banner banner banner
Шрам
Шрам
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Шрам

скачать книгу бесплатно

Шрам
Николай Покуш

Автогонщику Клайду, жителю закрытого города Филин, выпадает шанс на собственном опыте узнать, каков мир за стенами его родного дома. Там, где бродят настоящие чудовища – жуткое наследие разрушительных и кровопролитных генетических войн прошлого – ему предстоит вступить в схватку с самой смертью за право именовать себя охотником.

Шрам

Николай Покуш

Дизайнер обложки Анна Покуш

© Николай Покуш, 2023

© Анна Покуш, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4498-4045-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Жизнь в городах приучает смотреть разве что себе под ноги. О том, что на свете бывает небо, никто и не вспомнит…

Харуки Мураками

Так, давайте знакомиться. Меня зовут Клайд. Просто Клайд, и всё. Никаких вторых имен или фамилий. Правда, совсем недавно появилось одно прозвище, которое, скорее всего, теперь пойдет со мной по жизни, но о нем я пока умолчу, дабы не забегать вперед. Итак, меня зовут Клайд, и перед вами – моя история. История, которой мне так хотелось поделиться, что я взял на себя труд изложить ее на бумаге, не приукрасив и не солгав, поведав все так, как оно было на самом деле, пусть мне и самому временами кажется, что некоторые описываемые события совершенно невероятны и фантастичны.

Все началось чуть более двух лет назад, но прежде, чем мы к этому перейдем, позвольте мне рассказать о том, что было до этого начала, о том, как я жил прежде, а также сказать пару слов о моем мире и городе, в котором я вырос. И пусть в том нет необходимости, все же, эта информация, вероятно, поможет вам лучше узнать меня и понять. Тем же, кто считает ее излишней, а также всем нетерпеливым я могу посоветовать пролистнуть несколько следующих страниц и сразу же, без всяких скучных вступлений, погрузиться в саму историю.

Вы решили остаться? Хорошо. Рад, что вам интересно. Ну что же, пожалуй, начну.

Я родился и вырос в мире, стоящем на обломках иного, куда более великого. Нет, не так. Я родился и вырос в мире, состоящем из обломков иного, куда более великого мира. Вот, так будет вернее. Мой мир лишь тень того, что было прежде. А прежде была цивилизация предков, но о ней нам известно крайне мало, и с точностью можно сказать только одно – эта цивилизация пала, ее больше нет. Мы – все, что от нее осталось, потомки великих и могущественных предков, живущие в страхе перед злом, заполонившим мир. В отчаянной борьбе за выживание мы растеряли все величие наших предков, утратили их знания и технологии, сохранив лишь те, что помогали нам бороться за жизнь, в частности технологию изолированных от внешнего мира городов, накрытых силовыми куполами, в которых мы спрятались от рукотворных монстров, жаждущих нашей гибели. В одном из таких городов я и появился на свет.

Мой город называется «Филин», в честь разновидности ночных птиц, чей облик с детства знаком каждому его жителю. Эта желтоглазая птица, облаченная в черное с серыми прожилками оперение, красуется на гербе города, где ее изображают с расправленными крыльями и обнаженными когтями в момент, когда она пикирует на добычу. Почему город назвали именно в честь нее доподлинно неизвестно, но одно из предположений гласит, что отцы-основатели провели аналогию беспросветной ночи, в которой живут и охотятся филины, с разрухой и хаосом, царящими за пределами города, которые наступили после заката и падения цивилизации предков. В пользу этой теории работает цитата одного из первых правителей города, который как-то сказал: «Филины просыпаются после заката. Ночной мрак им не чужд, они считают его домом своим. Так же, как и нам не чужд этот опасный мир. Для нас и всего человечества теперь он тоже является домом». Слова красивые, но к нынешнему моменту уже утрачивающие свою актуальность.

