Перцовый смузи

Вскрытие вызвало не меньший ужас. В гортани одного из мужчин скончавшегося от асфиксии обнаружили тестикулы, жертва еще была жива, когда их удалили. Недостающий орган другого нашёлся в нижнем конце его же пищеварительного тракта, он скончался от кровопотери. Третий, от чего он отвел душу, было сложно сказать, то ль от болевого шока, когда с него живьем снимали кожу, то ли от того что его голову отделили от тела. Сказать точно можно было только одно, маленькое хрупкое существо, неспособное произнести ни звука физически не могло этого сделать. Но разбираться никто не стал. Суд признал её невменяемой и направил на принудительное лечение в учреждение закрытого типа.

***

В окне закрыв тусклый свет лампы, мелькнула голова. Любопытный взгляд впивался в полутьму пытаясь разгадать очертания силуэтов.

– Она привязана. – Гулкий хрипловатый баритон позади, сотряс воздух.

– Я, пожалуй, посмотрю, не стоит беспокоиться.

– Воля ваша. – Развел руками силуэт в белом на другой стороне коридора, и скрылся в темноте сумрака.

Он вошёл, приглушенный свет ворвался в палату, походившую на одиночную камеру с единственной узницей, тонкий силуэт изящно обрисовала белая ткань простыни. Подойдя ближе, парень увидел фарфоровую кисть, туго прикованную толстым ремнём из грубой свиной кожи. Ему стало жаль её, на руке не было ни единой потертости, Катя не сопротивлялась, не то что остальные, она была другой. Прекрасное, идеальное создание, изысканное творение, чарующий ангел, сошедший с небес. Он расстегнул ремень, высвободил тонкую белоснежную руку, как она была прекрасна.

Девушка пошевелилась. От его прикосновений огромные голубые глаза распахнулись, всем телом она вжалась в подушку, испуганно ловя его дыхание. Он улыбнулся.

– Кто вы? – Раздался трепещущий едва уловимый голос.

– Я ваш новый доктор.

– А… – его слова сняли оковы страха, он больше не пугал её, и не интересовал, она отвернулась, уткнувшись в стену.

– Я пришел посмотреть как вы.

– Все хорошо… – Бесчувственно бросила она.

– Вы слишком долго спали.

– Я не спала. Я гуляла.

– Но где, вы не выходили из палаты уже больше года.

– А разве для того что бы гулять обязательно нужно куда-то выходить? – На её лице мелькнула улыбка.

– Может, поговорим об этом?

– К чему пустые слова, если все решения уже приняты.

– Вы здесь, потому что вам нужна помощь. И так решил суд.

– Но я не делала того, в чем меня обвиняют.

– Я верю вам, но другие нет.

– Тогда почему не отпустите, почему держите меня здесь в этих стенах, заковав ремнями?

– Потому что вы опасны.

От его слов на её глаза нахлынули потоки слез, закрыв освобождённой рукой лицо, от чужих глаз она всячески пыталась скрыть их, но не могла.

– Преодолеем пограничное состояние и…

– Пограничное, – переспросила она, – граничащее с разумным, или выходящее за границы вашего понимания.

– Вам, Катенька, нужно немного времени.

Произнеся её имя, он совершил роковую ошибку. Тонкая холодная рука впилась в гортань. Голубые глаза потемнели, блеснув дьявольским пламенем. Она заговорила, на уже не так, все изменилось в ней: глаза, лицо, звучанье голоса. Перед ним было уже не то чарующее создание, которым он умилялся мгновенье назад, перед ним был демон, восставший из глубин ада.

– Как ты заговоришь теперь? Да и сможешь ли? Я могу забрать у тебя все, здесь и сейчас, все к чему ты шел, чего так хотел, к чему стремился, ведь это все ничего не значит без жизни, а твоя жизнь сейчас в моей руке.

