скачать книгу бесплатно
З. Д. Попова и И. А. Стернин (с. 85–86) в качестве подтверждения своей точки зрения пишут, что:
• нет, например, понятий для обозначения таких сущностей, как «ледяная дорожка на тротуаре, по которой можно, разбежавшись, прокатиться зимой»; «говорить умные вещи»; «сухое вещество, собирающееся в уголке глаза»; «тот, кто раньше с нею был» (В. Высоцкий) и др.;
• есть, например, специалисты по разведению животных: кролиководы, животноводы, овцеводы и т. д., но нет понятий для обозначения специалистов по разведению воробьев, носорогов и крыс, поскольку эти профессии не востребованы.
То, что авторы перечисляют в первом пункте, изначально, то есть до появления этих построенных авторами фраз, не было репрезентировано концептами, а представляло собой лишь преимущественно чувственные репрезентации окружающей реальности. Причем репрезентации, не достигшие в человеческом сознании статуса сущностей.
В первом пункте авторы выделили и сформировали с помощью языковых конструкций репрезентации неких новых сущностей, «возведенных» авторами «в ранг» новых объектов окружающего мира. Как и бесчисленное множество других подобных «потенциально возможных» сущностей, до момента своей концептуализации, то есть выделения и обозначения словом, они были чувственно репрезентированы в сознании как нечто присутствующее в окружающем мире в качестве чувственного фона. Но они не были конституированы сознанием в качестве фигур – объектов этого мира, так как не были выделены и обозначены. Они не имели статуса концептов, потому что общество не сочло необходимым соответствующие сущности выделять, обозначая их особыми именами.
Относительно второго пункта: дело тоже не в том, что нет обозначения для подобных «специалистов», а в том, что в реальности нет таких специалистов. И именно поэтому нет и соответствующих концептов. Если бы в окружающем мире были подобные специалисты, то, вероятнее всего, появилась бы и потребность в их обозначении, а следовательно, и соответствующие репрезентирующие их редуцированные понятия. Формирование новых сущностей в сознании и обозначение их новыми словами происходит в абсолютном большинстве случаев не по произволу людей, их желанию или нежеланию, а в силу необходимости.
О появлении нового концепта можно говорить только тогда, когда общество признало существование некой сущности, репрезентируемой психической конструкцией, которая обозначена новым словом. До этого речь может идти только о психических конструкциях, лабильных, не выделяемых людьми среди прочих своих психических конструкций, а следовательно, не очень важных. Е. С. Кубрякова (1991, с. 95), например, совершенно справедливо утверждает, что слова самим фактом своего существования в языке отражают концентрирование внимания человека на определенном объекте и существенность для него этого объекта по тем или иным причинам. Я дополню, что именно образы слов маркируют важные для людей психические конструкции, превращая их в заметные всем и потенциально доступные теперь передаче между людьми концепты.
Новый концепт появляется, когда у общества возникает потребность выделить и обозначить некую новую, имеющую для него значение сущность. Ее конституирование или конструирование осуществляется в результате ассоциации психической конструкции, репрезентирующей новую сущность, и образа специально созданного для ее обозначения слова. Если у людей отсутствует необходимость в выделении такой новой сущности, то репрезентируемая чувственной психической конструкцией «предсущность» остается частью фона человеческого восприятия, не превращаясь в самостоятельную фигуру восприятия. Соответственно, она не трансформируется в чувственный концепт, потому что никому не интересна и никто из людей не стремится ее обозначить словом.
Приведенные З. Д. Поповой и И. А. Стерниным (2007, с. 85–86) в качестве примеров чувственно репрезентируемые элементы реальности не превратились в объекты, так как не важны для людей или не настолько важны, чтобы для них были созданы и закреплены в языке обозначающие их слова. Никто из людей, по крайней мере в нашей культуре, не удосужился присвоить им названия, то есть завершить образование соответствующих концептов и понятий. Это сделали впервые З. Д. Попова и И. А. Стернин, и лишь для того, чтобы использовать их в качестве аргументов в дискуссии. Фактически авторы вербально конституировали с помощью специальных языковых конструкций новые объекты.
Но напомню, что до этого действия исследователей у нас не было соответствующих концептов и конституированных ими объектов. Как нет, например, таких конституируемых мной сейчас объектов: текущие с крыши во время дождя струйки воды; один лист, оставшийся зимой на дереве; вбитый в доску забора гвоздь, от которого по доске тянется вниз ржавый след; не закрытый в морозы шпингалет на окне, из-за которого на стекле намерзает иней, и т. п.
Повторю, что соответствующие «недоконституированные» психические конструкции, репрезентирующие окружающий мир, которые мы имеем в изобилии, превращаются в концепты лишь тогда, когда ассоциируются в сознании человека с образами обозначающих их слов. Но и этого недостаточно… Конституирование предмета с помощью модели-репрезентации и нового слова возможно даже не в результате того, что он получает обозначение, а лишь в результате того, что общество принимает новый предмет и обозначающее его слово в качестве новой сущности реальности.
Следовательно, можно создать вербальную конструкцию, репрезентирующую, например, некую физическую сущность вроде «скользкой ледяной дорожки…» (см. выше). Но не обязательно соответствующая чувственная репрезентация или эта вербальная конструкция превратятся в итоге в концепт, даже если кто-то обозначит их новым словом, например, «трополед» или «ледянушка». Необходимо принятие обществом данной сущности, этого концепта и соответствующего слова и их распространение в объективной психической реальности общества.
