скачать книгу бесплатно
Алая Завеса. Наследие Меркольта
Роман Александрович Покровский
Недоверие к окружающему. Сомнения в любви и дружбе. Предвестие скорой войны.
Неспокойный Свайзлаутерн готовит новое испытание для Юлиана Мерлина. Совершаются нападения на его близких друзей, состоится шокирующее убийство мэра города, каким-то образом связанное с Юлианом, и наконец-то просыпается внутренний демон.
В то же время над миром нависает тень Халари – отречённого отпрыска Хозяина Смерти. Его последователи намереваются вернуть величие Отречённого – и это снова как-то связано с Юлианом Мерлином.
Ставки выросли. Герои стали гораздо взрослее в сравнении с первым томом – это больше не дети, прячущиеся за спинами взрослых, а люди, которые учатся отвечать сами за свои поступки.
Роман поднимает тему недоверия – герой постоянно сомневается в правильности своих действий и целесообразности тех чувств, что испытывал раньше. Череда невзгод, поражений и потерь меняет его – он окончательно теряет веру в справедливость и не может ответить точно – добро он или зло.
Роман Покровский
Алая Завеса. Наследие Меркольта
1 глава. (Не) справедливо осуждённый
В этом году в Грунндебайтене выдалась необычайно снежная зима. Сама Снежная Королева из сказок Андерсена так полюбила этот город, что придя сюда в конце ноября, осталась до конца зимы.
Белый и пушистый снег не переставал падать на дома, тротуары, магазины, улицы и прохожих. Это продолжалось с раннего утра и до самого позднего вечера – жители города недоумевали, почему же снежный покров ещё не похоронил под собой крыши всех зданий.
Но всякий раз снег таял, и его оставалось ровно столько, сколько требовалось – он мирно и непринуждённо лежал под ногами – в тёплые дни прилипал к ногам, а в холодные – приятно похрустывал под ними. И только некоторые люди ежедневно вытаскивали с утра лопату для того, чтобы расчистить себе дорогу к гаражу.
Однако в городе жил один человек, который был отнюдь не прочь, чтобы снега выпало так много, чтобы накрыло его с головой и не отпускало, оставив под своим покровом до грядущей весны.
Его звали Юлиан Мерлин, и подобные грустные мысли не отпускали его два или три последних месяца – он не помнил точно. Семанадцатилетний юноша понуро и бесцельно каждый день прогуливался по заснеженному Грунндебайтену, не понимая, для чего он это делает и не находя более никакого смысла в жизни.
Он не считал, сколько дней прошло после его возвращения из злосчастного Свайзлаутерна. Они все были копиями друг друга – пустыми, мрачными и пугающими.
Во время каждой из прогулок, медленно блуждая безо всякого направления и не глядя вперёд, он видел перед глазами одну-единственную картину – красивое женское лицо, что улыбалось за секунду до смерти. Затем наступал взрыв, который Юлиану не повезло пережить. Взрыв, который всё уничтожил. Кто-то лишился жизни, кто-то – свободы, а Юлиан лишился своей личности и дальнейшей мотивации к существованию.
Снег всё падал и падал. На волосы, на пальто, на брюки, на ботинки. Казалось, даже касался какой-то своей частью души, но даже обращаясь в воду, не мог смыть хоть на немного разочарование, подавленность и апатию.
Ничто не помогало. Юлиан погряз в этом полностью и ничему его уже не радовался. Вернее говоря, он и не пытался искать того, что может помочь. Свайзлаутерн, являющийся олицетворением ярчайшего отрезка его жизни, он покинул, и, похоже, что навсегда, а в Грунндебайтен вернулся разве что телом, но не душой.
Он не желал никого видеть здесь. Он и не видел никого, кроме своей матери. И то, ему приходилось, ибо он жил в её доме. Других же встреч Юлиан всячески старался избегать. Сверстники, друзья и бывшие одноклассники давно остались в прошлом. Их набралось немало за предыдущие семнадцать лет жизни, но они более не имели никакого значения. Наверняка, добрая их половина была бы рада увидеть Юлиана и пообщаться с ним, но он сам не мог ответить им тем же.
Он видел только одно лицо. Умирающее. Умирающее, но бросившее на прощание улыбку. Единственную, которая была настоящей и искренней за всё то время, что Юлиан знал Ривальду Скуэйн. Единственную, но Юлиану было достаточно и одной. В отличие от времени, что он провёл подле неё.
Она покинула его слишком рано. И оставила одного.
