Спасительная неожиданность

– Помалкивай! Пусть человек скажет!

Исход был ясен. Сейчас неопытного поляка отведут в сторонку и разденут до нитки. Представительница торговой нации впитала это умение с молоком матери. Молодожен Ваня вмешаться не посмеет.

Пора было брать это дело в свои руки.

– Ты, Яцек…

– Я теперь Венцеслав! – выкрикнул гордец.

Во как! Ишь, как разобрало! Особенно, наверное, перед внуками покрасоваться охота. Что там девушки? Звук пустой! Сегодня они девушки, а завтра уже бабушки. А внуки для двадцатилетнего парня, это ого-го, самая наиважнейшая вещь!

– Ты, Венцеслав, не горячись. Каждая вещь свою цену имеет. Вдобавок, пока это собственность общепоходной казны, которую я из ничего создал. По-хорошему, из стоимости лат и шлема нужно вычесть деньги за одежду, обувь, оружие и коней для двух участников похода – Ивана и Наины. Придется удержать за питание и проживание на постоялых дворах…

Наина горестно всплеснула руками и отошла, бормоча себе под нос:

– Азохен вей! Нет в жизни счастья честному человеку!

…, а остальное я Ивану возмещу.

Тут вознегодовал и Ваня.

– Неужели я с тебя, мастер, деньги возьму! Да ты меня в люди вывел! А то до сих пор бы со скоморохами нищенствовал! – и тоже, махнув рукой, отошел.

– Называй цену, – деловито сказал Венцеслав, вынимая из седельной сумки здоровенный кошель.

– Найди мне Омара Хайяма, и латы со шлемом твои.

– И все?

– И все. Мне этого вполне достаточно.

– Он же, вроде, где-то возле Константинополя должен быть? Ты же сам с ним договаривался?

– Только до Босфора, что Сельджукскую империю от Византии отделяет, Хайяму неделю по враждебной территории, где его так активно ищут, что он аж не своим именем называется, надо добираться. Его могут уже схватить к нашему приходу и придется нам искать астронома по темницам.

Человек он очень известный и его могут повезти на суд императора в столицу – а столица у них черте где, Хайям может просто убежать от тех, кто его ловит, совсем в другую сторону и где он сейчас, бог весть.

Так что будешь искать. Нашел – все это барахло твое. Деревянная рыбка тебя обошла, будем снаряжение Невзора оценивать у оружейников, и тебе придется платить. Или я его кому-нибудь другому продам, а может просто подарю. Мои решения заранее не угадаешь, непредсказуемый я человек.

Венцеслав схватил меня за руку.

– Я найду! Я где хочешь и кого хочешь найду!

Вот ведь растащило молодого на эти железяки!

– Ты не против эту сбрую повозить пока на своем резервном жеребце?

– А можно?

– Нужно! У меня запасных коней нету, все сверх всякой меры нагружены.

– Беру!

– Так и порешим. А сейчас иди, снимай доспехи с трупа. Не испугаешься?

– Да я ничего не боюсь!

Знакомые песни.

– Ладно. Иди занимайся, у меня пока других дел немеряно.

Николай закончил молиться и подошел ко мне.

– Ты тоже помолись, сын мой! Большой это грех человека убить!

– Христос говорил:

Не мир принес я вам, но меч.

Невзор напал на нас, а не мы на него. С нашей стороны это было самозащитой. В этом деле нас бы какой хочешь суд оправдал, хоть княжий, хоть Божий.

– Но сын мой…

– Но святой отец, не морочь мне именно сейчас голову! И так забот невпроворот. После, Коля, помолимся, на досуге. Помоги вон лучше раненому грешнику. Ты, как лекарь, еще неопытен, сам не осилишь – меня позови.

– Осилю! А чем же Кузьма грешен?

– Пятерых врагов только что убил. Мы тут как на войне бьемся. А на ней за это взыска нету. И помыслишь над этим тоже на досуге, когда раненого залатаешь.

Под эти религиозные беседы я вынул из седельной сумки бутылку водки и сунул ее в руки новенькому лекарю.

– Этим облей рану, чтобы заразу извести.

– А поможет?

– Это вроде как огнем прижечь, только помягче – ожога не будет.

– Да больно поди! – зароптал подошедший к нам Кузьма. -Говорю же, мочой надо помазать!