Оглушительный смех заиграл в палате, раскатами вырываясь на свет, поднимая волну такого же жуткого смеха эхом отзывающегося с обеих сторон коридора. Мячом прокатившегося по всем этажам превратившего тишину в беспорядочный говор роя. Парень пытался освободиться, разжать её тонкую хрупкую руку, но с каждым его усилием она все крепче сжимала гортань, хруст которой сливался с её смехом. Катенька с умилением вглядывалась в его глаза полные ужаса. Казалось, она получала от этого удовольствие, но убивать его она не хотела, у неё был совсем другой план.

– Ты не такая, – хрипя от боли и нехватки воздуха из последних сил шептал врач, – ты не можешь.

– Я не она, я смогу. Её вы убили, убили своей жестокостью и лицемерием. Убивали пороками и корыстью. Она не хочет жить в этом мире, среди таких как ты и других таких же как и ты. Прогнивших, насквозь пропахших ложью. В какую оболочку вас не завернуть гнилое нутро все равно возьмет свое. Вы не достойны этой жизни.

– Кто ты?

– Я, та кто защищала еще и буду защищать. Вам не отобрать у меня свет этого мира. Вам не закрыть меня в чертогах её сознания. Я слышала все, все что вы ей говорили. Не ты, тот, кто был до тебя, он был слаб – его слабость пахла трусостью через каждую его пору.

– Ты убила его?

– О… нет… – её хватка немного ослабла, дав возможность на глоток воздуха. – Он сам убил себя, еще до того как вошёл сюда, ещё задолго до встречи со мной, он убил себя алчностью. Замуровав в грязевой жиже жадности свою душу. Он сидел на своих деньгах доставшихся ему ценой чужих слез. А нужны ли они ему теперь?

– Я не знаю, он уволился.

– Он умер, второй раз, но впереди и третий. А ты? Зачем ты здесь.

– Я просто люблю тебя. – Слеза скатилась по его щеке, её рука опустилась.

***

Путь был ей хорошо знаком, его она проходила каждый день, каждую ночь, но дойдя до рубежа, возвращалась в тело. Теперь оно с ней. Теперь она знает, что способно остановить тьму внутри неё.

БЕЗДНА

Солёные языки взбивая пену жадно облизывали ступни, смывая следы на песке, обдавая побережье морской прохладой. Солнце тонуло в голубой пучине, последними лучами лаская гладь безмятежных волн. Шаг за шагом она робко приближались к силуэту склонившемуся у кромки воды.

– Я ждал тебя. – Бархатный баритон слился с шёпотом волн.

– Я здесь, – она улыбалась, пытаясь скрыть накатывающийся поток слез, – как красиво!

– Он еще не готов, поможешь?

– Ты же знаешь, я плохой архитектор.

Замок был чудесен. Каждый изгиб рассказывал свою историю. Город иллюзий оживал в его руках. У готической ограды расположились песочные торговцы. Ремесленные кварталы рисуя идеально прямые линии сбегались к центральной цитадели, над которой величаво красовался прекрасный замок.

– Тебе нравится?

– Смотришь, и время переносит в средневековье. Ты создал целый мир.

– Каждое утро с отливом я выхожу на берег, строю, улучшаю, живу их мыслями. Но волна беспощадна, как и цикл времени, и что бы ты не оставил на песке языки прилива унесут с собой в голубую бездну.

– Тогда зачем это все?

Голубые сапфиры оторвавшись от песочного города с любопытством вглядывались в её глаза, пытаясь разобрать беспорядочные мысли, сорвав мантию оголили душу.

– Смотрю, наслаждаюсь, и уношу воспоминания, что бы вернуться и отстроить все вновь. А зачем ты возвращаешься?

– Но разве нам не хорошо, здесь в этом уютном тихом месте, в дали от всех? Ты же сам ответил на вопрос.

– Нет, я не могу понять зачем ты продолжаешь мучить себя?

– Как прошел твой день? – Желая избежать неудобного вопроса брякнула девушка.

