скачать книгу бесплатно
Петухи прокричали…
И встретил я утро
в любви и печали.
«То ли сосны шумят…»
То ли сосны шумят,
то ли ель ворохнулась.
То ли путник далёкой
дорогой идёт.
Одинокая мать
среди ночи проснулась
и тихонько-тихонько
ребёнка зовёт.
То ли мальчик, черпнув
осторожною горсткой,
по колено в воде,
воду тёмную пьёт…
Чудо-песня слышна:
то ли вепс вологодский,
то ли чудь белоглазая
под землёю поёт.
Свержение Перуна
Всходило солнце, грозное и злое,
и отгоняло полчища врагов.
И освещало капище – земное
пристанище уродливых богов.
Жрецы держали цепкими руками
кровавых безголовых петухов.
И жертвенник – огромный плоский камень —
дымился смрадом жжёных потрохов.
Сюда спешили всадники и лодки,
ползли калеки ради утешений.
А ночью псы друг другу рвали глотки
из-за остатков жертвоприношений.
Секирой вырубленный, деревоогромный,
тот истукан, кого боялись русы,
стоял Перун – бог молнии и грома,
сереброглавый и золотоусый.
Ногою твёрдой попирая камень
и выпучив невидящий зрачок,
держал, зажатый грубыми руками,
небесных молний скомканный пучок.
То не шумят деревья вешней веткой,
то не звенят весёлые ручьи:
то палками о медные тарелки
бьют, возглашая новость, бирючи.
Они сзывали на реку Почайну…
И неизвестность предвещала страх.
Мужчины хмурились.
И женщины молчали.
И плакали младенцы на руках.
И в ужасе застыли…
Словно режут
брат брата на предательском пиру:
с горы катился бог и громовержец —
огромный и чудовищный Перун.
И люди плакали, закрыв лицо руками.
Стояли в страхе, белые как мел…
Но молнии над ними не сверкали.
Небесный гром над ними не гремел.
«В поле сыч сычет…»
В поле сыч сычет.
Мать дитя кличет.
Древо лист ронит.
А старик стонет.
Да воды просит.
На земле осень.
На земле вечер.
В небесах вечность.
Мать дитя кличет.
В поле сыч сычет.
«Я накликаю беду …»
Я накликаю беду —
упаду на север:
головою в лебеду,
а ногами в клевер.
Кровью землю орошу,
диким зверем взвою,
сердце в небо отпущу,
а любовь зарою.
Поднимусь средь бела дня
цветом иван-чая…
Что-то здорово меня
от ветров качает.
«Поклонюсь до земли…»
Поклонюсь до земли.
Помолюсь на восход.
Вы на запад пошли —
я пошёл на восток.
Будет речь простодушней,
и кровь горячей.
Будет сумка пастушья
на костлявом плече.
От села до села
не достану рукой.
И сухая стрела
пропоёт надо мной.
«Обжигаясь торопливо…»
Обжигаясь торопливо,
слёзы чёрные лила:
из кладбищенской крапивы
ты рубахи мне плела.
Из реки тянула тину.
Созывала вороньё.
На трёх водах кипятила
приворотное питьё.
Поднялась заря-полымя.
Разыгрался ветер-вой…
Проросла судьба полынью —
самой горькою травой.
«Зашумит под окном обнажённая ветвь …»
Зашумит под окном обнажённая ветвь —
стукнет в раму средь полночи чёрной.
Керосиновой лампы рассеянный свет
еле виден в окне закопчённом.
Эта ночь запрягла вороного коня
и впотьмах с улюлюканьем гонит.
И поэтому так под окном у меня
ветка гнётся под ветром и стонет.
И трава нашептала грозу ввечеру
жёлтой липе и красному клёну.
И свободные силы на воле ревут
над пространством пустым и бездонным.
Мёрзлый ветер потянет с другой стороны
небывалых дождей паутину.
То ли крики совы, то ли свист Сатаны
по ночам осыпает рябину.
«Слышу птицы долгий голос…»
Слышу птицы долгий голос.
На простор раскрыта дверь.
Паутины вдовий волос
собирается в кудель.
И медлительные сказы
происходят наяву…
И старик совиным глазом
долго смотрит в синеву.
В старинном парке
Целый день в старинном парке,
На скамейке у реки,
Три мегеры, словно Парки,
Крутят серые клубки.
Золотое солнце светит.
Берег влагой напоён.
И у ног играют дети
С незапамятных времён.
Облака проходят чинно,
Так же, словно в век иной, —
Чьи-то лица различимы
За воздушной пеленой.
Годы призрачно-иные
Не рассыплются во прах:
Чьи-то шёпоты ночные
Заблудились в камышах.
В доме том пустопорожнем,
