Очень сказочная работа 1

Тут я сильно пожалел, что вообще ввязался в эту рискованную аферу. Ну просто чертовски пожалел! Бродил бы себе после учебы под бдительным надзором Липы по Тридевятому Царству, и горя бы не знал. Я робко предложил:

– Может быть будет легче эту Смородину просто переплыть? На что нам этот мост сдался?

Старшие товарищи расхохотались в два голоса.

– Ну ты и сказанул! – утер слезу Палыч. – Переплыть Смородину! Это же смерть-река, убивающая все живое! От слова смородина происходит не только название хорошей ягоды с приятно пахнущими листьями, но и слова смрад и смердеть, то есть мерзко вонять. И Калинов мост назван не по кусту калины, а название произошло от слова «калить», то есть раскалять докрасна.

– Еще в сказках Калинов мост соединяет мир мертвых и мир живых, – добавил майор. – Бывает прут оттуда всякие громадные змеи, в том числе и Змей Горыныч.

– Да это брешут! – скептически отозвался Палыч. –Эти брехуны туда и избушку на курьих ножках вместе с Бабой-Ягой вынесли, а она по тутошним лесам ошивается.

Бобёр промолчал, а я не вытерпел и вмешался:

– А нельзя Змея Горыныча нанять, чтобы он нас на ту сторону перенес?

– Вот ты к нему с этим предложением и подойди, – усмехнулся дядя Володя, – пусть славная зверушка неплохо пообедает.

– Да не забудь солью и специями для вкуса обсыпаться, – добавил Вольдемар Иванович, и ветераны вновь захохотали.

Все бы им хиханьки да хаханьки, уныло подумалось мне, а я реально боюсь.

– Ладно, ждем аванса в виде артефакта и тут же выходим, – подытожил майор, – вот только во что тебя одеть?

– Да я вроде одет…

– Одет-то ты одет, – согласился шеф, – но для 21 века. В джинсах и этой майке тебя выпускать в Сказочную Реальность нельзя – не поймут. Моя рубаха и портки, в которых я в Тридевятое Царство хожу, тебе слишком коротки будут.

– Да пусть мои вещички возьмет, – тут же предложил Палыч, – по росту почти то.

– Да ведь ты у нас косая сажень в плечах, этакий замаскированный под гусляра русский богатырь, а Дмитрия соплей перешибить можно, и он в твоих вещах как глиста в проруби болтаться будет, – отверг эту идею Вольдемар Иванович. – Вдобавок, ему ведь предстоит иметь дело с Пушкиным, а тот дворянин, и к простонародью наверняка относится с некоторым предубеждением. И плюс к тому, великий поэт там наверняка не один, а и Гоголь, и Лермонтов тоже не из простых людей, и с обычным мужиком говорить могут попросту отказаться.

– Тогда прямо и не знаю, – развел руками дядя Володя, – как за этакую заботу взяться!

Майор еще немного подумал, не спеша полюбовался на мою более чем сомнительную внешность и спросил:

– Дмитрий, а у тебя обычные брюки есть?

– Да как не быть, конечно есть, – удивился такому вопросу я.

– А приличную белую рубашку с длинными рукавами найдешь?

– С выпускного в школе еще осталось все это шматье.

– Вот в этом и пойдешь. Вместе с очками, как Грибоедов в юности будешь выглядеть.

– А в Сказочном Царстве как к этому отнесутся?

– Там идти недалеко от точки переноса до Смородины, – пояснил майор, – а коли пристанет кто, скажу, что немца сопровождаю.

– Это ты хорошо придумал, – согласился с ним дядя Вова. – Немец, он не такой как все, немец, он особенный.

– Может лучше англичанин? – встрял я.

– Да нет, не лучше, – пояснил дядя Володя. – У нас там все кочевники с юга, это татары, а пришлые с севера и запада немцы и других понятий пока нету.

На том и порешили. А ночью черт принес частый костяной гребень и вручил его мне с торжественным видом.

– Вот это артефакт, так артефакт, всем артефактам артефакт! Лес-Гребень на дороге не валяется!

– И что же в нем такого особенного? – поинтересовался я, вертя безделушку в руках. – То, что им самый старый ваш черт свои сильно волосатые ноги расчесывал?

– Обижаешь! – загромыхал страшным голосом Дурила. Но видя, что на меня, воспитанного на фильмах ужасов, это не действует, продолжил, сбавив тон, – воткнешь гребень в землю, сразу встанет за твоей спиной непролазная чащоба!

