Женский клуб

– А ведь это всё делал Владимир, да… И он не только по дереву, он и с железом работает, и вообще на все руки мастер, – Сергей задумался, и через некоторое время, встрепенувшись, как человек, которого только что резко оторвали от приятных воспоминаний и вернули к действительности, произнёс:

– А знаешь, что интересно? То, что никто из нас ни одного дня не работал по специальности… Даже Владимир, определённо, как говорили, подающий надежды, его даже уговаривали остаться в аспирантуре. Но он не захотел и правильно, между прочим, сделал. Сейчас у него несколько столярных цехов. Так что он, несмотря на свою рабоче-крестьянскую внешность, и, тем более, родословную, – в этом месте он на секунду прервался, так как уворачивался от запущенной в него пробки, и, смеясь, закончил:

– Так вот, несмотря на это, а также на яростную нелюбовь моего бедного друга к расчёске, – ещё одна безуспешная попытка заставить приятеля заткнуться; на этот раз метательным снарядом Владимир избрал кухонное полотенце, – …Он вполне себе успешный и состоявшийся бизнесмен…, – пытаясь укрыться от летающих предметов за высоким керамическим горшком с сиреневой орхидеей, приглушённым, но ликующим голосом продолжал Сергей, выскакивая на балкон,… но, увы, далеко не снайпер, а, наоборот, откровенный мазила, – добавил он оттуда под общий смех.

– А вот Гриша у нас, между прочим, шеф-повар в ресторане, – пояснил он Кристине, когда вернулся и факирским жестом, под одобрительно-удивлённый выдох присутствующих, водрузил на стол бутылку армянского коньяка:

– Специально приберёг для такого случая, сообщил он, – Да, так вот… О чём это я? – откупорив бутылку, задумался Сергей.

– Во-первых, даже не начинай, – предостерегающе, скосив глаза на разделочный нож, со спокойной, доброжелательной улыбкой, ответствовал Гриша, – А во-вторых, – не шеф-повар, а пока только су-шеф, – вальяжно откинувшись на спинку деревянного резного стула, поправил его Григорий.

– Это помощник шефа на кухне, – пристально глядя на Кристину, и мерно перестукивая кончиками пальцев по столу, пояснил он.

– Самый, однако, главный помощник, – вставил Сергей, разливая коньяк, – Правая, можно сказать, рука…

– Погоди, Серёжа, – Григорий перестал стучать, и чуть подался корпусом к Кристине, – Вам понравилось мясо, дорогая? – поинтересовался он, не сводя с неё проницательного и изучающе-тяжелого взгляда. Кристина еле подавила в себе непреодолимое желание выкинуть что-то такое, что отвлекло бы его внимание: опрокинуть стакан или залезть под стол. Но вместо этого она кивнула, поёжившись, как от холода, и машинально выпила коньяк, налитый в широкую рюмку с толстым дном и отражающийся в ней мягким янтарным светом. Григорий отстранённо улыбнулся чему-то тому, что явно не имело отношения к происходящему сейчас за этим столом, выразительно глянул на Сергея, пожевал губами, и, не спеша, торжественно заметил:

– А ведь это не просто мясо, дорогие мои, это – Цвибельростбратен, то есть австрийский ростбиф с луком, очень популярное блюдо в венских ресторанах.

– А я о чём! – воскликнул Сергей, – Молодой, перспективный, финансово независимый… Женщины тебя любят, мужчины завидуют, поклонники кулинарного таланта боготворят…– Сергей вздохнул и развёл руками:

– На кой чёрт ты затеял эти свадебные хороводы, тем более второй раз?! Неужели первые грабли ничемуне научили?…

– О, нет, – мечтательно улыбаясь, – проговорил Гриша, – На этот раз всё будет по-другому…

– Ну, ну, – мрачно усмехаясь, выдавил Сергей, – Как говорится, свежо предание, а верится с трудом, или зарекалась свинья…

– Послушай, – перебил его Володя, – Ну хочет человек и женится, почему тебя это так беспокоит? Далеко не все, знаешь ли, хотят, да и не все готовы, – откашлявшись и глядя на Сергея исподлобья, продолжил он, -заводным попрыгунчиком скакать и в тридцать и в сорок лет. И перелетать неприкаянной и бородатой пчёлкой с цветка на цветок, нигде особенно не задерживаясь, ни к кому не привязываясь, да при этом, ещё рассуждать о какой-то призрачной свободе…

