скачать книгу бесплатно
– Граф Воленский Андрей Васильевич, – ответил я. – Поручик в отставке.
– Присаживайся, Андрюша, присаживайся. – Александр Сергеевич взял меня за руки и потянул вниз.
Я опустился в кресло и навалился грудью на подлокотник, чтобы уменьшить нагрузку на недавние раны.
Старый граф переживал из-за моей размолвки с его сыном и наверняка взялся бы уговаривать помириться, если бы не присутствовавший Яков Иванович. Я любил Александра Сергеевича и простил бы Поло, только чтобы не огорчать его отца.
– Как твои дела? Чем занят? – спросил старый граф. Я развел руками.
– Послушай, Андрюша, ты мог бы поработать с нами, мы вдвоем не справляемся, – промолвил он, указав на кипы пожелтевших бумаг.
– А что это? – Я насторожился.
– Ты знаешь, голубчик, – вздохнул старый граф, – в петербургских тюрьмах столько народу томится. Почти пять тысяч дел.
– Четыре тысячи восемьсот сорок пять, – уточнил Яков Иванович.
– Многие совершенно безвинные, – продолжил старый граф. – А дела их не рассматриваются годами.
– Ах, так это дела и есть, – догадался я.
Граф Александр Сергеевич занимался ревизией заключенных. А привлекая меня к своему делу, он добивался обходным манером и еще одной цели – примирить меня с Поло: а куда бы я делся, работая в их доме?!
Честно говоря, я и сам не собирался долго дуться на Павла Александровича, но хотел хоть чуть-чуть выдержать характер. А старому графу относительно его занятий решил высказаться начистоту.
– Александр Сергеевич, Яков Иванович, – начал я. – Вы заняты благородным делом, но боюсь, что ваш кропотливый труд пропадет втуне. Сами судите. Сколько невинных человек удастся вам спасти из пяти тысяч несчастных? Десять? Двадцать? Пусть даже сто! А за это время в застенки попадут новые тысячи! Тут, Александр Сергеевич, нужно действовать…
Я хотел сказать «масштабно», но умолк, испугавшись, что произнесенное вслух слово обидит старого графа и штабс-капитана Репу. Они, пожалуй, решат, что я их занятие мышиной возней считаю. И я лишь потряс руками, изобразив, как нужно действовать, и чуть не взвыв от боли, поскольку, лишившись опоры, сполз на иссеченные ягодицы.
– Андрей Васильевич тысячу раз прав, – поддержал меня Яков Иванович. – Он молод, у него полно сил, энергии! Глупо тратить молодость на бумажную волокиту.
Я взглянул на штабс-капитана Репу с благодарностью. А про себя стал прикидывать: сколько же ему лет? Внешность столь представительных господ, как он, зачастую обманчива. В молодости они выглядят старше своих лет, зато в зрелых годах полнота разглаживает морщины, преуменьшая истинный возраст. Я решил, что господину Репе лет сорок – сорок пять. Не так уж и стар.
– Нельзя талант закапывать в землю, – назидательным тоном произнес старый граф. – Вот тебе, Яков, с твоей памятью на числа место в Министерстве финансов! Я обещал и обязательно добьюсь твоего назначения…
– Да что вы, право, – смутился Яков Иванович.
– Не все же тебе благотворительностью заниматься. Это удел стариков. Вот выйдешь в отставку, будут окружать тебя дети, внуки, тогда и вернешься к этому занятию. А пока есть силы, молодость…
– Да уж какая молодость, – отмахнулся отставной штабс-капитан. – Да и претендентов там без меня хватает…
Последние слова он произнес с некоторым сожалением, и я понял, что втайне Яков Иванович лелеет мысль о карьере на финансовом поприще.
– А тебе, кстати! – Александр Сергеевич повернулся ко мне. – Не пойти ли на службу в Министерство юстиции? Ты бы смог в полном объеме применить свои силы! Я бы поговорил с Гаврилой Романовичем…
– Покорнейше благодарю, Александр Сергеевич, – ответил я.