– Да мне сейчас лишний лес вроде и без надобности, – пожал плечами я, – я в дровах не нуждаюсь.

– А если за тобой гонятся враги? И того и гляди поймают и начнут из твоей спины ремни вырезать? А ты хоп – гребень в землю и воткнул! И между тобой и врагами встал стеной лес! Во как!

– Так у меня вроде и врагов особенных нет.

– Походишь к нам в Царство, враги появятся. Мы свое обещание исполнили, теперь твоя очередь нужные стишки добывать. Действуй! А я пойду добывать второй артефакт.

Да уж, какой-то совершенно ненужный артефакт этот гребень, подумал я, современные танки в непролазной чаще враз таких просек понаделают, что ай да ну! Впрочем, мое дело телячье: артефакт добыт, а уж нужный он или нет, это пусть начальство решает. С утра я передал гребень майору, и Бобёр стал выглядеть после этого как кот, дорвавшийся до сметаны.

– Ты представляешь, – втолковывал он мне, – третий, уже третий у нашего отдела артефакт! А у остальных практически ничего. Ну спасибо, уважил. Поехали гребень проверим, и, если он окажется рабочим, готовь карманы под премию.

Олимпиада нас отвезла на своей машине в чистое поле далеко за город, майор воткнул гребень в землю, и лес встал стеной.

– Ну, что же, выдвигаемся к Калинову Мосту, – подытожил шеф, – идем зарабатывать второй артефакт.

– А может вместо меня кого-нибудь поопытнее взять? – привычно заныл я.

– Ты имеешь в виду Олимпиаду? – спросил майор.

Мое сердчишко екнуло, а потом усиленно заколотилось.

– Нет! – заорал я. – Ее нельзя, она слишком молода!

– А мной и стариком Павловичем, значит, можно пожертвовать? – ехидно поинтересовался Бобёр.

– Да и вами тоже нет…, – понурился я, ветеранов тоже было жалко.

– Вот мы с тобой и пойдем, немножко рискнем, а заодно и проветримся.

– Но я же рукопашному бою необученный и меча у меня нет! – козырнул главным доводом я.

– А с кем это ты там биться собрался? Ловкой подсечкой ехидного Белинского свалить или хулигану Есенину тумаков навешать? У тебя может с кем из них личные счеты?

– С классиками у меня счетов нет, я их всех безмерно уважаю, а только вдруг Змей Горыныч налетит, что мы будем делать?

– А что, ты его хочешь простым мечом зарубить?

– Думаете, не получится?

– Да не думаю, а знаю. Чтобы Горынычу хоть одну голову срубить, Меч-Кладенец нужен, а не наши паршивые железяки. Обычным мечом ты его толстенную шкуру не пробьешь, только умаешься. Богатыри и то не осиливают.

– А если тяжелым топором?

– Ну, ежели Змей крепко почивать будет после сытного обеда, то часа за три может немного его и поцарапаешь, – задумчиво сказал майор, – а может и нет, но обозлишь по-любому! В общем, беги домой, переодевайся, через час отправляемся.

– Уже?! – ахнул я.

– Уже! – поставил жирную точку в моей неудачливой и такой короткой (!!!) жизни майор.

Вот мне и хана, пронеслось в мозгу. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…

Глава 6

А через час Бобёр уже тащил меня по какому-то сельскому проселку в Тридевятом Царстве навстречу неминуемой гибели.

– А что, Птица Гамаюн никогда не ошибается? – печально поинтересовался я.

– Да врет через раз, – отмахнулся Бобёр, внимательно вглядываясь в дорогу.

Я мысленно застонал: вот сегодня и оборвется, так и не начавшись, карьера высокооплачиваемого офицера ФСИКИА… Шустрый майор с невероятной скоростью унесется с раскаленного моста, а пока я буду изображать быстроходную черепаху на выгоне, от меня и останется лишь обугленная тушка. И ведь даже обучение не прошел! Глядишь, и выучили бы хоть убегать вовремя…

– А вот и Смородина, – удовлетворенно проговорил майор, поворачивая вдоль речки-вонючки, – осталось лишь Калинов Мост перейти.

Эх, и потосковать перед безвременной гибелью не дали… Ветерком нанесло вонищу от Смородины. Да тут от одного запаха раньше времени издохнешь, не успеешь на Мосту отличиться! Впрочем, какая разница от чего помирать… Я горестно вздохнул и подался вслед за мужественным и неутомимым начальником. Калинов Мост был почему-то не красным, а черным, и жаром от него не веяло. Может сегодня профилактика оборудования и можно перебраться на ту сторону без эксцессов? Так я махом перебегу, птицей перелечу!