Я, например, обозначил такой, казалось бы, важный для общества феномен, как безразличие матери к собственному новорожденному ребенку, назвав его синдромом Крона[48 - Правильнее было бы назвать его синдромом Кроноса, чтобы не путать с существующим в медицине синдромом Крона.] (С. Э. Поляков, 2004) по имени титана (Cronos), отца олимпийских богов, который глотал собственных детей… Но за прошедшие 12 лет не обнаружил ни одного признака принятия обществом этого концепта и его использования.
Итак, любая, даже устойчивая психическая конструкция превращается в концепт только после ее ассоциации с образом определенного слова и ее принятия обществом в качестве репрезентации новой сущности.
Сказанное верно и для чувственных, и для вербальных психических конструкций. Наличие обозначающего слова позволяет отличать вербальные психические конструкции, представляющие собой концепты, от просто вербальных конструкций, даже репрезентирующих нечто новое в реальности. Первые отличаются от вторых тем, что, во-первых, всегда репрезентируют в сознании сущности, которые данное общество выделяет и считает важными. Во-вторых, они являются концептами определенных понятий и в качестве таковых распространены в сознании множества людей, а обозначающие их слова включены в язык общества.
В некоторых случаях одна вербальная конструкция может выступать как вербальный концепт, то есть конструировать некую сущность, а другая – как сложное понятие, состоящее из образов нескольких слов, обозначающих данный концепт. Например: «Силы быстрого реагирования – это воздушно-десантные войска, предназначенные для высадки с воздуха в тылу противника или для быстрого развертывания в географически удаленных районах». Здесь первая часть – сложное понятие, а вторая – вербальный концепт.
Редуцированное понятие – это нечто вроде психического ярлыка для концепта, но в то же время самостоятельный психический феномен и единица мыслительной деятельности. Ярлык делает возможным выделение концепта из прочего психического содержания и его использование… А. Д. Шмелев (2012, с. 308) совершенно справедливо замечает, что показателем наличия в культуре того или иного концепта является наличие языковой единицы, кодирующей данный концепт.
Концепты индивидуального сознания, будучи ассоциированными с образами слов, через слова непосредственно связаны с языком общества, то есть индивидуальное сознание непосредственно связано с интерсубъективным пространством языка. В свою очередь, через язык общества можно получить доступ к концептам индивидуального сознания. Всякий концепт всегда частично вербализован уже потому, что он обязательно ассоциирован с образом хотя бы одного обозначающего его слова. Образ слова выделяет концепт из прочего психического содержания сознания и делает узнаваемым для человека Собственно, поэтому мы его называем концептом, а не просто репрезентирующей что-то психической конструкцией.
§ 6. Слово – понятие – концепт
Слова – это сравнительно простые искусственные физические объекты, легко создаваемые людьми с целью коммуникации между собой Человек способен произносить их за секунды, произвольно менять их форму, а главное – связывать их образы в своем сознании с репрезентациями других, несравнимо более сложных физических и психических сущностей.
Слово является таким же объектом физической реальности, как и любой другой звук, поэтому человеческое сознание создает и модели-репрезентации воспринимаемых им слов. Они представляют собой либо мономодальные – слуховые (у детей и взрослых, не владеющих письменностью), либо даже тактильные – у слепых, либо бимодальные (слуховые и зрительные) психические конструкции, состоящие из образов воспоминания и представления слов.
Поскольку слова – физические объекты, то образы представления и воспоминания слов, известных человеку и имеющих для него смысл, соотносятся со словами так же, как образы представления и воспоминания предметов соотносятся с этими предметами. Однако слова – не простые объекты, а объекты-знаки, поэтому образы слов являются носителями дополнительного значения или замещающими аналогами сущностей, обозначаемых данными словами.
Надо признать, что за 100 лет, прошедших после выхода в свет книги Ф. де Соссюра (2001), никто лучше него так и не написал о соотношении слова, понятия и концепта: «Отправная точка акта речевого общения находится в мозгу одного из разговаривающих, скажем А, где явления сознания, называемые нами понятиями, ассоциируются с представлениями языковых знаков, или с акустическими образами, служащими для выражения понятий. Предположим, что данное понятие вызывает в мозгу соответствующий акустический образ – это явление чисто психического порядка, за которым следует физиологический процесс: мозг передает органам речи соответствующий образу импульс, затем звуковые волны распространяются из уст А к ушам В – это уже чисто физический процесс. Далее процесс общения продолжается в В, но в обратном порядке: от уха к мозгу – физиологическая передача акустического образа; в мозгу – психическая ассоциация этого образа с соответственным понятием» (2001, с. 15). «…Единица языка есть нечто двойственное, образованное из соединения двух компонентов. …Языковой знак связывает не вещь и ее название, а понятие и акустический образ. …Мы предлагаем сохранить слово “знак” для обозначения целого и заменить термины “понятие” и “акустический образ” соответственно терминами “означаемое” и “означающее”…» (с. 27–28).
Написанное автором верно. Удивительно только то, что оно не привлекло внимания психологов[49 - То, что эти слова не привлекли внимания психологов, легко доказывается, например, цитатой из современного руководства по психологии, выдержавшего полтора десятка изданий. Так, Р. Л. Аткинсон, Р. С. Аткинсон, Э. Е. Смит и др. пишут: «Порождая речь, мы начинаем с мысленного проговаривания, как-то переводим его в предложение и в завершение создаем звуки, выражающие это предложение. При понимании речи мы начинаем с восприятия звуков, затем к звукам в форме слов присоединяем значения, объединяем слова, создавая предложение, после чего как-то извлекаем из него высказывание» (Введение в психологию, 2003, с. 360).Данная цитата свидетельствует, что прошедшие 100 лет ничего не добавили к пониманию данных процессов в психологии, скорее, наоборот, убавили.]. Рассмотрим сказанное им на конкретном примере, используя предложенную мною терминологию. Допустим, вы собираетесь с друзьями выпить чаю. Чайник закипел. Вы его выключили и вербализуете чувственную репрезентацию реальности в форме вербальной конструкции, состоящей из двух редуцированных понятий – чайник и готов. Вам надо передать ее друзьям, находящимся в других комнатах. Ваш речевой аппарат трансформирует ее в конструкцию языковую, которую вы произносите. Далее происходит физический процесс передачи звуковых волн к ушам слушателей, воспринимающих уже слуховые образы ваших слов. В их сознании появляются два тех же самых редуцированных понятия – чайник и готов, которые либо понятны сами по себе, либо немедленно актуализируют в сознании слушателей знакомые им чувственные концепты, представляющие собой преимущественно зрительные и слуховые образы представления и воспоминания вскипевшей в чайнике воды.