Голос прозвучал несколько резко. Но, признаться, теперь забота старого графа обижала меня. Я был противником официальных должностей, и Александр Сергеевич знал об этом. Собственно, и размолвка с Поло вышла из-за того, что тот вместе с графом Кочубеем возглавил Министерство внутренних дел. Я полагал, что действительные реформы можно провести, лишь оставаясь членами негласного комитета, не связывая себя по рукам и ногам устоявшейся рутиной.
На словах друзья соглашались со мной. Но с месяц тому назад государь объявил манифест об образовании министерств, и одновременно для каждого из них сыскалось теплое местечко: Кочубей стал министром внутренних дел, Поло – товарищем, а Новосильцев получил должность статс-секретаря его величества, оказавшись по сути выше всех министров и членов Сената. Из всей партии молодых людей только Чарторыйский отказался от назначений. Правда, я подозревал, что князь Адам выторговывает себе особые условия.
Если бы теперь государь предложил мне должность, я согласился бы, все равно один в поле не воин, тем более что и в негласный комитет я никогда не входил. Потому-то забота Александра Сергеевича и уязвляла мое самолюбие. Друзей назначал сам император, а мне предлагалось довольствоваться тем, что за меня замолвят словечко министру. А еще я догадывался, что старый граф Строганов попросту хочет польстить мне, делая предложение изначально бессмысленное, ведь назначение товарища министра – прерогатива императора.
– Между прочим, это как раз Гаврила Романович и назвал нас «якобинской шайкой», – напомнил я.
– Гаврила Романович человек порядочный, глубоко порядочный. А что про вас не очень лестно отозвался, так исключительно из-за радения за дело. Уж больно молоды вы, опыта не имеете, это и смущает Гаврилу Романовича, – промолвил старый граф с большой озабоченностью в голосе.
Появился лакей и доложил, что Новосильцев ждет меня в павильоне.
– Позвольте откланяться, Александр Сергеевич. – Я поднялся из кресла.
– Ступай, голубчик, ступай, – сказал старый граф и, задумчиво кивнув на стол, добавил: – Всего тут…
И перевел вопросительный взгляд на Якова Ивановича.
– Четыре тысячи восемьсот сорок пять человек, – сказал тот.
– Да, вы говорили «почти пять тысяч», – кивнул я.
– «Почти пять тысяч дел» – это так, статистическая прикидка, – усмехнулся Александр Сергеевич. – А четыре тысячи восемьсот сорок пять человек – это живые люди, оказавшиеся в нечеловеческих условиях. И у каждого есть родители, у многих жены и дети. Все эти люди тоже несчастны. Вот посмотри…
Александр Сергеевич взял несколько папок, лежавших отдельной стопкой, и протянул мне. Яков Иванович вздрогнул и странно двинул руками, как если бы пытался остановить старого графа, но в последнее мгновение не решился. Последовавшие слова Александра Сергеевича объясняли реакцию штабс-капитана.
– Видишь? Здесь пять дел. Ими занимался Яков Иванович. Пять человек вернулись на свободу, для них закончился ад, в котором они оказались при попустительстве власти. Пять человек. Вроде немного. Но ты подумай! Пять жен обняли своих мужей! Дети приголублены отцами! А у многих и родители живы! Какое счастье для стариков! А все наш скромный друг Яков Иванович…
Штабс-капитан Репа замахал руками, застенчиво улыбаясь.
– Полно вам, полно, Александр Сергеевич! – воскликнул он. – Моя заслуга совершенно невелика! Вот вы! Вы настоящий спаситель!
По глазам Якова Ивановича я видел, что в действительности он доволен – очень доволен! – словами старого графа. И я подумал, что это как раз тот случай, когда в подобном довольстве нет ничего предосудительного. Дай бог каждому падкому на лесть человеку заслужить эту лесть столь благородным делом.