Филин является единственным обитаемым городом на сотни километров вокруг, хотя по сравнению с городами предков он ничтожен и мал. Низенькие дома, не более пяти этажей, представляющие из себя одинаковые металлические коробки с окнами; плотно прилегают друг к другу. Выкрашенные в одинаковый серый цвет эти дома сливаются друг с другом, превращаясь в единую стену, тянущуюся вдоль узких, пыльных улиц, сеткой разрезающих город. У этих улиц нет названий, только номера. На первых, не жилых этажах зданий располагаются столовые, бары и разнообразные магазины. Их неоновые и голографические рекламы, вкупе с тусклыми, низко висящими на узлах проводов фонарями, по ночам освещают Филин. Каждая следующая улица похожа на соседнюю, никаких отличий в архитектуре и строении. Весь город построен в едином стиле, призывающем к максимальной практичности, но никак ни к красоте. Только городская ратуша, расположенная в самом центре Филина, хоть как-то выделяется из общей массы. Это здание, вздымаясь на девять этажей вверх, имеет правильную цилиндрическую форму и по ночам освещается специальными прожекторами, благодаря чему его можно заметить из любой части города. Наша ратуша была возведена руками предков задолго до краха их цивилизации, и, судя по картинкам в музее, почти в восемь раз превышала нынешнюю свою высоту. Основатели города укрылись здесь в «годы хаоса» и перестроили здание по-своему, для служения одной единственной цели – защите от внешнего мира. Можно сказать, что так и было положено начало Филину. Если верить легендам и слухам, то под ратушей имеется эвакуационный тоннель, ведущий за стены города, а на её крыше стоит небольшой самолет, исправный и специально поддерживаемый в рабочем состоянии. Этим слухам нет подтверждений, впрочем, как и опровержений.

В ратуше заседает Совет, управляющий Филином. Он состоит из семи человек, каждый из которых занимается своими вопросами, а именно: внешняя и внутренняя оборона, медицина, образование, наука, производство и внешние отношения с другими городами. Каждого нового члена Совета отбирают и утверждают в этой должности прочие, без какого-либо участия горожан. Жители Филина вообще мало чего решают в своей жизни, но вряд ли можно сказать, что они этим недовольны. Законы устанавливает Совет и он же волен их менять по своему усмотрению, но если ты не противишься им, живешь, трудишься и не выходишь за рамки дозволенного, то тебе ничего не грозит. В противном же случае ты становишься преступником, а для таких у нас существует всего две меры наказания. Первая – исправительные работы на благо города – грязный и тяжелый труд за мизерное вознаграждение. И вторая – высылка из города без возможности вернуться, и она применяется в самых тяжелых случаях. Потому в Филине нет тюрем, они попросту не нужны. Оказаться снаружи без оружия и защиты – это верная смерть, причем, в большинстве случаев страшная и мучительная. Изгнанника клеймят, и уже ни один другой город, даже если он и сможет до него добраться, не примет такого человека.

Для защиты от враждебного внешнего мира Филин обнесен металлической стеной шириной в шестнадцать метров и высотой около тридцати. На этой стене установлено двенадцать основных и шесть резервных генераторов силового поля, которые над городом день и ночь синтезируют купол, защищающий его от любых внешних угроз. Купол не виден глазу, за исключением дождливых дней, когда, приглядевшись, можно заметить капли дождя, испаряющиеся в воздухе, высоко над головой. На его поддержание уходит большая часть энергии, получаемая городом от био-реактора, который мы зовем источником. Это большая часть того немногого, что нам досталось от предков, и стала главной причиной, по которой основатели города обосновались именно здесь.

Прежде, чем объяснять, что такое био-реактор, нужно сказать, что передовой наукой наших предков была генетика. Она-то их и сгубила, превратив наш мир в заповедник ночных кошмаров, и по этой причине сейчас, во всех известных нам городах мира генетика находится под запретом. И все же, некоторыми ее аспектами мы продолжаем пользоваться в пищевой промышленности, например, или в медицине, что помогает нам выживать в реалиях современного мира. Но главным достижений генетики предков, которое мы продолжаем активно использовать, бесспорно, является био-реактор. В его основе – живые бактерии термимы, обитающие в изолированной от внешнего мира среде. Поглощая органику, эти бактерии вырабатывают огромное количества энергии, которая и питает город. Есть, конечно, и другие источники энергии: солнечные батареи, установленные на крыше всех домов Филина, ветряные мельницы на внешней стороне стены и даже небольшая гидроэлектростанция за чертой города, драматическая история проектирования и многолетнего строительства которой преподносится в городских школах как образец героизма и упорства, стоящего многим нашим согражданам жизни. Но даже все вместе, работая одновременно только на поддержание купола, указанные технические источники не смогли бы выработать нужное количество энергии, на такое способен только био-реактор.

Источник – это огромный резервуар под землей, в котором живет колония термимов. Питая их органикой, город получает энергию в достатке. На аналогичных источниках живут и большинство всех прочих городов. Таких био-реакторов было построено нашими предками немало, но большинство из них вышли из строя, ведь, даже малейшего повреждения стенки резервуара достаточно, чтобы погибла вся колония бактерий, а размножать их мы не умеем. Потому поиски новых работоспособных источников продолжаются и по сей день, но уже более века их не находили, и сейчас принято считать, что все действующие источники были открыты. И все же остаются энтузиасты, мечтающие отыскать еще один, пусть даже втрое меньше того, что под Филином, ведь, такая находка увековечит их имена. Но моя история совсем не об этих поисках, так что вернемся к Филину.