И она не была его девушкой или возлюбленной, как могло бы показаться. Их связывали иные отношения – нездоровые, в какой-то мере аморальные, но от того не менее крепкие. Ривальда Скуйэн была для Юлиана Мерлина учителем, наставником и работодателем. Однажды она обвинила его в убийстве и едва не посадила тюрьму, но всё вывернулось наизнанку, и она оказалась той, что спасла от смерти не только Юлиана, но и весь Свайзлаутерн.
Несмотря на холодную погоду, Юлиан не стал утруждать себя поисками тёплой одежды, что была бы сейчас куда уместней. Вместо этого на нём было лёгкое чёрное пальто, которое подарила ему Пенелопа Лютнер, и в котором он пережил большую часть осенних приключений в Свайзлутерне. Снизу Юлиана согревал тёплый и шерстяной свитер, который ему связала мама в честь недавно прошедшего Рождества.
Начали загораться первые фонари вдоль дороги, и Юлиан отметил, что начало вечереть. Это означало, что он блуждает уже несколько часов и давно должен был устать. Но этого не случилось.
Он бродил бы по городу и дальше, но проходя мимо кафе «Грета и Ганс», не смог удержаться и оставить его позади. С этим местом было связано очень много воспоминаний – тёплых и не совсем, произошедших с Юлианом ещё во время прошлой жизни, до той самой роковой поездки в Свайзлаутерн.
В этом заведении произошли сотни, а, возможно, и тысячи посиделок с прежними друзьями – бурные, неспокойные, но от того не менее весёлые. В этом месте у Юлиана было первое свидание (и не только первое), первый отказ и даже первый поцелуй.
Впервые за долгое время его меланхолия сменилась на лёгкую ностальгию.
Пнув на всякий случай застопорившийся снег под ногами, Юлиан открыл дверь и вошёл в помещение, вдохнув обжигающий глоток тёплого воздуха. Родной запах, родные ощущения – всё так же, как и раньше. Только вот не радовало совсем. Ностальгия проникала куда-то внутрь, но громким пинком её вышныривали обратно, заменяя всё тем же выражением лица, которое через секунду настигнет смерть.
– Кофе, пожалуйста, – сказал Юлиан симпатичной официантке, усевшись за самый дальний стол и уставившись в огромное прозрачное окно, открывающее вид на горящие фонари и вечерний Грунндебайтен.
– Какой? – спросила она, попытавшись заглянуть в его лицо, но Юлиан этого пересечения глаз избежал.
Он не хотел слышать никаких вопросов, ибо ему и впрямь было плевать, какой будет кофе и кофе ли это будет вообще.
– Любой, – недовольно огрызнулся он, так и не желая заглядывать ей в глаза.
– Ясно, – так же недовольно ответила она и оскорбительно отвернулась, словно Юлиан сейчас брызнул в её лицо кипятком из недопитой чашки.
Он мог и знать эту официантку, тем более, что она была лишь немногим старше его, а с такими девушками он всегда раньше старался наладить контакт. Но сейчас, если бы этот контакт и впрямь был, Юлиан с огромной радостью разорвал бы его ещё раз. Лишние разговоры ему были не нужны.
Когда Юлиан получил свою чашку чёрного сладкого кофе, он не осмелился сразу прикоснуться к ней, отдав предпочтение нелепому смотрению на неё и выискиванию чего-то интересного в её внешнем содержимом.
В голову сразу прокралось небольшое воспоминаньице, которое отнюдь не сразу оказалось вытеснено оттуда его душевными страданиями. Это было уже другое лицо, некогда тоже бывшее ему дорогим и улыбающимся при виде Юлиана – лицо Пенелопы Лютнер, его бывшей возлюбленной. Ещё недавно, когда не было снега, а Юлиан всё ещё находился в Свайзлаутерне, они неоднократно сидели вдвоём в кафе "Хартс" и тоже пили кофе.
Юлиан вспоминал и нелепый случай, когда у него совсем не было с собой денег, и приходилось импровизировать, чтобы угостить Пенелопу. Он и не помнил, как выкрутился из этой неприятности, но, наверняка, это была интересная история, потому что неинтересных историй с тем, прежним Юлианом, не происходило.
Было ли это приятным воспоминанием на фоне зимней депрессии? Возможно. Возможно, что и увидеть её Юлиан был бы не прочь. Останавливало только то, что никто так сильно, как Пенелопа, не будет напоминать ему о трагической гибели Ривальды Скуэйн.
Но его размышления оборвал отдалённо знакомый девичий голос, назвавший его по имени.
Юлиан со всем сидящим в нём недовольством поднял голову от невероятно интересного рисунка кофейной пены и увидел улыбающееся лицо Дороти Палмер.
– Юлиан? – ещё раз спросила девушка и, не спрашивая разрешения, уселась напротив. – Это и впрямь ты? Вот уж не ожидала тебя здесь увидеть.
