Спасительная неожиданность

Очень ласково произносил:

А что это волосы у тебя на левом височке как-то не так?

Эффект всегда был ошеломляющим! Женщину отбрасывало от меня к зеркалу и можно было спокойно собираться. Когда был полностью готов: одет, обут, местами расчесан, надо было подойти к торопливице, поцеловать, неважно куда – щечка, шейка, носик, ушко и сказать:

Да это там просто так свет падал! А сейчас вижу – все просто великолепно! Ничего больше не трогай, порушишь чего-нибудь!

Все! Можно выводить красавицу!

А тут идти, вроде, минут десять всего, одеться мне чуть дольше, чем просто подпоясаться, но я люблю появиться пораньше – торопиться, дергаться и опаздывать терпеть не могу! Еще здесь можно как-то подрасчитать, когда где будешь, а как свяжешься в 20 – 21 веках с общественным транспортом, опозданий не расхлебаешь!

Поэтому я всегда приходил или приезжал пораньше (в частых городских пробках и наличие своей машины не спасает от внеплановых задержек) и просто прохаживался (перезванивался по другим делам, искал что-нибудь в ноутбуке, ковырялся с машиной и т. д.) до нужного времени. Поэтому на все встречи приходил всегда минута в минуту.

Эту мою особенность все знали, и если меня не было целых пять минут (за последние тридцать лет такое случалось целых два раза!) оправдания с моей стороны не требовались – Владимира настиг какой-то катаклизм, и катастрофа разразилась очень внезапно!

Оделся по-боярски, только головной убор не осилил – нету навыка в жару в теплой шапке пыхтеть. Сразу видно – липовый я боярин! Настоящий на такие дела с непокрытой головой не пойдет.

А я считаю – каждому овощу свое время. Когда на улице + 25 градусов по Цельсию в тени, меня даже в легонькую панамку не нарядишь. Вот поздней осенью или зимой заору громче всех: куда мою любимую шапку подевали!

Зато подцепил к поясу богато украшенную саблю из дамасской стали в дорогих ножнах – знай наших!

Пока наряжался, Николай помалкивал, но видя, что уже все, решил подсказать неразумному боярину, как положено одеваться. Сам он на обычную свою сутану никаких праздничных риз не накинул, зато нахлобучил на голову фиолетовую камилавку.

– Сын мой, все бояре к епископу в горлатных шапках придут, один ты вроде белой вороны окажешься. Такая шапка признак знатности и благородства!

– А вот Христос, он благороден ли был духом, святой отец?

Протоиерей аж меня перекрестил.

– Что ты такое несешь, Владимир? Иисус наш светоч духа!

– А меховая шапка у него была? Где-нибудь наш Господь повелел своей пастве в жаркую погоду обязательно носить горлатку?

– Она же у тебя летняя!

– Все равно перепарюсь. Ты не крутись, как уж на сковороде, а ответствуй по Святому Писанию. Велел или не велел?

Священник открыл рот, затем закрыл. Минуты две подумал, а потом неуверенно произнес:

– Ты богохульствуешь…

– Отнюдь! Найди мне это место в Библии, где Христос повелел боярину прийти к епископу обязательно в головном уборе, и после этого накладывай на невежду любую епитимью! А я безропотно напялю на голову эту огненную печку и отправлюсь изнемогать к Ефрему.

– А вот насчет жен сказано…

– Ты меня хочешь оскорбить, поп? В чьих это женах ты меня мыслишь? В тех местах, откуда я пришел, за такие вещи бьют смертным боем! – ухватил я Колю за грудки.

Смирение во мне растаяло как снег по весне, ну просто куда-то испарилось! Всю жизнь я был неистовый мужлан и таким и подохну!

– Ох, извини, от жары ум за разум заходит…

– Вот я тебе сейчас эту камилавку для сугрева поглубже напялю, чтобы ослабевшие от перегрева мозги порасправились, – рычал я, обозленный впервые в жизни предъявленным мне обвинением в пассивном гомосексуализме, – и буду гнать твое святое протоиерейство до самого Епископского Дворца пинками, напоминая, что это женщина должна перед Богом и в церкви с покрытой головой стоять, а мужчина должен голову там же обнажать, показывая подчинение Христу.

– Мы не в церковь идем!

– Мы идем к одному из трех законных митрополитов Руси Великой. Могу я выказать ему уважение, как главе православной церкви в Переславле и кратчайшему пути для передачи моих речей Господу?