В стене с южной и восточной сторон располагаются ворота, и только через них можно попасть в Филин. Не будь этой стены и купола, мы бы не продержались и полугода, но имеется и обратная сторона. Стена не позволяет городу расширяться, а ее перестроение сулит смертельную опасность всему населению. По этой причине Советом установлен контроль популяции и рождаемости населения: каждый год допускается рождение не более определенного количества детей, и супружеским парам приходится вставать в очередь на получение разрешения за несколько лет до зачатия ребенка. Непредвиденные беременности (крайне редкий случай) никак не возбраняются, но должны быть немедленно пресечены химическим или хирургическим вмешательством.

Жизнь в Филине течет размеренно и спокойно. Пожалуй, даже вяло. Кажется, что пыль, крупным слоем оседающая на дорогах и домах, покрывает и местных жителей, медлительных и невероятно скучных. Горожане кажутся такими же серыми, как и сам город. Облаченные в одинаковые одежды из синтетических и кожаных тканей, исключительно темных тонов, люди в Филине с детства приучены к тому, чтобы не выделяться из толпы, сливаться с общей массой. Один только взгляд на это угнетает, ведь, за стенами города природа играет невероятным разнообразием красок, ярких и пестрых. С севера к стене прилегает густой, зеленый лес, а западная ее часть располагается всего в двухстах метрах от широкой и бурной реки. Но люди в городе словно отрезаны от всего этого. Под куполом Филина существует свой мир, серый и однообразный.

Более девяноста процентов жителей этого города никогда не выходили за его стены. Они поколениями живут и умирают, зная об окружающем их мире только из обучающих и развлекательных программ и кинофильмов. И я был таким же. Одним из ста пятидесяти тысяч человек, населяющих Филин, которые думают, что городская стена и есть предел их мира, а все, что за ней, существует как бы в иной реальности, и больше походит на сказку, чем на реальность. Страшную сказку, в достоверности которой никто не хочет убеждаться на собственной шкуре.

Получив в шестнадцать лет школьное и обязательное всем жителям города общее образование, я мог выбирать свой дальнейший жизненный путь из четырех вариантов. Я мог пойти служить во внешнюю или внутреннюю охрану Филина, став хранителем порядка в городе, военным на стене, или, но на такое брали только лучших, оказаться в одной из групп внешней разведки и обороны. Второй вариант позволял мне стать общественным служащим и работать в баре, столовой, магазине, прачечной или, например, подметать наши пыльные улицы. Третьим вариантом, на который и пал мой выбор, было пойти работать в заводскую зону. Эта зона располагается на северо-востоке Филина.

Полу-автоматизированные заводы не прекращают свою работу ни днем, ни ночью, производя одежду, транспорт, продукты питания и вооружение. Массивные металлические конструкции сливаются друг с другом паутиной кабелей, бесконечных переходов, пристроек и надстроек, превращая всю заводскую зону в огромный лабиринт, который вечно пребывает в полумраке от копоти и дыма, никогда не прекращающего клубами валить из серых труб, вздымающихся вверх почти до самого купола. Здесь нет места, где заканчивается один завод и начинается другой, вся эта зона является одним большим центром производства всего, что требуется городу. Она напоминает мне единый гигантский организм, без устали поглощающий и перерабатывающий все, что в него попадет. Подобно огромному механизму, вся заводская зона постоянно находится в движении, издавая звуки, в которых сливается воедино скрежет металла, скрип работающих установок и шипение раскаленного газа. Многие скажут, что работа здесь – адский труд, но из прочих, этот вариант меня устраивал больше всего. Почему? Жизнь военного – это вечные ограничения и запреты. Все делать по уставу, подчиняться кому-то и вести существование машины противоречило моей жажде личной свободы. Ни одна из профессий городского служащего меня не интересовала.

Последним вариантом было идти к частникам, коих в городе очень немного. Лишь незадолго до моего рождения Совет города Филина принял решение: дать людям возможность вести свое дело, за что взимался невероятный налог, и отнимались все, положенные честному труженику города льготы на проживание. В итоге получалось, что лишь малый процент жителей Филина мог позволить себе независимое дело, и такие люди не брали на работу первых попавшихся выпускников, ограничиваясь, как правило, близкими родственниками, что, по предсказаниям наших социологов, грозило в будущем проблемами аристократии. Быть никем в Филине тоже невозможно. Безработицы тут нет, каждому найдется дело, а тунеядство вписано в число гражданских преступлений, к которым применяется первая мера наказания.

