Научи меня говорить

1 июня. Письмо Честера

Не обижайся на меня, пожалуйста, и не думай ничего плохого – не изменяй своему оптимизму. Я и сам не понимаю, что со мной происходит – чертовщина какая-то, сознание парализовано, и сердце будто подменили или… может, душу кто похитил.

6 июня

Не знаю, что думать про Влада. Мы в ссоре, потому что я устала от его неопределенности, да и вообще устала. Мы перекидывались сообщениями по телефону, но они никак нас не продвигали, мы топтались на одном месте, и мне это надоело.

«Поздравляю. Ты – молодец, я – нет. А теперь дай мне спокойно отдохнуть», – написала я ему, и мы поссорились.

Какой-то идиотизм.

Но с другой стороны, я поняла, что могу без него.

Да. Я совершенно спокойно могу укорениться в своем знании того, что Влад для меня просто этап, очередной этап, который я почти прошла.

Я свободный человек!

Я свободна от него. И от себя.

Я сильнее его. Я сильнее «себя».

Значит… я его отпустила. Отпустила.

А нужен ли мне вообще такой человек?

Наверное, все-таки нет.

Ему есть, кого целовать.

Злость есть.

Любовь? Не знаю. Если и есть, то больше по памяти.

С Честером помирились. Точнее, я приняла его извинения.

26 июня. Письмо Честера

А я сегодня разбил зеркало… Грустно…

27 июня. Мое письмо Честеру

У нас тут почти каждый день дождь, лета никакого. Я, конечно, дождь очень люблю, но вот уже июнь заканчивается, а лето… его как будто и нет – все весна, да весна.

Зеркало… Если не смотреться в него, тогда все нормально. А если так подумать, углубиться во все эти приметы, то их люди же придумали, следовательно, можно их и передумать. Просто в следующий раз дай себе мысленно установку. Например:

«Ага! разбил зеркало, значит, сегодня будет удачный день».

В конце концов, это просто предрассудки!

Я сделала так с числом 13, раньше катастрофически его боялась, в пятницу, 13 ждала неприятностей, которые, как по часам, приходили. А потом так подумала – какого черта я боюсь?! И решила, что отныне оно у меня будет счастливое. Установка подействовала, я приручила примету. Мне теперь и правда везет на это число.

28 июня. Письмо Честера

Привет, сестрёнка.

Пожалуй, я бы удивился, ответь ты иначе. Господи, как же мне с тобой комфортно и уютно! Ведь и писал я тебе с одной лишь надеждой, что получу вот такой ответ (мечты сбываются). Ты моя родственная душа – сестрёнка во плоти. Как жаль, что в другом отношении между нами перекрёсток. Хотя, только Ему видней, как должно быть. Не буду сетовать, искушать, а возрадуюсь тому, что есть.

Целую.

9 июля. Письмо Честера

Душа моя, здравствуй!

Не обижайся на меня, пожалуйста! Я знаю, что не обижаешься, но вижу, что понять и принять не можешь. Я сам такой. Я никогда не обижаюсь, но не приемлю, после этого человек мною перестаёт восприниматься. Мне очень не хочется, чтобы я перестал тобой восприниматься. Был я искренен с тобой. Понимаю я, что оправдания в данном случае бесполезны. Не ставил я перед собой задачи сказать тебе пару ласковых. Необъяснимо это, но: не тот герой, у кого штаны с дырой, а тот герой – кто на сук залез и с орехом слез.

Нет у меня к тебе претензий, негатива или отторжения. Общаться с тобой одно удовольствие… и не только моральное! Ты удивительный, изумительный человек, ты желанна и вдохновляешь на большие хорошие глупости, будоражишь дух авантюризма. Что может быть притягательнее безумства? Да ты и сама это знаешь.

Знаешь, прошу тебя, давай больше не будем об этом… хотя я готов ответствовать, ты только намекни, обозначь. Одними предположениями сыт не будешь. Преклоняю колено пред тобой и молю пощады – не было в моей жизни более родственной души и сопереживающего воплощения. Ты великолепна! Отдал бы всё, что у меня есть, чтобы ты была счастлива и оставалась прежней.

«Любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые толкает любовь», – отметила ты высказывание Франсуа де Ларошфуко, что и касается меня непосредственно.

16 июля. Мое письмо Честеру

На самом деле я очень скучаю…

17 июля. Письмо Честера

Удивительно, как сочетание пары слов может передать мегатонны сердечной теплоты. Это я про твою пару слов, про то, как «на самом деле».

Уверен, что после такого сочетания, даже самому вольнолюбивому представителю пушистых и хвостатых захочется помурлыкать в плену ласковых рук и быть ими затисканным. Невольно напрашивается:

Как вы прекрасны, романтические грёзы…

На самом-то деле я и сам не понимаю, в каких таких тридевятых царствах за семью морями блуждаю последнее время, и порой мне кажется, что я уже и забыл, зачем туда забрёл: за каким таким аленьким цветочком.

…Иль быть поэтом или хлеб растить?…

Топча мелочность обыденности особенно ясно чувствуешь, что есть родство – схожесть выражения и восприятия, и насколько роднее похожесть, чем противоположность.

Ничто так не окрыляет и не вдохновляет, как появление желанного, когда получаешь то, что с трепетом и, затаив дыхание, ожидаешь.

Очень хочется к морю, на Чёрное или Азовское, к морю своего детства. Копошиться пальцами ног в тёплом песке, вдыхать солёно-песочный запах прибрежных волн, держаться за руки, строить песочные замки, думать ни о чём. Но…

Ты мне снилась на днях, говорила, что уезжаешь с родителями отдыхать… кажется, к морю. Если это так, то я за тебя рад.

…Хоть сердцу колко, но нет мочи не любить.

10 августа. Письмо Честера

Который раз уже перечитываю твоё письмо, а ответить всё так и не собраться. Мне кажется, что ответ прервёт некий очень важный для меня поток ощущений, очень тонкий, в чём-то призрачный, мистический – видимый только моим внутренним зрением. Это не то зрение, которое рождает образы и видения, граничащие с галлюцинациями, и трудно от них различимые. Это не третий глаз, хотя, возможно, какие-то элементы этого способа видения и присутствуют. Это как параллельный мир, в котором я оживаю совершенно в ином теле, как во сне. Это моя третья жизнь. В этой жизни я свернулся клубочком у тебя на коленях, отдав себя полностью во власть твоих пальчиков. Они перебирают по клавиатуре то быстро, то замедляясь, то останавливаясь в задумчивости. Я вижу, как играют мысли и чувства на твоём милом лице. На нём то улыбкой, то прищуром глаз, то задумчивой дугой в бровях отражается каждая строчка. Ты слышишь? Ты слышишь, как я урчу в этом потоке? Поэтому я люблю длинные письма. Конечно, всё можно выразить и короткой строкой: целый мир, как в распахнутые одновременно две широченные створки царских врат, врывается в сознание мысль Омара Хайяма. Письмо же, как легкая ткань, накинутая на шатёр. Ты к ней подходишь, а она колышется, манит, сквозь неё нежно пробивается лунный свет… Лёгким движением, ощущая шероховатость материи, отворяешь ты проход. Дуновение свежести, ароматы ночной долины, загадочные тени, невидимые звуки постепенно наполняют пространство вокруг тебя.

Так не хочется с этим расставаться, с твоей строчкой. Я слышу в ней твоё дыхание, твой голос, вижу глаза и прикасаюсь к губам… Мне хочется взять эти строчки в ладони и целовать их, целовать, целовать… Каждую буковку, каждый знак, как целовал бы я твои руки, плечи и шею, чёрточки лица и мочки ушей. Снова и снова пробегаюсь я глазами по твоим словам, как руками по твоим волосам. Я отвечу… Что потом? Я отвечу, т.е. отправлю тебе клубочек своих чувств, переживаний… Долетит ли он до сердца твоего или будет путаться под ногами? Придётся ли кстати или не вовремя? Отложишь ли ты его в ящик стола своих находок или вдохнешь в него новую жизнь: добавишь цвета, придашь утонченности форме, украсишь гаммой своего духа? Всё это не вопросы, а трепет, трепет ожидания.