Я вздохнул. Трус, как все мужики! – говорит моя мама. И надо же: этот рыцарь без страха и упрека, бросившийся в одиночку на пятерых тяжеловооруженных воинов, которых ему и ударить то толком было нечем – легонькая сабелька не в счет, струсил при виде антисептика, который и пожжет-то несколько секунд.

Рявкать на него бесполезно, он не щенок какой-нибудь растерявшийся, а совершенно самодостаточный человек и воин. Делать нечего, будем объяснять и убеждать.

– Кузьма, одноногому на Руси хорошо живется?

Двурукий удивился дурацкому вопросу не ко времени, но из вежливости ответил:

– Гончару или сапожнику, если деревяшку хорошо приспособить, без особой разницы.

– И опытному воину тоже все равно?

– А вот это нет. Нам надо быстро передвигаться на своих двоих, иной раз и подпрыгнуть приходится. А будешь еле ковылять на опорке своей, башку враз срубят.

– Ты какими еще умениями, кроме воинских, обладаешь?

– Да никакими! Меня с детства только драться и учили.

– Значит, в случае чего, тебе прямая дорога на паперть ковылять – милостыню просить?

– У меня, слава Богу, обе ноги на месте!

– Сегодня ты рану мочой намазал, завтра она гноиться начала, а послезавтра на выбор – или ногу отрезать, или гроб заказывать.

– Да моча хорошо лечит!

– Не спорю. Только ей можно ссадины, небольшие порезы, маленькие ранки смазывать, а лучше обливать, замечательно действует! А у тебя явно не ссадина и не плевая ранка. Судя по количеству крови на штанине, рана видать изрядная и глубокая.

– Да откуда тебе об этом знать…

– Ты давно мечом и саблей деньги начал зарабатывать?

– Да уж лет двадцать скоро тому будет.

– А я начал лечить и получать за это дело заработную плату тридцать пять лет тому назад.

– Да тебе еще самому столько нету!

– Он всего на год моложе меня, – уточнил морщинистый и враз постаревший за счет неимоверных усилий, потраченных в этом бою Богуслав, – а мне пятьдесят девять. И вылечивает в Новгороде лучше всех, князь и бояре только у него здоровье поправляют, других лекарей не признают.

И всегда стоит возле его дома толпа простых баб в очереди – вдруг сегодня несколько человек примет и вылечит. Ему даже приходится смотрительницу держать, чтобы порядок среди них наводила.

Кузьма дрогнул.

– Может, конечно, водкой и верней будет, – согласился он, – да только так ведь прижжет, что света белого не взвидишь!

Ну что ж, будем дальше пугать бойца, которого Матвей, носивший между выбравшими его атаманом ушкуйниками, тоже отнюдь не трусами, кличку «Смелый», теперь считает идеалом мужества.

– А ты про фантомные боли слыхал когда-нибудь?

– Не довелось как-то.

– И не дай Бог узнать. Это когда конечность отрезали, а она временами, иной раз и постоянно, дико болит. И помочь от этого очень тяжело, иной раз просто невозможно. Длится такая боль до гробовой доски.

– Не слыхал…

– Я в дружине князя Владимира Мономаха много лет воеводой пробыл. Иной раз посещал ушедших от нас по увечью воинов, подкидывал деньжат, – опять вклинился Богуслав. – Почти у всех, кто руки или ноги лишился эта дрянь, и часто боли нестерпимые. Один ратник, будучи не в силах это терпеть, аж повесился.

– Обольем водкой, тоже почуешь, только это несколько мгновений продлится – раз, два и все, уже просто ноет. А фантомная боль будет терзать тебя годами, по несколько раз в день. Ну что, мочой обливать ногу пойдешь? – завершил разговор я.

– Я уж лучше водкой с ног до головы обольюсь! Дай мне, святой отец, бутылку!

Только я хотел крикнуть, что портки для этакой процедуры надо приспустить, как Двурукий бойко выхлебал половину пузыря прямо из горлышка, вытер губы и сказал:

– Вот теперь, отче, лей куда хочешь и сколько надо!

Да, это можно делать и в портках…

– Давай, сын мой, за бугорчик для приличия отойдем. Дойдешь ли?

– А то!

Скоро из-за бугра послышалась какая-то залихватская песня, что-то вроде:

Пограбили сегодня мы немало!

Ну что ж, блатная романтика всегда на Руси была в чести…

– Ишь, как Кузю растащило! Будто литр выпил, – усмехнулся я.

– Это все-таки лучше, чем он бы тут на всю степь стонал, охал, и кричал:

Ой больно! Ой не надо! Перестань!

