на что-то другое, убеждая себя, что все это только в моей голове. И ведь так оно и было.
Так вот в этот день, собрав всех своих тараканов по местам, я уже расслабилась и даже решилась выйти погулять, что в силу выше описываемых обстоятельств делала редко. Меня остановил звонок сотового телефона, который я хотела оставить дома.
– Привет, сестренка, – услышала я в трубке.
– Привет, – совсем не обрадовавшись, ответила я, понимая, что сестра просто так звонить бы не стала.
– Мама в больнице, она умирает…
После этого наш разговор был коротким. Я спросила, зачем она мне это говорит, мол, могла бы позвонить, когда уже умрет. А она сказала, что думала, может, я захочу попрощаться, назвала больницу, в которой она лежит, и на этом мы закончили.
Я не хотела прощаться! НЕ-ХО-ТЕ-ЛА! И знать, о том, что она при смерти, тоже! Зачем мне все это? Я столько лет была ей не нужна, она столько боли причинила мне, а теперь я прощайся с ней? Что они от меня хотят? Чтобы я ее пожалела? Простила? Да пусть просто сдохнет! Ненавижу!
Поток негативных мыслей захватил меня так сильно, что слезы градом хлынули из глаз, и я стала задыхаться. Задыхаться, как раньше в детстве, когда сильно волновалась или впадала в истерику. Я уже выкрикивала проклятия вслух, и вместе с тем мой голос становился тише. Я чувствовала, как горло начинало болеть, возвращалась и привычная для того давнего времени – ангина.
Сколько раз я после того, как переехала от матери, приезжала к ней в гости и пыталась поговорить? Сколько! И она ни разу мне нормально не ответила, постоянно агрессируя, снова и снова возвращая меня в кошмарное детство. И каждый раз, возвращаясь домой, я заболевала. Ангиной из-за не высказанных эмоций, болями в позвоночнике и ногах из-за непосильного груза и желанием причинить себе вред из-за невыносимой внутренней боли.
И вот сейчас, когда прошло немало лет моей жизни без нее, она снова пытается пошатнуть мое здоровье. Я не могла этого допустить, поэтому собралась силами, умылась и пошла на запланированную прогулку, понимая даже, что она будет испорчена мыслями о прошлом. Как бы мне сейчас хотелось сесть в любимый трамвайчик третьего маршрута и проехать длинный маршрут от Кольцевой до старого Киева, но я боялась возвращаться в те детские места, да и добираться туда из загорода было сложно.
Я надела свою бессмертную бейсболку, которая до сих пор оставалась в моем гардеробе, хоть и не носилась, вышла из дома, вдохнула глубоко теплый воздух и пошла без определенного маршрута. Хотелось просто исчезнуть ото всех, и больше всего я боялась встретить кого-то по дороге, ведь в поселке принято здороваться со всеми, а я сейчас не готова была с кем-то контактировать.
Ноги, казалось бы, шли сами по себе, не управляемые мозгом, потому что он был занят совсем другими вопросами. Я продолжала проклинать мать за все свое детство и юность и даже за нынешнее время, в котором она зачем-то появилась. И все эти проклятия свелись к одному вопросу: Почему?
«Почему она так со мной поступала? Почему? Почему?» – думала я снова и снова, не находя ответа. – «Почему она не может просто сдохнуть и оставить меня в покое?».
Слезы просачивались из-под бейсболки, натянутой на глаза, но я никак не могла остановить их. Мысли нескончаемым потоком били в мозг, вызывая более сильный прилив слез.
Я уже к этому времени не шла, а хромала в районе соседнего поселка. Хромала, потому что от нервов разболелось колено, которое давно не беспокоило. Но такие сильные эмоции к матери всегда подрывали мое здоровье.
Хотелось сесть, передохнуть, чтобы снизить боль в ноге, но сидеть на тропинке я боялась из-за возможности насобирать клещей, ползающих в траве, а сам поселок был закрытого типа с большим каменным забором, за который пропускали по пропускам. Единственным местом, что не было спрятано за забором, была маленькая церквушка, стоявшая впритык к поселку, но имевшая выход за него. Видимо, в такие заведения пускали не только элиту, жившую рядом.
