Пандемия

Глава 9

Как белый камень в глубине колодца,

Лежит во мне одно воспоминанье.

Я не могу и не хочу бороться:

Оно – веселье и оно страданье.

Мне кажется, что тот, кто близко взглянет

В моих глазах – его увидит сразу.

Печальней и задумчивее станет

Внимающего скорбному рассказу.

Я ведаю, что боги превращала

Людей в предметы, не убив сознанье,

Чтоб вечно жили дивные печали.

Ты превращен в мое воспоминанье.

Анна Ахматова

Все чаще с годами ловишь себя на мысли о том что ход времени становится не так заметен, оно уже не тянется как латексный воздушный шарик, оно летит – подобно вырвавшемуся из рук бумажному змею отдаляющемуся все дальше… Словно убегая, день сменяет ночь, а за ним наступает утро. И времени бег все ускоряется и ускоряется, отстукивая свой торжественный вальс. Иногда наступают минуты, в которые задумываешься о смысле всего этого головокружительного цикличного круговорота, но и система и смысл покрыты какой-то серой дымкой. Вроде бы все просто, но ответов порой не найти.

Белые барханы, укрыв опавшую листву пушистым одеялом, величаво переливались на солнце ослепляя глаза. Время несется беспощадно, оставляя позади лишь воспоминания. Запустив пальцы в рыхлый белый сугроб снежинки облепили их тонким пуховым одеялом, я хотела написать на снегу всего два слова, но он одернул меня…

– Ты там скоро?

– Да, иду… – оставив не снегу лишь отпечаток руки, я побрела к машине.

Мы собирались в гости. Я никогда особо не любила незнакомых компаний, так как чувствовала себя немного не в своей тарелочке. Вернее это была для меня мука. Новые знакомства, совершенно чужие люди, карнавал масок из улыбчивых лиц, все это было не по мне. Куда приятней было бы отправится с гитарой к подруге детства, горланить песни до полуночи, и под громкий смех погружаться в далекие воспоминания. Но судьба распорядилась немного иначе.

– Сегодня так красиво, – оглядывая заснеженные деревья не сдержалась я.

– Да, подарок от Деда Мороза, – улыбаясь, ответил муж. У него было отличное настроение. Мы ехали к его другу.

Изморозь осевшая на деревья предавала этому после новогоднему дню, ощущение какой-то волшебной сказки. Особенно была красива могучая старая ель у нашего дома. Под кистью зимы она казалась кристально белой, каждая иголочка искрила на солнце, краски природы обрисовали ее с такой точностью, что просматривалась каждая деталь. Вот она – истинная красота, простая, не пафосная, живая, без масок и лживой шелухи…

Мы добрались довольно быстро. Маленький домик от ветров и стужи, словно титан огораживала огромная гора, подъем на которую начинался со двора этого милого строения. Покрытая снегом, она казалась еще более величественной, а венчал её огромный крест с тремя перекладинами изогнутыми ажурными изгибами. Он гордо стоял на самой вершине наперекор всем ветрам, молчаливо наблюдая за происходящим в поселении у подножья горы, оберегая жителей от невзгод и бед.

Мои опасения оказались не напрасны. В гостях мы были не одни. Супруг тут же скрылся из виду, оставив меня с тремя совершенно незнакомыми дамами. Меня усадили к столу с чашкой чая, которую я медленно потягивала под звуки старого мультика и новых сплетен. За час непрерывного жужжания я узнала про все акции в продуктовых магазинах, о том кто и по чем купил яйца, огурцы и помидоры на Новогодний Стол. Как подорожала колбаса. На минуту мне показалось что я нахожусь на планёрке ГосПродДепа, на котором обсуждается недопустимый рост цен на мандарины. Я уже была готова взвыв в голос обхватить голову руками и бежать куда глядят мои глаза, но разговор обрел другое русло, которое не могло не тронуть меня за живое.

– А вы знаете, – вдруг не с того ни с сего начала самая старшая и молчаливая из собеседниц, – а ведь вчера мальчик погиб в городе.