Повисшая тишина была очень неуютной. Она показалась Кристине оглушительной вечностью, зловещей и почти осязаемой. Это усугублялось ещё и состоянием, в котором она находилась. Ей внезапно стало очень страшно, но совсем не от того, что все одновременно замерли, как в известной комедии, после классической фразы про ревизора, а потомучто она вовсе не была уверена, что то, что она видела, происходило на самом деле. Возможно, ей так только казалось. Как, например то, что пол, диванчик на котором она сидит рядом с Сергеем и даже стол, вполне ощутимо двигаются. Причём сами по себе. По этой причине, она, совершенно точно, вот сейчас только, поняла смысл фразы «почва уходит из-под ног». Она никак не могла избавиться от ощущения, что спускается на эскалаторе. Только почему-то сидя. Кристине очень бы хотелось знать, почему это никого не беспокоит. К тому же внутри у неё тоже всё пришло в движение. Кружилась голова, разбегались мысли, сердце бешеными толчками колотилось в груди так сильно, что Кристина была уверена, что его биение, пульсирующее оголённым нервом в висках, закладывающее уши и грохотом отдававшее в голове, наверняка слышно и всем остальным. Или вот, какая-то тревожная мысль, которую она никак не могла ухватить целиком, сигнальной лампочкой мигала в голове. Хотя суть её была проста и понятна. И сводилась к почти физическому ощущению надвигающейся угрозы и смутному, но устойчивому предчувствию опасности. – Как только прекратится это непонятное головокружение, я попрошу Сергея вызвать мне такси, – пообещала она самой себе, – Но только, чтобы его друзья не слышали, особенно этот Гриша со своим липким взглядом, – всё так же про себя, уточнила она, пытаясь сосредоточиться на текущей ситуации. Она смотрела на их лица, как ей показалось, бесконечно долго, хотя на самом деле тишина продолжалась всего несколько секунд. Но эта пауза, ясное дело, никак не способствовала уменьшению её беспокойства.

Володя, явно не склонный к подобным откровениям в своей повседневной жизни, смотрел в окно. В его лице отражалась целая гамма чувств. От безнадёжной усталости и скорбящей печали, до испуганного сожаления, упрямства и недовольства. Григорий застыл со стопкой десертных тарелок в руках, не решаясь поставить их на стол, дабы не нарушать негласного молчания. Сергей же, подперев голову левой рукой и запустив пальцы в собственную шевелюру, рассматривал Владимира с таким удивлённым восхищением, как будто впервые в жизни встретился с чем-то, действительно заслуживающим его внимания.

– Ты прав! – наконец воскликнул он, и даже гулко хлопнул рукой по столешнице, – Володька! – Сергей привстал, и развёл в сторону руки, будто собирался его обнять, – Тысячу раз прав, а я нет, поэтому, – он обошёл стол, и наполнил все рюмки, – Спасибо тебе, что напомнил, по какому поводу мы здесь собрались, а посему предлагаю тост за прекрасного человека и отличного друга Григория и его избранницу, уверен, достойнейшую из женщин, Ирину. После того, как все выпили, словно по волшебной команде невидимого режиссёра, начался другой эпизод. Всё разом пришло в движение: стало говорить, смеяться и двигать стульями. Теперь Кристине показалось, что на смену вязкой и неприятной тишине пришёл хаос. И людей в квартире стало в несколько раз больше, чем было изначально.Кристина наклонилась к Сергею:

– Скажи, а почему её здесь нет? – громким шёпотом спросила она.

– Кого? – не понял Сергей. Кристина расширившимися от удивления глазами смотрела, не мигая, на него и пыталась сообразить, почему у Сергея три глаза, причём третий всё время перемещался, и она не успевала за ним следить: только что был на подбородке, а теперь вот на лбу:

– Ну, Ирина, Гришина невеста… – медленно и изумлённо выдохнув, наконец, произнесла она.

– А, – нехотя протянул он, – Ну, просто, у нас же вроде как мальчишник намечался изначально. Кристина охнула и покачала головой:

– То есть что ж получается? – сокрушённо проговорила она, – Я вам испортила мужскую вечеринку? Как неудобно вышло… – она замолчала, сжав руками пылающую голову и наблюдая за собственными ногами, которые проживали какую-то свою, неведомую Кристине жизнь, то самовольно вытягиваясь под столом, то разъезжаясь в стороны. Целиком поглощённая этим процессом, она не замечала, что и Володя, и Гриша, внимательно следят за их беседой. Как, собственно, и того, что левая рука Сергея властными и уверенными движениями скользила по её спине, со знанием дела и каким-то хозяйским домовитым спокойствием, увеличивая радиус охвата и спускаясь всё ниже.