Честно говоря, я совсем не понимала, что такое церковь, можно ли возле нее посидеть на лавочке и как вести себя с теми, кого я даже не знала, как назвать? Святой отец? Батюшка? А может, еще как-то?
Я стояла перед церковью, смотрела на ее бело-голубые стены. Дверь была приоткрыта и маняще звала внутрь. Чуть заглянув из далека в приоткрытую дверь, я увидела возле порога большую коробку, в которой по-видимому были юбки для тех прихожанок, что пришли в штанах. Я как-то видела такое на экскурсии в Киево-Печерской лавре. Но сама я не одевала и не заходила внутрь никогда, поэтому, как там внутри, совсем не знала.
И почему именно сейчас мне захотелось это узнать?
Я не верила в Бога, даже заявляла всегда, что если он и существует, то является самым жестоким существом в мире, раз позволяет, детям так страдать. Взрослые, понятно, могут страдать за свои грешки, а дети за что? Да, можно долго рассуждать, что дети сами выбирают, у кого родиться, чтобы искупить свои грехи из прошлой жизни, но по мне так это бред! Какие грехи мы можем искупить, родившись у жестоких родителей и став такими же из-за генетики и воспитания?
И вот я полная атеизма желала войти в церковь и очиститься от той невыносимой грязи, что несла в себе все эти годы. Это была не моя грязь, но сколько я не пыталась отмыться, жизнь снова и снова бросала меня в это болото. Быть может, в этой обители я найду то, что поможет мне найти ответ и решение? Может быть, пришло время спасти заплутавшую душу?
Но я меньше всего думала о спасении своей заплутавшей души. Я думала о черной душе той женщины, которая породила во мне эту грязь. Той женщины, которую я так ненавидела. Той женщины, которая меня родила. И именно сейчас я готова была избавиться от всепоглощающей ненависти, чтобы вдохнуть запах неизведанной свободы. Чтобы вдохнуть запах жизни. Настоящей жизни. Я поняла, что злость и ненависть убивают только меня и никак не наказывают мою мать. Эти чувства меня разрушают, делают больной, но самое ужасное, такой же жестокой, как та, которую я за жестокость ненавижу.
Но готова ли я была пройти муки принятия и прощения? Ведь прощать после стольких лет обиды мучительно больно. Ведь я всю жизнь жаждала возмездия и бесполезной справедливости, и отрицала любую возможность принятия действительности – я не смогу изменить детство, я не смогу изменить или выбрать другую мать. Я должна была научиться жить с тем, что имею. И научиться не в отрицании, а принятии. Не создавая себе новых родителей, а приняв истинных, пусть и не идеальных.
Но я предпочла уйти из реального мира и создать свой, где у меня будет любимый отец и пусть не такая любимая, но заботящаяся обо мне мать. У меня не будет там моих братьев, которые тоже причиняли лишь боль, а будет лишь сестра, да и то другая. Я верила в этот придуманный мир так сильно, что он материализовался в действительность, благо на встречу с хорошими людьми мне всегда везло, и я сумела найти тех, кто стал мне семьей.
Но сейчас я готова была переступить свои обиды и вернуться в прошлое, чтобы по-настоящему простить и отпустить. Я не хотела, чтобы оно и дальше всплывало и выбивало почву из-под моих ног. Я просто хотела жить, понимая, что когда-то прошла через то ужасное, чего больше нет и никогда не будет. Это было. Просто было.
Я собралась с духом и поднялась по ступенькам церкви, намереваясь войти внутрь. На пороге, как я и подумала, оказалась коробка с юбками, и я взяла одну, надев поверх джинс. Взяв из той же коробки платок, я, сняв бейсболку, повязала его на голову и прошла дальше.
Это не была церковь в том виде, что я себе представляла. Не было зала с лавками, как в американских фильмах. Здесь прихожане должны были отстаивать на своих двоих, что мне не совсем понравилось. Но чуть осмотревшись, я все-таки увидела лавочку сбоку и поспешила сесть туда, спасая от боли свое колено.