Юлиана очень опечалило то, что он всё же не смог избежать неприятных встреч сегодня.
– Да, это я, – равнодушно ответил он. – Ты чего-то хотела?
Девушка смутилась. Она явно ожидала не этого, потому улыбка на её лице сменилась на нахальную девичью обиду.
– Ничего не хотела, – произнесла она. – Но встреча очень приятная. Напомни мне лучше – а сколько тебя не было? Если не ошибаюсь, тебя никто не видел в Грунндебайтене с августа.
– Я же говорил, что уезжаю к дедушке.
– Не прикидывайся дурачком, Мерлин, – сказала Дороти. – Ты не помнишь, что говорил мне в нашу последнюю встречу? Что вернёшься через месяц и вернёшься ко мне. Я же ждала тебя, ты забыл?
– Планы немного сменились, – Юлиан был не особо разговорчив.
Дороти казалась ему очень привлекательной ещё весной. Немного стыдно было признавать, что он бегал за ней, как влюблённый мальчишка. И отъезд к дедушке был в том числе нежелательным и из-за этого.
– Признайся честно, – она навострила глаза, словно полицейский, который собирается вывести преступника на чистую воду. – Ты поступил куда-то?
Юлиан молчал.
– Поступил! Не отнекивайся, дорогой! А говорил, что нужна тебе эта учёба, как собаке пятая нога? Дед заставил, да?
Юлиан совершенно не понимал, как эта болтливая и надоедливая девчушка могла ему когда-то нравиться. Мало того, что она постоянно несла чушь в духе Хелен Бергер, так ещё и присмотревшись получше, Юлиан не нашёл в ней никаких привлекательных черт. Он не был ни сторонником карих глаз, ни любителем чёрных волос, да и нос какой-то… Немного длинный. Пенелопа Лютнер всё же гораздо лучше.
– Можно сказать и так, – Юлиан предпочёл не придумывать ничего оригинального, а просто практически молча с ней согласился.
– Какой-то ты грустный… Я тоже кофе хочу. Не угостишь меня?
– Нет, – сказал Юлиан.
И не поверил своим ушам, потому что раньше он так дерзко не общался ни с девушками, ни с кем-то ещё. Но времена и нравы давно поменялись для него, потому и удивляться было уже нечему.
– Ну ладно, – обиделась Дороти, на что Юлиану было, мягко говоря, плевать. – Сварю дома сама. Наверное, ты кого-то уже нашёл себе там?
– Где там?
– Ну там, где ты был. Я не знаю, куда ты уехал учиться. А сейчас что? Каникулы, наверное? Приехал и не сказал нам ничего. Мы бы вечеринку устроили, может быть…
– Мне не до этого, – оборвал её Юлиан.
К кофе он до сих пор так и не притронулся.
– А долго ещё будешь в Грунндебайтене? Сходили бы куда-нибудь. Хочешь, собрали бы всех наших, а хочешь, вдвоём…
– Я ничего не хочу. Других дел полно. Скоро уеду обратно.
– Что изменилось, Юлиан? Ты бросил меня и даже не удосужился объясниться ни в чём. Ты сбежал. Я правильно тебя понимаю?
– Правильно, – кивнул Юлиан, надеясь, что такая честность отпугнёт её, и она наконец-то уйдёт, оставив его в покое.
Но не тут-то было.
– А ведь я ждала.
– Неделю? – съязвил Юлиан.
– Нет. За кого ты меня держишь? Гораздо дольше. До тех пор, пока полностью не отчаялась. Знаешь, ребятам тоже не понравилось то, как ты исчез, никому ничего не сказав. У нас почта бывает. Если уж меня не хочешь видеть, написал бы друзьям, куда поступил, что да как.
Она пыталась выбить из Юлиана какие-то оправдания, но этих оправданий нет и не было. Он и впрямь поступил не очень красиво, но, как ни странно, чувство вины его не терзало. Скорее, даже наоборот.
– Что ты хочешь от меня услышать? – резко и прямо спросил он.
– Ты изменился, – сухо констатировала факт Дороти, и этот факт явно не пришёлся ей по душе. – Раньше не был таким. Нравился меня. Нравился всем. Наверное, учёба делает людей такими. Неизвестно, что делают там с вами. Запирают в кабинетах и заставляют учить до тех пор, пока крыша не съедет?
Кафе, не смотря на ещё не поздний час, было пусто и на данный момент в нём находились только Юлиан, Дороти и официантка. Но официантка расположилась вдалеке от пары – за стойкой в ожидании посетителей, поэтому слышать их не могла. Этим Дороти и воспользовалась, начав говорить во весь голос, не скрывая эмоций.
– К счастью, больше не нравлюсь, – сказал Юлиан и изобразил подобие улыбки.