– Так же как и предыдущий, и другой до этого, и все остальные. Я строю.

– Мне не хватает тебя.

– Я понимаю, но так продолжаться не может, ты убиваешь себя, в один прекрасный момент ты не вернёшься.

– Не хочу.

– Ты должна! Беги! Беги быстрее!

Металлический вой сирены громом разверз небеса, исполинская волна затмив багровый диск, накатом неслась к побережью. Белоснежный песок задрожал под натиском стихии. Обернулась, бросив прощальный взгляд, он сидел неподвижно желая разделить участь своего микро мира. Соленые волны заполонили глаза, осыпав дождем уходящую из-под ног белоснежную дюну. Успела. На этот раз она успела.

***

– Эфир окончен. – Повторяясь, верещал металлический голос. Вой сирены бил пульсом в висках.

Первый шаг дался с трудом. Холод бездушного металла обжог ступни, рябью мурашек пробежав по телу.

– Ну, ты как? Давай быстрей, сворачиваемся и валим! – Подлетел Джимм, укутывая белоснежное тело в одеяло. – Ты превысила все допустимые параметры. С ума сошла?

– Спасибо. – Едва слышно шепнула она.

– Ты опять за свое? Да ты ж чокнутая!

– Все хорошо!

– Хорошо будет тогда, когда телепортатор унесет нас из этой галактики. Чертово место!

– Я видела его.

– Да у тебя точно мозги потекли. Бездна – для релакса, а не для оживления мертвяков и проекции воспоминаний. Это тебе не вирт игрушки с пояса.

– Слушай, – закрепляя моделирующий браслет, за мгновение окутавший тело в криокостюм, она наконец взглянула на парня – чё, ты один негатив несешь?

– Где ж тут негатив? – Ухмыльнулся Джимм. – Я тебе позитивно заявляю, что ты портачишь!

– Подумаешь, дала волю воспоминаниям разок, другой.

– Это будет нашим маленьким секретом, вот таким. – Парень развёл руки в стороны стремясь объять не объятое.

Она пыталась изобразить смех, рисуя улыбку на губах. Воспоминания сидящие глубоко внутри, манили в «Бездну», на побережье Сириуса, туда, где на века остался он, архитектор и основатель новых миров, отказавшийся от тела, не желающий выходить за пределы собственного сознания.

Каждый раз унося в памяти облик нового песочного замка, удивлялась, встречая знакомые рельефы в чертогах манящих неизвестностью Галактик. Затем наблюдала из кибер пространства как хаос волной испепелял знакомые цивилизации. И кто из нас живет в виртуальном мире? Где проходят границы, и остались ли они в большой, игре под названием жизнь.

НЕМНОГО О ЛЮБВИ

Нет, это была не любовь. Это было затмение разума, игра теней рассудка, лабиринт эмоций, большое светлое и пылкое чувство. А сама любовь пришла потом.

Они были юны, вся жизнь была у их ног. Он хотел свободы, а она лишь желала быть рядом. Прижиматься к груди и слушать, ничего не говоря, вкушать момент растягивая его в мелодии вечности. Пальцами обводить черты его лица, не потому что ему это нравится, что бы лучше запомнить каждый изгиб, каждую линию, каждую деталь.

Нет, это не была любовь. Это была война, война бес правил. Ссоры, обиды, унижения, ругань на показ, слёзы, долгие поцелуи и мир которого жаждали два гордых сердца. Они оба пылали пересекаясь случайно, но отводили глаза, что бы никто не узнал и никто не увидел. Но не могли и крали у себя же крупицы счастья: взгляд, поворот, жест, легкое прикосновение. А вечерами… целовались в подъезде, любуясь друг – другом… это было их время, их молитвы губами, их маленькое тайное счастье. Мир, в котором были лишь двое, где не нужно даже слов. Ведь пела душа, сливались звуки в унисон, и казалось на двоих у них она одна. Они упивались друг другом, дыша в поцелуе, так что губы горели но не говорили, лишь только смотрели.