– Вишь, заманивает, – развеял мои сладкие иллюзии майор, – притаился и как приличный, совсем безопасный пытается выглядеть. Ты, Дмитрий, не расслабляйся, держи ухо востро!

Я девятнадцать лет прожил с расслабленными ушами, а тут вдруг навострю их хлеще эльфа какого-нибудь! Майор явно переоценивает мои способности…

– Я пойду первым, – продолжил инструктаж шеф, – почую опасность, сразу вытолкну тебя с моста, а сам следом выпрыгну. Не трусь, все обойдется!

На душе у меня полегчало – звание майора просто так не дают, глядишь и верно успеет вытолкать, а Дуриле вернем его дрянной гребешок и дело в шляпе!

– И не тормози, не стой на месте, – рычал героический майор, заволакивая меня за левую руку на Мост, – надо махом перескочить!

Мы без особых препятствий добежали до середины Моста, и я уже начал дышать спокойно, как вдруг от противоположного берега поднялась огненная волна, ну прямо огненный девятый вал какой-то!

– Назад! – рявкнул майор и рванулся обратно, пытаясь уволочь и меня, да не тут-то было!

От общего ужаса я впал в какой-то ступор, ноги не шли ни в какую, я весь оцепенел, а правая рука железной хваткой уцепилась за перила! Попытки майора меня оторвать не увенчались успехом. Он и кричал и дергал меня к выходу, пару раз даже пнул – бесполезно! Его крики:

– Бежим, дурень! Пропадем!

– доносились до меня приглушенно, как через вату, будто бы откуда-то издалека, а я не мог оторвать глаз от быстро приближающегося огненного вала… Моей неминуемой смерти…

– Ну и черт с тобой!

Громко зазвучал топот убегающего человека. А меня накрыл огненный вал. Вот и все…

Огонь охватил меня, стало дико жарко, а потом вся эта вакханалия быстро закончилась. Я быстро вышел из ступора и торопливо ощупал себя. Обожженных участков не было, и на мне ничего не горело. Обернулся в сторону ушедшего огня и полюбовался на кричащего и машущего руками с берега майора.

– Курсант! Иди один, меня не пропускает! Сзади волосы опалило и рубаха погорела.

Бобёр повернулся ко мне спиной, и я полюбовался на его дымящуюся спину и опаленный затылок.

– Я тебя здесь ждать буду, добейся результата! Артефакты нужны позарез! Но и долго там не ошивайся, как бы не закрылся для тебя переход!

Что ж, подумал я, не торопясь спускаясь с моста, главное жив, а остальное может быть приложится. Не обманула Птица Гамаюн! И я зашагал в сторону видневшейся вдалеке рощицы.

Пушкина я обнаружил прямо на ближайшей окраине леса, сидящего на лесной опушке за массивным письменным столом со стопой бумаги и держащего в руке перо. Рядом стоял Гоголь и горячо что-то говорил.

– Уважаемый Александр Сергеевич! Вы совершенно зря все это пишете! Ваши новые произведения никто не опубликует – ведь мы оба уже давно умерли, и доступа в большой мир у нас нет и никогда не будет. Надо думать о душе, молиться и просить Господа о переходе отсюда в рай.

Все было ясно – впавший в меланхолию и выраженную набожность классик теперь усиленно проповедует русскому гению стихосложения свое жизненное кредо. И это длится уже почти двести лет… Поэтому я счел возможным вмешаться в беседу литературных гигантов. Я подошел ближе, поклонился и попытался завязать непринужденную светскую беседу.

– Извините, мне бы поговорить с Александром Сергеевичем наедине.

– А здороваться вас не учили, молодой человек? – желчно отозвался Гоголь.

– Ой! Здрасте! – немедленно отреагировал я.

Гоголь фыркнул.

– Ну и манеры! Из разночинцев, что ли будете?

– Подождите, Николай Васильевич, – вмешался Пушкин, – человек может быть с интересной беседой подошел, хочет что-то животрепещущее обсудить, развеять нашу вселенскую скуку, а то вы с вашей обычной тягомотиной уже несколько утомили. Покиньте нас. Идите вон с Лермонтовым потолкуйте, а то от его яда все уже не знают куда спрятаться.

Любопытный Гоголь встал за ближайший куст явно с целью подслушивания и сделал вид, что молится. И это автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Сорочинской ярмарки»!