– Что ты! – прошептал он, наклонившись к ней, касаясь её уха, тёплыми и влажными губами – Разве ты можешь что-нибудь испортить, – запустив руку под её футболку, и обдавая шею Кристины горячим дыханием, он выдохнул:

– Как же ты можешь чему-то помешать?

Кристина, словно не полностью выйдя из оцепенения, как в замедленном кадре, медленно и плавно отстранилась. Придвинувшись вплотную и проводя свободной рукой по внутренней поверхности её бедра, Сергей вдруг поднял голову и посмотрел на неё огромными, тёмными и совершенно чужими глазами. «Дура! Он и есть чужой!» – тревожная красная лампочка в её голове, после небольшого простоя не только замигала с новой силой, но даже врубила сирену, отправляя неизвестно кому сигнал SOS. Прямо за его головой находилось окно. На город тихо и бесшумно опускалась ночь. Кристина поразилась сходству бездонной, какой-то окончательной и беспросветной заоконной темноты с глазами Сергея.

– Знаешь, …мне нужно…– вставая и опираясь о стол обеими руками, – начала она, – То есть не мог бы ты… вызвать такси… мне… Пожалуйста… Кристине послышались в собственном голосе какие-то жалобные и плаксивые нотки, – Этого ещё не хватало, – подумала она, и тут же неожиданно, то ли всхлипнула, то ли икнула.

– Никаких проблем, – незамедлительно, весело и беззаботно отозвался Сергей, – Я вызову такси и провожу тебя, но только сначала поднимем наши фужеры с этим благороднейшим напитком в едином порыве дружбы, благодарности и пожелания счастья этому дому, хозяину, да и всем нам, разумеется, тоже.

– Нет, нет, – отрицательно замотала головой Кристина и даже попыталась выйти из-за стола, – Я не могу больше, правда… Григорий протянул ей наполненную рюмку:

– Вы собираетесь нас покинуть? – он пристально смотрел на неё и снисходительно улыбался, как богатый и именитый дядюшка, принимающий в своей усадьбе по большим христианским праздникам своих многочисленных бедных родственников, и благожелательно, но высокомерно кивающий, в ответ на их раболепное обожание и почтительное смирение, – В самом деле? Так скоро? – бесшумно приближаясь к ней, спрашивал он, – И вы даже не скажете нам хотя бы несколько тёплых слов на прощание? – он приблизился почти вплотную и мягким, но властным жестом, исключающим любое сопротивление, вложил в её руку наполненную рюмку.

Кристина хотела отступить, но чуть не упала, и тихо повторила:

– Не могу… В самом деле,… я никогда не умела пить, я… Григорий, всё так же улыбаясь, накрыл своей ладонью её руку, в которой находилась рюмка и отпустил лишь тогда, когда удостоверился, что она её способна держать и без его помощи. Кристина судорожно вздохнула:

– За вас… – обречённо выдавила она, пытаясь встретиться глазами с Сергеем, -… И вашу невесту, – добавила Кристина уже после того, как отпила и, наклонив голову, пытаясь справиться с подступающей тошнотой, поставила рюмку на стол.

– Идём, – Сергей взял её за руку и помог выйти из-за стола, – Послушай, – сказал он ей уже в коридоре, – Не обращай внимания на Гришу, он иногда ведёт себя, как полный мудак, – он довёл её до двери в ванную и остановился, так как Кристина вдруг качнулась и схватилась за его плечо, – Почему же ты ничего… – переводя дыхание и шатаясь, начала она, – Не забывай, что мы его гости, – отрезал Сергей, – У человека такое событие, ну… и он немного увлёкся. И потом, если разобраться, как следует, что уж он такого ужасного сделал? Сергей зажёг свет в ванной комнате, – Может тебе умыться холодной водой, ты очень бледная, – встревоженно заглядывая ей в лицо, предложил он, – Я подожду тебя здесь, – направляясь в комнату и открывая дверь на балконе, добавил Сергей, – На кухне очень душно…Скажи, если тебе что-нибудь нужно…

– Вызови такси, – сдавленным голосом, хрипло попросила она, скрываясь в ванной. После того, как её основательно вырвало, она почувствовала себя гораздо лучше. Настолько, что вновь обрела способность относительно связно мыслить. Прополоскав рот, и строго глядя на себя в зеркало, она вспоминала, где могла оставить свой рюкзак и попутно разрабатывала план отступления. Она прошла в комнату, где кроме огромной кровати и ночника, светившего с пола мягким, приглушённым светом, больше ничего не было, и подошла к балконной двери:

– Ты вызвал такси? – спросила она.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Сергей, будто не слыша её вопроса и протягивая ей руку, помогая войти, – Осторожно, тут высокий порог, – нежно обхватив её за локоть, добавил он.