А потом. Она увидела его с другой и поняла почему. Причину двухлетнего тайного счастья. Почему, не могла подойти к нему, взять за руку, поцеловать. Потому что была не одна такая. О, мальчишки, как больно вы можете ранить девичье сердце. Как глубоко вонзить острие разочарование, туго обтянув сердце терновым венком.

Но, парадокс! Тут рождается она. Когда её не ждут ни он, ни она. Любовь приходит сама. Она не сучится в двери, она их распахивает. Она не дурманит мысли, она ими овладевает. Она не порыв воздуха, она не даёт им дышать. Она боль, слезы, сумрак бессонных ночей. Разум шепчет одно, сердце вторит другое. Нет писать больше сил, все тетради в огонь. Миг последний, глаз голубых океан, превратила судьба в взгляд медузы Горгоны. Сердце в камень. Она не пишет стихи до сих пор. А он… он, их каждую ночь читает.

***

Время шло по своим законам. Таял снег, кругом но не в сердце. Каждый раз прикасаясь взором она читала, а он говорил ей. Говорил, что любит сильно, говорил, что не прав он был в тот день. Но она отводила взгляд свой с камнем в сердце прочь уходила. Он бы мог подать свой голос, крикнуть в след что в душе таилось, но молчать было проще слова, что сказать так и не решился…

***

Так могло продолжаться вечно. Недомолвки и переглядки. Вырванные мгновения, украденные у самих себя. Им мешала лишь гордость. Скалой разделила два сердца. А в них… а в них пустота.

Она ненавидела ночь. Закрывая глаза каждый раз видя его лицо. Пальцы в лучах фонаря рисовали любимые черты. В мыслях мерцали островки ушедшего счастья. Память – нет более жестокого врага. Счастье – сокровище которое хранить, увы мы не умеем. А впереди лишь пустота кромешной ночи тишина, где образ тот же душу греет.

– Но как забыть тебя – невольно вслух произнесла она.

– Никак, – ответил он – ведь и тебя я не забуду.

– За что?

– Да, просто так, пустяк!

– Но как пустяк, ведь это очень больно.

– Я так хотел.

– Ты так хотел убить меня?

– Хотел понять!

– Но что, не понимаю?

– Хотел понять, любила ли меня.

– Зачем же так, ведь я теперь страдаю.

– Я тоже, милая, прости.

– Но как простить, ведь я не понимаю.

– Что понимать, ведь это был пустяк, а ты поверь. и я сейчас страдаю.

Но гордость юности оставила свой след. Она кричала средь ночи «Не понимаю!», «Зачем?» «Как мог так поступить?» и все сильнее сердце обжигало. Он замолчал. В груди его кипел иной пожар тщеславья и призренья. Знать, не чиста в сердцах она была, раз за мое такое поведенье вот так взяла и зачеркнула всё, вот так взяла и отступила. Сожгла мосты, и вроде мне урок, но… так жестоко все же поступила.

ЗВОНОК В НОЧИ

В ночной тишине мелькал огонек. Маленькое, едва уловимое свечение. Легкий ветерок ласкал длинные чёрные локоны вплетая в них клубы выходящего дыма. Звезды холодно смотрели на то как постепенно угасает слепящая мерцанием городская пелена. Ей не спалось. В последнее время она не курила, но сегодня, былая тяга взяла верх.

Перекатываясь с одного бока на другой, она наконец улеглась, наблюдая как свет от багровой луны пробиваясь в щель зашторенного окна дорожкой ложился на пол, под симфонию ветра завывающего в железных откосах, то же желающего проникнуть в дом. Звезды, сливаясь в узоры созвездий нагоняли на город безмятежный сон. Свет играл переливами фонарей пустынных улиц, поднимаясь в высь по лестничным клеткам многоэтажек ближе к звездам.