– Говорите, юноша, – благосклонно кивнул мне Александр Сергеевич, – люблю молодых нахалов, сам таким был. Кто вы и откуда? Что-то я вас раньше здесь не видел. Вы странновато одеты для нашего времени, наверное погибли в бурном 20 веке и по ошибке к нам попали? Или Вы молодой литератор и прорвались из их слободы чтобы посоветоваться?

– Я молодой наглец, – печально сказал я, – а никакой не писатель. Наверное отвлек вас от создания очередного гениального творения? Нового стихотворного шедевра?

Гоголь фыркнул из-за куста.

– Говорите, говорите, – подбодрил меня Пушкин, – не обращайте внимания на нудных богомольцев. Все равно сегодня ничего не пишется. Да и в чем Гоголь прав, все, что я сейчас пишу, никогда не будет опубликовано. Пишу и рву, пишу и жгу…

– Да собственно я и пришел к вам с просьбой написать коротенькую вещицу, которая будет быстро опубликована в 21 веке.

– Не может быть! – ахнул гений. – Так вы добрались сюда из мира живых?

– Да. Я пришел к вам с просьбой от чертей.

– Так вы из ада? – опять ахнул Пушкин, а Гоголь зарычал и спрятался в куст поглубже.

– Ну что вы! – отверг такую ужасающую идею я. – Я не больно-то набожен, но к аду не имею никакого отношения. Пришел по просьбе от созданных вами чертей, из вашей сказки «О попе и работнике его Балде». Уж очень их донял Балда, который совершенно разорил чертей ежегодным взиманием оброка золотом.

Александр Сергеевич расхохотался.

– А вы вроде как от них ходатаем пришли? Избавить их от поборов?

– Да ну да.

– Даже и не знаю, – засомневался классик, – как-то это неправильно…

– Черти, это несомненно самые низменные создания и совершенно падшие существа, – угрюмо заметил из куста набожный Гоголь, – и их надо всячески изводить!

– Настоящие черти, это конечно зло, и с ними несомненно надо бороться, – согласился я, – только ведь подводные черти, это всего лишь падшие существа, созданные великим русским поэтом Пушкиным, писавшим:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Так проявите вашу милость к собственным падшим творениям, Александр Сергеевич!

Пушкин аж крякнул, покрутил головой и взялся за перо, а я отошел в сторонку, чтобы не мешать классику творить.

– А что, молодой человек, – негромко спросил меня отошедший вместе со мной Гоголь, – Пушкина все еще читают?

– Творчество Александра Сергеевича это непревзойденная вершина стихосложения, которую изучают даже дети в школах, – честно ответил я.

– И что, даже эту его поделку, сооружаемую наспех по вашей просьбе, издадут?

– Разумеется. Это же Пушкин!

Гоголь завистливо вздохнул.

– А тут хоть пиши, хоть не пиши, все равно знаешь, что это никто и никогда не будет читать!

– Зато те произведения, что вы создали при жизни, читали и будут читать. Великолепные ранние произведения, чудесный «Ревизор», спектакли по которому до сих пор с успехом идут в театрах, и вершина вашего творчества «Мёртвые души», которые актуальны и в 21 веке. А второй том этого шедевра я читал в ранней редакции, так там шуток больше, чем в первом томе. А как начнешь читать более позднюю версию, обзеваешься от этого занудства. Вам Богом дан великий талант писателя, несущего веселье и добрый юмор русскому народу, а вы променяли этот драгоценнейший Божий Дар на молитвы!

– А помочь собственной душе, – не сдавался Гоголь, – это же важнее!

– Ваша душа уже давно пристроена куда надо после вашей смерти, а вы сейчас литературный персонаж Сказочного Мира и тратите время на ерунду.

Гоголь чуть поколебался.

– Вы может быть подождете до завтра, а я что-нибудь чрезвычайно веселое напишу?

Теперь заколебался я. Я так люблю произведения Гоголя! Но вспомнил ждущую меня Липу и отверг сомнения.

– Извините, слишком большой риск для жизни. Тороплюсь.

– Так может быть в другой раз? – тоскливо спросил Николай Васильевич.

– Все может быть, – не стал я его разуверять.

И Гоголь исчез в роще, видимо побежал творить очередной шедевр.

Александр Сергеевич закончил через десять минут. Протягивая мне пару исписанных листов, он сказал:

– Здесь все, что нужно моим чертям. Этим они Балду отвадят. А я пока напишу о том, как потом Балда на чертовке женился. Вот где будет веселье! Заходите еще, жду!