– Как погиб – подхватила другая, молоденькая темненькая дама, то и дело недовольно косившаяся в мою сторону.

– В сауне утонул, десять лет было мальчишке. Прям в Новогоднюю ночь.

– Какое горе, – ахнула хозяйка дома, светленькая милая дама.

– А как он там оказался? – Глаза темненькой вспыхнули непомерным интересом.

– Да вот так, родители шалопутные потащили, да не уследили. – Продолжала недовольно бурдеть пожилая женщина лет за шестьдесят, разводя руками и бурно жестикулируя.

– Какое горе, – повторилась светленькая.

– Сами виноваты, пьют как собаки и за детьми не следят, – опрокинув стопку какой-то бронзовой жидкости, утерев губы продолжила темненькая – прав родительских надо лишать таких горе матерей.

Решив подтвердить свои слова действиями, она подозвала к себе маленькую девочку лет пяти и поцеловала ее в белокурый лобик. Это выглядело так мерзко и пафосно, словно она только что вспомнила о ее присутствии и жест этой доброй воли лишь подтверждал тот факт, что темная от обсуждаемой далеко не ушла. Этот неприятный разговор продлился около получаса. Сивая, хозяйка, оправдывала горе-мать, бабуля с темненькой, были готовы закидать виновницу камнями. Лицемерие и возмущение текли рекой.

Потом весь этот балаган плавно перешёл в политическое русло. Начались обсуждения нового и старого мера, директоров крупных компаний и коммунальных служб, дамы, прокатились по всем кого только смогли вспомнить. Наблюдая за этими разговорами, я вдруг поняла причину мужского устойчивого мнения о своеобразной недалекости, присущей нашему полу. Да как они вообще нас терпят, таких «Третейских судей» да «Дипломированных политологов», как они вообще бедолаги с нами живут? Как им на нас хватает нервов? Мы выносим мозги разными глупостями, параллельно жалуясь на то, что они нас не понимают, а потом ноем что муж – скотина, ушёл к другой. Но мы этого не видим, не замечаем ни своих слов, ни своих поступков, но других готовы сожрать живьем за то, что что-то не так… а как это «так»? Кто сказал, что должно быть «так», а не «иначе»? Почему апельсин – оранжевый? Может он морковно-жёлтый! Кто это придумал? У каждого ведь своя правда, и каждый считает, что именно его – истинно верная. Все зависит от исходной точки, ракурса взгляда.

Может быть и Даша не виновата в смерти моего брата, а вся цепочка это череда случайных событий именуемых судьбой. И я могла бы простить её, но простить себя, куда сложнее, а отпустить воспоминания – невозможно.

К моему счастью темненькая с бабулей засобирались и вскоре уехали. Зависла долгожданная, но не совсем уютная тишина. Я не знала о чем говорить, но видимо она тоже этого не знала. Все разрешилось само собой. Дверь открылась и за мной явился мой ангелок и скрасил мое одиночество среди множества лиц.

Светловолосая девушка оказалась довольно милым созданием по имени Ирина. Все наши последующие разговоры были о детях, их воспитании и домашних делах. Может быть такой должна быть настоящая женщина, ухоженная с кучей наготовленной еды в холодильнике, идеальным порядком в доме и отмуштрованными детьми, которые от одного лишь взгляда матери встают стрункой – словно солдатики. Далекая от всего мира, ведь мир её заключается лишь в её доме, где она и очаг и опора. Не это ли идеал маленького семейного счастья?

Вернувшись домой, проверяя почту, натолкнувшись на пост в соц. сетях о последних сплетнях услышанных сегодня, я поймала себя на мысли о том как же много таких как эта темненькая девушка, имени которой я так и не удосужилась узнать, таких сотни, даже в нашем маленьком городке, а таких как Ирина – единицы. Как же парадоксален мир в котором мы живем, многолик, лжив и лицемерен. Как же не просто за этим множеством масок увидеть истинное лицо, истинные мысли и желания.