Для некоторых существовал и еще один вариант, но я в их число не входил. Этими «некоторыми» являлись дети, показавшие в школе высокую успеваемость и интеллект, проще говоря, это были лучшие из лучших. Таким предоставлялась возможность дальнейшего, специализированного обучения. Они становились инженерами, врачами или шли на самый верх, в администрацию, управляющую городом. Они получали больше привилегий и считались вроде элиты Филина, хотя не могу сказать, что жизнь их чем-то значительно отличалась от житья всех прочих.

Работа на заводе казалась трудной только по началу. Я быстро привык к физической нагрузке и, влившись в ритм этой адской машины, очень скоро стал ее частью. Как и любой работник города, я получил свою личную комнату, ближе к северной окраине, а также положенные всем работягам завтрак, обед и ужин в любой городской столовой. А по окончании каждой смены, длившейся десять дней, я получал свои заслуженные восемьдесят монет. Монетой называется наша местная единица валюты. Насколько мне известно о монетах прошлого, наша валюта на них совершенно не похожа, а уж почему так называется, я точно сказать не могу. Возможно, в дань памяти ушедшей цивилизации, а может, основателям не хотелось придумывать собственное название. Нашу монету нельзя подержать в руках: это электронная единица, лежащая на личном счету, который дается каждому зарегистрированному жителю Филина при рождении. По окончании школы выпускник становится полноправным гражданином и проходит операцию по вживлению чипа в верхнюю часть позвоночника. Это маленькое электронное устройство сращивается с нервной системой и становится частью организма, словно дополнительный орган. С помощью этого чипа гражданин может управлять своим личным счетом в любой момент времени из любого места города. Он же является и подтверждением личности, а также может служить средством для передачи гражданам экстренных и особо важных сообщений, так как в пределах Филина и на некотором расстоянии от него чип находится в постоянной связи с городской цифровой сетью. У этого устройства есть и множество мелких функций, известные полностью только его создателям.

Восьмидесяти монет мне хватало на жизнь в простоте и достатке, а большего мне и не требовалось. Работа меня устраивала, а серые будни успешно скрашивало мое хобби. С раннего детства меня увлекали автомобили. Возможно, это было неизбежно: будучи сыном механика, я знал о них практически все. Отец воспитывал меня в одиночку после того, как мать умерла на больничной койке, вместе с моей новорожденной сестрой; мне тогда еще не исполнилось и пяти лет. Он работал в автомастерской, и пока я не начал учиться в школе, он частенько брал меня с собой. Я мог часами сидеть там и смотреть, как перебирают, ремонтируют и обкатывают автомобили. Но меня не устраивало просто наблюдать, я хотел знать всё, хотел разбираться и понимать, и моим вопросам не было конца. По достижении школьного возраста времени на любимое занятие стало гораздо меньше, но от этого оно стало только еще более притягательным. Я не упускал ни единой свободной минутки, позволяющей заглянуть в мастерскую к отцу. Почему же тогда я не пошел по его стопам? Изначально именно так я и планировал. С самого детства я был уверен, что стану механиком, и только в таком будущем я себя видел. А передумать меня заставил именно отец, как это не странно. Как-то раз он сказал мне:

– Если у тебя есть любимое дело, Клайд, никогда не превращай его в дело всей своей жизни. Пусть оно останется твоим увлечением, тем делом, на которое хочется потратить силы и время, только твоим делом. Ведь, иначе оно превратится в рутину, и все то наслаждение, что ты получал от него прежде, уйдет. Может, не сразу, но, поверь мне, так будет.

Слова отца заставили меня задуматься, и в итоге я пришел к выводу, что он прав. Я решил для себя, что машины навсегда останутся моим хобби, главным увлечением, но не более того. Уже в пятнадцать лет я управлял автомобилем почти как профессионал со стажем. К семнадцати годам я собрал свой собственный. Конечно, если вы знаете, как выглядели автомобили прошлого, то транспорт, который собирают в Филине, вам покажется невероятным уродством, гротескной пародией на них. В мастерской отца висело несколько очень древних, бумажных плакатов с изображениями блестящих металлических зверей, чьи стремительные, сглаженные линии дизайна манили и притягивали взгляд.

– Это были настоящие произведения искусства, – говорил мне отец, указывая на плакаты, и я соглашался с ним целиком и полностью.

Автомобили Филина не имеют ничего общего с понятием красоты. Массивные, угловатые кузова на высокой подвеске, с большими, расставленными в стороны колесами, кажутся неповоротливыми и неуклюжими. Единственным преимуществом можно считать электродвигатели собственного производства, невероятно надежные и компактные. О скорости, конечно, речи не идет, наши машины не превышают порог в сто двадцать километров в час, да и достигают его не многие. Причина тому проста: в пределах города никто не ездит быстрее восьмидесяти километров в час, а за его пределами куда важнее прочность и проходимость. Да и с материалами беда. Лепим наши машины из чего придется: технологии большинства сплавов утеряны, а из оставшихся город выбирает не те, что легче, а те, что доступней.