Этот удивительный механизм позволяет нам как бы обмениваться с окружающими собственным психическим содержанием. Особую роль в этом «переносе» играют слова языка и их образы, то есть редуцированные понятия.
Но как собеседникам удается «синхронизировать» в процессе коммуникации собственное уникальное психическое содержание, если оно в принципе никому, кроме его «владельцев», не доступно?
Субъективные чувственные концепты, репрезентирующие один и тот же предмет, в нашем случае чайник, унифицируются двумя путями: через общий для всех людей элемент окружающей «реальности в себе», сходно конституируемый сознанием каждого человека в виде чувственной репрезентации чайника, и через другой общий элемент окружающей «реальности в себе», тоже сходно конституируемый каждым сознанием в виде чувственной репрезентации строго определенного слова – «чайник». Получается, что благодаря словам общего языка дополнительно происходит как бы двойная унификация каждого обозначаемого в языке предмета.
Ж. Деррида отмечает, что слово как бы растворяется в обозначаемом им предмете: «Не только означающее и означаемое кажутся сливающимися в единство, но в этом смешении означающее как бы растворяется, становится прозрачным, чтобы позволить концепту предстать самому таким, каков он есть без отсылки к чему-либо другому, кроме своего присутствия. Внешность означающего предстает редуцированной» (2007, с. 29).
Думаю, что исходя из этого не менее логичным, может быть, было бы вообще рассматривать редуцированное понятие как часть концепта, способную его полноценно замещать, а не как самостоятельную по отношению к концепту сущность. Данное обстоятельство определяется исключительно предпочтениями исследователя.
Кстати, непонятно, как следует называть образ восприятия слова, значение которого нам неизвестно. Образ восприятия неизвестного слова нельзя расценивать уже как редуцированное понятие, так как редуцированное понятие – это образ воспоминания и представления известного нам слова.
Если собеседники, владеющие общим языком, слышат одно и то же слово, в их сознании немедленно актуализируются унифицированные, то есть сходные, концепты, репрезентирующие предмет, обозначаемый данным словом. Соответственно, произнесение слова одним человеком и восприятие его другим человеком как бы сопровождается передачей психического содержания. Использование людьми в своем мышлении образов общих для них слов – редуцированных понятий – в максимально возможной степени нивелирует многообразие их субъективных чувственных репрезентаций, замещаемых этими понятиями.
Конечно, каждое сознание сохраняет множество субъективных чувственных нюансов, что делает любой концепт в принципе индивидуальным и особенным. Однако, как справедливо замечает П. А. Сорокин (1992, с. 49), если бы у людей формы символизации и объективации психической жизни были различны, то общение между ними было бы невозможно.
Надо признать, что выделение редуцированных понятий и концептов внутри полных понятий – это в определенной степени результат произвольных действий исследователя[50 - Без этого, однако, было бы невозможно понимание психических явлений.], так как в сознании присутствуют единые психические конструкции, репрезентирующие те или иные сущности. Эти конструкции включают в себя и образы слов, обозначающих сущности, репрезентируемые концептами, и сами концепты.
Тезисы для обсуждения
1. Термином «полное понятие», или просто «понятие», предлагается обозначать репрезентирующий некую сущность концепт, ассоциированный с образом обозначающего эту сущность слова, а термином «редуцированное понятие» – слуховой или зрительный образ, способный замещать собой в мышлении данное понятие в целом.
2. Концепт – это разновидность психической конструкции, являющейся значением слова, обозначающего некую сущность реальности. Концепт несет комплексную информацию об этой сущности, выражая представления людей о мире, отмеченные этнокультурной спецификой.
3. Ментальные образы слов (редуцированные понятия) «маркируют» психические конструкции, превращая их в заметные для людей концепты, потенциально доступные теперь унификации и как бы передаче между людьми. Редуцированное понятие – это не просто нечто вроде «ярлыка» для концепта. Оно является самостоятельным психическим феноменом и важнейшим структурным элементом человеческого мышления.
4. Способность редуцированных понятий замещать собой в сознании обозначаемые ими концепты позволяет сознанию использовать в процессе мышления вместо громоздких и уникальных концептов слуховые и визуальные образы простых искусственных объектов – слов. Это унифицирует субъективные чувственные концепты, репрезентирующие у разных людей один и тот же элемент «реальности в себе».
5. Понятия создаются сознанием для репрезентирования сущностей окружающего мира и самого сознания; являются инструментами и формой проявления сугубо человеческого мышления, облегчая и упрощая его; обеспечивают коммуникацию людей, актуализируя сходное психическое содержание (сходные концепты) в сознании участников коммуникации; обеспечивают унификацию психического содержания сознания разных людей и построение в их сознании сходной картины мира; обеспечивают негенетическое наследование преимущественно вербальной картины мира.