– Можешь, можешь, все можешь, только больше не буйствуй и меня отпусти! Пойду народ соберу.

Я отпустил священника, и он махом унесся, буркнув на прощание от порога, поправляя камилавку:

– На улицу выходи. Шапку в руки возьми, мало ли чего.

Чего-то я верно чересчур сегодня забуйствовал, отходя от неразумной злобы думал я, этак всех приличных людей можно от себя разогнать.

Останешься в итоге в уютной палате с древнерусскими психиатрами общаться. Интересно, а как их тут называют? Обычный врач тут лечец, а этот? Психец? А то и вовсе какой-нибудь похабно звучащий вариант?

В палату… ох в комнату! – зашел Богуслав, тоже где-то прошляпивший свою боярскую шапку. Неправильные мы с ним оба какие-то, из нас бояре, как с рвани со Змиева вала дружинники. Для полного эффекта на ноги еще опорки бы какие-нибудь нацепить или летние дырявые валенки.

– Ну что, пойдем?

– Пошли.

Пока брели, я попытался разузнать кое-что по интересующей меня теме.

– Слав, а чего у вас тут с буйными дураками делают?

– С обычными сумасшедшими, или у власти которые?

Я усмехнулся своеобразности подхода к классификации и ответил:

– Начни с обычных.

– Сажают на цепь и лупят вдвоем здоровенными палками, пока не уймется болезный и не поумнеет.

– И что, помогает? – удивился я.

– Еще как! Лекари аж сами удивляются. В полный ум сумасшедшие приходят, кое-кто даже умнее, чем до болезни делается!

Хм. А здесь психлечцы – молодцы! Гуманизма и толерантности может и маловато, но каков эффект! Дешево и сердито.

Наши уже все стояли у крыльца. Протоиерей Николай, Матвей в кольчуге и тоже опоясанный дамасской сталью, вострые умом Маша с Варей при двух дружинниках, – вроде все в наличии, никто нам для такого дела больше и не нужен.

– Святой отец, ты как будешь участвовать: представителем от Вельяминовых или сам по себе? – поинтересовался Богуслав.

– Я вроде как при епископе. А на освобожденное мною место привлеки еще кого-нибудь из вашего рода. И лучше не горлопанов, а мужей степенных и разумных.

– Добро. А ты, Володя, встанешь со мной там плечом к плечу?

– Решай сам. Считаешь, что тебе совет поумнее моего кто-то из Вельяминовых даст, возьми лучше из ваших бояр нужного человека. Никаких обид не будет – дело есть дело.

– Лучше тебя у меня советчика не было и нет, поэтому вместе на суд к митрополиту и зайдем.

Экипировкой ушкуйника Слава остался недоволен.

– Матвей, ну ты оделся, будто с девочкой погулять собрался! Шлема нет, латных перчаток нет, кольчужка коротенькая и тонюсенькая – от комаров только и защита! Знаю, щитов нельзя, так ты хоть оденься по-человечьи, защити свои телеса! Чую, втянут нас эти гниды Нездиничи в Божий Суд, просто так не отстанут. Да и бойца выставят не из последних, сыщут мастера!

Бывший атаман отвечал с толком и обстоятельно, чувствовалось, что вместо привычных собак не одного мастера из бойцов в своей жизни съел.

– В шлеме с подшлемником я упарюсь (на заднем плане захлопал в ладоши буйный псевдобоярин, поддержанный в своих неразумных выходках), тяжелую кольчугу или латы одевать резону нет – в этих краях с половцами бьются, а не с псами-рыцарями, здоровенными двуручниками размахивать некому. С кочевником главное – это быстрота и увертливость, сабля против сабли. А сабельный удар, нанесенный вскользь, моя кольчужка выдержит.

– А если не вскользь, а со всей дури треснут? – продолжал долбить боярин.

– А я в это время усну, ручонки опущу да буду ждать, когда оно ко мне прилетит? – расхохотался Матвей. – И так я пять лет дрался, а вишь, ни сучка, ни задоринки, не порубанный, не поколотый!

– Чего я с тобой толкую! Ты атаман ушкуйников, мастер из мастеров, а меня на твой молодой вид повело, учу как несмышленыша желторотого! Пошли!

Я вспомнил, как тот же Матвей, мой учитель всяческому бою в этом мире, рассказывал желторотому тогда еще мне о шлемах.

– Просто на башку его не напяливают – холодная железяка во все стороны елозить будет, внутренними грубыми швами всю кожу обдерет, в бою вечно обзор наносником перекрывать будет. Вязаный подшлемник нужен обязательно! Летом тонкий, зимой толстый – ну вроде как шапка.