Откуда это? Откуда эти ощущения? Ведь передо мной всего-то 15-20 строчек набранного на компьютере текста… Эти, сложенные в предложения слова – дверь. Прочитав текст, ты как бы отворяешь дверь и, если за ней стоят чувства, и ты делаешь это с чувством, то вспыхивает новая звезда. Можно схватить её и спрятать, можно разбазарить, хвастаясь на перекрёстке, а можно растить и лелеять, и тогда она станет твоим солнцем, а то и полностью поглотит тебя.

Мне кажется, что душа это тоже дверь. У кого-то эта дверь в пятках, у других между ног, у третьих в районе желудка, у кого-то вход через сердце и т.д. Суть не в этом. Если ты взялся за ручку своей «двери», если ты в волнении и трепете, то тяни, не взирая на предостережения и упрёки. Света будет становиться всё больше и больше, в какой-то момент станет страшно, ведь по ту сторону столько неведомого: звуки, тени, запахи. Говорят, она, душа, даже что-то весит. Не знаю. Весить может воздух, который выходит из человека с последним выдохом. На мой взгляд, вес души не может быть измерен, хотя и имеет свой вес. Всё зависит от того, насколько человек смог приоткрыть дверь в неисчерпаемость бесконечности, откуда мы все родом. Скорее уж, на мой взгляд, уместнее было бы говорить о размерах. Хотя, если быть ещё более объективным, то и об объёме и… Говорят, душа занимает определённое место в теле человека. И этого отрицать нет возможности, но место это, как уже рисовалось выше, у каждого своё.

Можно ли продать душу? Скорее всего, да, но смотря, что под этим понимать. Человек не может вырваться из ничтожности своего существования, не может смириться и возрадоваться тому, что имеет, и тут приходит некая компания и говорит: «Сделай в жизни нечто важное и полезное! Земляне тебя не забудут! Ты навеки внесёшь своё имя в историю человечества!» И вправду, чем не шанс. Ну и на здоровье.

Но у нас регулярно крадут души. Политики, идеологи, бюрократы, адвокаты, бизнесмены и т.п. Мало того, что людей калечат психически и физически, так ещё и природу губят: леса вырубаются, реки и моря загрязняются в погоне за прибылью и влиянием. Разве это не воровство душ, когда ты вынужден доказывать, что ты это «ты», бегая по кабинетам с бумажками и, при этом, тебе ещё и отказать могут, так как один политик с другим чего-то не поделили. Бред! Нет, не хочу даже думать об этом, поскольку именно так души и выкрадывают – вынуждают смотреть не вглубь, за «дверь» не на свет своей души, а на рожи с плакатов, слоганы и штампы на мёртвых листах....

Строка заканчивается. Всё мимолётно: буквы, слова, строчки. Что потом? Нет! Что за ними!? Взгляд, прикосновение, порыв, сплетение, румянец на щеках, жар дыхания. Чудо! Ужасно. Как ужасно. Как ужасны все эти крючёчки – запятые и точки, это как злые колючки в диких волчьих зарослях. Вот что страшно:

О, сколько нервных и недужных,

Ненужных связей, дружб ненужных!

Во мне уже осатанённость…

О, кто-нибудь, приди, нарушь

Чужих людей соединённость

И разобщённость близких душ! (Е.Евтушенко)

P.S. Пиши, пиши побольше, подлиннее, пиши всё, под впечатлением чего находишься, и пиши так долго, как пишется. Не смотри в начало и не пытайся нащупать конец. Пусть это будет бесконечно, нескончаемо. Пусть это будет вечным, как вселенная. Пусть это будет жарким, как поцелуй. Чувственным, как взгляд. Желанным, как прикосновение. Страстным, как объятия. Я не знаю ещё способа, как только скатать такой огромный ком, чтобы он покрыл всё расстояние и снёс всё на своём пути, сокрушил всё хлипкое и неустойчивое, шаткое и валкое… Не бойся этого, пусть катится, пусть сносит. Давай построим огромную, до небес, снежную бабу. На голову ей наденем ведро, на место носа воткнём морковку, повяжем шарфик и примостим рядом метёлку, чтобы она, как свирепая буря, сметала все препятствия на нашем пути. Это будет наша личная, рукотворная стихия.

