скачать книгу бесплатно
– Скажите, – проговорил шофер, – а вы верите в нечистую сил, судьбу и другую чертовщину?
– Я? – откликнулся Сидоров. – Нет. Вообще-то не верю. А что?
– Я тоже. Но сейчас…
– Что, случилось что-нибудь особенное?
– Да.
Какое-то время они молчали. Сидорову вновь стало беспокойно. Поведение этого парня стало казаться ему все более и более странным. Того было довольно трудно назвать впечатлительным, тем не менее он явно находился не в своей тарелке.
– Это… – начал таксист после паузы, – это случилось давно. В детстве, когда я был маленький, лет пять наверное, я убежал из дома. То есть не убежал… Если по порядку, дело было так. Вы москвич?
– Да, – проговорил Сидоров.
– Я так и подумал. Я, в общем-то, тоже. В детстве мои родители снимали дачу. Ну, своей не было. Это сейчас там понаставили… И… Ну, в общем, недалеко от той улицы, где они ее снимали, был то ли сквер, то ли еще чего, а в этом, значит, месте стоял дом.
Как-то раз… А этот дом – маленький такой домик, – он был заброшен. Ну так вот, как-то раз мы с ребятами там играли и в этом доме нашли мужика. Помятый такой – ну, какой-то алкаш, в общем. Уж не знаю почему, но мы тогда решили, что этот мужик мертвый. Сначала испугались, но потом нам стало интересно. Ну пацаны, друг перед другом… Пола в том домике уже не было, и мужик лежал прямо между бревен каркаса. Мы подкрались и стали тыкать в него палками. Ну, тот лежал, лежал, потом вскочил да как заорет! А мы врассыпную, естественно.
Ну, это фигня. Главное, то, что после всего этого я оказался один в абсолютно незнакомом месте. Все потому, что так испугался того мужика, что бежал от него куда глаза глядят. Помню, оказался у штакетника какого-то дома. Ну, забор такой – штакетник, ничего особенного. Я тогда и сел на скамейку отдышаться, а тут – бац!
Шофер замолчал.
Сидоров был заинтригован. Он вспомнил то место, где когда-то снимали дачу его родители. Тихие, все в зелени улицы, заборы и заборчики, водопроводные колонки на углах, детство… «И тем не менее что же все-таки „бац“? – подумал Сидоров. – Летающая тарелка?»
– Ну а дальше? – не выдержав, спросил он.
– Тут он и появился… – ответил таксист. – Старый такой. Сел со мной рядом и начал все про меня рассказывать. Все, что я думаю, стал говорить.
– Как? – напрягся Сидоров и с того момента больше ни о чем не спрашивал.
– Ну как… Словно мысли читал. У каждого ведь в детстве какие-то вообще там мечты, свои мысли о подвигах там, о геройствах. И вообще, я помню, у меня тогда свои понятия были о жизни. Ну, о том, как я должен поступать, чего делать, чего не делать. Да… – Таксист глубоко вздохнул. – Мы же в детстве все воспринимаем не так…
Ну, короче, он, этот старик, все тогда мне это и рассказал, что я думаю. Ну а мне тогда всего-то было лет пять. Про бога и всякую там телепатию я тогда и понятия не имел, зато свято верил в гномиков, фей и Деда Мороза, поэтому решил, что это настоящий волшебник, раз может творить такие чудеса. Кивал, кивал я, значит, ему головой в знак того, что он все правильно это говорит, а тот посмотрел на меня как-то странно, словно всего меня насквозь видит, и произнес: «Поклянись, – говорит, – что, чего бы с тобой ни случилось, ты будешь так же и поступать, как думаешь сейчас. Клянись, что если изменишь себе, изменишь и предашь свои собственные мысли, то с тобой случится самое страшное, что может случиться с человеком!»
– Ну, я и поклялся… Я был очень впечатлительным тогда, когда был маленький, и этот старик снился мне несколько ночей подряд. А перед тем, как исчезнуть – ну, из сновидений, – он сказал, что через много, много времени придет проверить, как я держу клятву, и я тогда очень боялся. Да… Я был тогда очень славным мальчишкой…
Таксист замолчал.
