скачать книгу бесплатно
– Что я хочу сказать? Вы всё уже сказали за меня. Единственное моё замечание как самого опасного преступника Союза Шмельтцера заключается в моём глубоком сожалении, что версия Юлиана Мерлина так и не станет официальной. Мне очень жаль, что я сяду всего лишь за тройное убийство и какой-то там акт вандализма. Я всегда мечтал остаться в памяти живущих куда более ярким, но увы…
Казалось, Хлоя Гесснер тоже улыбается, слушая откровения своего нанимателя, либо же с трудом сдерживается.
Что эти двое задумали?
– Вы сказали всё, что хотели? – спросил судья.
– Даже больше. С нетерпением ожидаю приговора.
Бенджамин Ноттингемский пошевелил своими губами, ещё раз прокашлялся, после чего обратился уже ко всем:
– Раз больше нечего сказать, смею удалиться для выяснения решения. Объявляю перерыв.
Он стукнул по столу молотком, после чего зал буквально загудел.
Юлиану стало довольно не по себе от такого шума, и первым делом он, не обращая внимания на деда, поспешно удалился, надеясь скрыться от него в толпе.
Церемониальный зал здания суда располагался на самом верху, вдалеке от всей суеты, и, что удивительно, сейчас абсолютно пустовал. Ни одному зеваке, ожидающему решение судьи, кроме Юлиана, не пришло в голову заглянуть сюда, чему он был несказанно рад.
Во всём просторном помещении только у задней стены было на что посмотреть. А именно на находящиеся в двух застекленных хранилищах череп апостола Петра и легендарный скипетр Адама Шмельцера, при помощи которого он когда-то сплотил под единой властью едва ли не всю Западную Европу. Третье хранилище, в котором должен был находиться Экскалибур, пустовало.
К слову, едва ли не всю стену украшали три огромных полотнища, которые просто не могли уйти из-под взгляда проходящего мимо. С правой стороны располагался флаг Союза Шмельцера – скупой чёрный крест на белоснежном фоне. С левой – герб в виде опять же белого овала с заключённым внутри чёрным ястребом. В центре, вровень между ними, висел огромный портрет отца-основателя, самого Адама Шмельцера.
Он был невероятно идеален. Настолько идеален, что таких людей в реальной жизни Юлиану видеть никогда не доводилось. Мужественный подбородок, невероятной глубины голубые глаза, тонкая шея, аккуратно зачёсанные назад волосы, густые брови и ресницы, насыщенности которых могла бы позавидовать любая городская красотка.
У него были широкие плечи и бравая грудь, облаченные в монотонный серый кардиган с кучей медалей, некоторые из которых не умещались на такой большой груди, потому и накладывались друг на друга.
Всё это пробивало Юлиана на смех, потому что много раз он слышал, что Адам Шмельцер выглядел несколько иначе. Он имел глаза разного размера, потому что один из них не раскрывался до конца, к тому же оба они были не голубыми, а карими, подбородок с огромной ямкой в середине, редкие сальные волосы и щеки, обветренные детской оспой.
Народ любит возводить своих героев в идеал, и в этом их винить сложно. Иначе каким образом можно было доказать величие столь невыдающегося внешне человека?
Задумавшись обо всём этом, Юлиан совершенно не услышал приближающихся к нему сзади шагов.
– Рад наконец вас видеть, – услышал он.
Можно быть спокойным – это всего лишь Лиам Тейлор.
Юлиан тоже был рад его видеть. Пожалуй, он являлся единственным человеком в здании, который его не раздражал.
– Доброго дня, мистер Тейлор, – довольно сухо ответил юноша.
– Что чувствуете, наблюдая за тремя артефактами, олицетворяющими Союз Шмельцера?
– Чувствую, что их всего два, – с ноткой иронии в голосе ответил Юлиан.
Тейлор легонько улыбнулся. Похоже, он стеснялся публично демонстрировать эмоции, потому что пытался сохранить образ серьёзного преподавателя, который, к тому же, являлся представителем целой коммуны на слушании.
– Кем бы ни был похититель Экскалибура, он является настоящим гением. Выкрасть его из одного из самых охраняемых объектов Союза Шмельцера… Исключительно поразительно.
– Эти артефакты действительно сожержат в себе столько силы?
– Не думаю, герр Мерлин. Это всего символы единения. Адам Шмельцер был уверен в их святости, и при жизни был одержим их поисками, но у меня касательно этого другие домыслы. Любопытно знать, что путём геноцида целых народов и пляски на костях младенцев этот человек создал величайшую империю современности, – произнёс мистер Тейлор, встав бок о бок с Юлианом и тоже начав рассматривать грандиозный портрет.
– Историю пишут победители, – ответил юноша, не найдя ничего более внятного.
– Исключительно правильный ответ, герр Мерлин. Главное – не говорить о таких вещах громко.
– Предпочитаю о таких вещах и вовсе молчать, – ответил Юлиан.
Честно говоря, в последнее время он предпочитал молчать абсолютно обо всех вещах.
Но стоило повториться, что сегодняшний день уже стал исключением.