***

– Ну, здравствуй, сестренка, – раздался любимый голос, лишь стоило закрыть глаза.

– Ты снова мне снишься! – Я не могла сдержать ни улыбки, ни слез.

– Я хочу тебя кое с кем познакомить, пойдем.

Он нежно взял меня за руку, но его руки уже не были такими холодными как в ту ноябрьскую ночь. Мы зашли в комнату, полную теплого яркого света концов которой не было видно. Он подвел меня к кроватке, тихонечко отодвинул белую тюль свисающую с бондажа и показал мне моего маленького Сережу, это был он. Я узнала его сразу. Его принесли мне в большой картонной коробке за час до приезда мужа, я хотела увидеть его маленькое тело, но мне не давала, а потом у меня не было сил посмотреть на него. Обняв я качала его на руках, и мне казалась что коробка такая же теплая, как и Сашины руки тогда в ту ночь… В ней был мой сын, мой маленький Сережа, которому не суждено было увидеть свет, так распорядилась судьба. А теперь он сладко спал в этой маленькой кроватке, под белым бандажом, таким же белым как и маленькая марличка в которую аккуратно его завернул врач принимавший преждевременные роды. Я потянулась к нему, но брат одернул мою руку.

– Еще не время, – сказал он нежно, – не торопись и не буди его. Ему тут хорошо.

Он казался подросшим, больше похожим на доношенного младенца, с личиком ангелочка, маленькими розовыми пальчиками и светлыми редкими волосами. Его маленький носик сладко сопел – он дышал. Какое счастье видеть, как дышит твой ребенок… Слезы катились градом, я чувствовала их сквозь сон, но не могла оторвать от него глаз.

– Нам пора, – всматриваясь куда-то вдаль, вдруг беспокойно прошептал Саша, – тебе нельзя тут больше оставаться.

– Но я не хочу уходить…

Я молила его, но он как всегда был непоколебим, словно гора стоял на своем, и ничто не могло сдвинуть его с места. Я кричала в голос, сопротивлялась, но он вытолкал меня из моего же сна.

– Но я хочу остаться с вами… – закричала я вскочив с кровати.

Осознание того что я чуть не умерла в эту ночь пришло позже. Он не захотел забирать меня. Он снова меня спас. Видимо мое время еще не пришло, пока не пришло.

Как трудно хоронить своих детей. Эта боль, в разы сильнее физической. Это раны, которые не способно излечить даже время. Это то, что с трудом можно пережить, но забыть – не возможно. И мне стало так жаль, эту горе мать, которую теперь ненавидел и осуждал весь наш маленький городок.

Глава 10

Неправда… Отрекаются, любя…

Вытаскивая острые занозы…

Устав от непрерывного дождя…

В котором одиноко прячут слёзы…

Не правда… Отрекаются, любя…

Роднятся с одиночеством привычным

В стране с названьем серым «Без тебя»…

И всё волшебное становится обычным…

Под впечатлениями от беспокойного сна я бродила по улицам нашего маленького городка, упиваясь красотой, которую мы так часто не замечаем. Припорошенные ветви деревьев переливались серебряными нотками под лучами холодного зимнего солнца. Белоснежные облака уплывали куда-то по лазурно-голубому океану прямо у нас над головой. Сегодня был такой прекрасный рассвет, солнце раскрашивало горизонт словно художник выбирающий подходящую палитру для новой картины. Пурпурно-сиреневые облака приобретая медный оттенок в считанные минуты преображались в багрово-розовые тона, а затем за мгновения размывали свой сочный цвет до персикового с нотками оранжевой охры. Зрелище длилось не больше двадцати минут, но по-настоящему захватывало воображение. Не знаю почему, это феерическое светопреставление вызвало очередной поток слез, мне стало жаль, что он не видит всего этого, а может быть наблюдает за тем же что и я, но только совсем с другого ракурса, там, на небесах, у них наверное все еще прекраснее.