Ладно, хватит о прошлом. Команда была пошли, и мы пошли. По дороге я поинтересовался, что имел в виду Богуслав, говоря про сумасшедших во власти.

– Тут, Володь, навязался нам на шею двоюродный брат Мономаха, Святополк Изяславич, Великий князь Киевский. Киев-то он уже опоганил как мог: развел работорговлю русскими людьми, ростовщикам невиданную волю дал.

– Это который Владимира от престола отпихнул?

– Именно этот. Уладили все миром, войны между своими удалось избежать. А половцы думали, что междоусобица будет долгая, и прискакали тремя племенами Русь грабить. Главный – хан Тугоркан. Увидели, что все обошлось и решили заключить с нами мирный договор. Послали послов в Киев. Казалось бы, тишь да благодать! Живи да радуйся!

Святополк посоветовался с опытными киевскими боярами. Те ему и говорят:

– Дружина у тебя сейчас маленькая, всего 800 сабель, не ввязывайся ты в битву с половцами, их меньше, чем 10-15 тысяч, никогда не приходит. Тебе и восьми тысяч для такой переделки мало будет! А у тебя в десять раз меньше. Захлебнемся мы в этом бою собственной кровью. Дай половцам богатые дары, Киев им нипочем не взять – осадных машин у них нету, и подписывай поскорее мирный договор! Чем скорее они уберутся в свои степи, тем лучше.

Князя это не устроило, он же известный Аника-воин! Нахвастаться, полезть на рожон и убежать при опасности первым!

Старшие дружинники порешили, что бояре правы, так он с младшими советоваться пошел! Неужели так люди в нормальном уме себя ведут? На цепь, только на цепь!

Младшим море по колено, опыта-то еще нету – только пусти на врага, голыми руками его на части порвут! – и этот идиот поверил!

Послов сунули в поруб, нагрубили там чего-то славному вояке Тугоркану и завертелось! Из всех русских князей сумел Святополк только Володю, княжившего тогда в Чернигове, и его сводного брата Ростислава в эту глупость втянуть. Дружины у братьев тоже против половецких маловаты были.

На Стугне мы с Владимиром соотношение сил прикинули и невесело нам стало. Половцев против нас впятеро больше! У них войско известное славными победами над русскими, а у нас приличная дружина всего одна – наша, Черниговская. У Ростика и сил мало, и сам он еще щенок – 18 лет всего, это его первая битва была. И последняя!

А у Святополка может и орлы, так их всего восемь сотен! Да еще старшая дружина вдрызг переругалась с младшей! А перед боем так нельзя.

Володя бьется со мной вместе с молодых лет. Ни одной битвы мы до этого не проиграли. Сорок сражений вместе прошли, победа за победой! А тут глядим друг на друга, и обоим понятно – вляпались мы по самые уши!

Спрашивает князь меня, – что делать будем? Мне ответ был ясен – уходить нам вместе с дружиной Ростислава надо, уносить ноги пора, пока ратники целы!

А как же Святополк? Да пусть этот осел на этой Стугне делает, чего хочет! Поумнее будет, послов отпустит, да с нами уйдет!

Да я ему слово дал… А Вовка своих слов не нарушает никогда! Иди, говорю, значит, толкуй с этим бараном по-родственному, может хоть на мирный договор уломаешь. Мы от половцев на другой стороне реки стоим, может это чем-то нам и поможет!

Два часа они с этим ненормальным в шатре кричали. Видимое дело, что такого военачальника нужно было срочно на цепь сажать, да всей дружиной дубинами охаживать! А вместо этого пришлось с тучей половцев биться…

Святополк первым побежал, за ним Ростислав, ну и нам уже там одним пропадать стало незачем. Я с отрядом отход прикрывал, а тут Ростислав в этой поганой Стугне тонуть начал! Мономах его полез спасать – любил брата и плавает отменно, да тяжеленые кольчуги обоих братьев на дно потянули!

Тут мы подошли к Епископским воротам.

– Ну что это такое! – возмутился я. – Как только ты до этого места доходишь, нас отвлекают! Народ, подождите нас на Дворе, нам договорить нужно.

Один из дружинников, осуществляющий охрану свидетельниц, вдруг пренебрег своими обязанностями, подошел к нам и спросил у Богуслава:

– Воевода, а можно я тоже послушаю?

– Что за любопытство такое? – не одобрил его порыв бывший воевода.