– Мирное небо над головой порой требует отчаянных жертв, – произнёс Лиам Тейлор, мысленно улетая в свои ностальгические времена. – Кому, как не нам, об этом знать?
У Юлиана что-то ёкнуло внутри. Он не видел мистера Тейлора с того самого рокового дня и всё ещё не знал его мнения насчёт всего этого.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил он.
– Что мне тоже очень жаль её, – ответил Тейлор, и наконец кинул взгляд в сторону Юлиана, который подтверждал то, что эти слова не были лестью. – Перед смертью Ривальда Скуэйн сказала мне одну фразу, которую я не могу забыть. Иногда, для того, чтобы выжить, нужно умереть. Это последнее, что она сказала мне, и я не могу выкинуть этих слов из головы.
Надо же. Юлиан, к своему стыду, даже не помнил последних слов, которые она говорила ему.
– И что вы понимаете под этим?
– Не важно, что понимаю я, – ответил мистер Тейлор. – Важно то, что она сама хотела сказать этим. Человек не умирает до тех пор, пока жива память о нём. Мы не должны предаваться унынию, потому что нам ещё предстоит многое сделать, чтобы её жертва не оставалась напрасной.
– Всё кончено, мистер Тейлор, – сказал Юлиан.
Всё кончено не только для Молтембера, Сорвенгера и Иллиция.
– Пятнадцать лет назад мы тоже говорили, что всё кончено, герр Мерлин. И ровно столько же лет поддерживали эту веру в себе. Однако правда заключается в том, что нельзя ослаблять бдительности ни на секунду, потому что это может погубить нас всех. Вы знаете, кто в своё время потерял бдительность и знаете, что они отдали за это. Знаете же?
– Свои жизни, – ответил Юлиан, и в этот момент в его памяти снова выскочил момент смерти Ривальды.
– Исключительно правильно, герр Мерлин. И мы должны быть благодарны тем, кто помнил. Вернее, той единственной, которая не забывала, что не все вещи в этом мире навсегда. Не бывает извечных замков – ты, я и она удостоверились в этом.
– Всё, что я сейчас услышал от вас, мистер Тейлор, оно… Значит ли оно, мистер Тейлор, что вы верите мне?
Мужчина замолчал и робко поджал губы, словно не осмеливался что-то сказать Юлиану. Он пару раз глубоко вдохнул, потом на секунду закрыл свои чёрные глаза, и наконец нашёл, как схитрить и уйти от ответа:
– Я верю лишь в то, что видел сам. Вы не должны были быть столь храбры и открыты во время своих показаний…
– И вы в ту же самую степь, – беспардонно перебил более старшего визави Юлиан.
– Нет же, вы всё не так поняли. Подобно фразе миссис Скуэйн о смерти, я скажу, что иногда, для того, чтобы сказать правду, нужно соврать. Знаю, звучит немного запутанно, но наши с вами истории никогда не были простыми. Так ведь? Стоило убедить во всём, что вы знаете, своих близких – тех близких, что верят вам и никогда не увидят в вас лгуна. Молва ходила бы из уст в уста до тех пор, пока не стала бы истиной.
В словах Лиама Тейлора была доля правды, но Юлиан всегда предпочитал действовать открыто и напролом, а не пускать в ход хитросплетённые интриги, которые могли бы сделать из него не только лгуна и чудака.
– Знаете ли, поздно уже, – произнёс Юлиан и отвернулся.
– Да, поздно. Но мы ведь всегда можем сделать вид, что ничего не было и забыть об этом.
– Это был позор, мистер Тейлор. Каждый, кто был в зале, сейчас смеётся надо мной за моей же спиной. Я стал новым объектом для шуток и уже завтра попаду во все газеты как первый чудак года. Не такой славы я хотел, далеко не такой.
– Во-первых, ничего ещё не произошло, – попытался успокоить юного друга Лиам Тейлор. – Во-вторых, вообще не советую обращать внимания на злые языки за спиной. Это же не наш уровень, мы выше всего этого. Так ведь?
Юлиан кивнул. Слова были достаточно мотивирующими, но только для кого-нибудь другого. На самого же Юлиана они не произвели ровно никакого эффекта.
– Хуже мне уже не будет, – отмахнулся он.
– Очень зря вы так говорите, – сказал мистер Тейлор. – Вам пора возвращаться в привычное русло жизни. Иными словами – вам пора в Свайзлаутерн.
При упоминании слова «Свайзлаутерн» у Юлиана едва не взорвался мозг.
– Я туда никогда не вернусь, – отрезал он.
– Вы вернётесь и поймёте, что жизнь далеко не закончена. Ох уж, это юношеское бунтарство… Как многое сказано об этом. Мой сын такой же. Да, верно вы не знали, что я воспитываю сына. И воспитываю один, потому что я … Я, если так можно выразиться, вдовец.
– Что? – удивился Юлиан. – Вы потеряли жену?