В заводской зоне раз в месяц администрация разрешает устраивать гонки, и вскоре после того, как я попал туда на работу, я стал одним из лучших водителей в этих заездах. За одну выигранную гонку можно было получить до трехсот монет. Но меня привлекали не деньги. Сам момент скорости, божественное ощущение того, что здесь и сейчас, в эту самую секунду, на трассе я контролирую все – вот, что я искал в этих гонках и находил сполна. Это и было моей отдушиной в жизни, не дающей пасть в пучину уныния, рожденного серостью и однообразностью дней, которые многих заставляли искать утешения на дне бутылок и в пьяных драках в городских барах.

Но было в моей жизни еще кое-что кроме гонок и работы. Нечто крайне важное, а именно – любовь. Воспетая поэтами и философами прошлого, любовь не предалась забвению подобно им, и даже в наш темный век продолжает будоражить и разбивать сердца.

Мою любовь звали Джулия. Высокая, рыжеволосая, зеленоглазая красавица, чей образ, движения и голос отпечатались в моем сердце с самого первого дня нашей встречи. Но прекрасная внешность являлась лишь второстепенным достоинством этой девушки. Она была именно из тех, кому после основного обучения предлагалось пойти дальше, постичь больше, что само по себе уже говорило о высоком уровне интеллекта. Джулия выбрала для себя будущее историка, и на этом поприще я не встречал ей равных. Она готова была без устали рассказывать о прошлом, о том, что было до крушения, о том, как жили наши предки, и что привело их к гибели. И если в школе меня совершенно не интересовали те немногочисленные уроки истории, что у нас были, то Джулию я готов был слушать часами. Она водила меня в городские архивы, где мы вместе смотрели древние записи и кинофильмы, уже в то время рождавшие во мне грусть и тоску оттого, что эта великая Цивилизация пала. Джулия была больна историей предков, их культурой и бытом, и это оказалось заразно. Мне и самому хотелось узнавать все больше и больше о том мире, на жалких обломках которого мы теперь живем.

Пожалуй, очень многое можно вспомнить о тех, без малого трех годах, что мы с ней пробыли вместе, но моя история начинается с момента, когда наши отношения закончились.

Итак, шел триста восемьдесят пятый год со дня крушения старой Цивилизации, триста двадцать шестой – со дня основания Филина, и двадцать четвертый год от часа моего рождения…

Часть I. ОХОТНИКИ

Глава 1

Мы мчались по слабоосвещенному, узкому тоннелю. Я и мой последний соперник. На старте нас было пятеро, но спустя два с половиной круга осталось только двое лидеров и двое борцов за третье место, отставших от нас секунды на три-четыре, что лишало их всяческой возможности прибыть к финишу первыми. Еще один не справился с управлением на крутом повороте, последнем перед финишной прямой, и не смог завершить даже первого круга. Именно этот поворот мне предстояло пройти сразу после выхода из тоннеля, и находился я не в самом удачном положении.

Моего соперника звали Тимом, и водителем он был опытным, умелым, не сильно уступающим мне по количеству побед. Наши машины шли практически вровень, однако, Тим занял более выгодную позицию. Идя с правой стороны от меня, он сможет сократить угол предстоящего поворота до минимума, и тогда, на финишной прямой, я окажусь у него за спиной. В такой ситуации мне оставалось два варианта. Я мог бы давить его, прижимая к стене и заставляя тормозить, чтобы избежать аварии, что даст мне возможность поменяться с ним местами. Но от такого приема я отказался, на собственном опыте зная, как выходить из подобных ситуаций, и вполне резонно предположив, что Тиму это тоже известно. Вместо этого я взял левее, практически прижавшись к краю трассы, и незадолго до поворота начал тормозить сам, позволяя Тиму выбиться вперед.

В нужный момент я вывернул руль вправо, колеса заскользили по бетону, оставляя на нем черные следы, и, взяв максимально резкий угол поворота, вжал в пол педаль газа. Машина рванулась с апекса вперед, словно снаряд, выпущенный из пушки. Плохой расчет мог превратить этот маневр в серьезную аварию. Однако мои расчеты оказались верны, и, начав разгон раньше Тима, я быстро поравнялся с ним, теперь уже заняв позицию справа и через мгновение оказался впереди на четверть корпуса.