– Я с вами вместе тогда на Стугне бился в Ростиславовой дружине. Только я в передовом полку был, мы раньше всей нашей дружины через речку ушли, чтоб на засаду наша отступающая в беспорядке рать не натолкнулась.

Князь остался тогда на переправе, брата ожидать. Я его очень любил – Ростислав умный был и добрый. А потом говорят – утоп! Мы все так и ахнули! Дозволь, воевода, дослушать!

– Слушай конечно. Я к этому княжескому отроку тоже хорошо относился, но вместе с ним мой Мономах тонул! Крикнул своим, чтобы сдерживали половцев дальше, а сам к переправе поскакал. Долетел до воды, всю железную сбрую с себя сбросил, а вытащить только Владимира успел.

Мы в том бою больше половины дружины потеряли, восстанавливали потом количество ратников долго. Святополк, пока половцы, так и не взяв Киева, ушли русские земли к северу от нас жечь да грабить, испугался этой войны до того, что женился на дочке хана Тугоркана.

Такого удода только на цепь, и палкой, палкой! А он Землей Русской правит!

– Ладно, пошли на Епископский Двор.

Я поглядел на часы. До окончания обедни еще пятнадцать минут. Отпустить, что ли, дружинников? В такой толпе на девчат не нападут, защиту особо важных свидетельниц можно отменять.

Светило яркое в этих широтах осеннее солнышко, редкие белые тучки неторопливо ползли по небосводу. Наши стояли кучей, держась недалеко от крыльца Епископского Дворца. Столько места, как пузанам-боярам в здоровенных шубах и их разожравшейся челяди, нам не требовалось. Богуслав, я и дружинник начали проталкиваться через толпу горожан к своим.

И вдруг возле них проблеском молнии сверкнул над головами необыкновенно яркий клинок! Завис, потом выпал из чьей-то враз ослабевшей руки. Мы со Славой, расшвыривая народ, рванулись к нашей ватаге.

Протоиерей уйти к другу-епископу еще не успел, и теперь охал и ахал от пережитых впечатлений, Мария икала, Варька упала в обморок на руки к подруге. Бывший при них в это время молоденький ратник растерянно озирался и, даже не делая попытки вытащить саблю, ошеломленно спрашивал:

– А чо это он? А зачем это он?

Сбоку от всего этого балагана стоял мой побратим-ушкуйник и вертел в руках длинный боевой кинжал.

Тут народ окончательно расступился, и я увидел валяющийся возле ног Матвея труп с неестественно вывернутой головой. Убиенный был смугл, очень черен волосом и сильно курчав. Определить возраст было затруднительно – все лицо было покрыто грубыми шрамами. М-да, дела делишки!

Ушкуйник извиняюще улыбнулся.

– Теряю навыки. Живьем надо было брать разбойника этого. Ну, что уж теперь говорить… А ножичек чудо как хорош – прямо сам в руку ложится! И сияет, любо дорого поглядеть! Что за сталь, не пойму. Не булат и не дамаск, а для франкской слишком светлая и отсветы совсем другие.

Слава протянул руку.

– Покажешь?

– Гляди.

И Матвей подал режуще-колющий клинок рукоятью вперед, как и положено у профессионалов. Кинжал блеснул в других руках, тоже отнюдь не любительских.

Ну народ! Тут под ногами неостывший труп валяется, за который, между прочим, ответ еще надо будет держать, а они виды стали взялись обсуждать!

Богуслав перестал вертеть в руках клинок и вернул его новому владельцу.

– Это, паря, акинак из хоролуга.

Ответ, конечно, исчерпывающий и абсолютно понятный, – подумалось мне.

– Солнечный блеск от небесного камня? – аж ахнул Матвей.

– Именно он. Такие секиры, мечи и кинжалы только на Руси делают. Хоролуг, подарок языческого бога Хорса, франкский меч не ломает, а перерубает. Удивительно прочен.

На Западе эту нашу сталь кречетом зовут. Они все пытаются ее изготовление перенять, а для этого русские клинки протравливают какой-то своей иноземной дрянью. Вот после этого сталь и переливается, как перья у кречета.

– А просто купить этот металл нельзя? – поинтересовался я.

– Не завалена Русь небесным камнем, который ты метеоритом зовешь. И взять надо от особого камня, – отнюдь не каждый прилетевший в дело идет! – нужный кусочек, добавить в обычное кричное железо, и варить в особенных горшках, тогда только хоролуг получается. У обычного кузнеца ничего и не выйдет, редкие умельцы этим заняты.