Сидеть было тревожно, ведь в церкви я никого не увидела, правил я не знала и, может, вообще что-то нарушила. Мое пограничное сознание уже вырисовывало картины того, как ко мне подойдет священник и станет что-то говорить, а я вообще не понимаю, что я там делаю и как быть. Может быть, в церкви просто так не сидят, не зря же тут даже лавок нет. Тут нужно лишь молиться, ставить свечки и совершать обряды. А я пришла и расселась!
Мне захотелось встать и бежать, но я не решалась и на это. Какая-то невиданная сила приклеила меня к лавке и не отпускала. Тогда я попыталась сосредоточить свое внимание на росписях на стенах и потолке, чтобы хоть как-то отвлечься от тревожных мыслей. На какое-то небольшое время мне это удалось, но тут случилось самое страшное – откуда-то вышел тот самый священник, которого я больше всего боялась. Теперь бежать было поздно.
Глава 2. Моя исповедь
Не вся моя уверенность успела улетучиться с появлением священника, поэтому я собрала последние ее частицы и приготовилась к сложному для меня разговору. Но сначала попробовала нарисовать психологический портрет того, кто ко мне приближался.
Невысокий рост и черная ряса не могли сказать мне ничего, а вот длинная борода почему-то кричала о том, что человек прячется за ней от своей истинной жизни. И, правда, вы никогда не задумывались, почему священники носят бороды? Ведь борода является признаком закрытости, так же, как очки на глазах или моя бейсболка. Так что же скрывают священнослужители от прихожан? Свои печали или радости?
Мне еще больше стало неуютно в этой святой для многих обители, и, вроде, никто не мешал, встать и уйти, но я продолжала сидеть. И вот уже священник подошел ко мне и по моему «Здрасьте!» сразу понял, что я не из мира сего. Оказывается, в церквях здороваться не принято, там при встрече со священником говорят: «Благословите». Но откуда ж мне атеисту было такое знать?
– Что привело Вас сюда? – услышала я низкий тембр.
– Я… Я не знаю, можно ли мне здесь находиться, – ответила я.
– Это дом Божий, его двери открыты всем.
Меня передернуло от ожидаемого пафоса, как я считала, но я все же поинтересовалась, могу ли получить совет и как обращаться к этому человеку? Он представился Отцом Даниилом и сказал, что для того там и находится, чтобы помогать людям советом, если оно того требует.
И я, как на духу, стала рассказывать ему все свое детство, путаясь в словах от волнения и нахлынувших эмоций, но совсем не путаясь в событиях, которые до сих пор помнила, как будто это произошло только что. Я думала Отец Даниил будет говорить мне избитые фразы, типа, «Бог прощал и нам велел», «На все воля Божья», «Бог не посылает испытаний, с которыми мы бы не справились». Но я ошибалась. Этот священник не был так прост, как показалось мне в самом начале. Он внимательно слушал мои истории, а потом, как истинный мудрец, показывал мне обратную сторону происходящего.
«Неужели так возможно?», – думала я, вглядываясь в глаза Отца Даниила, слушая его изречения. Мне казалось, что моя история столь ужасна, что каждый, услышав ее, должен поддержать мою истину – мать во всем виновата. И пока я рассказывала это простым людям, они с ужасом восклицали «Какой кошмар!». А тут я не видела ни испуга в глазах слушателя, ни осуждения, вообще никаких эмоций. Он просто слушал и говорил. Говорил о том, что никак не поддавалось сознанию – как может быть невиновной та, которая априори виновата?
Все эти слова мне напоминали психологию, будь она не ладна! Я столько раз пыталась найти сочувствия у психологов, но они тоже все как один твердили:
– Твоя мать тебя любила настолько, насколько способна была. Она дала тебе столько, сколько смогла. Больше у нее самой не было. А за свою нынешнюю жизнь ответственна только ты.
Ну, как же так? Как она не виновата, что издевалась надо мной, ведь у меня остались неизлечимые травмы? У меня теперь психические расстройства, с которыми мне нужно учиться жить, а это нелегко. А ведь, если бы она меня любила, любила по-настоящему, то я была бы здоровой!
– На все воля Божья. Пути Господни неисповедимы, – услышала я до ужаса знакомые фразы, с которыми снова была не согласна.
