Письмо. Серия «Другая сторона»

На воздух, дышать. Но я уже знаю шутки этого дома. Возвращаюсь, а там словно специально чисто. Никакой пыли. Никаких мешочков от съестного. Никакого мусора, никаких разбросанных по полу пакетиков быстрой вермишели. Всё стерильно. Как в операционной. Как в комнате для допросов в фантастическом фильме о кибербудущем. Запахов нет, вообще. Звуков тоже нет. Почти не слышу собственных шагов. Будто заложило уши после взрыва. Рука внезапно полностью онемела, перестала ощущать. Молоток выпал из бессильных пальцев, с мягким ненастоящим звуком он ухнул о пол. Кружится голова. Бело в глазах. А свет слабый, лампы горят едва-едва желтоватым, словно свечи. Свечи, я их вижу! Но теней нет. Свет колышется, не создавая тени. На стене пробегает очертание кружевной стрельчатой арки. Неуверенно мелькнув, исчезает. А на улице день, современный день, ничего не подозревающий и невинный. Электропровода над двором и деревьями, автомобиль и водяная колонка с электрическим насосом.

Уходи. Голос поприветствовал меня колокольным гулким звоном, ударился об уши изнутри, зашумело. Уходи, ты нас разрушишь. Иди на реку. Иди сейчас. Я побежал, потрусил как щенок, униженно и услужливо. Готов на всё, прямо сейчас. Иду! Там покой, можно умолять воду и выпросить освобождения у любимых моих берегов.

Перед тем, как уйти, я положил останки в бочку, всё, что можно было собрать. Уборка заняла много времени, всё во мне черствело, чернело и холодело. Хотелось к воде. В миг, когда я касался бочки, стены менялись. Я оказывался то в своём собственном погребе, в котором я первый раз и нашёл эту бочку. То снова здесь, в непонятной версии дома. А порой на половинку мига я видел толстые деревянные сваи в свете коптящего факела, воткнутого в железное крепление в стене.

*

Вода поглощала мои печали, мысли, остатки моего я. Так хотелось раствориться, перестать существовать в таком виде, состоянии. Но остаться частью реки, леса, течения, ветра, частью шума верхушек сосен. У реки мне стало легче. Быть свободным. Оставаться собой в своём теле большая удача в моих нынешних жизненных обстоятельствах. Всего лишь водоём, а сколько сил даёт! Я бреду у берега, позабыв о голосах, детях, о прошлом. Пинаю ногами камешки, шевелю кустики травы у воды, мокрой, нахальной. Сейчас здесь не чувствуется ни осени, ни лета. Украденное у законов физики место и время. Часы уединения. Или минуты. Или дни. Течение шелестит вдоль земли, берегов и трав, гудит очерет. Речная песня, тусклая и только для тебя. Для тебя. Для меня. Для всех таких, как я.

*

Вспомнил свою детскую любовь. Детский сад. Та девочка. Её никогда не бывало в этом доме. Тут никогда не было любви. Одна одержимость. А та девочка была маленьким тёплым ароматным существом, в красном льняном платьице в белый цветочек, на завязочках над плечами. Её хотелось трогать и обнимать, хотелось прижаться к ней лицом, охватить руками. На площадке детского сада мы прятались за беседкой от всех, рассказывали друг другу секреты, показывали открытия. Ничего подобного со мной не случалось потом. Я жил тоской по этим моментам и болью потери, когда меня забрали в школу. Я больше никогда её не видел. После школы я бродил вокруг садиков и мест, огороженных таким точно забором, каков был в тех местах, где гуляли мы с ней. Я даже не увидел в себе тогда своей смутной тоски, печаль же выросла в убивающего и разъедающего кислотой внутренности монстра. Монстр, зверь этот опустошал всё вокруг и превращал в пыль. То, что потеряно навсегда. То, что было самым прекрасным мигом жизни. То, что тлеет искрой боли. Что пробьёт потерей будущее, такое обречённое этой тенью на будущую боль. Sweet dreams are made of this. Who am I to disagree? *

Иди вперёд. Голос. Я вошёл в воду как внутрь варева времени. Моя таймлайн закрутилась водоворотом вокруг эпицентра. Обнял голову ладонями. Одна рука бесчувственна, как поленце. Окунул её в воду и держал там долго, в надеждах, что вода вылечит, растопит. Но нет.

Я стоял в воде спиной к течению. Вокруг меня оно набирало темп, давило, бурлило. Пузыри, водовороты. Мне мерещилось. Я видел, как всплывают тела людей и детей. Как белые их лики выныривают из стекла воды, омываемые в последний раз, как через закрытые веки смотрят в небеса, молча текут вместе водой тенями, прозрачными и несуществующими. Я стал частью этого, пропитался тишиной водяных могил, понял, как это спокойно и хорошо, быть тут с ними, плыть, как они. Какое это благо и дар, быть похороненным в реке и получить вечную жизнь воды. Её бессмертный дар растворения. Жизнь продолжалась, в других венах и артериях, в венах и артериях ручьёв и рек. Неспокойная вода питает спокойствие озёр и болот. Неспокойное питает спокойное.

Я вышел из воды, мне было холодно. Снова смеркалось. День и ночь проносились со скоростью комет. Я вышел из воды, моды, вышел из себя, вышел из луны со своими фазами, мечтами и снами. Эти галлюцинации, голоса, письма. Дети, к которым меня почему-то влечёт. Почему я в этом всём? Почему я здесь? Почему именно я? А, лес? А, голосишко? А, реченька? А?!..

Мокрый. Вода стекает, мне неловко и стыдно, что я намочил и без того влажный лес. Воздух нынче сырой, вода висит в воздухе. Роса. Подбегаю к воротам, во двор, а там… Та часть двора, где я сейчас, от ворот до крыльца, остаётся ещё тем двором, из которого я выходил и здесь ночь. Мурчат цикады, пищат комары. Но перед крыльцом начинается другое. Тот дом, на крыльце мальчишка, Бобби. Бобби стоит, а его родители обнимают его сзади. Там день. Это надо сделать. Вымучить уж всё до конца! Рука, раненая, немая, вдруг чешется. Сильно! Внутри покалывает. Пальцы вздрагивают, их бьёт током. Я бегу навстречу судьбе и ударяюсь лицом, грудью, коленями. Всем телом я влетаю в тугой невидимый барьер. Меня отбрасывает назад. Мигает свет. Боковым зрением я вижу девочку, золотоволосую, со своими папой и мамой. Те же родители, что и у Бобби. Одеты иначе, другой стиль. Отлетаю назад. Успеваю споткнуться и упасть к девочке под ноги. Здесь раннее утро и я успеваю это отметить. Боже мой, незначимая чушь лезет в голову. Они кричат, убегают в дом. Я страшен, грязен, мокр, истощён и зол. Бегу за ними. Тащу за собой свою реальность, она прилипла к моей спине, как крылья летучей мыши. За мной темнеет. Я несу ночь и тьму, я их такими вынес из реки. Бегу, а за мной идёт тень. Моя тень! Вхожу в дом, который обращается моим тусклым домом там же, где ступают ноги. Дом-оборотень. Кричат. Почему они кричат? Почему они в подвале? Дверь не заперта, но она не открывается. В этом месте в моём доме глухая стена. Трансформация застряла, дверь слилась со стенкой. Им уже не выбраться. Они так и будут лежать там. Там и погибнут, останутся навсегда в своём последнем убежище. Замрут, вцепившись друг в друга в агонии любви и страха. Оборачиваюсь. Вот он сзади мой дом. Их дверь в стене моего дома-обортня. Подвал там же, где и был у меня, но дверь теперь в другом месте.

Бегу наверх. Я всё ещё мокрый. Дом снова мой. Гудит в прежней шкуре, скрипит, смотрит витражами, маленькими странными окошками, тёмными когда-то цветными обоями. Мини-замок, выдумывает что-то. Малышом я представлял, что часть этого строения – таинственный дворец, полный призраков и видений. Витражи и непонятный стиль обоев очень тому способствовали. А идея про дворец, старинную крепость помогала мириться с бытовым унынием. Сейчас я погладил перила стены. Нашёл картонную коробку, увидел верёвку. Засохшее вещество. Она в крови, наверняка. Сжал, погладил, нежно ласкаю шнур. Сижу, мотаю её на руку. Она пропитана живым духом, она отдаётся внутри образами и фантазиями. Звенит чьими-то жилами и прекратившимся дыханием. Верёвка дала мне силы, передала часть заряда из своей прежней такой пугающей жизни. Сижу, мотаю её на больную руку. Кисть оживает. Перестаёт ныть, колоть. Чувствует. В животе тепло, надёжно и понятно. Я рад.

*

Сладкий нежный сырный ванильный кекс щекотал ароматами сердце и нос. Язык ждёт, предвкушает. Коричневая корочка, жёлто-белая серединка. Уцепиться, утонуть в нём зубами, в горячем, дымном, обжигаться, прижечь язык, нёбо и пальцы. Кекс оставит отпечаток во рту. И даже когда вкус исчезнет и память о нём сотрётся, останется ожог, как память о таком нежном, сладком, кислом, ароматном ванильном потрясении. Ну что сравнится с едой? Разве что сон, но сон так однообразен! А вот кексов столько, сколько хозяек. Я схватил горячий кусок, нанёс свой фирменный ожог во рту и выбежал во двор.

Я снова маленький. Это сон или…? Бегаю, бабочки вокруг. Интересно, куда легкокрылые подевались, когда я вырос?

– Мама! Мамочка! – я звал её, хочу показать ей, как болит рука. Прошу помочь мне. Рука потемнела, онемела, из ранок сочится сукровица. Бечёвка обнимает кисть, пропитана потом и жидкостью, стала чёрной. Я потрогал ранку, выступила кровь. От руки плохо пахло. Мамочка! Она выходит на крыльцо, но её лицо размазано и размыто, её родные черты растворяются и исчезают. Мамочка, помоги мне! Помоги. Остаётся только её запах. Я больше её не вижу. Мамы здесь нет. Куда-то ушла. Ускользает. Я за ней. Иду за ароматами мамы, её волос, халата, еды, которую она вечно готовит. Знакомые запахи на время побеждают ужасный смрад от руки. Но мне страшно и стыдно, что я беспокою мамочку. Святую статую без чувств, в которую она превратилась после смерти деда. Омертвела. Умерла. Увы, это не моя мама. Моя мама была не такой. Мамы нет. Той любимой мамочки не стало после того, как она нашла деда, своего отца, в ванной кипятка, голого и распухшего, с бутылкой водки в руке. Возвышающегося чудовищной инсталляцией среди разбросанных вещей, которые старики собирают во все времена «на смерть». Похороны. Его лицо было закрыто полиэтиленовым пакетом от конфет. Мама, ты где? Куда ты подевалась? Много цветов вокруг, голова кружится и тошнит от веяния из гроба, смешанного с ароматами цветов. Лето. Такое же лето, как сейчас. То же время. Мама ушла, а пришла вместо неё другая, зля колдунья. Мачеха с тем же лицом и тем же телом. От неё воняло тухлятиной. С каждым годом всё больше. Она была жестокой, злой, я боялся её. Мир будто темнел в её присутствии. Моя маленькая жизнь потемнела. Мать изменилась. Её душа издохла. Изменила меня. Покалечила, измяла. Годами я тянулся к идее той самой прежней мамы. Которая, а я надеялся, всё ещё живёт где-то внутри этой ужасной чужой женщины. Может быть, моя мама заперта там, в глубине, может быть, она нуждается в любви, во мне, в знании, что нужна. Я жду её и всё ещё люблю. Я готов ждать вечно. А то, что любовь ничего не меняет и никого ещё не победила, я уже понял и убедился сам. Любовь разрушает многих. А создаёт только новую жизнь из нескольких клеток. Мама. Найди меня среди поехавших пластов мироздания. Я здесь застрял и бьюсь, ещё живой. Я чувствую, как тяга к жизни утекает из меня через укус. Он всё время чешется! Я опять смотрю на своё запястье. И снова вижу руку взрослого. В другой руке кусок сырного кекса, пальцы ещё розовые от соприкосновения с горячим.

*

Sweet dreams are made of this.

Who am I to disagree? *

*

Я перекрестил на её шее бечёвку и начал тянуть, так, как я видел в кино. Онемевшая рука надёжна, будто это действие ей привычно. Мы, те, кто живёт в современном мире – потенциальные убийцы все до одного, из-за доступности понимания, как это сделать, через фильмы и детективные сериалы. У меня было чувство бьющейся птички в руках и я почувствовал боль. Происходило что-то непоправимое. Несколько раз мне хотелось отпустить, но я понимал что нельзя, голос не отстанет всё равно. Как из неё утекала жизнь, так из меня утекал свет, я сваливался во тьму окончательно, в боль и был нанизан на ножи чувства вины. Чувствовал каждый её жест, каждое движение, все её переживания. Человек, бьющийся за жизнь, ужасен. Я понимал, что она сейчас думает о сыне, что внутри неё разверзается кошмар, но я не мог прекратить, не мог, уже было поздно. Мне хотелось как-то не так, но… всё равно реальность другая, не такая, как в письме, да, малыш? Так лучше? Или нет?

Some people got the real problems,

Some people out of luck,

Some people think I can solve them,

Lord heavens above! *

Она видела, что я сделал с её мужем. Я ощущал её панику и отчаяние волнами, они изрешетили меня везде. Понимаю, что вероятно, уже не выживу после этого. Боюсь снять с неё бечёвку. Казалось, она оживёт, схватит меня и будет громко, нескончаемо долго ругать за то, что я натворил. Но оставить так я не мог. Это выглядело плохо, некрасиво, уродливо, страшно. Я снял шнурок и бросил в какой-то картонный ящик, стоявший в углу, сверху бумаг, газет и писем. Как всё теперь запуталось. Как это распутать. Что с моей памятью. Что теперь со мной. Некрасивые полосы крови были везде, на полу, на стенах. Как грязно! Фу, какая грязь! И запах. Как отмыть? Но ведь это такая мелочь, правда, Бобби? Мы выдержим это?

Мой солнечный малыш, он где-то гладит кота в это время. Наверное, он на своём любимом третьем этаже смотрит на солнце. Нельзя оставить всё так, как было написано в письме. А то выходит, я ничего не изменил. Мне захотелось отнести их на реку и я отнёс.

I'm only human after all,

I'm only human after all,

Don't put the blame on me,

Don't put the blame on me. *

*

Пузыри на воде всплывали пенистой шапкой. Затем на поверхности показались два тела. Луна светила голубым, напротив вставала другая, жёлтая луна. Две луны смешали свет, как тайные любовники в своём последнем запретном свидании. Тени погасли и стыдливо спрятались, вода светилась в жёлто-голубом свете ртутью, одна, одинокая, гордая и горькая, плюхая маленькими робкими волнами о мокрые раскисшие берега, она меняла своё движение каждые несколько минут, и в пересменку образовывались водовороты.

Я сидел на берегу, мокрый, поцарапанный, усталый, с трудом дышал, пальцы ломило. Мне одиноко и страшно в открывшейся с уходом голоса внутренней пустоте. Голос исчез, вырвал и унёс с собой кусок меня в небытие. Всё во мне проваливалось в этот чёрный колодец, смывалось тревогой и паникой дочиста, кануло в черноту, забывалось. Моё я уничтожается, остатки меня осознавали распад, а возле двора, на другой стороне от моей реальности, в рокоте и рычании двигателей, с подвыванием сирен паркуются полицейские и скорая. Серый, Рыжун и незнакомый белый кот бродят среди изумрудных прудов травы. Свет отражается от их зеркальных глаз, жёлтым и опаловым лунным.

I'm only human, I do what I can,

I'm just a man, I do what I can,

Don't put the blame on me,

Don't put your blame on me. *

Я достаю тетрадь, вырываю лист и пишу:

Дорогая Высшая Сила! Забери меня отсюда, сделай хоть что-нибудь. Если ты, конечно, есть и ещё со мной.

***

Я иду степью. Травами осени, воздухом из конца сентября, сыростью из октября. Сырной головой солнце закатывается к столу горизонта и это продолжится, сколько захочу. Юбка для верховой езды, плотная, стёганая, синяя кобальт, с клиньями бордо, она взлетала крыльями, лисьими хвостами в порывах игры ветров.

Thought I found a way,

Thought I found a way, yeah (found),

But you never go away (never go away),

So I guess I gotta stay now. *

Глаза щурятся с радостью, дух свободен. Мои сны прекратились с тех пор, как я решила остаться здесь. В прозрачных степях за рекой. С каждым днём я уходила всё дальше вглубь, измеряя ногами мили и километры долгожданных питательных вольных земель. Только камни и бездорожье встречают меня. Здесь нет никого, никого из тех, кого я не хотела бы видеть. Руки всё ещё болят. Одна рука чувствует рукоять светильника, а другая сочится ранками, но они заживают. Они заживут, скоро заживут. Совсем. Останутся белые крошечные шрамики, тайные метки.

Oh, I hope some day I'll make it out of here,

Even if it takes all night or a hundred years,

Need a place to hide, but I can't find one near,

Wanna feel alive, outside I can fight my fear. *

Брюки под свободной юбкой согревали мои ноги. На плечах лежит шаль, рыхлая, пушистая, связанная кем-то, чьё имя и лик выкатились из моей памяти, как шарики порванных бус. Я спала меж холмами, ела что смогла поймать, омывала лицо в источниках в те дни, когда я их встречала. Я ещё помню свою любовь, но не в силах вспомнить адресата. Воздух наполнен моими детьми, неслучившимися, бестелесными из-за отсутствия шанса родиться и выжить. Здесь такое невозможно. Но здесь безопасно. И легко. Я дома.

Isn't it lovely, all alone?

Heart made of glass, my mind of stone,

Tear me to pieces, skin and bone,

Hello, welcome home. *

_______________________________________________

* В рассказе использовались отрывки из песен Sweet Dreams от Анни Леннокс и Дэвида Стюарта дуэта Eurythmics, Human от Rag'N'Bone Man, Lovely от Billie Eilish. Послушать их, найти полные тексты и переводы можно в интернете.

Обложка создана на основе собственного фото автора Натали Полухиной.