26 августа. Жизнь-то налаживается

Чуть не расплакалась от счастья.

Мы сидели в машине Влада. Звонит его телефон. Тот звонок, от которого меня начинает коробить.

Он берет телефон и, сбросив и выключив совсем, кладет на прежнее место.

Никогда еще я не чувствовала себя так, как после того, что он сделал.

– Ты сделал сейчас что-то очень странное… – сказала я, смотря на него. Солнце уже село, и наши глаза горели в темноте.

– Сбросил.

Мне хотелось его расцеловать, обнять, задушить в объятиях!

До этого он спросил:

– Ты правда хочешь, чтобы мы были вместе, если я разведусь?

– Это глупый вопрос, – улыбнулась я.

4 курс, первая сессия

10 ноября. Честер делает мне предложение

Вчера Честер сделал мне предложение. Мы с ним общались все это время просто по-дружески. Правда, я иногда говорила про Ильинскую, что не отдам его ей. А вчера он выдал:

– Ей я не могу говорить то, что говорю тебе. Что бы ты сказала, если бы я попросил стать тебя моей женой?

Мне стало грустно. Там, где-то далеко, в Питере, Влад, от которого эти слова были бы намного желаннее и слаще, а здесь сейчас стоит безумно любящий меня Честер и, все обдумав, предлагает мне выйти за него.

Четыре года назад, когда Рыжий сделал мне предложение, я совсем не стремилась замуж, но теперь появилось ощущение обязательной галочки, которую надо поставить. Но не абы с кем, не для того, чтобы эта галочка случилась, а с тем, с кем я отчетливо представила свою жизнь. С Владом почему-то я представляла ее ярче, чем с Честером. Может потому, что у него уже есть семья, есть определенная картинка, которая вселяет уверенность, а Честер в сорок лет всё ещё ищет себя. Наверное, странно так рационально выбирать мужа, будто это холодильник, хочется следовать за чувствами и романтикой. Хочется, чтобы получилось так, как у моих родителей – раз и навсегда. Но они были уверены в выборе, не сомневались и не смотрели в другую сторону, думая, что где-то лучше. Нашли и счастливы. А бабушка вообще пошла вопреки семье, когда согласилась стать женой дедушки, которого категорически не принимали. И это в двадцать лет! Так почему меня мотает туда-сюда? Может, наличие внутреннего маятника означает, что рядом пока нет того самого? Того, кто предназначен, и с кем я забуду обо всем и всех! С кем появится уверенность!

С другой стороны, может, я вообще не готова к семейной жизни? Воспринимаю поиск больше, как игру, квест, который надо разгадать.

Я расплакалась. Может, для пущего эффекта трогательности натуры, а может, просто оттого, что действительно захотелось заплакать.

– Я не знаю, когда ты играешь, а когда ты настоящая.

– Я открою тебе страшную тайну – я тоже этого не знаю.

Он засмеялся.

Мы хорошо друг друга чувствуем. Мы практически живем вместе в этом общежитии, когда как с Владом до этого, как до огромной горы…

Честер не понимает этого «шефства», когда я не хочу отдавать его Ильинской. Но да, не хочу! Потому что Ильинская ему не подходит, потому что она сожрет его без закуски и примется за другого. Он такой нежный, такой… хороший, хоть он и не любит это слово в отношении себя, а она? она его сожрет!

– Я считаю Катю неуравновешенным человеком, а этим разговором я хотел выяснить подробности другого, – сказал он.

– Чего?

– Твоего ко мне отношения.