Сидоров осоловело уставился на бегущую под колеса раскаленную ленту шоссе. Он уже больше не думал ни о самолете, ни о дороге.
– А сейчас бац!
Сидоров вздрогнул.
– Конечно, – продолжил таксист, – я стал совсем не таким, каким мог бы быть. Поверь, я в детстве был не таким, как сейчас. Лучше, да и вообще… А потом… Потом со мной что-то случилось. И черт его знает когда… Я стал подстраиваться, менять себя в угоду другим. Детский сад, школа, армия. Приходилось быть каким-то… каким легче, что ли. Ну, как все, в общем. Говорить чужие слова…
А потом уехал сюда. Купил дом, машину. Ну, крутился ради этого как мог, а как же. Вот вчера наконец-то… Ты же знаешь, как трудно взять «волжанку». И вот она, совсем новая. Столько бабок – уйма. А ночью сон и этот старик.
Ну, меня, ты просто не представляешь, от страха аж свело. Правда. Но потом глотнул: у меня дома коньяк – класс, кореш на той неделе десять литров привез. В общем, днем вроде и забыл про все это, да и день, кажется, хорошо начался. И тут голосует около кемпинга. Я останавливаюсь – открывает дверь, садится. Он! Понимаешь, он! Тот самый дед, это был он!
Я его, правда, сразу не узнал. Ну, сел там кто-то. Я врубил скорость – и вперед. А он мне говорит: «Ну что, как ты живешь, зайчик?» Все помнит, даже то, что меня мама когда-то зайчиком звала!
Гад!
Я смотрю – вправду он, вылитый. Даже не изменился! Кажется, и одет точно так же.
Я, я… Да чего там. Я так и не смог ему ничего сказать. Все делал вид, что не узнал. Мол, вам куда, говорю. Но он-то понял, что я его вспомнил. Все смотрел, смотрел с презрением. А под конец, как расплачиваться, так и сказал: «Ты, парень, – говорит, – не меня забыл, а себя потерял, поэтому и сказать тебе нечего». Дал пятерик без сдачи, хлопнул дверцей и даже не оглянулся.
Таксист вздохнул, издал какой-то мычащий звук и вдруг почти закричал:
– Ну почему все так?! Почему мы все такие хорошие в детстве и почему из таких ребят – Колек, Сережек, Витек – мы вырастаем вот такими вот?! – Он глухо ударил себя кулаком в мощную грудь, вздымающуюся под модной летней рубашкой. – Совсем не теми… Сволочами ведь вырастаем, гадами какими-то! Чего уж хуже…
Он подавленно умолк и, крепко сжимая руль, уставился вперед на дорогу.
– Брось. Ерунда, – проговорил Сидоров, но собственный голос показался ему каким-то картонным, неестественным. Потом добавил: – Ведь в конце концов это мог быть совсем не он. Ты же не можешь его так хорошо помнить. Просто кто-то другой. Он тебя с кем-то перепутал, и все.
– Не можешь… – откликнулся таксист. – Возможно. Да и, в конце концов, кто живет по-другому? Да и как жить иначе? Каждый же, черт подери, живет как может. Жизнь ведь такая – заставляет. Ну да, ну было… Но кто без грехов? И вообще… Ну и так что же тогда, всем смерть?
– Как смерть? – встрепенулся Сидоров.
– Да во сне он мне смерть предрек, если я не так живу.
Под колеса машины по-прежнему летела серая лента дороги. Раскаленные под солнцем каменистые склоны по ее сторонам переходили в лес или крутой обрыв, затем появлялись вновь.
– Ерунда! Чушь! Выкинь из головы, – запальчиво вырвалось у Сидорова. – Просто совпадение.
– Совпадение… Ну, может, и совпадение, – откликнулся таксист. – Уж больно мне везет в последнее время. Посуди сам: я здесь пять лет, а уже дом. Кирпичный! Сто двадцать метров! Тачку продал – лучше не бывает. «Волгу» приобрел – почти новую, ну, с консервации. Цинковое покрытие, понял! А когда такое везение, все что-нибудь неладное чудится.