Умение это переходит от отца к сыну и не продается. Греки и арабы раньше раскапывали курганы, где наших павших воинов хоронили, чтобы хоть их сломанные мечи добыть. Находили или нет, сие мне неведомо, но за прошедшие сотни, а то и тысячи лет, хоролуг они делать не наловчились.

– Руси-то нет еще тысячи лет, – скептически заметил я.

– Руси нет, а Скифии, откуда это умение пошло, сейчас уж более двух тысяч было бы. Селились скифы здесь, какая-то их часть, надо думать, и вошла в русский народ. Оружие из хоролуга они называли акинаком. Меч-акинак был с локоть, а такой, как этот, кинжал-акинак, с неполный локоть, то есть покороче.

– Мне рассказывали об акинаках, – задумчиво проговорил Матвей. – Но сам я их в глаза никогда не видел, в руках не держал. Думал, отошло это умение на Руси, разжиться таким оружием даже и не мечтал.

Тут подошли на шум и охранники Дворца – три человека. Их начальник все у нас расспросил, попытался отобрать у Матвея кинжал-акинак, но этот номер не прошел.

– С боя взято! – зарычал ушкуйник, – не отбирается!

Старшим у охраны был вяловатый седенький дяденька. Связываться со средневековым спецназовцем такими малыми силами он не решился.

– Епископ пусть сам решает, – подытожил командир охранников. – С ним связываться не советую…

– С боя взято! – опять рявкнул Матвей.

– Ладно, Бог с ним. Убиенного тобой мы знаем – это Янко Шрам, первейший бандит и убийца по всей нашей земле – ищет его княжеский Тайный Приказ уж давно, да и мы оповещены – вдруг сюда подсунется. Убили и убили, за эту погань взыску не будет.

Скоро уже вас к митрополиту позовут. Ожидайте. Ребята, берите эту дрянь как в прошлый раз! – скомандовал предводитель своим подчиненным, – в подвал потащим.

Сорокалетние ребята ухватили труп каждый за одну ногу и потащили его по пыли, колотя бандитским затылком об оказавшиеся на пути складки местности.

– Неужели так можно? – зароптал опомнившийся протоиерей. – Носить же положено!

– Мы всякие дохлые разбойные рожи не носим! – рявкнул старший стражник. – Волоките ребята, волоките!

Епископский Двор смахивал на торг. Кроме многочисленных Вельяминовых и шумной орды Нездиничей, а также приглашенных князем представителей от трех лучших боярских родов Переславля с многочисленной челядью, толкалась и орала толпа зевак, оповещенных глашатаями, что в семейной жизни бывшего воеводы произошла такая незадача.

Всем этим купчишкам, ремесленникам, боярским ратникам ужасно хотелось попасть внутрь и самим, обязательно самим все увидеть и раньше всех узнать: кто прав, кто виноват, чей навет, кто изменник, а кто вор, и с придыханием потом все это рассказывать знакомым. Можно и незнакомым, лишь бы бойчей наливали медовуху рассказчику в кабаке за их счет.

Толкались и женки в скромных платочках, делая вид что пришли для посещения одного из храмов, а тут остановились на минуточку – поболтать со знакомыми. Участие женщин в таких мероприятиях не поощрялось даже в предельно по меркам 11 века эмансипированном Великом Новгороде, а здесь на это глядели с явным неодобрением – все-таки южный рубеж Руси, пограничье, а вы тут с бабскими пересудами да теревеньками! Понаврете еще потом невесть что!

Звучали неодобрительные высказывания:

– Не место вам тут! Подите щи стряпать мужу, да лучше деток обиходьте, чем тут без дела ториться!

Женский пол обращал на эти замечания и советы столько же внимания, сколько дикари-людоеды на лекцию заботливо подсоленого и наперченого миссионера, приготовленного уже к племенному котлу, о пользе вегетарианской диеты.

Женское любопытство чувство великое и идущее исстари, а бороться с ним бесполезно. Бабенка, как кошка, пролезет в любую дыру, и все-все вызнает.

Конечно, можно воспользоваться этой слабостью молодой жены в воспитательных целях после нанесения ею вашей семье очередных значительных убытков, но это чревато разнообразными женскими санкциями за твою проделку. Рецепт очень прост: убегая утром на работу или по делам, крикнуть:

Милая! Совсем забыл тебе сказать такую важную вещь, которая прямо тебя касается! Ты обалдеешь!