6. Новое понятие появляется не в результате того, что репрезентирующая что-то психическая конструкция получила обозначение, а вследствие того, что у общества возникла потребность в выделении и обозначении некой новой сущности реальности. Ее конституирование или конструирование осуществляется путем выделения из прочего психического содержания или создания нового концепта и обозначения его новым словом.
7. Только ассоциируясь с образом слова, психическая конструкция становится концептом и как бы включается в результате этого через данное слово в сферу общего для людей языка, приобретая потенциальную возможность трансляции с помощью слов от человека к человеку и негенетического наследования. В свою очередь, через язык общества можно получить доступ к концептам индивидуального сознания. Не бывает концептов, не ассоциированных с ментальными образами соответствующих слов и якобы существующих независимо от языка.
8. Человек, воспринимающий известные ему слова, понимает их так же немедленно и непосредственно, как и образы восприятия знакомых ему предметов.
9. Вербализация – это замена субъективного чувственного психического содержания сознания вербальными образами, то есть редуцированными понятиями и конструкциями из них, а также репрезентирование недоступной восприятию человека реальности с помощью вербальных конструкций.
10. Только вербализованное психическое содержание сознания способно передаваться другим людям путем его экстериоризации человеком в форме языковых конструкций с их последующей интериоризацией сознанием других людей. Невербализованное содержание сознания субъекта не может стать достоянием кого-либо еще.
1.2.2. Концептуализация реальности
§ 1. Мы познаем мир не предметно, саущностно
Широко известен и давно принят в гуманитарных науках и в психологии тезис о том, что человек познает мир предметно. Э. Кассирер пишет: «Мы… познаем не “предметы” – это означало бы, что они раньше и независимо определены и даны как предметы, – а предметно, создавая внутри равномерного течения содержаний опыта определенные разграничения и фиксируя постоянные элементы и связи» (2006, с. 348).
Действительно, благодаря возникающим в нашем сознании моделям-репрезентациям предметов мы приобретаем знание о мире и начинаем воспринимать его, понимая то, что воспринимаем. Как говорил П. Жане, воспринимать кресло – это значит не просто видеть предмет, а видеть предмет, в который можно сесть (цит. по: Ж. Пиаже, Б. Инельдер,1963, с. 24). Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 311) тоже полагает, что вещи сами по себе не обладают бытием. Бытие вещей рождается лишь в том случае, когда человек, сталкиваясь с вещами, вынужден считаться с ними, решать, что с ними делать, чего от них ожидать и т. п.
Однако, как мне кажется, наше сознание познает реальность даже не предметно. Оно конституирует и конструирует вокруг себя и в себе самом сущности. Предметы – это все-таки нечто исключительно физическое, тогда как сознание сущностно познает не только физический мир, но и социальный и даже психический. Окружающую реальность в целом сознание репрезентирует сущностно, а доступную восприятию реальность – еще и предметно, и вещественно. Чувственные репрезентации конституируют вокруг нас проницаемую в разной степени для нашего тела (газообразную, жидкую и твердую) вещественную среду, которую наше сознание трансформирует в отдельные сущности.
Даже когда возможности чувственного репрезентирования реальности исчерпываются, сознание на основе отрывочных данных восприятия продолжает строить вербальные репрезентации уже умозрительных сущностей. Вербально конституированные и сконструированные сущности не столь очевидны и бесспорны, как чувственно конституированные сознанием предметы. Их условно можно разделить на сущности, которые, как представляется здравому смыслу, имеются в физической реальности, скорее всего, присутствуют там и вымышленные.
Что такое сущность? Б. Рассел (2001, с. 217) замечает, что понятие сущность представляется ему бестолковым и лишенным точности. Автор во многом прав, но это понятие необходимо для целей нашей работы в качестве удобного конструкта. Если пытаться определять это понятие, исходя из внешнего мира, то оно действительно не определяемо. Однако подобное универсальное понятие полезно, так как привлекает наше внимание к создаваемым сознанием и доступным исследованию объектам сознания.
Я понимаю сущности как единичные и самостоятельные объекты сознания, которые оно либо выделяет из потока чувственных репрезентаций «реальности в себе», либо создает на основе отрывочных чувственных репрезентаций с помощью вербальных конструкций. Первые оно рассматривает в качестве предметов физического мира. Вторые пытается поместить в этот мир как странные и не совсем обычные его элементы, если и не предметы, то по крайней мере объекты окружающего мира.
Таким образом, сущности – это создаваемые сознанием чувственные и вербальные репрезентации фрагментов «реальности в себе», помещаемые им в окружающий мир в качестве отдельных, самодостаточных и самостоятельных элементов этого мира, то есть предметов, явлений, свойств, действий и других объектов. Это нечто конституируемое или конструируемое сознанием с помощью его собственных репрезентаций в качестве элементов реальности, или ее частей, нечто вроде «субстанций» Аристотеля или «видов» Т. Куна (см. Примечание 6).
У. Матурана (1995, с. 97–98) считает, что для наблюдателя нечто является сущностью, когда он может описать ее, то есть перечислить ее актуальные и потенциальные взаимодействия и отношения. Описать какую-либо сущность наблюдатель может лишь в том случае, если имеется по крайней мере еще одна сущность, от которой он может отличить первую, наблюдая взаимодействия или отношения между ними. На роль второй сущности годится любая сущность, даже сам наблюдатель. Сущность может быть выделена, если у нее есть некоторая область взаимодействий, которая включает в себя даже взаимодействия с наблюдателем.
Итак, сущность – это то, что сознание конституирует или конструирует, помещая в свою картину мира в качестве чего-то очевидно самостоятельного и отграниченного от прочих сущностей, которые оно же во множестве создает. В качестве сущности может выступать и нечто безусловно реальное для человека, например некий чувственно репрезентируемый предмет или социальный объект, или психическое явление, и даже нечто лишь вероятно присутствующее, по мнению создателя соответствующей сущности, в реальности и, наконец, нечто явно вымышленное[51 - Например, кольцо Всевластия.] им.