– Только вообрази. – Старый граф поднял одну из папок. – Несчастный томился в застенке только за то, что посмел посвататься к барышне против воли ее родителей. Папаша девицы упек его. Будь моя воля, я бы этого тестя самого месячишко в каземате подержал.
– Ну, в крайности не стоит впадать, – смущенно промолвил штабс-капитан.
Чтобы польстить Якову Ивановичу еще больше, я не спеша перелистал каждое дело и даже пробежал глазами документы. А затем вернул все пять папок ему, с чувством пожал руку и сказал:
– Слава богу, есть такие люди, как вы! Я обязательно подумаю над предложением Александра Сергеевича.
Я не кривил душой, я действительно завидовал Якову Ивановичу, потому что он делал благое дело, сознавал это и получал удовлетворение от содеянного. А я покидал кабинет старого графа с тяжелым чувством, словно сам и был виноват в несчастьях людей, чьими судьбами занимались Александр Сергеевич и Яков Иванович.
Но я твердо знал, что в первую очередь необходимо обуздать таких, как тот генерал, что истязал меня в своих владениях.
Николай Николаевич в шлафроке из китайского шелка принял меня в кабинете.
– Садись поближе к камину. – Он указал на кресло, а сам прилег на оттоманку.
Раны измучили меня, и я с большей охотой постоял бы, но возвышаться колонной над Николаем Николаевичем показалось неловко. Целую вечность с болезненной осторожностью опускался я в кресло. Новосильцев, заметив мои ухищрения и страдальческие гримасы, спросил:
– Что с тобой, братец?
– Пустяк, – махнул я рукой. – Последствия романтического свидания интимного, так сказать, свойства.
Николай Николаевич изумленно вскинул брови.
– Хотя, собственно, и не пустяк! Очень даже не пустяк! Именно потому и пришел я к вам с утра пораньше! Странная история приключилась со мной ночью! Я столкнулся с таким произволом! Надо бы положить конец подобному самодурству!
Новосильцев замахал руками:
– Помилуй, Воленс-Ноленс! Говори по порядку. Что стряслось?
Я несколько стушевался, сообразив, что не продумал заранее, как рассказать Николаю Николаевичу о случившемся. Впрочем, что тут голову ломать – пикантные подробности оставить за скобками и говорить о самом важном: о произволе и заговоре!
– Полицейские, Николай Николаевич, задержали меня и пороли!
– Как это? Что ты такого натворил?
– В том-то и дело, что ровным счетом ничего! Они учинили произвол…
– Но как это случилось? Ты шел по улице или ехал куда-то?
– Я шел по Караванной, как раз свернул к Аничкову мосту, тут-то они и налетели!
Новосильцев улегся поудобнее и снисходительной улыбкой подал знак, чтобы я продолжал. Я невольно попытался подобно собеседнику изменить позу, чем доставил себе нестерпимые муки, и замер загогулиной.
– И где ж тебя так отделали? – Он с напускной жалостью окинул мою фигуру. – В околотке?
– В том-то и дело, Николай Николаевич, что не в околотке! А увезли меня в частный дом какого-то генерала! А у него пыточная обустроена непосредственно в кабинете!
– Генерала? – удивился он.
Я хлопнул себя по коленям от досады, что несу всякий вздор, привел Николая Николаевича в полнейшее недоумение, а самого главного так и не сказал. А все потому, что инициативу разговора перехватил Новосильцев.
– Вот-вот, генерала. Я же говорю, он устроил пыточную в своем доме и позволяет себе…
– Так что же он ни с того, ни с сего решил издеваться над тобой? Или вы что-то не поделили? – с подозрением спросил граф.
– Сначала повздорили, – подтвердил я. – Но потом я спас его от разбойника!
Николай Николаевич снова всплеснул руками, изобразив, как я запутал его своим рассказом.
– Из-за чего вы повздорили? – осведомился он.
– Да так уж вышло, что я сбил с него треуголку…
– Как? – удивился Новосильцев. – Что-то я не пойму тебя, братец. Сначала ты говоришь, что над тобой учинили произвол. Потом выясняется, что ты нанес оскорбление незнакомому генералу. Где это произошло?