– И как, удалось?

– Нет, главное так и осталось скрыто, ты настоящий партизан, – подытожил он, продолжая следить за тем, как я реагирую.

Он последовал моему совету про парфюм. Нашел для себя подходящий. Gio от Армани. Ему очень подходит. С ума можно сойти! Теперь я запомню его более интимно, так скажем. Этот запах будет ассоциироваться с ним.

– Я помнил, что ты мне говорила про туалетную воду, что у каждого должна быть своя, вот я выбрал недавно ту, которая мне подошла. И вот теперь она понравилась тебе. Каждый раз, когда я иду к тебе, я душу себя этой туалетной водой.

Мы разговаривали вчера до пяти утра. На лестнице. Я чувствовала, что он там. Вышла из комнаты и направилась к лестнице – сидит. Он засмеялся.

Второй раз получилось так же, но выходил уже он.

Первый раз я села рядом с ним на ступеньки.

Мы начали говорить о том, чтобы я не чувствовала за собой вину, и тут он оборвал слова другими словами:

– Я тебя люблю.

Я замолкла.

– Это ни к чему не обязывает, не думай, я просто хотел тебе это сказать. Я это понял, это действительно так. Мне нравится в тебе все.

Вспомнил про Влада, предположил, что у меня, наверное, кто-то есть в Петербурге. Я соврала, что нет. Но ведь по сути и нет.

Честер обнимал меня нежно и чувственно. Целуя шею… иногда. Вдыхая аромат моих волос.

– Я тогда сорвался знаешь почему? Ты обещала приехать в Норвегию, а когда я стал говорить о своих проблемах, ты сказала, что надо оптимистичнее относиться ко всему, надо начать мечтать. Ты не сказала «приезжай» или «давай я приеду». Вот из-за этого я и наговорил тебе все то, что наговорил.

Теперь мне стало понятнее, и его брань уже не выглядела безумством ревнивца. Но ведь она все и разрушила, когда можно было все спокойно обсудить.

Он несколько раз провожал меня до двери, потом мы проходили мимо нее и шли к окну. Потом я провожала его до его комнаты, но мы шли опять-таки мимо и достигали окна в противоположном конце коридора. А я с интересом разглядывала, как мы смотримся силуэтной темной парой в отражении окна.

Я не хотела его целовать, была спокойной все это время, даже холодной, рассудочной, но его прикосновения и слова в этот вечер были слишком чувственными. Он продолжал обнимать меня и иногда целовать шею.

В очередной раз прильнув к его уху, вдыхая будоражащий аромат, который безумно ему шел и дополнял, я стала водить кончиком носа по щеке и уху, потом дошла дорожкой до уголка губ и начала целовать. Он меня остановил. Шутя, нехотя, играя.

– Нет, надо себя сдерживать. Надо сдерживать порывы… – улыбнулся, обнял и повел к нашей с Мурашкой комнате. У комнаты он меня поцеловал. Кратко, но я как можно дольше старалась задержать его губы.

– Пока… – сказал он и направился к себе.

Я не вернулась в комнату, не хотелось болтать ни о чем с девчонками, нарушать магию вечера студенческой мишурой, и решила постоять на лестнице. Просто подумать.

Через минуту вышел он. С сигаретой в руках. Увидел меня пролетом ниже и засмеялся. Я поднялась.

Снова села рядом с ним. Мы говорили, потом он обнял меня и настиг губами мои губы. На этот раз уже я не могла сдержаться и ответила на поцелуй.

Теперь я поняла, что мне лучше не начинать, иначе сложно остановиться. Так как чувства лезут наружу.

Он сказал, что никакой вины я чувствовать не должна. Но разве он скажет, что есть на самом деле?..

На следующий день я шла к нему в комнату с твердым намерением расставить все точки над i. Хотела сказать, что мы пока не стоим твердо на ногах, меня все же смущала его неопределенность в жизни.

Кто-то уехал в институт, кто-то – по делам, Честер оставался в общаге, так что у меня наверняка была пара часов.

