скачать книгу бесплатно
– Дядя Паша, – подхватила Нателла. – Правильно тебе сказали. Дядя Паша у нас мастер на все руки! У него такой огород, если б ты видел!.. В прошлом году ни у кого не уродились кабачки, и все ели дяди-Пашины. Вся деревня. Он всех угощал. Очень добрый человек.
– Бог с ними, с кабачками, Нателла Георгиевна. Когда это было? Когда строили дом?
– По-моему, начали в девяностом году. Я помню, что по тем временам это казалось почти невероятным – такое строительство! Ничего же нельзя было достать, совсем ничего. Выдавали талоны на стиральный порошок и водку, а больше ни на что!.. Нам тогда еду присылали из Кутаиси, здесь не было еды. И мы даже подумывали уехать, совсем уехать, но Нелечкин папа сказал, что родину никак нельзя обменять на еду. Это разные понятия, сказал наш папа. Даже если очень трудно, нужно держаться. И мы держались.
– А Прохор Петрович в это время строил дом?
– Ну, его потом перестраивали, конечно! Уже когда все появилось – рамы, двери, доски.
– Подождите, – перебил Плетнев. – Рамы и двери – это все хорошо. Хотя не слишком понятно, откуда у отставного военного деньги, да еще в те времена. А до девяностого года здесь стоял какой-то другой дом?
– Ничего не стояло, – удивилась Нателла Георгиевна. – Поле было.
– Как поле?!
– Ну, не совсем поле, но там никто не жил. Прохор Петрович появился у нас, когда вышел в отставку, мальчик. Раньше мы его никогда не видели. Как и Николая Степановича, нашего егеря, не Гумилева, конечно!.. Они тогда вместе приехали. Нелечка не помнит, она маленькая была, а я прекрасно помню!..
Никакого заявления Плетнев писать не стал, чем поверг участкового и явившегося с ним толстяка в синей форменной рубахе в изумление.
– Точно не будете заявлять?
– Не буду.
– Тогда дело не станем заводить.
– Не заводите.
– Ну, смотрите, – сказал повеселевший толстяк. – А этот… как его… ущерб?
– Я разберусь.
– Ну, глядите, – повторил толстяк. – Вон соседка ваша!.. Заявление о краже только сегодня написала, а уже результат ей подавай! Раскрытие, значит. А то, говорит, жаловаться на вас буду. А на нас только ленивый не жалуется! Но если заявления нет, жалобы не принимаются.
– Я не буду жаловаться.
Толстяк, кажется, хотел что-то сказать, посмотрел на Плетнева, потом, заглянув в дверь, еще раз оценил разгром.
Плетнев смотрел в сторону.
– Ну, раз заявлять не хотите, тогда я пошел.
– До свидания.
– А велосипед ваш как возле трансформаторной будки оказался?
– Понятия не имею.
– Ну, ладно, вы… того… если вопросы какие будут, вас вызовут.
Плетнев промолчал.
Кого бы ему вызвать, чтобы ответить на все вопросы?..
Надо было с чего-то начать, чтобы разобраться немного в разгромленном доме, а он не знал с чего. Разрушения казались ему фатальными, непоправимыми, он не удивился бы, если б, вернувшись от Элли и ее матери, застал на месте дома воронку или дымящиеся развалины.
Ему стало жалко своего дома и прекрасной жизни в нем – у него же была прекрасная жизнь, пока ее не разгромили!..
– Ле-еш! – закричали из-за забора. – Ле-еша!..
Плетнев вздохнул.
– Ле-еш, ты чего там маешься?!
– Ничего, – под нос себе строптиво пробормотал Плетнев.
– Ле-еш!
– Что?!
Ей-богу, он не знал, как взяться за дело!..
Он долго ходил по первому этажу, возникая и пропадая в зеркале, которое, как обычно, отражало невесть что, стараясь не наступать на осколки, черепки, вилки и ложки, и все равно наступал.