Сущность всегда репрезентируется с помощью концепта и обозначается особым словом. Сформированная человеком сущность совсем не обязательно понятна в полной мере даже ему самому, то есть создателю репрезентирующего ее концепта, а поэтому часто аморфна и плохо доступна вербализации. Но сущность всегда присутствует, с точки зрения ее создателя, в реальности (физической, психической, социальной, вымышленной и т. д.) в качестве чего-то самостоятельного и отдельного как от человека, так и от других сущностей.
Понятие сущность обозначает наиболее общее, наиболее умозрительное и абстрактное нечто, сформированное сознанием для того, чтобы репрезентировать что-то выделяемое им, неважно даже, в какой именно реальности. Следовательно, категория сущность включает в себя все, что обозначается, например, понятиями объект, явление, свойство, действие и пр. Кстати, в языке не только объекты и явления, но и свойства, и действия, и даже отношения и состояния часто обозначаются существительными, то есть обозначаются как объекты, или сущности… Например, «электропроводность», «растворимость», «посещаемость», «любовь», «противостояние», «перемирие», «изготовление», «чтение», «депрессия», «перестройка», «задумчивость» и т. д.
Сущность – это не обязательно что-то физическое. Существует множество социальных, психических, вымышленных, трудно квалифицируемых и даже не подлежащих квалификации сущностей. Является ли сущностью, например, круглый квадрат? С одной стороны, его существование в физической реальности невозможно. С другой стороны, он сконструирован сознанием и присутствует в нем в качестве отдельной сущности, то есть он имеется, пусть и в вымышленной сознанием реальности.
Сущности имеют референты в реальности. Многие сущности сознание просто помещает в окружающий физический мир. Например, физические объекты. Одни конституированные человеческим сознанием сущности имеют очевидные всем референты в реальности. Они могут быть как физическими, так и психическими. Самый наглядный пример психических сущностей – человеческая психика. Другие сконструированные сознанием сущности столь же явных референтов в реальности не имеют. Например, душа. Причем нет заметных феноменологических различий между психическими конструкциями, которые репрезентируют реальные, как представляется здравому смыслу, сущности, и теми, которые репрезентируют псевдосущности, отсутствующие в той реальности, куда их помещает человеческое сознание.
Есть интересные данные о том, что человек на разных этапах своего филогенетического развития концептуализировал одни и те же аспекты реальности по-разному, выделяя в них разные сущности, и свидетельства этого можно обнаружить в языке. В частности, Е. Я. Режабек и А. А. Филатова (2010, с. 273–274) утверждают, например, что первобытный человек концептуализировал реальность не так, как это делает человек современный. По словам авторов, человек не сразу пришел к тому, что не все предметы активны и активность присуща им в разной степени, что одни предметы меняются, другие – неизменны. По их мнению, в тотемном сознании имя действия еще не отделялось от имени предмета и не превратилось в глагол. Если считать действие изменчивым признаком предмета, то все признаки осознавались человеком как изменчивые. И у него не было основания отличать глагол от прилагательного и существительного.
Авторы считают, что в примитивном сознании все признаки предмета, если рассматривать его как вместилище признаков, были недифференцированными. Языковые формы выступали как протосуществительные, протоглаголы, протоприлагательные. Все концептуализированные сущности были активны. Они выделялись и осознавались как акторы[52 - «Актор… – термин римского и немецкого права, означающий лицо, осуществившее какое-либо действие или создавшее определенное состояние, виновника или руководителя чего-либо» (Актор: справ. ст. [Электронный ресурс]: Правотека: портал правовой помощи. – Режим доступа: http://pravoteka.ru/encyclopedia6900/).]. Не было оснований для разграничения субъекта и объекта действия… Не было субъектно-объектной конструкции предложения, имена действия отождествлялись с именами предметов.
Е. Я. Режабек и А. А. Филатова (с. 274–276) приводят данные из современного языкознания, из которых можно заключить, что даже в некоторых современных языках сохранились архаичные языковые формы, позволяющие проводить аналогии с тем, что ранее присутствовали во всех языках. Они пишут: «В гиляцкой фразе t?vilagan veurd (“эта больше-собака бегохороша”) налицо два разделительных комплекса: t?vilagan – “эта большесобака” и veurd – “бегохороша”. Во фразе тундренного диалекта одульского языка kude-d-ilen-ge?il (“человеко-олене-принесение”) разница между именем и глаголом неуловима. Аналогична по строю фраза чукотского языка “ты-валя-мна-ркын” (“я-ноже-точение-делание”)» (с. 275).
Описываемые авторами (с. 274–276) странные словоформы они называют инкорпорированными комплексами и рассматривают как самостоятельную языковую единицу, занимающую промежуточное положение между словом и предложением. По их мнению, «инкорпорированный комплекс» отличается от словосочетания своей морфологической цельностью. В нем закодировано нерасчлененно-размытое восприятие мира. Он репрезентирует мир расплывчато-смазанно, поэтому не позволяет отличить и обозначить действие предмета отдельно от самого предмета.
Из сказанного авторами напрашивается вывод, что еще относительно недавно наши предки концептуализировали мир совсем не так, как это делаем мы, и выделяли даже в доступной восприятию реальности не совсем те сущности, которые выделяем мы. Больше того, как свидетельствуют авторы, и сейчас рядом с нами живут народы, которые выделяют в том же окружающем нас мире сущности, не вполне совпадающие с нашими. Народы, которые не сформировали еще или вовсе не сочли нужным формировать сущности (действия и объекты, аналогичные нашим), и не имеют в своем языке слов для их обозначения.