– Неужели Бог хочет, чтобы мы страдали? Ладно, взрослые, за грехи расплачиваются? А дети за что?
– Бог любит нас, и он не творил мир таким, каким он есть сейчас, – с болью и страданием. Таким мир сделали сами люди, отпавшие от Бога, сделавшиеся рабами своих грехов. Именно люди – корень зла мирского. А дети являются частью родителей, поэтому расплачиваются за их грехи. Если родители живут за Законом Божьим, то и дети их страдать не будут.
– Тогда почему я не могу обвинить мать в ее грехах, из-за которых я страдала?
– Бог велел нам прощать.
– А если я не могу?
– Нужно молиться, чтобы Бог наставил на путь истинный, чтобы научил прощению.
Ох, как же все просто у этих священнослужителей! Всем лишь бы прощать! А тут хочется возмездия.
Мы еще недолго пообщались с Отцом Даниилом, после чего я попрощалась и вышла из церкви. В голове снова была неразбериха. А что, если, действительно, простить? Что толку от этой испепеляющей ненависти? От нее страдаю только я, а мать о ней даже не знает. Но как простить я до сих пор не понимала. Мне не помогли в свое время психологи, и церковь тоже не помогла. Я не готова была ни молиться, ни вообще поверить в Бога со всей этой сказкой о грехах родителей. Ведь если Бог сотворил весь этот мир и нас в нем, то он же сотворил и тот внутренний человеческий сосуд, в котором могут жить грехи и негативные эмоции их порождающие. И если он учит нас прощать, то почему сам не прощает? Да-да, вы можете сказать, что, придя в церковь и попросив прощение, каждый его обретет. Но я-то мать должна простить без ее просьбы, а сама обязательно должна покаяться и измениться, начав жить по Законам Божьим. Наверное, Отец Даниил сказал бы мне, что судить может только Бог. Но я бы и тут возразила. Почему он выступает в роли судьи? Только потому, что он Создатель? Но мы отреклись от него, желая безбожничать, и он это позволил, но продолжает иметь над нами власть?
В моей голове стало еще больше вопросов, чем до посещения церкви. И все это богохульство вперемешку с детскими обидами подступало к горлу. Я отчетливо чувствовала этот ком, который бы и рада проглотить, да снова не знала как? Теперь уже хотелось не простить, а пойти и высказать в лицо матери все, что я о ней думаю. И мне плевать, что она при смерти и нуждается в сочувствии. А может, наоборот, она рада, что уходит из жизни, которую так и не смогла полюбить? Какого черта тогда все мои терзания?
И снова ответа не было.
Глава 3. Мама
Быстрым шагом я направлялась к остановке, намереваясь ехать в больницу, чтобы успеть задать матери вопросы, которые мучили меня всю жизнь. Сделать это необходимо было, переступив через свой детский страх. Детский, потому что я так и не выросла из этих обид, реакций истинно детских. И потому что я до сих пор боялась сказать о том, что у меня творилось на душе. Боялась привычной материнской агрессии в ответ на серьезные вопросы, боялась, будто я до сих пор та маленькая девочка, которой могло прилететь. Но я выросла и уже могла постоять за себя, как словом, так и рукой, как минимум, остановив удар матери.
Маршрутка до города и метро показались мне маленьким мгновением, которое хотелось растянуть, чтобы как можно дольше не встречаться со своим страхом. У меня до сих пор не было уверенности, что я смогу встретиться с матерью и тем более что смогу задать волнующие меня вопросы. Помнится, когда я работала с психологом, и он попросил меня написать матери письмо, я не справилась. Просто не смогла сказать это даже на бумаге, сначала разозлившись, а потом разревевшись. А ведь это письмо она никогда бы не прочла! Оно нужно было лишь для терапии, после чего просто бы уничтожилось. Но как же сильны в нас детские эмоции, которые мы отказываемся принимать, пряча их за каменной стеной безразличия.