Отступать было некуда. Нужно было рассказать Новосильцеву правду.
– Видите ли, Николай Николаевич, я столкнулся с генералом на черной лестнице в доме Дмитрия Львовича Нарышкина.
– А что ты там делал?
Будь на его месте Поло, мы бы посмеялись от души над тем, как я потерпел фиаско на любовном фронте. Но Николай Николаевич был намного старше нас, и язык не поворачивался даже в самых учтивых выражениях рассказывать о волокитстве за Марией Антоновной. Тем более что рассказывать об этом предстояло не кому-нибудь, а статс-секретарю императора. Отчего-то пришло мне на ум, что стоит изъясниться по-английски. Казалось, что на малознакомом мне языке слова прозвучат как бы понарошку.
– Видите ли, Николай Николаевич… – Я замялся, вспоминая, какое выражение можно применить. – У меня с княжной намечался, так сказать, небольшой lap-clap[6 - Lap-clap (англ. жарг.) – перепихон.]…
– Lap-clap? – переспросил он.
– Lap-clap, это по-английски, – пояснил я и, увидев еще большее удивление на лице Новосильцева, добавил: – Думал заглянуть в marble-arch[7 - Marble-arch (англ. жарг.) – женские гениталии (от marble arch – мраморная арка).], так сказать… пройтись по бристолям, так сказать…
– По бристолям? – Собеседник решительно ничего не понимал.
– Ну да. Так сказать, Bristol cities[8 - Bristols – от Bristol cities (англ., cockney), заменяет слово titties – сиськи.] – Я фривольным жестом изобразил прелести Марии Антоновны.
– Братец! – всполошился Николай Николаевич. – Правильно ли я понимаю, что ты говоришь о…
– …Нарышкиной, – закончил я и кивнул.
– О господи! – Новосильцев всплеснул руками. – Час от часу не легче! Братец, что ты несешь? Говоришь, тебя незаслуженно наказали, а оказывается, ты оскорбил генерала и покушался на добродетель царской фаворитки! С этого бы и начинал!
– Но это не самое главное! – взвыл я.
– О господи! Что еще ты успел натворить? – вскрикнул Новосильцев и, театральным жестом заткнув уши, добавил: – Не вздумай сказать о бристолях Елизаветы Алексеевны[9 - Елизавета Алексеевна – императрица, супруга Александра I, до замужества и перехода в православие Баден-Дурлахская принцесса Луиза-Мария-Августа.]! Не хочу ничего слышать!
– Заговор! – выдал я. – Речь идет о заговоре!
– Ты еще и заговор организовал?! – Николай Николаевич расхохотался.
– Да нет же! При чем здесь я?! Там был какой-то незнакомец…
– У Нарышкиной?
Я заскрежетал зубами, а на губах собеседника блуждала снисходительная улыбка.
– В доме у генерала, – сказал я. – Вы смеетесь, а тут не до смеха. Неизвестный говорил о каком-то чудовищном преступлении. Оно еще не совершилось, а только планируется.
– И что? – Новосильцев смотрел на меня с умилением. – Они задумали свергнуть императора?
– Нет, слава богу, нет. Они хотят отстранить вас от императора.
– Меня? – В голосе статс-секретаря появилось раздражение.
– Шайку якобинцев, так они сказали, – пояснил я и добавил: – Уверен, что подразумевали вас, Поло, Кочубея и князя Адама.
– Тоже мне заговор! – рассмеялся Новосильцев. – Можешь, братец Воленс-Ноленс, добрую половину Санкт-Петербурга в заговорщики записать, да и Москву. Москву в особенности, там теперь прозябают все, кто прежнее положение утратил. Конечно, ненавидят нас, и мечтают государя отворотить от нас, а может, и интриги плетут. Но не стоит на них силы тратить. Бог с ними! Тоже мне заговор!
Я хотел возразить, но вошел лакей и доложил о прибытии князя Чарторыйского.