Е. Я. Режабек и А. А. Филатова (с. 284–285) утверждают, что расчленение существительных и прилагательных было затяжным процессом и захватило даже эпоху античной культуры классического периода. В эпоху архаической культуры более важным был не концепт естественной причинности, а концепт «вины» перед невидимыми силами, позволявший ответить на вопрос: кто повинен в событии, кто за него ответственен. По их предположениям, магически нагруженному сознанию было трудно разграничить субъекта (каузатора) и объект действия. Человек концептуализировался лишь как восприниматель действия, разворачивавшегося из-за вмешательства невидимых и неведомых сил. Упор делался на предопределенность поведения человека. В силу «вложенности» поступков в поведение человека объект выступал в роли псевдокаузатора.
Авторы (с. 282–283) полагают, что архаическое сознание далеко не сразу осмыслило, что хоть что-то может совершаться по воле самого человека и без вмешательства высшей силы. Не сразу был усвоен, а соответственно, и концептуализирован даже тот факт, что состояние «сидеть» или «лежать» инактивно, а состояние «идти» – активно. Например, чтобы встать и пойти, не нужно распоряжения свыше, а требуется лишь привести себя в движение, затратив собственные силы на выход из сидячего положения. Иное понимание реальности и иная ее концептуализация вели, естественно, к построению и обозначению иных концептов, по-другому репрезентирующих реальность.
Лишь спустя продолжительное время концептуализация реальности и человека в ней изменилась таким образом, что стало допускаться вмешательство самого человека в жизнь вещей и явлений природы, сам человек стал осознаваться как каузатор, то есть мыслиться в субъектной, а не в объектной роли. Стали складываться представления о естественной, а не о магической причинности событий и их рациональные объяснения.
К чему я сделал такой длинный экскурс в, казалось бы, совершенно иную область знания? Его целью была демонстрация того, что в процессе развития человечества могут меняться сущности, выделяемые сознанием в окружающем мире. Привычные нам сегодня сущности еще относительно недавно вовсе отсутствовали, а вместо них в сознании присутствовали иные. Даже те сущности, которые мы сегодня рассматриваем в качестве физических объектов, их действий и свойств, – это сравнительно недавнее приобретение человечества.
Г. Г. Шпет (2010, с. 136–137) тоже пишет об изменении человеческой концептуализации реальности с течением времени. Он указывает, что, встречаясь с явлением, человек непременно предполагает, что за ним скрывается некое существо, которое и руководит им. Это первоначальная стадия развития человека, которая может быть характеризована как стадия теологическая. По мере расширения своего опыта человек убеждается, что никаких существ за явлениями, с которыми он встречается, нет. Тогда он предполагает, что за явлением скрыто не существо, а некая неизменная сущность, которая и руководит им. Человек уверен, что задачей науки является раскрытие этой сущности. Это вторая стадия развития человека – метафизическая. Наконец, человек освобождается от предрассудков и предположений о наличии каких-либо сущностей за явлениями и начинает понимать действительность только как совокупность явлений… Появляется возможность настоящего научного позитивного объяснения мира. Таким образом, человек в своем развитии постепенно переходит от стадии теологической к стадии позитивной.
Мне представляется, что создание сущностей – это естественная и необходимая форма психического функционирования человека, не очень зависящая от стадий развития человечества. Мы не можем прекратить создавать сущности. То, что мы «видим» за явлениями сущность, облегчает нам понимание окружающего мира, так как упорядочивает и упрощает для нас этот мир. Мы научились теперь не только вычленять, создавать и обозначать сущности, но еще и эффективно их классифицировать и обобщать. В результате у нас появились новые более общие и совсем умозрительные сущности: явления, объекты, действия и т. д., наконец, появилось само понятие сущность.
Появление сущностей тесно связано с формированием концептов и возникновением понятий. Как и почему у людей появились понятия?
Л. С. Выготский (2005а, с. 298–299) вспоминает анекдот, приведенный А. Гумбольдтом, о том, как простолюдин, слушая разговор студентов-астрономов о звездах, обратился к ним с вопросом: «Я понимаю, что с помощью всяких приборов людям удалось измерить расстояние от Земли до самых отдаленных звезд и узнать их расположение и движение… Но мне хотелось бы знать, как узнали названия звезд?» Он предполагал, что названия звезд можно было узнать только от них самих.
Я думаю, что и сейчас множество людей не представляют, что это именно человек концептуализирует мир, создавая в нем те или иные сущности, как доступные, так и недоступные восприятию, и обозначает их новыми словами. Сознание с помощью создаваемых им концептов выделяет или формирует сущности, так как появление сущностей упрощает мир и облегчает его понимание. Но если концепты, репрезентирующие предметы, их свойства и действия, возникают в сознании непроизвольно, как бы естественным образом просто в результате восприятия окружающего мира, и человеку остается лишь обозначить их новыми словами, то концепты, репрезентирующие сущности, недоступные восприятию, сознание формирует произвольно и целенаправленно.
Для репрезентирования такого рода сущностей сознание создает специальные вербальные конструкции, или вербальные концепты, которые конституируют или конструируют эти сущности. Следовательно, речь надо вести уже не о протекающем естественным путем процессе образования понятий, а о специальных усилиях человека, направленных на выделение некой новой умозрительной сущности в окружающем мире путем формирования в сознании репрезентирующей ее конструкции из уже известных человеку понятий.