– занервировал бы нашего нового лекаря. У нас в дружине раньше состоял Амаяк-лечец, который врачом себя звал, так он крикунам в рот деревянную кухонную скалку совал, чтобы они помалкивали – не терпел шума. А протоиерей, я так понимаю, в этом деле новик? – вникал в процесс бывший воевода, видевший после крупных битв сразу десятки раненых.

– Именно новичок, человек свои новые способности пробующий. Ну вот так, под развеселую песню, может и лечение бойчей пойдет?

– Посмотрим, чего поп там налечит. Если не осилит – тебе браться.

– Да это само собой.

Я в это время думал о широте использования алкоголя в медицинской практике. Универсальное обеззараживающее, транквилизатор, обезболивающее и лекарство, имеющее разные другие полезные свойства, которые в 21 веке переложили на целый спектр дорогостоящих препаратов.

Подошла Пелагея.

– Обшарила я все сумки у Невзора, ничего похожего на сосуд для арабского духа не нашла. Нужно прямо на колдуне искать, может под латами где-то спрятал. Их бы снять.

Я хотел было сказать: Яцек снял уж поди, но оглянувшись, никакого следа польской производственной деятельности не заметил: труп как валялся, так и валяется в полном боевом облачении, включая перья. Да и самого королевича видно не было. Этот-то куда делся?

– Яцку выглядываешь? – поинтересовалась Старшая ведьма. – Не трудись. Сомлел этот воин, как поближе в глазу Невзора болтяру Ванькину увидел. Тебе из-за пригорка, за которым он валяется, его не видать. Вон пес в него носом тычется.

– В обмороке что ли?

– Кто ж его знает! Отбежал в сторонку, блеванул, да и упал.

Я немедленно подался оказывать помощь иностранному подданному – и не угадаешь вот так сразу, что за лихоманка лицо королевской крови подкосила. Кроме обычных причин, вроде резкого падения артериального давления от юношеской впечатлительности, могли быть и иные варианты – надерзил может чего Пелагее, а она его или со всей Таниной силы приложила, или злым заклинанием силы лишила.

Венцеслав со скорбным видом лежал на спине и вглядывался в проплывающие над ним кучевые облака.

– Что случилось?

– Не могу я на это глядеть – просто не в состоянии, – поделился своей незадачей поисковик упавшим голосом. – Как увидел это близко, мне так плохо стало, показалось что сам возле него сейчас помру. Даже вырвало.

Яцек сглотнул. Видать опять затошнило.

Ну да, это же только в кино все приятно да гладко. А в реальной жизни как сунут резко под нос что-нибудь этакое, и опытных людей с души воротит.

– Доспехи, я так понимаю, тебе больше не нужны?

– Еще как нужны! – начал было горячиться шляхтич. – Но… – тут голос его опять сник, – надо полежать…

– Ну полежи пока, полежи. Не сейчас еще выходим.

А из-за бугра уже лилась задушевно-лиричная «Ох кукушечка, ты ж мне куковала…» сменив прежние удалые и разухабистые варианты песен. Похоже там дело на лад пошло. Может и не придется сегодня лечить Двурукого?

Мне надо идти снимать латы с Невзора. Дух-переводчик с дельфиньего языка нужен нам позарез, а дебют магических способностей изначальной претендентки на эту должность –Наины, сегодня не впечатлил. Чертовски будет обидно преодолеть столько преград и не столковаться с братьями по разуму!

Однако один я этого колдовского хряка ворочать может и не осилю – здоровенный какой-то. Богуслав отошел куда-то, близко не видать.

– Ваня! Пошли поможешь!

Кирпичник тут же подошел.

– Невзора обдирать будем?

Вот молодец! Никаких обид, весел. Улыбается, вон, во весь рот, из-за ерунды не печалится, постную рожу не делает. Да, старый друг стоит новых двух!

– Ты чего это такой веселый?

– Да там Найка так за этот ломаный грош ведется, который ты у нее отнял! Дуется непередаваемо! Глупые речи ведет беспрестанно! Нам, дескать, командир новый нужен. Или Богуслав – он и поумней, и опытный воевода, или Матвей – тот смелый атаман ушкуйников и в нем отвага тоже с большим опытом сочетается.

А этот что? Захудалый лекаришка из второстепенного городишка? Чего он больно в жизни видел? Какие-такие битвы и сражения выиграл? Один на один самого большого постельного клопа осилил?