И не обращая внимания на выкрики:

Ну хоть намекни про что! – унестись во весь опор, с криком:

Опаздываю! Все вечером!

Не теряя времени быстро отключить телефон и наслаждаться покоем в душе до вечера, предупредив всех сослуживцев, что тебя нет и сегодня не будет.

А придя поздним вечером домой и поцеловав красотулю в лобик, долго плескаться в ванной, неторопливо покушать, и завалиться полежать, не обращая внимания на выкрики иссохшейся от любопытства жены. Потом вальяжно потянуться и сказать:

А новость такая…, и чуть-чуть помедлив, минуты две для усиления эффекта, рассказать какую-нибудь малозначительную чушь. Конечно, рвать тебя за это будут долго, но сладостная месть уже свершится!

Прискакал всадник, мужчина средних лет в ярко-красном плаще-корзне с золотой застежкой-фибулой на правом плече, зеленых сафьяновых сапожках, и явно дорогой шапке с небольшой меховой опушкой, с ним человека три охраны. Подъехали к самому крыльцу. Сходство вновь прибывшего с Богуславом было очевидно. Он легко соскочил с коня, бросил поводья своим дружинникам.

– Тут побудьте. И без вас народу полно будет.

Помахал Славе рукой, наша ватага поклонилась – здравствуйте, Владимир Всеволодович Мономах! – и прошел внутрь Епископского Дворца.

Да, присутствия князя я не учел. Бросив выламываться, быстро натянул на голову прихваченный с собой на всякий случай свой аналогичный головной убор. Умнейший Мономах оделся – так принято, а явно тоже не замерз. Чего же я-то дуркую, иду против течения, да еще когда решается судьба побратима?

Как у нас в 20 веке говаривал один профессор-оригинал: врач должен быть незаметен, как пограничный катер в тумане! Нечего тут не вовремя мнить себя законодателем боярских мод.

Минут через пять прозвучало:

– Вельяминовы, заходите! Нездиничи! Готовьтесь!

Дружинникам Богуслав велел возвращаться к себе в усадьбу, а мы прошли внутрь. Витражи, мозаики, железные большие люстры, – церковники отстроились на славу.

Нас завели в большой зал, в котором на двух больших тронах сидели митрополит Ефрем и князь, поставили к стене по правую руку от них. Протоиерей махом убежал и встал около друга, затесавшись среди других священнослужителей и служек.

Митрополит был старенький, сам высохший, но с окладистой седой бородой. Вся разница в одежде от нашего протоиерея заключалось только в золотом кресте на груди в отличии от Колиного серебряного.

Следом зашли Нездиничи: Капитолина, два пожилых боярина, какой-то мелкий и юркий субчик, одетый бедновато для их сословия, старая носатая бабка царственного вида и простонародно принаряженная бабенка. Последним из этой компании зашел какой-то непонятного вида боец – богато изукрашенные сабли у него висели с обеих сторон. Лишнюю саблю он на Божьем Суде юркому, что ли выдаст, для заключительного удара в спину Матвею? На вид ратному человеку было лет сорок – сорок пять.

Что-то их многовато получается, один явно лишний. Ефрем тоже это заметил и послал служку разбираться.

Как бедноватый и мелкий субъект не орал о своих преимущественных правах поучаствовать в церковном разбирательстве перед всеми Нездиничами, его проводили быстро.

Тут то я и оценил ум Переславского митрополита, установившего для всех одну присутственную квоту, а то вдруг этих склочников человек десять завалится? Все нервы вымотают и в деле до весны не разберешься. А так – трое разумных бояр, какая-то из теремных девок в роли свидетельницы и один молчаливый боец.

Немного смущала таинственная бабушка – не было б от нее какого-нибудь подвоха, но что есть, то есть. Не умом, так свидетельницами возьмем. Впрочем, ум двоих присоединившихся к нам Вельяминовых мне оценивать пока рановато. Поживем – увидим.

Подошли по двое-трое от трех лучших боярских родов. Эти-то будут стоять тихо – наше разбирательство этих родов не касается, их дело сторона. Вот теперь все – кворум есть.

Вначале заслушали Богуслава. Все было сформулировано кратко и по существу. Его ограбил тиун на пару с изменившей боярину женой.

– Других обвинений нет? – спросил митрополит. – Может быть очень плохо ведется домашнее хозяйство, жена не исполняет супружеский долг, отказывается рожать наследников, все дети от нее сильно нездоровы, в ее роду гнездится страшная наследственная болезнь или еще что-нибудь?