На пол корпуса… «Ну, давай-давай же, мой конь!»

Финишная черта, проведенная люминесцентной желтой краской, стремительно приближалась. До нее оставались считанные метры. Для всех наблюдателей наши машины преодолели их за секунду, но для нас, гонщиков, время растянулось, ведь, даже одна секунда может поменять все. Для нас это не мгновение, для нас это очередной шанс изменить ситуацию на трассе. Но не сегодня. Может быть, в другой раз, в другой гонке, Тиму удастся использовать эту секунду, я уважал его мастерство и вполне допускал возможность его победы. Но не сегодня.

Финишная черта была пройдена. Я начал сбрасывать скорость. Я победил. Знай я тогда, что это была последняя моя гонка в Филине, пожалуй, радовался бы этой победе в десятки раз сильнее. Но я этого не знал и потому воспринял свое первенство как должное, как очередной показатель собственный навыков, в которых давно перестал сомневаться.

Загнав машину в гараж, расположенный чуть в стороне от трассы, где мне, как постоянному участнику гонок предоставлялось бесплатное место, техобслуживание и подзарядка двигателя, я вернулся к шумной компании собравшихся на финише. Среди них были как завсегдатаи, так и случайные зрители. И как водится, любой победитель, независимо от того, кто им стал, получал порцию поздравлений и крепких рукопожатий, от знакомых и незнакомых, а также от соперников. Тим оказался одним из первых, кто вышел мне навстречу и, пожав руку, сказал:

– Отлично погоняли, но я буду ждать реванша.

– А как же иначе? – ухмыльнулся я. – Спасибо за гонку.

Он кивнул и быстро удалился, видимо, не желая лишний раз демонстрировать, как сильно он расстроен проигрышем. Еще бы, так отчаянно бороться все три круга и проиграть у самой черты. И пусть многие скажут, что второе место – тоже победа, для тех, кто уже давно участвует в соревнования, любых, не только в гонках, не существует вторых и третьих мест, только первое. Таков принцип спорта.

Последним, кто подошел ко мне, терпеливо выждав, пока армия желающих пожать руку победителю отхлынет, был Роджер. Этот с виду грозный, бородатый тип, с выпирающим вперед пивным брюхом, который был ниже меня на голову и вдвое шире в плечах, являлся моим коллегой и, пожалуй, другом. Не уверен, можно ли было назвать дружбой наше с ним общение в рабочих условиях и периодические походы по вечерам в местный бар, при том, что мы с Роджером совершенно не совпадали в наших взглядах на жизнь и не имели ни единого общего интереса, но лучшего кандидата на пост друга у меня, все равно, не имелось. Как бы там ни было, именно он познакомил меня с Джулией. Она учились на одном факультете со старшей сестрой Роджера, Тиной, чего вполне хватало, чтобы в итоге, рано или поздно, мы с ней встретились. Роджер никак этому не поспособствовал, но был абсолютно уверен в обратном, чем очень гордился. Как же мало некоторым людям нужно для гордости.

Вместо руки Роджер протянул мне банку пива:

– Держи, чемпион.

– Спасибо, – я взял банку и сделал глоток.

– Еще будут заезды? – спросил он с безразличием.

Роджер не интересовался ни машинами, ни гонками, и мои победы, честно говоря, его не волновали. Но он исправно приходил сюда, якобы чтобы поддержать меня, однако, на самом деле из скуки.

– Да, еще два заезда, но там новички.

– Смотреть не на что?

Я пожал плечами и сделал еще глоток.

– А где Джул? Думал, она с тобой сегодня будет. Хотел поздравить ее лично.

– Поздравить? – удивился я. – С чем?

– Ну… как же…? – Роджер уставился на меня с недоумением.

– С чем ты собирался ее поздравить? – переспросил я настойчивее.

– Ну, так ее же взяли в группу. Она тебе еще не сказала?

Я напрягся, усердно пытаясь вспомнить, говорила ли мне Джулия о какой-то группе, но ничего не приходило на ум.

– Сестра вчера примчалась навеселе, – продолжал Роджер. – Чуть трусы не обмочила от счастья. Их с Джулией заявки одобрили.

– О чем ты говоришь, Родж? – я начинал беспокоиться.

Проблемами с памятью я не страдал, но ни о каких заявках ничего вспомнить не мог. Однако, будь это что-то несущественное, Тина не стала бы делиться своей радостью с Роджером, их общение никак нельзя было назвать тесным.

– Экспедиция, – выговорил Родж настолько медленно, что еще чуть-чуть и получилось бы по слогам. – В Горизонт.

– В Горизонт? – поразился я.