– Нормально я себя чувствую, – раздражённо отозвалась Кристина, – Послушай, Сергей, я очень благодарна тебе за заботу и участие, но честное слово, мне пора. Он усмехнулся и притянул её к себе:

– Куда пора? Обратно к неверному мужу, слушать его очередное враньё про затянувшееся внеплановое совещание? Кристина возмущённо попыталась вырваться, но только ещё сильнее увязла в его руках. Сергей приблизил к ней своё лицо с глазами цвета ночи, и слегка встряхнув, раздельно, чуть ли не по слогам, произнёс:

– Не ври, Кристина. Хотя бы себе. И хоть раз в жизни сделай то, что хочешь сама. Не то, что диктуют тебе закостенелые правила, чужие установки и собственный твой разум, а то, что ты сама чувствуешь, – он поцеловал её, длинно, неспешно, и затем, тяжело дыша, крепко обнял, – То, что я увидел в твоих глазах, ещё там во дворе, – он обхватил её лицо двумя руками и, приблизив к себе, прошептал, – Доверься первому импульсу. Своей интуиции. Женской своей природе. Будь собой. Естественной и настоящей. А потом будь, что будет… Кристина с усилием, словно нехотя, попыталась освободиться из его объятий, чувствуя неимоверную тяжесть в ногах и нехватку воздуха. Чтобы не упасть, ей опять пришлось опереться на его руку и дать Сергею усадить себя на деревянную, с резной вычурной спинкой, кровать. «Наверное, тоже Володина работа» – машинально отметила она про себя, вдруг увидев над собой отчаянно-нахальные, весёлые и неистовые глаза Сергея. Комната внезапно закружилась перед её глазами в безумном, разноцветном вихре. Люстра с потолком взметнулась ввысь, образовав что-то наподобие циркового купола. Со стенами тоже было явно не всё в порядке. Они, будто по щелчку чокнутого клоуна-маньяка в призрачном шапито, из белых превратились в малиновые. Затем в мертвенно-лиловые, ядовито-жёлтые, изумрудно-зелёные и, оп-па, они снова малиновые! Она попыталась вскочить, но всего лишь одним, почти незаметным глазу движением предплечья была отброшена в дальний угол кровати. Одной рукой он держал её запястья, смеясь одними глазами, лениво уворачиваясь от её ногтей, шлепков, локтей и коленок, с вызовом и ловкостью канальи-фокусника, освобождая её от одежды. Когда она почувствовала его в себе, то задохнулась и почти умерла. Она уже не вырывалась, и, тем более, не пыталась убежать. У неё на это не было сил. И… желания. В тускло-матовом свете ночника, она видела только неясный рельеф его тела, но его смеющийся взгляд, дерзкий, вызывающий и оголённо-откровенный, видела отчётливо даже с закрытыми глазами. Кристина почти не ощущала его тела. Ритмичные движения его были лёгкими, но пронзительными и яростными.