Ты-то знаешь, думал Плетнев про зеркало, кто здесь был. Кто отражался в тебе так же криво и косо, как я. Кто выворачивал землю из цветочных горшков и ящики из тяжеловесных буфетов. Тебе повезло, ты уцелело.
Меня перестало это забавлять, вот в чем дело. И тот, кто все это устроил, даже не подозревает, с кем связался!..
Алексей Александрович вытащил из кладовой громадную тяжеленную бобину скрученных мусорных мешков, оторвал один и стал сгребать в него все подряд, руками. Потом ему попалась погнутая щеточка на длинной ручке, которой положено выметать камин, и он стал сгребать щеточкой.
Пыль висела в воздухе, Плетневу было жарко и тошно.
Он выволок полный мешок на террасу и нос к носу столкнулся с Витюшкой, который мыкался под дверью. Плетнев, не сказав ни слова, брякнул мешок на пол так, что вздрогнули плетеные кресла, и вернулся в дом.
Витюшка постоял немного в проеме, глядя, как он ковыряется со своей каминной щеточкой, и ушел.
Через некоторое время он вернулся с Валюшкой и Артемкой. У всех троих был озабоченный вид, и они оказались вооружены вениками и ведрами.
Так же молча они включились в работу, и Плетнев не стал ни возражать, ни прогонять их.
Он знал, что так и должно быть, так правильно.
Валюшка мела пол истово, с напряженным покрасневшим лицом, а Витюшка рукавицами сгребал в мешки то, что осталось от плетневской жизни.
Алексей Александрович не заметил, когда появились Нателла и ее дочь, но, ползая на коленях в простенке, вдруг толкнул кого-то, и оказалось, что это Элли.
– Извините.
– Леш, поди-ка! Чегой-то я так нагрузился, одному невмоготу.
Вместе с Витюшкой они выволокли на террасу очередной мешок.
– От паскуда!.. – не выдержал Витюшка. – Ничего не оставил, сволочь!.. Да ты не дрейфь, Алексей, разберемся!
– Разберемся, – повторил Плетнев и вернулся в дом.
Ему показалось, что в большой комнате очень много людей, и разгром как-то подвинулся, уменьшился, стал не таким ужасающим. Элли одно за другим открывала окна. Нателла Георгиевна подбирала осколки стекла, складывала в большую коробку и, кажется, хлюпала носом. Валюшка все мела, Артемка выуживал из куч уцелевшие вилки и ложки и относил в раковину.
Хлопнула дверь, та, что на крыльцо, дернуло сквозняком, пыль поднялась столбом.
– Фу-ты, Федя! – закричала Валюшка сердито. – У нас и так тут шурум-бурум! Прикрывай, прикрывай давай!
Плетнев полез за камин. Ему не хотелось ни разговаривать, ни объясняться.
– Красиво, – оценил Федор. – Инопланетяне прилетали? Татарское иго набегло?..
– Набегло, набегло. Возьми вон топор, помоги Витюшке, у него, глянь, там чего-то заклинило, не вытащит никак!..
За Федором маячила какая-то женщина, показавшаяся Плетневу незнакомой.
– Здрасти, теть Валь, дядь Вить, – поздоровалась она буднично. – Неля, привет. Окна мыть?
– Погоди, где тута мыть-то, Люба? Пылищи сколько! Погляди пока в ванной, чего творится. Мы там еще не принимались.
Точно, это же Люба, вспомнил Алексей Александрович, обокравшая Терезу Васильевну и собирающаяся продавать дом, чтобы расплатиться.
В аспекте устранения морального ущерба и в свете призывов президента.
Последним с той стороны улицы притащился зять Виталий, но дела в доме себе не нашел и стал перетаскивать мешки к забору. Его мокрые кроссовки в мелких зеленых семечках налипшего репейника протоптали дорожку на досках террасы.