Такое название носит ближайший город, расположенный примерно в двух тысячах километрах на юго-восток от Филина. Тогда я знал о нем не многое. Горизонт больше, чем Филин, и мы активно торгуем с ним. Из Горизонта нам поставляют разнообразные медикаменты и оружие, а мы в свою очередь им завозим все то, что изготавливаем в заводской зоне, от кухонных агрегатов до автомобилей.

– Да, в Горизонт, – кивнул Роджер. – Она что, не сказала тебе?

Не сказала. Узнай я об этом каким-то иным образом, ни за что не поделился бы с Роджером. Не хотелось, чтобы он думал, что у нас с Джулией что-то неладно. А выходило, что неладно, раз она не сказала мне о поездке в Горизонт, о событии, возможно, самом масштабном в ее жизни. Это же не просто очередная экспедиция за стену, о каждой из которых я узнавал от Джулии сразу же, как только ее участие одобряли. Я знал даже обо всех тех, в которых ей не удалось поучаствовать. Но об экспедиции в Горизонт она не упомянула ни разу. А ведь, мы вчера разговаривали по связи, болтали около получаса, и она не обмолвилась ни словом, в то время как Тина, по словам Роджера, плясала от счастья. Реакция Джулии должна была быть аналогичной, и даже более эмоциональной. Да она должна была только и говорить, что о предстоящей экспедиции. Уже вчера им одобрили участие, и явно до нашего разговора. Так почему же я об этом узнаю последним? Почему она не поделилась со мной? Ответ напрашивался только один, и как бы усердно я не гнал его от себя прочь, пытаясь найти иное объяснение, хоть какое-то иное объяснение, мне это не удавалось.

Вечер был испорчен чуть более, чем полностью. Кое-как увиливая от расспросов Роджера, я быстро попрощался с ним и вернулся домой, где тут же собирался связаться с Джулией. Но она меня опередила, и на домашнем терминале висело короткое сообщение от девушки.

«Привет. Поздравлю с победой на гонке, милый. Встретимся завтра? На гидропонике, в нашем месте. Буду ждать тебя там, в 14 часов. До встречи».

Сообщение было доставлено всего за пять минут до того, как я вернулся домой. И Джулия поздравила меня с победой на гонке, тем самым давая понять, что она знает о моем разговоре с Роджером. Должно быть он, не удовлетворив свое любопытство моими ответами, позвонил сестре, а та в свою очередь Джулии. Все это произошло, пока я шел домой, и вот, Джулия решила упредить мой звонок.

В первую минуту у меня было желание не играть по ее правилам, а взять и позвонить, как и собирался сначала, и заставить ее все объяснить сейчас, а не завтра, чтобы у нее не было времени решить, что мне говорить. Но я не стал этого делать. Почему? Во-первых, потому, что не готов был услышать ее объяснения, боялся услышать их. А во-вторых, потому что Джулия привыкла все делать по-своему, и попытайся я нарушить ее планы, она, в этом я практически уверен, не приняла бы звонок. Она решила, что объяснит все завтра, а если уж она что-то решила, то не отступится от этого ни при каких условиях. Мне оставалось лишь принять эти правила и ждать следующего дня.

Естественно, меня ожидала бессонная ночь. Ночь, за которую я перебрал в голове десятки различных причин и сотни самых невероятных развитий завтрашнего разговора. Снова и снова я вспоминал все события последних дней и наши с Джулией разговоры. Уже с месяц, если не больше, она вела себя не так, как обычно. Это было не слишком явно, она стала чуть более напряженной, чуть более молчаливой, чуть более резкой и задумчивой. Конечно же, я спрашивал ее об этом, но Джулия лишь ссылалась на тяжелый период в обучении и обещала, что скоро это пройдет. И я ей верил, верил потому, что не хотел видеть правду. А теперь я винил себя за эту слепую веру, боясь, что упустил из-за нее что-то важное и допустил фатальную ошибку.

Если оглянуться на то время сейчас, то становится ясно, что наш с Джулией союз с самого начала был обречен на провал. Нет смысла вдаваться в детали, но могу сказать, что мы с ней люди из разных миров, и она осознала это раньше меня. Джулию всегда влекло неизведанное, новое, непознанное, она горела жаждой знаний, приключений, путешествий, что редкость в нашем мире. Она жила своими мечтами, что уносили ее каждый вечер, то в далекое прошлое, в гигантские, сверкающие города предков, то в будущее, где она, возможно, сможет как-то изменить и улучшить этот мир. Я же был человеком сегодняшнего дня. Я ничего не ждал от жизни, я не стремился стать особенным или открывать что-то новое. И, в конце концов, ей стало со мной просто скучно.