И все деньги, деньги, главное деньги. А я ей: не смей мастера парфунить! Если деньги в этой жизни главное, чего ж ты в свои тридцать лет бедна, как церковная мышь?

А она: я женщина!

На это я ей: а раз женщина, так дома сиди, мужу щи вари, да деток воспитывай! А ты? Сколько по Руси и окрестностям шлялась, все моря и океаны перевидала, а проку-то никакого от твоих походов не было, голая и босая к нам пришла, ни копейки за душой не было. Хоть бы товар какой с собой в путешествия прихватывала, все бы при монете была!

А она мне: я зарабатывала, да все на маму и дочь ушло! А я ей: не ври мне тут! Мне твоя мать все рассказала – полушки от тебя за всю жизнь не видали! Их бывший зять поит-кормит-одевает!

Тут мы дошли и стали вдвоем ворочать кадавра.

– И все другие кудесники и бойцы денег толком добыть не умеют, – продолжал рассказывать Ваня, – все в нашу ватагу нищими пришли. Только сабли на боку их и красят. А мастер за месяц на ровном месте, без исходного капитала, несколько прибыльных дел создал, столько деньги с земли поднял, что аж ахнешь! Ты, старший, к чему не прикоснешься, все серебряным делается, все прибыль дает!

Этакий древнерусский Мидас, мелькнуло у меня в голове. Только фригийский царь половчей конечно был – по золоту работал. Что ж поделать: мэйд ин Древняя Турция!

– Теперь Наина на меня еще больше, чем на тебя, злится. Ну и наплевать!

– А вдруг она не только атамана, но и дерзкого мужа поменять соберется? Опыт-то уже есть?

– Значит не любит. Тем более жалеть не о чем. Таких шалашовок, которые бойко по мужикам бродят, и помоложе ее полна Русь.

Я вздохнул. Выражали же ему сомнения насчет необходимости этой скоропалительной женитьбы. Пожили бы без оформления отношений годика три-четыре, было бы ясно, можно ли с этой нравной бабенкой ужиться.

Иван захохотал.

– Не вздыхай нелегко, не отдам далеко! Постараюсь возле тебя остаток жизни продержаться. Мне другого воеводы и атамана и даром не надо! А баба в семье должна свое место знать! Хватит об меня тут ноги вытирать и подстилку из меня делать! Я Найкой командовать не рвусь, но и собой помыкать больше не позволю! Хватит, натерпелись.

Я аж бросил теребить труп и стал говорить о выстраданном.

– Ваня, оторвись пока от этой докуки, выслушай не отвлекаясь, что я тебе скажу. Ты до этой мысли все равно дошел и сам, но столько еще на этом деле перетерпишь, столько горя хлебнешь!

Иван тоже отвлекся от увлекательной и приятной забавы – обдирать труп врага, который, как известно всегда хорошо пахнет, и начал меня внимательно слушать. Вот Ванька молодец! Крепок и невозмутим, как кирзовый сапог. Велено со свежего мертвеца амуницию драть – обдерем, блевать и в обмороки падать не будем! Велено бросать драть и начинать слушать – послушаем, вдруг старый пень чего полезное скажет.

– Я, Ванюша, постарше тебя, и женщин у меня побольше было. Со многими и подолгу жил, хозяйство общее вел. И не один и не два раза вляпывался в такое же дерьмо, как и ты сейчас. Постепенно пришел к одному, но главному выводу: нельзя женщине, какая бы она любимая, добрая, милая и умная ни была, над собой полной власти в течение долгого времени давать, потакать всем ее прихотям, прогибаться перед ней.

Самые лучшие подруги жизни от этого ошалевают и обнаглевают, стремятся поработить тебя полностью, унизить, подмять под себя все командные высоты в молодой семье, и на пользу общей жизни это не идет. В чем-то ты больший знаток, а в чем-то я, и иначе редко бывает.

Как это не горестно и ни противоречит духу вашей любви, но надо периодически одергивать зарвавшуюся бабенку, ставить ее на место. Позволишь ей дерзить дальше, греха не оберешься и горя хлебнешь полной ложкой.

И из этого положения есть только два выхода: или расставаться, хотя и дом будет полной чашей и дети народятся, или, хоть ты и главный добытчик в семье, твое место будет на коврике возле входной двери, а твое мнение по любому делу будут учитывать примерно также, как и комариный писк за окном. Вот сейчас ты на перепутье: либо держаться твердой позиции и занять подобающее тебе в семейной жизни место (и уверяю тебя, жить будете гораздо лучше, чем сейчас, когда она воротит чего захочет), или ползти дальше унижаться и извиняться за бунт, или придется расставаться.