А. Бергсон (2006а, с. 171) полагает, что «концепты столь же стабильны, как предметы, по образцу которых они создаются». За этим высказыванием автора стоит древнее заблуждение здравого смысла, подспудно доминирующее до сих пор в объективной психической реальности и в сознании многих людей. Его можно сформулировать так: все концепты и понятия создаются сознанием в результате восприятия окружающего мира и обнаружения в нем предметов и других сущностей. Истинность этого положения не вызывает у большинства людей сомнения, так как с детства мы усваиваем понятия, которыми задолго до нашего появления на свет обозначались и окружающие нас предметы, и все прочие сущности.
Следовательно, сущности эти, как и предметы, «достались» нам в «готовом виде». Как и предметы, они уже до нашего рождения «пребывали в мире», так как были созданы и уже использовались нашими предшественниками задолго до нашего появления. И мы поэтому не делаем различий между сущностями разного вида, то есть между предметами, естественным образом формируемыми нашим собственным сознанием, с одной стороны, и прочими сущностями, интериоризируемыми нашим сознанием из сознания окружающих нас людей, – с другой.
Для нашего здравого смысла и предметы, и все прочие сущности присутствуют в мире независимо от людей. В любом случае большинство людей уверены, что предметы и прочие обозначаемые понятиями сущности первичны, а сами понятия – вторичны. Но это отнюдь не так. Старое убеждение здравого смысла о том, что понятия создаются для обозначения объектов реальности, верно лишь отчасти. Понятия понятиям рознь.
Одни из них действительно формируются на основе сенсорных моделей-репрезентаций предметов, возникающих независимо от воли воспринимающего окружающий мир человека, а потому как бы присущих этому миру. Тогда как другие формируются лишь в результате целенаправленного построения человеком вербальных концептов, потому что сознание способно сформировать вербальный концепт, чтобы репрезентировать некую новую сущность: реальную, возможную или вымышленную, но зачем-то сознанию необходимую или чем-то ему удобную.
Так как первыми у человека возникают концепты, являющиеся моделями-репрезентациями предметов окружающего мира, то с точки зрения здравого смысла очевидно и естественно, что и другие концепты, даже сконструированные сознанием из вербальных символов, репрезентируютсущности, имеющиеся в окружающем мире. Отсюда рукой подать до утверждения, что понятия создаются сознанием для репрезентирования и обозначения предметов и сущностей, присутствующих в окружающем мире. И все же это не так. Именно сознание создает множество сущностей в форме репрезентирующих их вербальных концептов и помещает их в окружающий мир, обозначая, например, словами: «производство», «распространение», «порядок», «иерархия», «условие», «самостоятельность», «методика» и пр. и пр.
Понятия, формируемые с помощью вербальных концептов, репрезентируют, в частности недоступные восприятию сущности «реальности в себе». Нередко они настолько умозрительны, что лишь аналогия с понятиями, репрезентирующими предметы, заставляет здравый смысл привычно утверждать, что и здесь сознание «открывает» в «реальности в себе» глубоко скрытые в ней сущности. Хотя в действительности сознание ничего не «открывает», а лишь формирует, например, умозрительную сущность А, хотя могло бы с таким же успехом сформировать альтернативные сущности В или С. Например, конструирует микрочастицы, хотя может в качестве альтернативы предложить квантовые струны.
Недаром Э. Кассирер (2002а, с. 12–13), например, утверждает, что основополагающие понятия науки, средства, которыми она ставит свои вопросы и формулирует свои выводы, являются не пассивными отражениями реальности, а созданными самим человеком интеллектуальными символами.
Скажу иначе: не понятия (и концепты) создаются в этом случае человеческим сознанием для обозначения и представления в нем якобы присутствующих в окружающем мире сущностей, а сознание создает концепты и понятия, с помощью которых пытается репрезентировать себе окружающую реальность в форме сущностей. Причем многие созданные сознанием сущности просто выдуманы им.
Но вернемся к вопросу о причине появления понятий (и концептов). Сознание их создает, вероятно, потому, что пытается организовать исходно аморфную непрерывную и постоянно меняющуюся окружающую «реальность в себе» в виде множества взаимосвязанных и устойчивых сущностей.
Сначала сознание создает сущности, используя в виде концептов собственные чувственные репрезентации элементов «реальности в себе» – практически готовые сущности (предметы и явления, их действия и свойства), нуждающиеся лишь в обозначении. Исчерпав возможности чувственного репрезентирования, сознание начинает создавать новые сущности с помощью репрезентирующих их вербальных концептов, представляющих собой вербальные конструкции. Рассмотрим эти механизмы.
§ 2. Что такое концептуализация реальности
А. А. Павлова пишет: «Концептуализация предполагает простое выделение некоторых минимальных единиц человеческого опыта (так называемое profiling по Р. Лэнекеру…) и предшествует их категоризации, то есть объединению в более крупные разряды (Кубрякова…)» (А. А. Павлова, 2004, с. 53).
З. Д. Попова и И. А. Стернин (2007, с. 121) рассматривают концептуализацию как выбор сознанием некоторой отдельной области, сферы действительности, осмысление ее, выделение ее отличительных признаков и подведение ее под определенный класс явлений; результатом концептуализации является формирование концепта – мысленного отражения выделенных признаков данной области реальности.
Такой объективистский подход может быть относительно приемлем лишь при концептуализации предметов физического мира, но не приближаетнас к пониманию того, что такое концептуализация реальности, недоступной восприятию… Х… Ортега-и-Гассет (1997, с… 454) замечает, что до И… Канта никто не попытался разобраться в том, что мышление не копия и не придаток реального, а операция над ним, «хирургическое вмешательство» в реальность.