К четырнадцати часам дня, изрядно замучивший себя терзаниями, с гнетущим ощущением тревоги на душе, я пришел на гидропонную ферму, единственный зеленый уголок города, находящийся почти у самой стены, на северо-западной окраине Филина. Мы часто гуляли там вместе и даже нашли свое особенное место, на берегу небольшого озерца, под сенью раскидистой ивы.

Джулия уже сидела на траве, прислонившись спиной к стволу дерева и глядя на безмятежную гладь кристально чистого озера. Ее пламенно-рыжие волнистые волосы ниспадали с плеч подобно огненному водопаду. Подходя, я немного замедлился, дав глазам насладиться красотой ее тела. Меня всегда удивляло, как такая красивая девушка могла выбрать такого обычного парня, как я. От стандартной внешности филинца меня отличал, разве что, высокий рост. Худое, вытянутое лицо, бледная кожа, темные прямые волосы и глубоко посаженные серые глаза, которые казалось, всегда находились в тени – вот то, что видел я в зеркале каждый день. Многие говорили, что у меня очень болезненный вид. Я с детства смирился с тем фактом, что мне не суждено пользоваться большой популярностью у противоположного пола. Девушки, конечно, были, но отношения с ними длились не долго, да и отношениями их назвать было сложно, романы на несколько дней и не более. И потому от факта, что Джулия выбрала именно меня, я испытывал гордость. Но видимо, жизнь всегда все расставляет по своим местам.

С самых первых ее слов, с холодного приветствия и еще более холодного поцелуя, я ощутил напряжение, пронизывающее ее, звучащее в словах, различимое во взгляде, который Джулия усердно старалась отводить от меня. Что-то сжалось в моей груди, в горле застыл мерзкий ком. Я напрягся, тщетно пытаясь отогнать от себя все неприятные мысли.

Начало разговора было вполне обычным. Она спросила, как у меня дела, как прошла вчерашняя гонка. Я рассказал, куда подробнее, чем требовалось, а она задавала куда больше вопросов о заезде, чем обычно. Все это выглядело так, словно мы оба тянули время, собирались с духом, чтобы сделать шаг навстречу неприятному разговору. В конце концов, я не выдержал этого, не вынес ожидания и задал решающий вопрос.

– Джул, почему ты не сказала мне об экспедиции в Горизонт? – спросил я и сразу же пожалел об этом. Кажется, что ответ был мне уже известен, поведение Джулии сказало все, что требовалось знать.

– Прости… – тихо ответила она после недолго паузы.

– Прощу, если ты все объяснишь.

Она не смотрела на меня, внимательно изучая глазами ровную гладь озера. Я тоже не решался поднять на нее взгляда, словно был виновен в чем-то. Так и сидел, глядя на свои пальцы, в которых раскатывал сорванную травинку. Мы словно застыли, слушая щебетание птиц в ветвях деревьев и чьи-то веселые голоса, доносящиеся издали. Это молчание тяготило меня, секунды тянулись бесконечно долго, но я не хотел нарушать тишину, не хотел торопить Джулию, я понимал, что сейчас она ищет нужные слова.

– Ты, ведь, никогда не покидал стены Филина, верно, Клайд? – спросила она, наконец, не переводя на меня взгляда.

– Верно, – кивнул я, хотя вопрос был риторическим, она прекрасно знала на него ответ.

– Знаешь, там все совсем по-другому.

– Знаю. Ведь, ты сама мне рассказывала об этом. Множество раз.

По курсу своего обучения Джулии были положены вылазки за стену, с научной группой под присмотром военных. После этих выходов она была сама не своя еще несколько дней, могла рассказывать и думать только о внешнем мире.

– Рассказывать, это одно, – задумчиво произнесла она, – а видеть – совсем другое.

Снова молчание. И снова она заговорила первой:

– Там есть ветер, Клайд. Это очень странно, и одновременно приятно ощущать его на своей коже. Там сменяются времена года. Вот сейчас, например, там кончается лето. Скоро начнется осень, а это значит, что листья на деревьях будут желтеть и опадать, каждый день будет все холоднее, и небо станет пасмурным и дождливым. А потом наступит зима, и выпадет белый-белый снег.

Снова пауза. Ее слова запутали меня. Я совершенно не мог понять, к чему идет этот разговор, что пытается сказать мне Джулия. Но, набравшись терпения, я слушал и ждал разъяснений.

– Мы не видим всего этого здесь, в Филине. Живем в этой большой консервной банке, и нам плевать на все остальное. Но для чего мы здесь, Клайд? Ты знаешь для чего?

– Я… – я замялся, не зная, что ответить ей на подобный вопрос.