Я торопливо засунул творение гения за пазуху, защищая его от огня, и рванул к Калиновому Мосту. В этот раз я форсировал Смородину без всяких приключений и был отведен майором домой.

По дороге сделали ксерокопию стихов для чертей, и я предупредил майора:

– Вы, Вольдемар Иванович, не торопитесь с опубликованием.

– А что ж так?

– Да не верю я этому черту, мутный какой-то тип.

– Ну, как скажешь, – согласился Бобёр.

Ночью опять приперся черт.

– Ну что, добыл стишки? – гадко ухмыльнулся он своей противной рожей.

Было ясно, что Дурила затевает какой-то гнусный обман.

– Добыл, – подтвердил я.

– Давай их сюда, – протянул волосатую лапищу мерзавец.

Счас! – промелькнуло у меня в голове, носи не стаптывай! – и я протянул гаду четкую ксерокопию. Дурила скоренько ее прочел и сразу заторопился к дому.

– Ну, я побежал, – самозабвенно врал черт, – у меня там двадцать малых детишек по лавкам плачут.

– А второй артефакт?

– Так ищем, но нету пока ничего. Да увидимся еще, мы же никогда не обманываем, – бочком уже двигался к выходу Дурила.

– Ну, как умаетесь дальше оброк Балде платить, заходи, – ласково улыбнулся я.

Черт опешил.

– Но вот тут же написано, что чудом выживший поп, к которому вернулся ум, решил отказаться от оброка и запретил Балде его взыскивать!

– Разумеется, – подтвердил я, – и написан текст Александром Сергеевичем Пушкиным собственноручно.

– Так в чем же дело?! – взревел черт.

– А все дело в том, что ты как был Дурила, так дураком и остался. Пока рукопись не опубликована и читатели ее не прочли, никакой силы она не имеет.

– Да я…, – налился злобой черт, – я тебя!

– Смотри не лопни от впечатлительности, – предостерег нечистого я, – меня ты можешь хоть убить, это ни на что не влияет, не я этим занят.

– А кто? – прохрипел Дурила.

– Сотни людей во ФСИКИА, ФСБ и министерстве обороны. Ваша подводная шарага против них слабовата. Так что беги, нянчи деток и ищи второй артефакт.

Черт понурился.

– Твоя взяла, – горестно сказал он, – сейчас вернусь, – и исчез.

Я усмехнулся – искусству переговоров папенька обучал меня с детства, и вот наконец-то закономерный результат. Дурила быстро притащил тяжеленный перстень из синеватого металла.

– Вот, от сердца отрываю, – вручая мне кольцо, заявил он. – Вихрь-Перстень. На пять верст сносит все на своем пути, хоть на суше, хоть на море. Нажимаешь вот тут сбоку шпенек вверх, и Вихрь вылетает из перстня. Показываешь пальцем в нужную сторону и говоришь «Круши!». А как решишь, что достаточно, говоришь «Вернись!», и когда Вихрь втянется назад в перстень, сдвигаешь шпенек вниз. Мы им богато изукрашенные корабли топим ради добычи. Так что печатай стишки, отваживай от нас зловещего Балду – мы теперь в расчете.

Черт исчез, а я проснулся и повертел Вихрь-Перстень в руках. Да, вот это для военных несомненно нужная вещь. Если удастся затопить им хоть один вражеский авианосец, чины и премии хлынут на наш отдел как из рога изобилия.

У нашего майора, получившего утром Вихрь-Перстень, аж затряслись от счастья руки.

– Ну вот это добыча так добыча, – говорил он любуясь вещицей, – если еще и работает как надо, то ей цены нет.

Для испытаний они с Липой и Палычем отъехали неведомо куда на какой-то военный полигон, боясь покалечить мирное население. Я не поехал, отлеживался после нервно-психических перегрузок. Вечером Бобёр вручил мне билет на завтрашний поезд, обнял и попросил:

– Пожалуйста, не опаздывай, – а я кивнул и пошел к Липе.

Лежа после очередного прилива любовного бешенства уже не на кухонном диванчике, а на шикарной итальянской кровати, я поинтересовался у желанной:

– Во сколько завтра в ЗАГС бежим?

– Завтра ты бежишь на поезд, – жестко ответила только что заливавшая меня любовью и лаской Олимпиада, – а я тебя провожаю.

– Да поезд после обеда, – возмутился я. – С утра вполне успеем заявление подать!

– Вот отучишься, тогда и подадим, если ты не передумаешь, – ответил мне безжалостный логик в девичьем обличье.