Л. В. Стародубцева (1998, с. 344) приводит слова Г. Риккерта, писавшего, что, образуя рациональные понятия, мы в непрерывной последовательности однородной действительности «делаем как бы прорезы, превращая ее непрерывность в дискретность». Она же сообщает (1998, с. 344), что и А. Бергсон говорил «о “ножницах восприятия”, которыми познание фрагментирует мир, осуществляя как бы “вырезку из протяженной непрерывности” и делая тем самым наше мышление “кинематографичным”, подобным череде отдельных, сменяющих друг друга разрезанных кадров действительности, у которой как бы отнимается присущее ей качество “сплошности”».
Дж. Келли (2000, с. 157) полагает, что мы пытаемся отыскать в текущем мимо нас нерасчлененном потоке событий что-то повторяющееся… Как только мы абстрагировали такое качество, у нас появляется основание удерживать кусочки реальности для осмотра и оперирования ими.
Я добавлю, что это и есть начало концептуализации реальности… По словам Дж. Келли (с. 73), человек должен выделить повторяемые темы, «фразировать» свой опыт в этом однообразном потоке, который только после этого начинает обретать для него смысл. Он (с. 74) пишет, что событие становится повторением другого события, только если мы готовы признать абстрагированное сходство этих двух событий: например, корова и лошадь превращаются в двух домашних животных, только если мы готовы принять абстракцию «тоже животное» применительно к каждому члену этой пары.
В качестве примера концептуализации Дж. Келли (с. 73) рассматривает понятие день. Каждый день отличается от всех других. Концепт дня выстраивается вдоль непрерывного потока времени как нечто в чем-то похожее на другие дни и тем не менее легко отличимое от мгновений и лет. Когда событиям положены начала и концы, а их сходства и различия истолкованы, появляется возможность попытаться предсказать их, так же как человек предсказывает, что завтра наступит следующий день.
По словам автора, предсказывается не то, что завтрашний день будет копией сегодняшнего, а то, что у данного события есть повторяемые аспекты, появления которых можно с уверенностью ожидать в будущем… Истолковывая повторения событий, человек антиципирует их в будущем… Он создает структуру, в которой субстанция принимает определенную форму или обретает смысл. Таким образом, не субстанция, которую он истолковывает, порождает структуру, а сам человек.
Мне представляется, что человеческое сознание старается концептуализировать повторяющиеся аспекты прошлого в форме репрезентирующих эти аспекты реальности собственных психических инвариантов. Такими инвариантами являются, например, физические объекты, их свойства и действия.
Дж. Лакофф использует яркую метафору для объяснения и иллюстрирования процесса концептуализации. Он (2004, с. 401–402) отмечает, что в соответствии с объективистской метафорой концептуальные системы – это «мясники», а реальность – «туша, приготовленная для разделки». Культуры отличаются лишь способом, которым они «разрезают природу». Концептуальная система якобы лишь хорошо или плохо выполняет задачу «разрезания природы» по «стыкам, суставам». Даже по-разному концептуализируя реальность, она только выбирает различные «стыки» для того, чтобы «разрезать природу» вдоль них.
Согласно этой метафоре концептуальные системы могут «разрезать природу» на «большие или мелкие куски», использовать «тупой инструмент» или же «рапиру». Но они не могут создавать новые соединения, поскольку все соединения даны в реальности заранее, объективно, раз и навсегда. Концептуальная система точна, если она четко находит «суставы» в природе (хотя она, конечно, не может найти их все), и неточна, если она «не попадает по суставу и бьет по кости или по пустому месту». Автор (с. 402) справедливо указывает, что такой взгляд оставляет за пределами рассмотрения, например, концепты, которые являются продуктом человеческого воображения.
Я лично считаю, что метафора «туши», которую «разделывают по естественным анатомическим границам», если и применима очень условно, то лишь к чувственно воспринимаемой части «реальности в себе», так как сознание не «открывает (обнаруживает) и не выделяет», как утверждает объективизм, а формирует сущности в реальности, используя собственные чувственные репрезентации. Сущности же, вообще недоступные восприятию, сознание просто создает с помощью своих вербальных конструкций, а затем помещает в физическую реальность.
Сам Дж. Лакофф (с. 412) справедливо полагает, что концепты существуют только в силу своей связи с каким-либо существом, а концептуальная система представляет собой функционирующую структуру. По его (с. 435–437) мнению, все люди обладают врожденной способностью концептуализации и существуют альтернативные концептуальные системы… Автор (с. 446) считает, что особенности концептуальной системы человека зависят от человеческой природы и человеческого опыта. И никакие потенциальные места «разрезов» в реальности не предусмотрены, хотя, действительно, в какой-то мере, возможно, они предпочтительнее для того, чтобы делить в них реальность на части, элементы или сущности… Что лишь человек решает в конечном счете, как пойдет «разрез» и какие концепты будут выделены из «туши реальности».
Дж. Лакофф (с. 167–168) указывает, что человек может создавать разные варианты репрезентирования и объяснения себе одних и тех же аспектов реальности. Что и делает, создавая разные народные и научные теории и по-разному концептуализируя реальность в медицине, политике, экономике и т. д. Разные варианты концептуализации часто не согласуются друг с другом. Например, многие люди имеют два способа понимания того, что такое электричество, представляя его то как непрерывный поток жидкости, текущий подобно воде, то как облако электронов, движущихся как люди в толпе. Причем одну модель люди используют при решении одних проблем, а другую – при решении других, так как эти модели противоречат друг другу и дают разные результаты в эксперименте.
Автор (с. 172) отмечает, что защитники альтернативных теорий концептуализации трактуют как единственно «объективно истинную» и универсально приложимую только свою, хотя должны были бы рассматривать обе теории лишь в качестве идеализированных когнитивных моделей, каждая из которых может использоваться для определенных целей.