Федор с Любой шуровали на втором этаже, сильно громыхая, и Плетнев подумал, как хорошо, что книги остались целы!..
Книги с синим овальным штампом «Домашняя библиотека П. П. Усачева»!
– Мусоровозку придется вызвать, – сообщил с улицы Виталий.
– Ну и вызовем! Или сами свезем! Вон Витюшка прицеп приладит, да и свезем!..
– Свет чинят. Говорят, к вечеру дадут.
– Валечка, посмотрите! Мне кажется, эта розочка уцелела.
– Жива-здорова, Нателла! В воду бы пока приткнуть, а там уж я пересажу.
– Сейчас поставлю.
Элли мыла полы и стены, постепенно продвигаясь за основным десантом, который смещался все дальше к террасе.
Вдвоем с Плетневым, не глядя друг на друга, они перетаскали «на чистое» тяжеленные стулья. Пот блестел у нее на лбу и на верхней губе, и когда солнце попадало на волосы, смотреть без темных очков на них было трудно.
Плетнев старался не смотреть.
Федор, тяжело топая, спустился по лестнице. Он тащил на пузе очередной мешок.
– Слушай, Лех, диван тоже выносить придется, – сказал он, бухнув мешок на террасе. – Из него во все стороны поролон лезет. Давай вместе.
Алексей Александрович пошел за ним на второй этаж. Там уже было прибрано, никаких следов погрома, Люба мыла окна – молча и сосредоточенно. Вообще все женщины трудились молча, серьезно, с необыкновенным проворством, в котором сквозило нечто вроде «врешь, не возьмешь!». По крайней мере, так казалось Плетневу.
Испорчен был только тот диван, на котором спал Плетнев, остальные целы. На письменный стол и кресла Люба стопками сложила разбросанные книги.
Алексей Александрович повыдвигал ящики стола, болтавшиеся в пазах и легко выходившие. Однажды он, помнится, пробовал их открыть, но они были заперты, и он еще подумал тогда, что, должно быть, их никогда не открывали.
Плетнев присел на корточки и снова задумчиво выдвинул и задвинул верхний ящик.
Федор подошел и присел рядом. Колупнул пальцем накладную медную розочку вокруг замочной скважины.
– Ну? Чего?
– Искали что-то, – сказал Плетнев негромко. Люба в соседней комнате спрыгнула на пол и стукнула рамой.
– Думаешь?..
Плетнев тоже колупнул розочку.
– Вся ящики были заперты. Может, пустые, а может, и нет. – Он встал и посмотрел вокруг. – А сейчас открыты. Видишь? Замки не сломаны, а открыты. А ключей от этого стола я ни разу не видел.
– А они вообще-то существовали?
– Откуда я знаю, Федя?! У меня их точно не было.
Ключи, ключи… Уезжая в Москву, он не знал, куда девать связку старых ржавых ключей на перекрученной красной капроновой ленте, и сунул ее в бардачок. Один из них отпирал входную дверь, а остальные?..
Вернувшись в Остров, он оставил ключ со связкой в замке – здесь все так делали! – где он и болтался все время.
Плетнев сбежал вниз и увидел то, что ожидал увидеть, – никакой связки в двери не было.
Федор сопел ему в ухо.
Плетнев посмотрел с обеих сторон, сошел с крыльца и еще поискал в траве.
– Да нет, не может их тут быть, – себе под нос пробормотал Алексей Александрович.
– А ты чего смотришь, типа, выпали, что ли?..
– Типа, да. Только не могли они наружу выпасть. Я их с внутренней стороны вставлял, это я точно помню.
На всякий случай они еще поискали в траве и глупо пооглядывались в тесном проеме между наружной и внутренней дверью. В проеме ничего не было, кроме прибитой на стене вешалки с пыльным меховым треухом.
Плетнев вдруг сорвал треух и с силой швырнул его к воротам, где в ряд стояли черные пластиковые мешки.