Таксист немного развеселился.
– А вообще, – продолжил он, – жить здесь можно. Горы, море… Я знаю место… Вообще, тут поживешь, все разузнаешь – совсем не хуже, чем в Москве. А девочки! Я тут иногда таких вожу… А чего они все сюда приезжают? То-то. Так что не соскучишься.
– А вон, смотри, – проговорил он вдруг, без всякого перехода и постучал пальцем по лобовому стеклу машины. – Видишь, впереди автобус? Он в аэропорт как раз в половине шестого приходит. Давай я тебя сейчас вон на той остановке высажу, и ты на него пересядешь. А то мне здесь в одно место надо заскочить. Ладно?
– Ладно, – машинально ответил Сидоров.
Машина остановилась.
Сидоров расплатился. Ему захотелось сказать что-то таксисту напоследок, но все это – и конец разговора, и остановка машины – произошло так быстро, что он, так ничего и не придумав, промолчал и закрыл дверцу.
– Давай! – крикнул он вслед машине, когда та тронулась, и махнул левой рукой. В правой у него была сумка.
* * *
– Ну… Один, два… Что вы делаете, отдайте сейчас же, поручик!
– Вы что, капитан, что вы хотите?..
– Извольте сейчас же отдать, я вам приказываю!
– Нет, что вы… Оставьте, капитан. Это же… Это же слабость.
– Какого черта вы говорите о слабости? Что вы в этом понимаете? Пока не прошел шок… – Гриневич поморщился от боли и сделал два глубоких вздоха. – Отдайте!
– Нет! – повторил Шорин, сглотнув, и засунул пистолет за ремень портупеи.
Гриневич отвернулся. Он сидел на земле, прислонившись спиной к доскам какого-то дома. Сквозь френч его мундира проступало большое бурое пятно крови. Волосы на его непокрытой голове взъерошились и слиплись, отчего его лицо, обычно казавшееся добродушным, теперь было капризным и злым.
– Ну тогда, дружище, сделайте милость, оттащите меня на ту сторону дома… Там видно реку.
Шорин взял огрузшее тело Гриневича и потащил его вдоль завалинки. За углом дома лежал убитый – совсем еще молодой парень, по одежде – рабочий. Его широко открытые глаза застыли, глядя в небо, а на мятой косоворотке еще не высохли пятна пота. Гриневич заметил труп и ухмыльнулся сквозь стон.
«Идиотизм! – подумал Шорин. – Какой же идиотизм! Что привело сюда этого парня? Повинуясь каким побуждениям он взял в руки оружие? И чего, в конце концов, хотят добиться такие, как он? Всеобщего счастья? Но ведь убивая можно добиться только одного – всеобщей ненависти!»
За углом дома дул ветерок. Он дул с реки и шелестел ветками большой березы, стоявшей на краю горы.
– Бросьте, Шорин, – тихо проговорил Гриневич, – меня не стоит перевязывать.
– Да что вы. Это ерунда. Рана вовсе не такая серьезная. – Шорин постарался, чтобы его слова звучали как можно бодрее.
– Прекратите, поручик. Вас противно слушать. Лучше расскажите, что вы хотели сказать за ужином.
– За ужином? – не сразу сообразил Шорин.
– Да. Вы остановились на мальчике.
– Ах, это… – Шорин вспомнил. – Все это пустое, – проговорил он, расстегивая френч.
– Ну, все же? Это любопытно.
Шорин замялся.
– Я уже все сказал, – ответил он. – В общем, найду мальчика, попробую вложить в него что-то хорошее. А скорее всего… Ну, там видно будет. – Шорин разматывал бинт. – Скорее всего, возьму с него клятву, что он никогда не изменит себе. В конце концов, это главное, ведь если бы никто не изменял себе…
– Это было бы черт знает что, – перебил Гриневич. – Это был бы ад, дружище! – Он застонал. – Впрочем, если у вас будет такая возможность, найдите еще одного мальчика, быть может похожего на меня. Обещаете?
– Обещаю, – ответил Шорин и поспешил добавить: – Только у вас, как мне кажется, у самого будет такая возможность.