– А что значит по-твоему «не стоять твердо на ногах»?

– Статус не соответствует возрасту.

Он согласился.

Добавила, что я слишком его ценю, чтобы разрушать личными отношениями то, что уже есть. Он согласился снова.

Я не знала, как продолжить разговор дальше, а его мягкий голос и какой-то медитативный настрой обезоруживали.

Мы сели к нему на кровать, так как мне дуло от окна. Он стал показывать парфюм, которым теперь пользуется. Маленький флакончик. Очень приятно пахнущий… Прозрачный, из бело-серого стекла. Встал, не спеша подошел к шкафу и поставил флакон на место. В тишине раздался приятный звук касания стекла о дерево. Вернулся таким же размеренным шагом ко мне. Обнял. И спустя минуту терпения моего и его собственного начал меня целовать. На этот раз это был долгий тонущий друг в друге поцелуй. Никогда еще я так его не желала…

Пару раз он сказал, что я глубоко проникаю в него взглядом, и что он смущается. А я уже ничего не смущалась.

Мы где-то полчаса провели в этих объятиях. Долгих страстных чувственных поцелуях. Я ненавидела себя за то, что не могу остановиться.

– Тебя правда останавливает только мой статус? то есть, если бы мой статус соответствовал положению, ты бы не раздумывая согласилась стать моей женой?

Это был его последний убийственный вопрос…

12 ноября

Хочу на необитаемый остров! С Честером!

Это была потрясающая ночь! И день, с которого все началось.

Его сосед куда-то уехал. Так кстати все вышло само собой. Он включил музыку на ноутбуке и погасил свет, оставив только настольную лампу. Мы заказали суши, перекусили, но есть не особо хотелось, это просто был способ настроиться на то, к чему все закономерно шло. И снова, будто никого нет в целом мире, только маленькая комната в московской общаге. Просто комната. Где всё происходит. Где происходим мы.

Страстные поцелуи и желание наконец насытиться друг другом, но не отпугнуть. Осторожные прикосновения, переходящие в смелые и уверенные. Расстеленные простыни на полу и кровати. Одеяла. Страсть. Мои крики.

Я знала, что мне нравится, так как давно изучила свое тело, поэтому было хорошо. Может, потому Честер до конца не верит, что у меня еще никого не было. Но в тот вечер это было не важно. Настолько не важно, что мы оба отпустили себя.

Безумие. Но приятное. В чувственном плане мы понимали друг друга прекрасно.

Его дикие радостные танцы после, немного нелепые, но понятные. Под его любимую песню, которая теперь стала особенной и для меня.

* * *

– Твоя милая белая ножка разлеглась на кровати, как кошка… – произнес Честер, гладя мою ногу. Его глаза улыбались, а я любовалась морщинками, которые так любила.

Мы лежали на кровати. За окном уже было светло, а у него родился этот экспромт.

Лежа в объятиях Честера, я посмотрела на него и медленно провела подушечкой указательного пальца по его профилю – начиная со лба, затем по красивому прямому носу, ямочке над губой, губам, подбородку, и на шее начерченную нежно линию я свела на нет, плавно соскользнув пальцем, а Честер прикрыл глаза, и я заметила, как по его плечам побежали мурашки.

Я давно представляла, как нарисую эту линию на профиле любимого мужчины, которому захочу доверить этот жест, как что-то интимное, родное, принадлежащее только ему. Как росчерк признанной любви.

Я ни о чем не жалела. Несмотря на то, что планировала переступить черту только с мужем, я не могла не признаться себе, что верю Честеру, он действительно меня любит и не отречется от меня после первой близости. У нас есть будущее.

17 ноября

Не нужно было ему говорить про несоответствие статуса и возраста. Это его сломало, хотя он знает, что это правда. Но я ведь не называла его старым! А он зациклился теперь на этом слове. Он не старый! Я совсем так не считаю и вообще не это имела в виду! Да хоть 120 ему лет, он все равно не перестает быть для меня тем, кто он есть – нежным, отзывчивым и понимающим человеком, с которым просто приятно находиться рядом, просто быть вместе.