– Да по чести говоря, мастер, расставаться с Наиной мне бы вовсе не хотелось… Очень уж люблю ее!

– Она это чует, и вовсю этим пользуется. Я в своей жизни ввел незыблемое правило: если первый угар любви уже прошел, а бабешка уступить даже и в мелочи не желает и норовит командовать на каждом шагу, а мне руки вяжет, пора подумывать о расставании, дальше все еще хуже будет.

Она не перебесится, не остепенится и не поумнеет, а будет делаться все хуже и хуже. А поставишь ее в рамки – и все у вас будет хорошо, не нарадуешься на свою умницу и красавицу. Периодически женщину опять придется пресекать, не без этого, иначе ее бабская дурость на прежнюю кривую дорожку вытолкает, ну уж не без этого.

И решать сейчас тебе, и только тебе. Какое решение не примешь, я тебя уважать и ценить не перестану. Ты всегда был и будешь моей правой рукой, а бабы в нашу жизнь приходят и уходят, это в порядке вещей.

– Наговорились уже, работнички золотые? – ехидно спросила все это время стоящая чуть поодаль Пелагея. – Выучил молодого баб строить? Обдирайте дальше пошустрей! Жрать уж пора, а у нас еще ни коня, ни воза – ничего пока не найдено. Мне ведь еще обшаривать его с ног до головы, а Танюшке ужасно есть охота.

Конечно очень хотелось сказать с научным видом: подольше ищите, как это по-вашему? – шарьте, в пахово-мошоночных отделах, и ни в коем случае не пропустите ректальное исследование, но тут вдруг вспомнилась более животрепещущая тема.

– Пелагея, а ведь один враг у нас, а точнее вражина, наверняка уцелела.

– Да? И кто же это?

– Василиса с небольшой высоты упала, наверняка жива. Ну на край ногу какую-нибудь сломала или руку. Надо ее ловить идти, в плен брать. Да и поломанное по ходу надо подлечить как положено – или повязку тугую сделать, или на деревяшку руку положить. А уж после и отобедаем.

– Ох да не труди себя зря, соколик! Наверняка насмерть убилась, болезная! – как-то слишком по-бабски запричитала Пелагея в совершенно несвойственной ей манере. – Ох и убилась! Ударилась обо что-то, и померла!

– Да обо что там можно удариться? Там же просто кусты стоят, и ничего больше. Камней крупных нет, пней быть не может, потому как деревьев нету.

– Ударилась, – подтвердил вернувшийся Богуслав. – Два раза о кинжал грудью и один раз горлом по ножу проехалась. Я ее тоже ловить пошел, а там такая история. Пока мы бились, кто-то особо заботливый по кустам прогулялся и избавил нас от этой заботы. И я даже знаю, кто это был.

– Да и я тоже знаю, – усмехнулся я. – У нас в ватаге такой человек, вернее сказать человечица, всего одна.

И мы вдвоем уставились на Пелагею.

– Да я, я ее зарезала, – не стала больше таиться старая ведьма. – Убежала бы эта тварь, сообщила кому надо, что наша ватага Невзора одолела, и все – ждите гостей. Через пару дней вас пятеро таких же по силе, каким этот дохляк был, встретят. Вы одного-то чудом одолели, а пятеро черных волхвов вас просто в порошок сотрут.

Меня они по любому не тронут, но не желаю я гибели Земли и человечества. Потому и зарезала. Были бы мы возле Переславля, можно было бы мерзавку эту митрополиту отдать, так ей и там долго прожить бы не удалось. Ефрем ведьм махом изводит.

– Пожалуй ты права, – согласился с ней Богуслав, – хватит нам из себя тут белых ангелов корчить. Слишком многое на кону стоит, не до глупых приличий. Василиса и Невзор убивали бы нас направо и налево, в плен бы не брали. Давай арабского джинна вместе искать. Не найдешь ты, может мне повезет.

– Давай на пару поищем, – согласилась ведьма. – Одна голова хорошо, а две лучше. Ребятишки, железо с ног тоже снимайте.

Ребятишки навалились, и через пару минут Пелагея уже искала невесть что. Она внимательнейшим образом переглядела доспехи, встряхнула каждую железячку по нескольку раз. Ничего не найдя, стала теребить одежду, особо внимательно ощупывая швы.