– Спасибо, – проговорил Гриневич совсем тихо. – Пусть он только будет хотя бы немного похож на меня в детстве. Представляете? На меня или на Рыльского. Он там, около церкви, на площади. Он тоже был неплохой человек.
* * *
«Девяносто шесть – восемнадцать, девяносто шесть – восемнадцать, девяносто шесть – восемнадцать…»
Если бы Сидорова спросили, для чего ему было нужно запоминать номер такси, на котором он догнал автобус, то, по всей видимости, он не ответил бы ничего путного. Просто запомнил, и все.
Автобус немного запаздывал, но до конца посадки он все же должен был прибыть в аэропорт – так сказал полный мужчина у окна, который должен был лететь одним с Сидоровым рейсом. Так что повода для беспокойства почти не было.
Сидоров попытался представить себе Москву, в которой не был уже месяц, дома, метро, теплый свитер, который ему, по-видимому, придется надеть сразу же после приезда. Это были привычные мысли, всегда посещавшие его при возвращении из отпуска, только сейчас они почему-то не вызывали в нем того прилива энтузиазма, какой им обычно сопутствовал. Из головы не шел тот старик, являвшийся таксисту, его предсказания, сон…
За те несколько минут, которые он ехал в автобусе, Сидоров уже успел придумать не одно правдоподобное объяснение случившемуся. В конце концов, разве может таксист всех упомнить? Да еще в курортном городе! Может быть, он когда-то обсчитал того старика или дурно с ним обошелся? Кроме того, многое не вязалось чисто логически. Ведь умирают все, значит, смерть нельзя рассматривать как из ряда вон выходящее наказание. Но и объяснения не успокаивали. Дело было не в них.
– Да-а! – возмущенно протянул его сосед и с тревогой посмотрел на часы. – Это же просто безобразие. Мы же и так опаздываем, а тут еще стоим уже целых пять минут!
– Да! – встрепенулся Сидоров: автобус действительно стоял.
– Эй, в чем дело?
– Послушай, у мэня самолет! Опаздиваю! – раздались голоса из заднего конца салона.
– Не беспокойтесь, все нормально! Это просто затор. Сейчас поедем, – громко проговорил водитель. И он был прав. Вскоре автобус действительно тронулся.
– Что там? Что там? – услышал Сидоров вокруг себя. Часть пассажиров с нездоровым любопытством прильнули к окнам.
– Кажется авария!
Внутри у Сидорова что-то тревожно екнуло. Такое было с ним второй раз в жизни. Когда-то давно, совсем маленьким, он увидел пожар. Черный дым, клубами валивший из пустого оконного проема, так испугал его, что он, проходя мимо, еще долго боялся смотреть в ту сторону. Так и сейчас. Ему казалось, что если он ничего не увидит, то ничего и не произошло.
– Ого! Ничего себе!
– Вот это разворотило!
– А водитель-то, водитель… Смотри, руки торчат!
– Ой, это же надо.
– Да, мощно! Наверное, с верхнего витка серпантина упал!
Сидоров не удержался и посмотрел в окно. На обочине дороги лежала покореженная груда металла, которая когда-то была автомобилем. Рядом валялись осколки битого стекла, ободок от фары, какие-то скрюченные железки с оборванными краями и аккуратно отлетевший прямоугольник номерного знака.
96—18, – решил Сидоров.
Впрочем, он мог и ошибиться: номер лежал обратной стороной вверх.
* * *
Прошло три года.
Сидоров защитил диссертацию, сменил четыре места работы, развелся с женой и провалил вступительные экзамены во ВГИК. «Что это вдруг с тобой?» – спрашивали его друзья, но Сидоров только улыбался осунувшимся лицом и молчал. Он был счастлив. И теперь он знал, что сказать, если ему явится тот старик. Уж он-то, Сидоров, держит клятву.
Апшуциемс, июль 1987
А этот – написан уже в двухтысячных, в холодные пасмурные дни.
Возможно, рассказ получился таким же холодным и пасмурным.
И и не совсем таким, как был задумал.