Я помню, как он любил наслаждаться всем, что окружало его. Как вставал с первыми лучами солнца, что бы встретить новый день, как выходил на закате на гору провожать за горизонт исчезающие в дали лучи. Как ловил на ладони снежинки и разглядывая каждую в голос изумлялся что все они разные, как и мы. Находил среди опавшей листвы самый красивый листочек не похожий на другие, убирал его в книгу, а зимой доставал вкушая тонкий аромат ушедшей осени, радуясь что ему удалось сохранить именно его ведь среде тысячи таких же именно он по каким-то причинам привлек его внимания, а сейчас он среди его книг, стал еще одним напоминанием о прошлой осени. Наверное, он знал, может даже чувствовал, поэтому и жил именно этим днем, именно этим мгновеньем и лишь данная минута была для него центром вселенной, но подарил он их не той. Жаль что жизнь не кино лента, и отмотать назад её нельзя.

Заблудившись в своих мыслях окончательно я чуть не споткнулась о девушку собирающую на запорошенном снегом тротуаре развалившиеся не послушные листы.

– Извините, пожалуйста. – Мне стало неловко и я решила ей помочь. К моему удивлению я узнала ее сразу, а она меня нет. – Марина? – девушка, спасающая листы от снежного плена обомлев чуть не выронила их вновь, лишь только узнав меня.

– Не узнала тебя сразу – разулыбалась она – ты так выросла.

– Ну не всю же жизнь мне оставаться маленькой бандиткой с двумя косичками.

– А ты не изменилась.

– Ничуть… и ты тоже.

Девушкой в белой шапочке и бирюзовой куртке, рассыпавшей бумаги оказалась моя старая знакомая, вернее его знакомая… Собрав листы мы присели на лавочке в парке. Она долго расспрашивала меня о моей жизни, о родителях, о моих делах, но как я ни старалась уходила от вопросов касающихся её самой. Но как только наш разговор зашёл о нём, она не сдержалась.

– Я тоже его любила, – выдавила Марина из глубины себя. Я обомлела… Она никогда раньше не говорила об этом.

– Почему ты не сказала ему? – Она задумчиво опустила глаза и лишь спустя короткое молчание вновь заговорила…

– Я не знаю, я не решилась, не хватило сил или смелости. Он был так красив, так идеален, словно божество на которое можно лишь любоваться, не приближаясь, не говоря… и тем более вокруг него всегда крутилось столько девчонок, красивых, стройных, умных и я… посмотри на меня, разве он посмотрел бы, обратил свое внимание на такую как я?

– Ты ему тоже нравилась, – я начала вспоминать, ведь он говорил мне о ней, говорил неоднократно, о робкой милой девушке похожей на ангела, которая понимала каждое его слово, да и их ему не всегда было нужно произносить. А ведь он, так же как и она боялся подойти к ней, потому что она другая, так говорил мой брат и сейчас я стала понимать почему, но сказать всего ей не могла. – Как, на личном, вышла замуж? Детки есть.

– Нет, ни мужа, ни детей, ни личной жизни, только работа ей и живем. – Она равнодушно улыбнулась и попыталась перевести тему.

– Почему?

– Ты же помнишь его, я знаю ты его помнишь. Я искала, смотрела, присматривалась, пытаясь найти в ком-то хоть что-то он него, но безуспешно. Я не хочу предавать его память, не смогу забыть его глаз, его смеха, не смогу посмотреть на кого-то другого так как смотрела на него. Я не сошла с ума, это мое решение, мое желание.

– Это любовь… – я уже не могла сдержать слез – знаешь, может быть если бы тогда он выбрал именно тебя, все было бы по-другому…

– Я часто об этом думаю, во всем этом виновата лишь я. Если бы ты только знала, какой я была глупой. Как сильно я боялась показать ему что люблю, каждый раз отводя глаза когда он проходил мимо я делала вид что не замечаю его, хотя всегда чувствовала его прожигающий взгляд, ловила каждое его движение. Но он и не подозревал об этом, ведь я могла любоваться им только со спины убедившись в том, что он не видит меня. Я боялась выдать себя, боялась что он посмеётся над глупой девчонкой, очередной – потерявшей от него голову дуррой. Как часто я хотела заговорить с ним, но лишь услышав его голос вставала в ступор не в силах повернуть головы.