– Точно, кого-то нашёл. Надеюсь, что тебе повезло с этим, и ты не будешь, как раньше.
– Ты же говорила, что я был раньше лучше? – удивился Юлиан. Вернее говоря, сделал вид, что удивился, потому что апатия никуда не делась.
– Я не это имела в виду. А то, что не будешь пользоваться девушками и сбегать, – деловито сказала Дороти, словно обвиняя кого-то в государственной измене.
– Позволь узнать, а кем это я попользовался? – на этот раз Юлиану и впрямь стало немного интересно.
– Мной! – развела руками Дороти. – И это забыл?
– Но у нас же не было ничего. Почти.
– Но могло бы быть, если бы не сбежал.
Этими словам Дороти поставила Юлиана в ступор и неловкое положение. Она говорит несвязные и нелогичные вещи. Пусть она обвиняет Юлиана в чём то, но он хотя бы не такой глупый, как она!
– Ну так радуйся, что я сбежал прежде, чем… Кхм… Поиспользовал.
Лицо Дороти отнюдь не выразило радости, но Юлиан её и не ожидал.
– Крышу совсем тебе снесло, Юлиан, – жалобным голосом сказала Дороти. – Влюбился, наверное, только не взаимно. Вот и грустишь. Я же могу помочь, ты знаешь…
– Мне не надо помогать, – злостно оборвал её Юлиан. – Мы разошлись разными дорогами, разве что я забыл тебе удачи пожелать.
– Удачи? – недоумевающе спросила Дороти. – Ты так это называешь? Это я едва не впала в депрессию, когда ты исчез. Знаешь, кем я ощущала себя… А теперь ты вернулся, делая вид, что не знаешь меня и что ничего не было. Вернулся красивый такой. Стиль сменил. Волосы отрастил, пальтишко модное надел.
Юлиан приподнял глаза на спадающий со лба чёрный локон. Он и понятия не имел, насколько за эти пару месяцев выросли его волосы. Он даже не помнил, смотрелся ли за это время когда-нибудь в зеркало. Что-то внутри подсказывало, что если и смотрелся, то не более двух раз и то, будучи погружённым в свои думы, он сделал это скорее по инерции и не обратил внимания на то, как выглядит.
– А свитер-то всё так же – связанный мамой, – Юлиан расстегнул пальто и показал Дороти новый элемент своего гардероба.
– Мило, – улыбнулась Дороти, поняв, что разговор уходит не в то русло, поэтому сразу перевела его в обратное: – Приходи завтра на наше старое место. Можешь даже сегодня.
– Я никуда не пойду! – повысил голос Юлиан, и, не в силах больше терпеть её общество, резко встал со скамейки. – Хотела кофе? Вот, пей, он не тронут. Только холодный. Мне пора.
Не желая объясняться перед ней, Юлиан поспешно направился к выходу, застёгивая пальто и завязывая шарф прямо по пути. Кто знает – может Дороти что-то и кричала ему вслед, а может, и бежала за ним. Юлиан мастерски научился игнорировать такие действия.
Захлопнув за собой дверь, Юлиан наконец-то вдохнул запах блаженного, но холодного одиночества. Сквозь огромное окно он увидел всё ещё сидящую внутри Дороти, с глазами, наполненными безумной обидой, на которых наверняка наворачивались слёзы.
Несмотря на равнодушие по отношению к ней, Юлиану всё же стало немного не по себе и он решил поскорее покинуть это место, отправившись домой. Туда, где достать его может только один человек. И этому человеку, хоть порой и сильно раздражающему, это было дозволено. Потому что она была его матерью.
К сожалению, и дом не оказался пристанищем покоя для Юлиана Мерлина. Казалось бы, весь сегодняшний день сговорился против него и решил пройтись по нему катком, наполнившись неожиданными, но не самыми приятными встречами.
Едва открыв входную дверь уютного небольшого двухэтажного дома, находящегося напротив кондитерской лавки и магазина игрушек, Юлиан увидел сидящего за столом в гостиной своего второго по близости родственника.
Сеньор Джампаоло Раньери сидел за столом, вальяжно покуривая сигару и попивая столетний виски из квадратного бокала. Свои солидарность и имидж он не скрывал и сейчас, будучи одетым в строгий чёрный смокинг, который стоил едва ли дешевле всего этого дома. Седые волосы были всё так же аккуратно уложены назад, а вся растительность на лице, кроме роскошных и всё так же седых усов, была гладко выбрита.
Юлиан опешил, и у него отпала всякая охота снимать пальто и вообще проходить в гостиную.
Но, к сожалению, от некоторых людей, словно от теней, сбежать было невозможно.