И вот я уже стояла перед большим белым зданием, которого боялась не меньше матери. Не сложилось у меня как-то с больницами и это все тоже тянулось из детства. Помню, как в районе шести лет я, качаясь на качели в детском садике, что-то балаболила и в этот момент спрыгнула, – язык-то и откусила! Прям насквозь, он держался лишь по краям. И так как воспитатели ничего не заметили, я проходила так до самого вечера, пока меня не пришла забирать мама, удивившаяся, почему ее болтушка молчит. Я так и не смогла понять, почему операцию мне делали в зубной поликлинике? Но я до сих пор помню тот кабинет и кресло, в котором я орала во все горло. С тех пор люди в белых халатах в меня вселяли ужас.
И я снова мысленно повторяла себе, что уже выросла, а потому могу зайти в больницу и совладать со своими приступами панической атаки.
– Все в моей голове. Никакой опасности не существует. Я в любой момент могу уйти, – твердила я, и шаги становились увереннее.
Вот уже обшарпанные стены встречали меня своей нищетой. Стеклянные двери. Приемный покой. Медсестра. Палата.
Возле палаты я остановилась, понимая, что вот сейчас может быть мой самый смелый в жизни шаг, который я либо сделаю, либо так и останусь за порогом жизни, не давая себе возможности вздохнуть полной грудью, снова погрузившись в прошлое. Я либо сделаю то, что так долго вынашивала в своих мыслях, либо буду всю оставшуюся жизнь жалеть о несделанном. Либо…
Да ну это все! Моя рука потянулась к дверной ручке, но дверь заскрипела и открылась сама, – оттуда вышла медсестра с каким-то металлическим подносом. Что в нем было, я не разглядела, да мне и не нужно было. Пытаться отвлечься было поздно, я уже стояла у открытой двери, и ноги сами занесли меня туда.
В палате было две кровати, но занята была только одна, и на ней лежала моя мать. Вид у нее был печальный, и мне даже стало ее немного жаль. Было ли ей больно? Больно не физически, а душевно. Ведь, несмотря на то, что у нее была большая семья (семеро детей) рядом почти никого не оказалось. Да, можно рассуждать, что один сидел в тюрьме, второй болел, третий ничего не знал, четвертый и пятый были заняты на работе, и оставались мы с сестрой, которым не очень хотелось ни видеть мать, ни тратить свое время на больницу. Думаю, у сестры тоже были свои обиды, с которыми она не могла справиться, ведь ее жизнь так же, как и всех нас, была растоптана материнской нелюбовью.
Я прошла в палату и села на стул неподалеку от кровати. Пододвигать ближе я его не стала, расстояние давало мне чувство защищенности от предстоящего боя. Да, именно бой я ожидала, понимая, что даже в предсмертный час мать не измениться и не станет мягче.
– Привет, – тихо произнесла я, привлекая ее внимание.
– Привет, – так же тихо ответила она.
– Как ты?
– Плохо. Устала уже лежать, не пойму, почему они не могут поставить какой-нибудь укол, чтобы я померла быстрее?
В желании помереть побыстрее была вся она! Последние годы только об этом и твердила, но продолжала жить и отравлять жизнь нашу. Пыталась, правда, пару раз с собой покончить, но оба раза неудачно. А потом рассказывала об этом нам. Я очень злилась после таких рассказов. Негодовала, зачем она пытается вызвать у меня жалость, ведь сама никогда меня не жалела. Я хотела, чтобы она просто умерла и не беспокоила меня!
– Ты же знаешь, это запрещено! – ответила я на ее глупый вопрос.
– Бред какой-то! – уже злясь, продолжила она. – Мне все равно жить осталось… Надо было с крыши спрыгнуть!
– Так что не спрыгнула? – Я была серьезна в этом вопросе, как никогда, ведь ни сочувствия, ни любви у меня эта женщина не вызывала. Более того, я думала, раз она так хочет умереть, то пусть умирает.
– Боялась окна кровью забрызгать. – Она имела ввиду, что, прыгнув с крыши, упала бы под окно нашей квартиры, которая находилась на первом этаже, и, мол, кровь от ее тела брызнет аж дотуда.
Спешу заметить, что, несмотря на всю абсурдность сказанного, наш разговор был абсолютно серьезным.
– Так прыгала бы за домом, там земля, крови не будет.
– Так крыши все позакрывали!
– Наелась бы таблеток и не парилась!
– Я ела, не получилось.
– Так ты не те ела!
– От давления, других не было.