– А он был уверен, что ты его презираешь.

– Нет, я лишь избегала его. В один прекрасный момент даже обещала себе, что больше никогда не посмотрю на него. Но не сдержала обещания. Он заставил меня посмотреть, перед таем как уехал, тогда я видела его живым в последний раз. Я видела что он прошел, видела что посмотрел, но не обернулась, а когда он прошел ещё раз и окликнул знаешь, по сердцу словно лезвие черкнуло, я не хотела знала что будет еще больнее, но он окликнул второй раз, и мне пришлось… – меня терзала лишь один вопрос «Почему?», она будто услышала его и сквозь поток слез продолжила свой печальный рассказ. – Если бы ты только знала как я желала подбежать к нему, кинуться к нему на шею целовать его губы, умолять не уезжать, сказать ему что он самый лучший, что он мой воздух, он моя жизнь… но там была она, я не видела её, но ощущала её присутствие. С тех пор каждый день закрывая глаза я видела его лицо, а потом случайно узнала что его больше нет. Я была на его похоронах но так и не решилась подойти, я хотела запомнить его живым, я не смогла, понимаешь, не смогла…

– Почему ты не сказала?

– А что бы было с ним? Я прекрасно знаю Дашу, из этого получилась бы очередная сногсшибательная истерика, в которой он опять чувствовал бы себя виноватым. А я не хотела этого. Слишком сильно я его любила.

– Почему ты не боролась?

– Я думала он счастлив, я была уверенна что у него все хорошо, и мне было этого достаточно. Какая разница с кем он, главное ведь не это, главное что ему было хорошо, для него было так лучше.

– Да что ты знаешь? – не сдержалась я… – Она его использовала, вила из него нитки, плела интриги против всех кто был ему дорог, манипулировала им словно марионеткой, а он не замечал этого, он думал что любит её, а она убеждала его в том что любит его, но никакой любви там и близко не было. А если бы и была, она не придала бы его с такой легкостью обменяв на другого, который был для нее более удобным вариантом.

– Не говори так! Он был счастлив!

– Он был счастлив в мире собственных иллюзий, который пал под натиском реальности. Если бы он был счастлив, он был бы сейчас жив…

– Я виновата… как же я виновата…

– Я не виню ни тебя ни её, такова была судьба, она сыграла свою злую шутку. Я тоже не смогла быть рядом с ним, и уже никогда не смогу простить себя за это. Не плачь. Пожалуйста. Давай будем помнить его живым…

Мы сидели в заснеженном парке, не считая времени, окунаясь в теплые воспоминания о детстве, о счастье и о нем. Она рассказывала о том, о чем молчала почти пятнадцать лет. Марина взахлеб говорила о любви к нему, она помнила каждое его слово, каждую их встречу, с того самого момента, как впервые увидела его, не зная даже имени она полюбила моего брата всем сердцем. Но ему так и не удалось узнать об этом.

А как все сложилось бы если бы она подошла, если бы она сказала или он осмелился бы сделать первый шаг ей на встречу? Сейчас бы мы сидели в этом парке втроем, а вокруг нас бегали их счастливые дети. Может так все и случилось бы. А может где-то в параллельной реальности они все же признались друг другу, и сейчас где-то там мой брат жив, счастлив и любим… Как бы я хотела верить в это.

Какая же сложная штука судьба. Она ведет нас по извилистой скользкой дорожке, вокруг которой бездна неизвестности, и стоит сделать лишь один неверный шаг и вся жизнь катится под откос. А наши страхи, обиды и амбиции лишь подливают водицы превращая дорогу по которой мы сами же и идем в скользкий каток на котором так легко оступиться.

И все мы по сути смертельно больны своей болью, своими ошибками, своей глупостью. Непонимание, недоверие, неприятие – пандемия современного человечества, которая косит наши души хуже чумы.