Кристина никогда не испытывала ничего подобного. Ей даже не с чем было сравнить то, что она чувствовала. Это была адская смесь бунтарского сопротивления, с изрядной дозой первобытной ярости и упоительного наслаждения. Гремучая совокупность упоённого блаженства, сдобренного подсознательной, глубинной притягательностью запретного плода, лютой ненависти и манящего греха. Невероятный букет сладострастной истомы, нежнейшего томления и полной, очищающей удовлетворённости. Когда ей снова показалось, что она умирает, она до крови прикусила губу и закрыла глаза. Но и перед плотно сомкнутыми глазами проносились беспорядочные видения: люди, события и воспоминания, на первый взгляд никак не связанные с тем, что в данный момент с ней происходило. Своим внутренним зрением на цветном туманном экране магического иллюзиона она видела то своего отца, который, сложив ладони рупором, ей что-то пытается сказать. Очень шумно, так гудит идущий стеной дождь. У отца то ли от слёз, то ли от дождя, совершенно мокрое лицо и одежда. Он кричит ещё сильнее, но Кристина различает только своё имя и больше не слышит ни слова. Лицо отца вытягивается и меняется неузнаваемо, и вот уже на дымчато-синем экране, Валерка Полежаев, её одноклассник и мучитель. Её первая любовь и самое большое наказание. В тот день их посадили вместе. В порядке двусторонней профилактики и обоюдной выгоды. Кристину рассадили с Машей, по причине их болтовни, не имеющей никакого, даже косвенного отношения к уроку математики в шестом классе. И направили к Полежаеву, который сидел один. И, как раз, умирал от скуки. Но когда к нему за парту с фальшиво недовольным видом уселась Кристина, он почувствовал себя гораздо лучше. Валерка ей нравился с третьего класса, он был симпатичный и весёлый. Но, к сожалению, двоечник. А если и не совсем двоечник, то всё равно хулиган и прогульщик. Поэтому в качестве ухажёра совсем Кристине не подходил. А теперь математичка сказала, чтобы они так и сидели. По крайней мере, на её уроках. Это был такой, видимо, педагогический приём. Одним махом троих убивахом. Ликвидированы две гуманитарно ориентированные, болтливые подружки. Да и балбес Полежаев, глядишь, за ум возьмётся, глядя на пригожую и старательную девочку. Но Валерка за ум браться не спешил, по крайней мере, в том варианте, на какой рассчитывала учительница, зато охотно брался, то за коленку, то за талию своей новой соседки. Возмущённая Кристина под общий хохоток класса жаловалась учительнице и безрезультатно просила разрешения пересесть. Чёрствость педагога стала ясна гораздо позже. Было установлено, что коварный Валерка в приватной беседе с учителем сообщил, что в нём неожиданно проснулась доселе крепко дремлющая любовь к математике. И случилось это, вскоре после переезда за его стол некой одноклассницы, благотворное влияние которой, по многократному, клятвенному уверению самого Полежаева, отмечают даже его родители. Математичка, особых его достижений во вверенной ей дисциплине, как и раньше, не обнаруживала, но отметила, что он стал более собранным, и лучше выполняет домашние задания, которые, признаться, он списывал у той же Кристины, в обмен на его обещания вести себя по-человечески. Об этом, разумеется, учителю было неизвестно, а потому она и решила пока всё оставить на своих местах. Когда Валерка не переходил границы, то есть, попросту говоря, не валял дурака, с ним было очень здорово и интересно. У него был старший брат и отличный перочинный нож. Кристина не помнила, каким именно образом, но эти факты были как-то взаимосвязаны. Именно от Валерки она услышала выражение «места не столь отдалённые». Поняла, что это означает она гораздо позже. То, что старший брат, вернулся из этих самых мест, Валерка ей сообщил первой. На истории, когда она, наверное, по рассеянности, села с ним, совершенно игнорируя Катькин призывно-гневный шёпот. И более того, осталась сидеть с Валеркой и после звонка, хотя в этом не было необходимости, так как математика стояла в расписании последним уроком. Вот тогда, заалев багровым румянцем, от того, что она не ушла, он повернулся и рассказал про брата. Она почувствовала гордость и признательность к нему за такое высокое доверие. В свободное время, которого у него было навалом, Валерий оттачивал игру «в ножички», медленно, но верно наращивая скорость и совершенствуя технику. Кристина и другие одноклассники заворожено следили за мелькающим блестящим лезвием ножа между исписанными шариковой ручкой, в ссадинах и заусенцах, Валеркиными пальцами. Ещё он писал ей записки, причем самого безобидного содержания, например, с предложением встретиться в столовой. Или просил дать списать «руский». И неизменно подписывался заштрихованными синей шариковой ручкой, толстыми печатными буквами – ПВО, – то бишь, Полежаев Валерий Олегович. Хотя это было лишним, поскольку Кристина и так всегда знала, что это он. Во-первых, только у него, постоянно так безбожно текли ручки, во-вторых, кроме него записок ей больше никто не отправлял; ребята предпочитали другие формы общения, а в-третьих, его, конечно, выдавал неповторимый и оригинальный полежаевский стиль. Валерка не признавал никаких вообще знаков препинания, считая их, так же, как и обращение к адресату по имени, дурным предрассудком и полностью лишённой смысла тратой сил и времени. Кристина считала, что невежливо оставлять послание без ответа, но отвечала кратко и по существу: «Отстань», «На перемене», «Ты совсем дурак? У нас разные варианты!» Вот одну из таких записок и перехватила завуч Алла Рудольфовна, по кличке Адольф, совсем, надо сказать, не случайной и подходившей к её образу и манере поведения куда лучше её родного имени. И надо же было такому случится, что именно в тот раз Валеркина записка была совсем иного толка. «Ты лучше всех людей, – писал этот отстающий ученик шестого класса, основной фигурант родительских собраний и школьных педсоветов, завсегдатай «камчатки», Полежаев Валерий Олегович, – Давай любить друг друга!!!» Завуч, и по совместительству учительница русского языка и литературы, ознакомившись с содержанием этого текста, вырванного из рук пунцовой Кристины, многозначительно заметила:

– Надо же! Ни одной ошибки! Значит, можем, когда хотим, да, Полежаев? Или кто ты у нас, Пэ-вэ-о, кажется? – под общий громовой хохот класса, она заглянула в бумажку и ещё раз посмотрела на любовно раскрашенную и художественно оформленную фирменную подпись несчастного Валерки. Дальнейшие события развивались стремительно, болезненно и вполне предсказуемо. Кристина вскочила со своего места, и с криком: «Какой же ты идиот, Полежаев!» выбежала из класса. Красный и лохматый Валерка, недолго думая, побежал за ней. В дверях обернулся и бросил учителю с ненавистью:

– Вы,… вы… не Адольф! Вы… в сто раз хуже!

Он нашёл Кристину под лестницей, где она шумно плакала, стоя в углу и закрыв лицо руками. Он тихо окликнул её. Первый раз она услышала, как он называет её имя. От удивления и неожиданности она обернулась. Валерка с абсолютно белым лицом, которое она запомнила на всю жизнь, шёл прямо на неё. Каким-то только лишь зарождающимся, но безошибочным женским чутьём, она, поняла, что должно сейчас произойти. Тёплые губы коснулись её щеки. Встретив его взгляд, Кристина почему-то испугалась. Столько в нём было правды, глубины и затаённой, одинокой боли. Она изо всех сил толкнула в грудь рослого мальчишку, взбежала по трём гладким ступеням, и уже оттуда, глядя на него сверху вниз, гневно и зло прокричала:

– Ненавижу тебя, Полежаев! Не подходи ко мне! – Кристина шмыгала носом и задыхалась, – Никогда! И не пиши своих гадких записок, ты понял?!

Валерка смотрел на неё печально и светло, будто ему заранее было известно, что она скажет. Будто прощался… Что потом? А ничего, собственно… С Валеркой сидеть её больше никто не заставлял. Кристина его игнорировала. То есть, демонстративно не замечала. И никогда о нём не думала. Ещё чего! А вскоре наступили каникулы. А после них она пошла уже в другую школу, с лингвистическим уклоном. Родители сказали, что так будет лучше. И Кристина была с ними согласна. Больше она Валерку не видела. И только иногда ей снился его грустный, потерянно-одинокий взгляд, и то, как он смотрел на неё, там под лестницей.

И почему-то сейчас в этой незнакомой квартире, находясь с тремя чужими мужчинами, один из которых, её только что изнасиловал, ей мерещится её бывший одноклассник Валерка Полежаев. Он идёт с белым, как мел лицом, прямо на неё. Кристина так отчётливо видит это, что может разглядеть перепачканные шариковой ручкой его пальцы. И она совершенно точно знает, что на тот момент, это был самый мужественный и отчаянный его поступок в жизни. Валеркино лицо рассеивается и вместо него появляется Гриша, который больно сжимает её руки, насильно заставляя выпить. Чем настойчивее Кристина пытается освободиться, тем крепче он её держит. Григорий подходит вплотную настолько, что ложится на неё. Ей так больно, что она задыхается от крика. И от того, что не хватает воздуха. Коленом он зачем-то упирается ей в живот, влажной ладонью закрывает рот. Кристина уверена, ещё секунда и она задохнётся. Но тут дышать становится легче, Гриша отпускает её руки и встаёт, освобождая полосу тусклого света, который до этого заслоняла его полная фигура. Она резко садится в кровати и смотрит на него широко распахнутыми от ужаса глазами. Гриша вполне себе настоящий, деловито подтягивал брюки. Кристина беззвучно открывает рот и одновременно вскакивает. Гриша удивлённо смотрит на неё и что-то говорит, но она не слышит. Она помнит, что комната снова закружилась, и пол, как огромное, разбуженное животное, вздрогнул, пошатнулся и, раскачиваясь, стремительно помчался ей навстречу.