Несколько раз извинилась, пытаясь стереть те слова из его памяти, но он боится, что я легко променяю его на любого другого, едва подвернется лучший вариант, моложе и перспективнее.

– Перестань, ну, пожалуйста. Услышь меня. Мне с тобой безумно хорошо. Я только с тобой. Больше никого нет. Все это от моей непутевости, которая всегда меня саму ставит в тупик. Говорю, а только потом думаю.

– Нет, ты всегда взвешиваешь каждое слово. И даже каждый жест у тебя не случаен. Я уже говорил, что у тебя удивительное качество – ты всегда делаешь и говоришь то, что хотела бы услышать и увидеть по отношению к себе. Видимо, и тебе иногда хочется слышать правду-матку, раз ты ее говоришь, не выбирая выражений.

– Да, хочется. Но так мало людей способны говорить правду. И это одно из твоих качеств, которые я ценю, – Честер внимательно меня слушал. – Ты всегда честен и не скрываешься за масками. У тебя можно спросить, и ты ответишь. Подробно, откровенно, по полочкам. Иногда кокетливо, игриво, но ответишь. Может, скажу тебе сейчас что-то странное, но с тобой я начала себя анализировать, и от этого стало страшно. Потому что осознала, какой бываю ужасной эгоисткой. И некоторые качества увидела со стороны. Мне как-то один мудрый человек сказал: «Какая же ты фантазерка, навыдумываешь, а потом сама же в это веришь». Ты меня боишься, но еще сильнее я боюсь себя. Боюсь, что все вокруг неправда, и это только я себе что-то выдумала. По ощущениям напоминает паранойю, но может оно так и есть? Так что мы с тобой оба того. Боюсь, что я – одна сплошная неправда. Может, тебе от этого стало не по себе, но я зато в этом «непосебешном» состоянии живу постоянно. Я все время во всем сомневаюсь, но ты тоже что-то постоянно анализируешь, взвешиваешь, значит, можешь меня понять. Хотя в чувствах это вредит. В детстве я любила копировать, примерять, как любая другая девушка, манеры, ужимки любимых актрис. Притом совершенно автоматически, на подсознательном уровне я улавливала только то, что подойдет именно мне. Воспитываясь аргентинскими сериалами с их вечными интригами и перипетиями в любви, я была уверена, что это идеал, и хотела того же. В первой школе, где я была изгоем, это не проявлялось, а во второй, где меня оживили – оторвалась. Экспериментировала. Да ты и сам до сих пор зовешь меня экспериментаторшей – может, оттуда идет. Понимаю, невозможно жить, как в кино – это напоминает застекольный розовый мир из пастилы, но вот такой я человек. Пытаюсь меняться, но пока, как видишь, сдвиги не очень большие, а иногда и в обратную сторону. А когда ты стал говорить что-то обо мне – я прислушалась. Я не реагировала на других, считала это просто подтверждением того, что у меня что-то получается, а ты же действуешь отрезвляюще (только не потирай руки в готовности продолжить в большей мере). Вот потому начала себя анализировать. И действительно стало не по себе. Что ж я делаю! Может, поэтому все время прошу у всех прощения – потому что не знаю, где я сказала или сделала то, что было мое, а что – позаимствованное. Притом это позаимствованное настолько укоренилось, срослось со мной, что вряд ли я могу уже отделить от себя какой-то жест, мимику. Одна сплошная мозаика. Фильм «Симона»… Ну вот – как видишь снова ушла в ассоциацию с кино… Хотя ведь это все равно я?… ведь срослось же… Ты, наверное, сейчас думаешь: «Боже мой! ее надо лечить!» Не спорю. Помощь бы не помешала. Только вот чья? врача? психолога? хотя какая разница… Или близкого человека, который по-доброму и любяще скажет, какая же я дура, что все это снова нафантазировала и поверила во все это… В общем, прострация полная. Прости за такой поток сло… Черт! Я опять извиняюсь!