Недвижимый воздух ночной тишины всколыхнул звук любимой песни. Лениво опустив ноги на холодный пол, она подошла к столу, взяла телефон, но в ответ тишина. Тревога цепью сжала грудь не давая дышать. Карина с удивлением взглянула на экран – ничего. Но казалось это не было сном, она слышала звонок, не уклюже ловила зелёную трубу. Или это был сон? Игра утомлённого сознания. Странный, тревожный, непонятный, стирающий грани реальности.

Следующей ночью всё повторилось вновь. Звезды не смотрели с небес, их закрывали блуждающие тучи. Луна не заглядывала в окно, в него барабанили холодные капли косого дождя. Опять не спалось. Та же мелодия тревожила ночи покой лишь только пробило два, но вновь зловещие молчание и тишина. Всё та же злая шутка, уже вторую ночь подряд. Это может быть было даже смешно, если бы не тревоги.

Она устала от бессонницы, мечтала раствориться в хитросплетении улиц. Звонок застал. Карина пыталась говорить, выдерживая паузы для ответа, но все та же тишина. Хотела закричать: «Больше мне не звони!», но что-то сдерживало голос внутри. Странное чувство. Далеко, в глубине души она надеялась на то, что это был он…

Ночные звонки не прекращались неделю. Карина привыкла, с любопытством ждала двух часов что бы вновь помолчать: о своём, о том, что даже себе боялась сказать. Хотела позвонить сама, застать врасплох, но даже оператор сотовой сети не смог определить звонок. Все выглядело словно шутка разума. Шёл девятый день. Город в объятиях ночи. На экране – неопределённый номер.

– Ну что? Тебе ещё не надоело?… Опять сегодня помолчим?… – Карина саркастично улыбаясь хотела трубку положить, но замерла, едва дыша. Услышав его голос внутри зашубуршал малыш. Он на прощанье её сказал: «Прости» и тишина, короткие гудки.

Потоком слёзы потекли, зачем теперь твоё «Прости»? Когда уже решили мы, но ты ушёл, меня оставив с животом.

Вновь наступила ночь. Он больше не звонил. Но сколько боли и тоски огнём пылали у него в груди. Звонит сама – но абонент вне доступа сети. В о банк пошла и номер друга набрала.

– Привет, дай номер Коли.

– Карин, прости.

– Он так сказал?

– Нет, погоди.

– Зачем тогда он мне звонил?

– Кто?

– Коля.

– Ты с ума сошла?

– Что?

– Ты не знала?

– Что?

– Его похоронили девятого числа.

– Но он звонил позавчера.

– Не мог… он умер в два часа девятого числи.

– Но как?

– Сгорел.

– Но, от чего?

– Туберкулёз.

Она умолкла, тишина, он продолжал.

– Ты помнишь был пожар. И после этой смены он… он не пришёл больше домой.

– Но почему?

– Горел туберкулёзный диспансер, он выводил людей. Он знал на что идет…

– Спасибо, я всё поняла. Он это сделал для меня.

Юмористические нотки

ДОЕДАЯ МОЗГИ

На кухне тихонечко масло скворчало, под крики, истерики, брызги слюны. Картошка шмотками уже подгорала, забытая в воплях делах бытовых. Стояла посуда мечтая о Фери, желательно с губкой и теплой водой. К ногам прилипали остатки обеда, впивались в ступни крошки корки сухой. А веник в углу обрастал паутиной, забытый, несчастный, бесхозный, чужой. Паук рукодельник, художничал стильно и швабру отделал густой «бородой».

– Да что ты молотишь, я тоже устала. С работы, готовлю, но все же не так.

– Да так, но хотя бы помой сковородку, с плиты больше я не хочу доедать…

– Ах так. Тогда сам готовь, я не рабыня, не буду совсем больше я убирать.

– Ах так. Поросло всё давно паутиной, и на пол наш страшно уже наступать.