Я, чтобы не терять времени, стал искать в Интернете данные по кличу «Ахура Мазда». В отличии от ведьмы, ответ нашел быстро. Ахура Мазда – это единственный Бог зороастрийцев, создатель вселенной и человека. Его тоже единственный пророк – это Заратустра. В нашем мире постоянно бьются между собой Злой Дух и Добрый Дух. Дело истинного верующего встать на правильную сторону – к Доброму под крыло, и беспощадно биться с приспешниками Злого.

А чего? Очень правильная религия, жаль, что малораспространенная, и как нельзя лучше соответствующая моим жизненным установкам. Конечно, я был и буду православным. Чудеса моей веры, начинающиеся со снисхождения благодатного огня и кончая православными целителями и целительницами, не могут оставить равнодушным мыслящего человека.

И не вот что меня приучили к этой вере с детства родители, и я бреду по привычной и накатанной колее. Отнюдь! Мама и папа у меня атеисты, никто из нас никогда не носил нательного крестика, в доме отродясь не было ни одной иконы. Никто из нас никогда не боялся смерти и не бегал в церковь, чтобы выслужиться перед Богом в канун страшного суда. Ада мы не страшились, в рай не пристраивались.

Как читаются молитвы я видел в кино и читал об этом в книгах. Окрестили меня случайно налетевшие мамины закадычные подружки. Никогда мои бабушки и дедушки не вели со мной бесед на религиозные темы.

Я много раз посещал церкви в разных местах, но все это было из-за того, что мы жили в Костроме, городе «Золотого Кольца» России, и частенько бывали на экскурсиях в других таких же городах. И вставали перед моим детским и юношеским взором величественные храмы Суздали, Владимира, Ярославля и Плеса.

Но набожности мне это отнюдь не добавляло. К осознанию того, что Бог все-таки есть, я пришел только к тридцати годам. И до сих пор кое-какие христианские постулаты вызывают во мне неприятие.

В основном это изложенная коротко идея: молись, молись, и только не дерись.

В зороастризме есть четкое осознание: драться надо! Не перевелись у нас еще злые враги – люди, осознанно вставшие на сторону Злого Духа и биться с ними надо беспощадно! Здесь и сейчас это черные волхвы, завтра будет кто-то другой, но битва эта будет длиться до скончания веков.

И сегодня мы, идущие под знаменами Доброго Духа, получили неожиданную и так нам необходимую помощь от зороастрийца Фарида. Вот это была спасительная неожиданность! Кстати, куда это он запропал?

И скорее всего эту помощь полузабытого бога предоставила нам в ответ на мою молитву Семистрельная Богоматерь – на то, чтобы подтянуть на помощь кого-нибудь из православных святых, времени просто не хватало, пришлось действовать тем, что было под рукой. За мечом бежать некогда, так треснем ворога близко стоящим самоваром! Бац, и выскочил из горячей молитвы Фарида пророк Заратустра, у божественного Ахура Мазды, судя по картинкам, бородища помощней.

В это время разочарованная неудачей Пелагея отошла, и искал контейнер с джинном теперь Богуслав. Двигался он вдоль тела пошустрей и уже вышел к голове колдуна. Шевелюра у Невзора была поразительной величины и красоты. Сейчас белый волхв взялся ворошить очень черные и стоящие великолепной волной густые волосы злого кудесника.

Вдруг Слава ойкнул и отдернул руку. Посмотрел на кончики пальцев.

– Будто иголкой кольнуло! Заколку он что ли бабскую себе в волосищи пристроил?

Взялся разгребать двумя руками – бесполезно, ничего не отыскал.

– Может я не вижу? Слабнет с годами зрение, мелочь какую-нибудь с каждым годом все труднее делается рассмотреть.

Я понимал, о чем он толкует. У меня в прежней жизни было то же самое, мелкие тексты делались совершенно не читаемы. Углядеть в супермаркете без очков для чтения каких там ушей и хвостов производитель наложил в консервы высшего сорта, было решительно невозможно.

Внимательные старушки вынимали откуда-то толстенные лупы и подолгу изучали тексты, напечатанные для легкости прочтения серыми буковками на темно-синем фоне, а я, повертев банку в мозолистой руке, просто бросал ее в свою корзинку – дома жена все вычитает!

Здесь я был молод, здоров и старческая пресбиопия была мне неведома. Тут же об этой моей особенности вспомнил и докучливый старик Богуслав.

– Володь, у тебя глазки молодые, иди-ка ты взгляни чего тут колется.