– Да почему?!

– Москва коварна и заманивает людей. Я сама там чуть с инструктором по стрельбе из лука не осталась. Если меня после столицы бросит жених и мой первый мужчина, я поболею и переживу, а вот если меня покинет любимый муж, я не перенесу удара. Вот такая вот я дура, – печально вздохнула Липа. – Как говорят англичане, у каждого свой скелет в шкафу, то есть своя дурость или нехорошая тайна. У меня она связана с таинством брака. Уж не взыщи.

– Не надо меня провожать, раз ты такая нравная, – вспылил я. – Сам по себе уеду! – торопливо натянул одежду и убежал.

Дома я долго ждал, когда Липа позвонит или придет. И не дождался. Она не позвонила и не пришла.

Глава 7

С поездом я, как мне свойственно, пролетел, перепутав его на табло с каким-то другим, тоже фирменным и нашим, но отправляющимся немного попозже. Печально погуляв в вокзальных краях и поразмышляв о странностях любви, я, разобравшись в своей ошибке, хотел уж было вообще все бросить и бежать с повинной к Липе, но глупая гордость опять взяла верх, и я решил обратиться в справочное бюро – а вдруг чего толковое посоветуют. Полная женщина с забытой бигудешкой в курчавых белых волосах недовольно буркнула из-за стекла таинственные слова:

– Ступайте в кассу, там вас перекомпостируют.

– На компост, что ли, за дурость переработают? – не понял я

– Пошел в кассу! – уже рявкнула озлобленная нелегкой жизнью в РЖД сотрудница. – Бродите здесь сутками, дебилы всякие, ездите невесть куда!

Я недоуменно пожал плечами и отошел от справки, уступив свое место очередному дебилу. Одно было ясно – надо идти в кассу. Там мне попалась ласковая девушка, густо замазанная излишней косметикой.

– Опоздали на поезд? Что ж, всякое бывает. Поедете сегодня немножко попозже?

– Конечно! – обрадованно завопил я. – Опять билет брать?

– Ну что вы, что вы, – остудила мой неистовый пыл умница и красавица, – сейчас я вам билетик быстренько перекомпостирую, и скоро отправитесь. Второй наш поезд будет очень поздно, но сейчас подойдет фирменный поезд с юга. Поедете на нем?

– А то! –ответил я, охваченный невиданной для меня лихостью в ответ на женскую ласку. Затем прикинулся бывалым пассажиром, пренебрежительно взмахнул рукой, и добавил:

– Велика ли между поездами разница!

Разница не заставила себя ждать… Чистый снаружи поезд потрясал видом внутри. Вместо купейного вагона меня поселили на верхнюю полку в старорежимный плацкарт, где в каждом отсеке сидели и лежали по четверо.

Загаженный вагон какими-нибудь бандитами, к счастью, не изобиловал. На полках в основном гнездились рвущиеся в погоне за длинным российским рублем на новые трудовые подвиги гастарбайтеры и какие-то многочисленные нерусские женщины с детьми. Женщины были немногословны, видимо мечтали о бесплатной московской медицине, на порядок превосходящей среднеазиатский вариант, дети верещали, динамики хрипели всю ночь, исторгая из своего чрева так необходимый совершенно пьяным проводницам именно сейчас один и тот же гадкий шлягер, оживляющий их сабантуй с демобилизованными воинами, то есть в целом ехали спокойно. Периодически или проводница или дембель, придерживаясь для верности за стенку, брели покачиваясь мимо нас в туалет, по очереди тыкаясь лицами мне в стопы ног, сильно выступающие в проход вагона.

Одна нижняя полка подо мной почему-то пустовала, и немножко нервировал изрядно воняющий перегаром пассажир со свежим синяком под левым глазом, лежащий напротив, который периодически спускал ноги вниз и начинал ныть:

– Манюня, я пИсать хочу…

– Да провались ты! – отвечала строгая Манюня, видимо неласковая жена этого типа, свернувшаяся калачиком на нижней полке под ним.

Это, по-видимому, означало нет, и мужик продолжал ныть:

– Манюня, писать надо…

– Уймись, гад!

Муж был неутомим и продолжал свою деятельность. Наконец, после десятиминутного ознакомления с подробнейшим анализом своих умственных способностей и получения им столь необходимых в данный момент знаний о вреде хронического алкоголизма, он был все-таки отпущен в свободное плавание. Вернулся алкаш минут через двадцать, тихо какое-то время полежал и опять начал жалобно ныть, еще противней прежнего: