скачать книгу бесплатно
Иван Васильевич даже цокнул несколько раз языком. Уже понял, что мальчонка умен, но такой проворной сметливости от него никак не ожидал. Встал, опять подошел к Борису. Внимательно его оглядел.
– Ну, да, – наконец произнес он, – а Тимошка Малюте всю игру попутал, взял да и напоролся на кинжал.
– Выходит так.
– Вот ты и распутаешь этот клубок.
– Я?! – воскликнул Борис, забыв что находится у царя.
– Завтра поедешь с Губовым в Москву. Он тебе всё расскажет. Васька, неси схиму, в подвал Троицкий молиться пойду.
– Ты же при смерти!
– Ах, да! – стукнул себя по лбу Иван Васильевич. – Тогда пошли оба вон, надоели.
Стража княжеского дома оказалась неприветлива и чрезмерна осторожна. Видимо, хозяин дал соответствующие наставления.
– Чего надобно, полуношники? Проезжайте, покуда живы.
– Ты с кем так смел, басалай! – вертясь на сноровистом коне, крикнул в полутьму Бакуня. – Не видишь, кого спроваживаешь?
– А мне хоть ты сам Малюта. Не велено. Щас из пещали-то пульну, потом погляжу кто ты таков. Ха-ха.
Григорий Лукьянович слез с коня, подошел к стрельцу. Подъехал ближе и Бакуня. Тот наконец разглядел поздних странников. Челюсть так и отвисла.
– Что, в самом деле, и меня прогонишь? – сощурился Скуратов.
Стрелец тяжело сглотнул, выпучил глаза:
– Владимир Андреевич отдыхает. Утомился с дороги.
Другой страж уже спешно открывал ворота. Малюта взял под уздцы коня, неспешно пошел во двор. Бакуня, сплюнув под ноги стрельцу, последовал за хозяином.
Старицкий будто ждал гостей. Вышел на крыльцо. Дом его был построен в немецком стиле – почти ровный, как коробка, с темными продольными и поперечными перекладинами на белой стене, высокой крышей, без всяких резных и расписных излишеств.
– Как здоров, Григорий Лукьянович, не хвораешь ли? – весело спросил князь.
– Токмо твоими молитвами и пробиваюсь.
– Стараюсь, боярин, весь лоб за тебя ужо перед образами измочалил.
Чего это он так веселится? – подумал Малюта. – Неужто и вправду порошок в коробице подменил, отравы туда насыпал? Но как узнал, что там был не яд? На язык что ли попробовал? Или холопу скормил? С него станется. Но тогда меченная зернь у него в руках. Будет меня ломать. Поглядим.
Расположились внизу, в светлице. Впрочем, и она полностью напоминала польскую или литовскую комнату. Вместо печи – камин, на стенах гобелены с рыцарскими сражениями и охотой на львов. Малюта вспомнил свой тайный подземный дом на волжском острове. У него богаче. Хотя, князь-то здесь уже и не живет, так, бывает набегами, когда Иван позволяет в Москве бывать. Был у Старицкого дом и в Зарядье, но при последней опале царь его отобрал, устроил там Разбойный приказ. Теперь Владимир Андреевич мог обретаться только в Воробьёво, где жили его родственники.
На этот раз Малюта не прогонял Бакуню, велел сидеть рядом. Это удивило князя, но возражать он не стал. В конце концов Бакуня, которого он хорошо знал, не черный холоп, а сын дворянина Ивана Плетнёва – Илья. Хотя все давно уже зовут тиуна по прозвищу Бакуня – или балабол. В насмешку, видать. Парень и со своими-то просто так и рта не раскроет, а уж с чужими…
– Чем обязан? – учтиво спросил князь, давая знак человеку поставить на стол кувшины с вином и уйти.
– А то не знаешь, – ухмыльнулся Малюта. – Царя-то, говорят, уже Филипп исповедал.
– Да ну?! – удивился то ли понарошку, то ли взаправду князь. – Ай, ай. Беда.
– Ты, Владимир Андреевич, заканчивай свои шутки. Я ить тоже шутковать умею. Сказывай прямо – зелье передавал Маляве?
Князь покрутил головой, будто она у него внезапно разболелась, размял пальцами шею. Его шейные позвонки хрустнули.
– Передал кому надо, – уклончиво ответил Владимир Андреевич.
– Отчего же тогда государь собирается с архангелами беседовать? В коробице-то мука да порох были.
– Знаю, Григорий Лукьянович.
– Знаешь?!
– Твой замысел я сходу раскусил. Не глупее тебя. Подставить ты меня решил, а сам на лихом белом коне оказаться.
Малюта отчаянно дернул бородой, стал её немилосердно чесать.
– Ты, видать, и дьяка Никитина к братцу послал, чтобы он его о моем кознодействе упредил, – продолжил князь. – Так ить? Раз Бакуня тут, знамо, он Тимошке от тебя весточку сию и передал. Токмо я проворнее вас оказался. Про зелье я сразу Ивану рассказал. И на тебя, само собой, донес. Кстати, повар честным оказался. Васька Губов пытался подсунуть ему зелье для государя, вроде как лечебное, от римских целителей. Да тот его себе в пасть засунул. Ха-ха. Царь ему за верность 70 рублей пожаловал, причем серебряными новгородками, и шубу с плеча. Сам-то в схиме ходит. Ходил.
– Та-ак, – протянул Малюта. – Хитер, князь, недооценил тебя. Отчего же Иван помирает? И почему тогда ты здесь прохлаждаешься, а не у его смертного одра?
– Велено никого не подпускать и близко. Слыхал, даже Темрюковну не привечает. Не сегодня-завтра преставится.
– Откуда вестимо?
– Васька тут, в Разбойном приказе с кромешниками царскими шороху наводит. Пытается дознаться с чем Никитка к царю помчался. Тело его сюда приволокли. Пусть постарается. Для нас с тобой то не секрет. Так?
– Ну, – нахмурился Малюта.
– Для нас с тобой загадка кто и зачем Тимошку убил. Али и здесь твой хитрый ход?
– Думай что говоришь, князь, стал бы я дьяка изничтожать, коли сам его к царю спроворил.
– Это верно, – вздохнул Старицкий. – Что делать-то станешь, Григорий Лукьянович? Будешь ждать, покуда братец отойдет? Али все же в Александров наведаешься?
– Разберусь.
– Гляди, у царя хватит еще сил тебя на дыбу отправить. Думаешь, он поверит в твои сказки?
– Не до сказок ему теперь, коли Филипп уже вокруг него вороном вьется. А ежели царь представление устроил? Может, и не помирает вовсе. На все способный. Ты-то его еще в здравии застал?
– В полном. Велел мне покуда здесь находиться, не уезжать в Романово.
– Чудно. Ежели хотел тебя со мной лицом к лицу схлестнуть, зачем в слободе не оставил?
– Не любит он меня, вот и убрал до поры с глаз долой.
«Да-а, любить тебя не за что, – подумал Малюта. – Хитер зверь, просто так в ловушку не загонишь. Ну ничего, поглядим кто кого».
– Что боярская дума говорит? – спросил он.
– Знаешь ведь – до смерти правителя не потребно ничего обсуждать. Земство, сам сказывал, на моей стороне.
– Так оно аки ветер. Сегодня так, завтра эдак. К Сигизмунду надобно.
– Что?
– Что! Что! – вдруг вспылил Скуратов. – Как бы поздно не было! Нужен ты земским, как лягушке перья. Это я тебе тогда так, на уши соломы наплел. Помрет Иван, такой раздрай начнется… Одна надежда на короля. Хорошо бы он дал теперь Андрюшке Курбскому достойное войско и тот бы сидел на изготовке. Когда царь помрет, обойдет Полоцк и быстрым шагом сюда. Покуда многие наши стрельцы в Ливонии да на юге. Войско что я привел из-под Полоцка – так, разве для видимости.
– Не пойму тебя, Гриша.
Князь встал, расправил плечи. – Я, по-твоему, самоубийца? Опять же ты сам говорил, что ляхи меня первым на кол посадят.
– Пошутил я. Зачем Сигизмунду на троне Андрюшка? Он ведь знает, что народ его предателем считает. Ну посидит месяц другой, а опосля его на пики сбросят. Нет. Королю надобно, чтобы народ русский смирным был, а правитель в дружбе с ним. Через такого он свою веру постарается насадить, постепенно. А то поддержка Рима и большие деньги. Чуешь? Ты Сигизмунду нужен, князь. Ты!
Владимир Андреевич опять хрустнул шейными позвонками, задумался. Потом налил себе полный кубок вина, без продыху осушил. Закусывать холодной телятиной не стал, вытер рот рукавом.
– Верить тебе, Малюта, что скорпиону.
– А ты не верь, дело твое. Только здраво рассуди прав я или нет. То-то. Надобно письмо Сигизмунду сочинять. Бакуня его Андрюшке передаст.
– Чего же писать?
– Я потом скажу.
– А ежели царь комедию ломает? Возьмет завтрева и на ноги встанет. Что тогда?
– Это мы выясним.
– Как?
– Над углями еще никто не молчал. Вот и Васька Губов заговорит.
На ночь Малюта с Бакуней в Воробьёве не остались. Помчались в загородный дом Скуратова, что находился за Белым городом. Там боярин велел своим кромешникам немедля разыскать царского стряпчего Губова и тайно доставить его к нему. Бакуня пришпорил коня и вместе с дюжими молодцами умчался в ночь.
Иван проснулся ни свет ни заря. Бока ломило – не привык спать на этой широкой, мягкой кровати. В слободе обычно простым топчаном с медвежьей ергачиной перебивался. Выглянул из-за плотной шторины. Прислушался. Никого. Опустил босые ноги на пол, отдернул. Холодно. Опять холопы палаты как следует не протопили.
Взглянул на ночной глиняный горшок. Жуть как хотелось воспользоваться, но нельзя. Узнают, что справлял в него нужду, всё поймут. А ить он при смерти. Неподвижен. Подошел к двери, которая вела в столовую палату. Лестница в нужник находилась за ней. Велено было наверху никому не находиться, чтобы не беспокоить царя. Дозволялось только немому татарчонку Аги, что должен был давать больному воду и куриного бульона. Собрался уже выскочить из покоев, но внизу раздались голоса. Они становились всё громче. С охранными кромешниками кто-то бранился. «С кем говоришь, холоп!» – донеслось отчетливо. «Да, ить с нас головы снимут!» «Кто? Гляди, чтоб я с тебя первым и не снял».
Топот на лестнице, что ведет со двора прямо в покои.
Выругавшись, государь нырнул в постель, задвинул занавески. В дверь ввалились не постучав, громко сопя. Подошли к кровати. Оттянули тряпицу.
– Государь…
По голосу Иван сразу узнал думного боярина Юрия Головина.
– Даже не шевелится, нос ишь как заострился, – сказал другой.
Сомнений не было, это – Илья Плетнев из бояр земских. Оба в силе, на Соборе их голоса веские.
Слетелись на умирающего льва, – подумал царь. – Шкуру заранее делить. Ну, ладно, послушаем.
Ему стоило большого труда не моргнуть и не пошевелиться.
– Кажись, совсем плох, – прошептал Головин.
– Что делать-то станем? Может, пора Собор созывать?
– Митрополит не позволит, пока душа с телом не рассталась. Но готовиться надобно. Сомнений нет.
– Кого кричать-то будем, Ивана?
– Квелый он, безликий, – ответил думный боярин.
– То-то и лучше. На кой нам Рига ливонская? Пора уж заканчивать там. Жили без балтийских податей и слава богу. Того и гляди Литва с Польшей объединятся и тогда нам крышка, до Москвы дойдут. Сигизмунд шутить не будет. А уж сразу супротив немцев, финов, шведов и Крымского хана нам точно не устоять.
– Не устоять, Илья Матвеевич, – вздохнул Головин. – И от опричнины сплошное разорение. У меня ить сколько отобрали, не сосчитать. Запомнится нам Иваново царство.
– Ох, запомнится, друже.
Плетнев протянул руку к лицу государя, помахал перед ним. Поднес ладонь к губам.
– Чуешь что-нибудь? – спросил Головин.
– Не пойму. Кажись тихо.
Иван Васильевич затаил дыхание, напрягся.
– Пощупай под скулой, – посоветовал Головин. – Бьется? А-а, дайкось я.
Он отстранил Плетнева и сам засунул два пальца под подбородок царю.
В этот момент левый глаз «больного» резко отворился. Он крепко перехватил руку Головина, сжал, вывернул.
Оба боярина отскочили прочь. Запутавшись в длинных полах кафтанов, свалились на спины, смешно задрав ноги.
Царь соскочил с постели, схватил, выроненный Плетневым посох.
– Сигизмунд, говорите, шутить не любит? А я шибко люблю.
Бил обоих с остервенением, роняя густую слюну, пока резной, с золотым обкладом посох, не обломился. Затем, отшвырнув палку, схватил бояр за воротники.
– То, что вы здесь сказывали, вам зачтется. А пока… Ежели кто узнает, что я в здравии, непотребники, лично каждому кишки вырву через поганые пасти. Уразумели?
Бояре в ужасе кивали головами, мычали непонятное.