– Помой!

– Я?

– Меня это не напрягает. Порядок он заешь и разным бывает.

– Порядок?

– Конечно…

– Да ты посмотри, в углу уже год твои труханы, под шкафом – капец, а в шкафу – я молчу… Откроешь, и мухи, и запах в лицо…

– Да ты что?

– А что? Открой же глаза, как весь дом засрала…

– Я?

– С порога в нос бьют экскременты кота, по дому в носках пройдёшься – беда, стола за посудой уже не видать, и кто же должен всё это убрать?

У дамы в халате округлились глаза, обтерла руки о сальные бока, и опять понесла.

– Да ты не любил меня никогда!

– Я?

– И не уважал!

– Кого? Тебя?

– Меня, никогда…

Последней фразой стал визг косяка. Развод – между ними стена. Но она, при каждом удобном моменте подругам, пуская слезу, вспоминает его, такого «плохого», «ужасного» мужа, который к порядку не смог приучить так её.

Милые дамы, «доедая мозги», подумайте дважды, правы ли вы?

ПРЯМОЛИНЕЙНОСТЬ

Честность и прямолинейность вещь хорошая и в принципе безобидная, в том случае если ты не врач, тем более зубной. С детства боюсь стоматологов, отношусь к ним с превеликим уважением, но в кресло не стремлюсь. Звериный страх от жужжащего металлического жала, и запах дробленой зубной кости вызывает у меня дикую панику. Да и как то не укладывается на внутренних весах пять минут героически пережитого страха с позорным триумфом трусости и возможным диким ночным мучениям. Ведь зубы – вещь коварная, шарахнет в самый неудобный момент, да по всей челюсти. Вот поэтому выбираю первое и при малейшем подозрении на, «а вдруг, что-то не так», звоню доброму зубному волшебнику – дяде Жене, который проводит полное ТО.

На его счету все мои молочные зубы, он знает каждую «чёрную дыру» так сказать в лицо. Знаком лично с каждым зубом, а с некоторыми и не раз. Только во всей этой зубной системе не могу понять одного: ну, зачем, к тридцати годам вырастают дополнительные зубы? Природа позаботилась, решив, что вдруг не хватит? И на тебе… Или просто решила отбросить в младенчество, мол, хорошо вы жили, позабыли пади как зубки режутся. И этот прыжок в до осознанное детство самое ужасное испытание.

Аромат арахиса в шоколадной глазури, не это ли пик блаженства? Интересно, что кладут туда производители, ведь от него текут слюнки как у собаки Павлова. Никогда не могла отказать себе в этом удовольствии. Упоительный вкус, восхитительный хруст, и… неожиданная боль пронзающая челюсть. Глаза уже хотели выпрыгнуть из орбит, на языке отбивали кадриль с десяток далеко не приличных слов, и тут триумфально появился он – тот самый умно-мудрый зуб, вернее его добрая половина, которая отломилась под натиском крепкого орешка.

– Дядь Жень, здрасти, у меня зуб сломался. – С надеждой жалобно бурчала в трубку.

– Могу записать на субботу.

– Раньше никак?

– Увы.

Глаза обречённо пилили календарь, красный бегунок предательски показывал воскресенье. Бессонная ночь показалась адом, к утру я его ненавидела так, что выпрашивала у мужа пассатижи и умоляла меня от него избавить. Но он был непоколебим. Гугол в помощь. Платные и бесплатные клиники обзвонены. В одной даже согласились принять за довольно приличную сумму, но после небольшой анкеты, на которую администратор просил ответить честно и жужжания аппарата артериального давления, вежливо дали пинка под зад. Спасибо, доброй соседке, давшей номер зубного врача не так далеко от города.

И, о, чудо! Приятный женский голос в трубке сказал мне «Да». Конечно это не то «Да!», которое ждет стоящий на колене влюблённый кавалер, кольца то у меня не было, но на тот момент сочетание этих двух мелодичных букв стало моим личным блаженством, скорой мести разломившемуся тирану.

И вот настал миг расплаты. Я триумфально восседаю в кресле, и мне не страшно. Впервые за двое суток я уже грежу избавлением от пульсирующей боли от которой и говорить то сложно. Свалить я и не пыталась. Незнакомая милая женщина вызывала доверие. Впервые бежать и мысли не было.

– Сейчас я сделаю укол. – От этих слов я вся расплылась.

– Ага. – Раскрытая челюсть превратилась в огромную улыбку.

– Прижмите кулачок к щеке. – Я словно ребёнок исполняла все приказания белого ангела, которая вела меня к избавлению от боли.

Минут через пять в её нежных женских руках угрожающе мелькнули щипцы, тут же скрывшись во рту.

– Нус, приступим.

Пара минут жуткого скрежета показались девятью кругами ада в лучших мотивах Данте. Мудрый зуб – как репка, сдаваться не хотел. В итоге вторая его часть издав посмертный хруст отломилась от корня и звякнув на прощание скрылась в железной чашечке.

– Хорошо, – сказала милая женщина, утирая испарину со лба, – так не хочет, будем по-другому. Я сейчас удалю каждый корень по отдельности. Немного нужно потерпеть, их там много.

От последней фразы мои глаза округлились. Как много? Насколько мне известно, у зуба их всего четыре, или у меня там зуб – мутант? Ну, ладно, думаю, зато не болит. Щипцы вновь скрылись во рту.

– Первый пошёл! – Торжественно воскликнула она, звякнув частью корня о чашечку. – Второй… – Нырнув ко мне в рот за новой партией, – сейчас, сейчас… – да она вошла в кураж.

Это конечно хорошо когда получаешь удовольствие от работы, но чтоб от такой… Я уже стала её побаиваться.

– Ах, вот он наш второй красавчик! – перед самым носом мелькнула часть корня, испарина выступила уже у меня.

Хорошо, что маска скрывала улыбку на её лице. От торжественных реплик желанной расправы я стала слышать биение своего сердца, оно колотилось в руках вцепившихся в кресло и даже в ногах, вот оно как, когда сердце дезертирует в пятки.

– И… наш последний. – Барабанная дробь пульсом бежала по телу и вот он, торжественный бряк последнего корня о сталь. Он сдался. А я – выдохнула.

Но расслабляться было рано. Уже не такая милая дама с удивлением вглядывалась в мой еще разинутый рот.

– Что-то крови маловато? – Пугающе буркнула она, почесывая затылок. – Странно.

Мнение о зубных врачах где-то внутри перевернулось экваториально. Зачем ей моя кровь? Её железная чашечка в лучших традициях инквизиции уже заполучила моего обидчика, да еще и по частям. Но этого было мало, она жаждала еще и крови.

Может она думала что все произойдёт в лучших мотивах «Пилы», белый халат покроют алые пятна, а я забившись в угол буду умолять о пощаде? Ну, нет, она не была похожа на страшного доктора из ужастиков, слишком доброе лицо. Зато закошмарить меня ей удалось на славу.

Очередной стальной прибор с полочки скрылся у меня во рту. Кабинет наполнил неприятный, противный скрежет. Меня же утешали мысли, что самое страшное позади.

– Это ваша челюсть, – вдруг ни с того, ни с сего произнесла она, заставив мои глаза распахнуться до предела. – Это нормально, просто крови нет, а вот это уже плохо. Лунка должна полностью заполнится.

Предмет вновь скрылся, а скрежет продолжился. Ну, зачем!!! Я уже ловила кайф наркоза, отдыхая от мучений, и тут на тебе, лавину снега на голову. Нет! Не надо было изменять дяде Жени, нельзя было и думать об этом. Стоматолог, как муж, должен быть один и на всю жизнь. А разевать рот, даже перед самой милой тётей – суицид, чистой воды.