– Да, её больше нет, поэтому я понимаю ваше горе вдвойне. Но видны ли на мне признаки этой потери? Где я сейчас? Там же, где и вы? Нет, я живу полной жизнью и планирую так жить дальше. Не буду скрывать, Алексия… Моя покойная возлюбленная, то бишь, до сих пор в моём сердце. Но за всю жизнь наши сердца изрежутся глубокими рубцами не один раз и не два. Или вы не готовы к этому?
Если Лиам Тейлор соврал насчёт потери возлюбленной, то это был крайне неудачный ход. Если же сказал правду, то эти слова могли возыметь какую-то силу.
– Да, знаю, мистер Тейлор. Но что я буду делать в этом городе теперь? Так же, как и тогда, окажусь на улице и в первый же день попаду в полицейский участок?
– О, нет. Не забывайте, что вы до сих пор остаётесь студентом Академии Принца Болеслава.
– Что? – искренне удивился Юлиан. – Я ещё не отчислен? Я же не посещал занятий два месяца, да и до этого-то не особо.
– Не стоит беспокоиться об этом. Не забывайте, какой вес имела Ривальда в городе и в академии особенно. Она успела оплатить ваше обучение на все годы вперёд. К тому же, у вас есть один уважаемый друг среди преподавателей, то бишь я, а значит и с сессией проблем не возникнет. Уверяю вас – времени догнать программу и досдать экзамены у вас будет с головой.
Юлиан лишь сделал вид, что задумался, ведь в действительности ему было всё равно. Всё, на что он рассчитывал, давно уже сгорело в чёрном пламени, и более не было никакого смысла танцевать на руинах и пытаться спрятаться под давно разрушенной крышей.
– Хорошо, мистер Тейлор, я подумаю, – неуверенно проговорил Юлиан.
Теперь, когда он якобы дал Лиаму Тейлору какую-то надежду, можно заканчивать этот разговор.
– Надеюсь, это поможет вам принять верное решение, – хитро улыбнулся Тейлор и вытащил кое-что из внутреннего кармана.
Лучше бы он этого не делал, потому что, после того, как Юлиан увидел аметистовый стебль, его сердце стало биться вдвое быстрее. Ведь именно аметистовые стебли покупала каждый день Пенелопа в магазинчике «Прелесть Анны», и именно после их встречи там у молодых людей состоялась первая прогулка.
– Откуда это у вас? – спросил Юлиан, с трудом сохраняя баланс дрожащей нижней губы.
– Кое-кто попросил передать вам, – Лиам Тейлор приблизил руку с цветком к Юлиану и держал до тех пор, пока тот наконец не взял его.
Мерлин робко поднёс его к носу и вдохнул цветочный аромат. Да, именно так всегда пахла Пенелопа – непринуждённо-сладкой свежестью, отдаваемой нотками шоколада и арбузов.
– Свежий, – прошептал Юлиан. – Будто только что сорван с грядки.
– Он и не завянет, покуда в вас ещё присутствует тепло, – ответил Тейлор. – Тепло к тому, кто его подарил вам.
Юлиан попросту не хотел отвечать, потому что перед глазами не переставали мелькать воспоминания тех встреч, объятий и поцелуев. Разочарования, смертей и расставаний.
– Вы намереваетесь купить меня ностальгией? – наконец собрал свою волю в кулак Юлиан по прошествии почти минуты.
Ему хотелось смять этот цветок, выкинуть и растоптать, но человечность и уважение к тому, кто передал его ему, не позволяли этого сделать.
– Я лишь сделал то, о чём меня попросили, – ответил мистер Тейлор.
– Значит, вы виделись с ней?
– Не мог иначе, я её преподаватель естествознания.
– Что она говорила? – накинулся Юлиан с вопросами. – Что говорила обо мне?
– Я надеюсь, что вы сами об этом спросите, герр Мерлин. Кстати, совсем забыл.
Он снова полез в карман, после чего вытащил оттуда железнодорожный билет и протянул Юлиану.
Одной рукой держа цветок, а другой билет, Юлиан раскрыл его. Поезд ехал в Свайзлаутерн. Прямой рейс.
– Это тоже мне? – поинтересовался он.
– Исключительно верно, герр Мерлин. Отбывает сегодня, десятью минутами ранее вашего поезда.
Юлиан помял билет в руках, и уже приготовился было вернуть его.
– Вы зря потратили деньги, – сказал он.
– Ничего не бывает зря. Нет смысла возвращать его мне, потому что никакой пользы он уже не принесёт. Ваше право распоряжаться им как хотите. Можете растоптать его и выкинуть, но я его обратно не приму. А сейчас нам пора отправляться обратно в зал суда. Иначе сеньор Раньери убьёт не только вас, но и меня.
Юлиана никоим образом не удовлетворил этот ответ, но он знал, понимал по выражению лица преподавателя, что ничего от него более не услышит.
Когда Юлиан возвращался в зал заседания, он хотел стать невидимым и неслышимым для всех, потому что не желал испытывать этого позора. Как нельзя кстати сейчас пришёлся бы листок «красного призрака», но откуда ж теперь его взять?
Пройдя по этой позорной тропе, Юлиан наконец-то присел на своё место. Он отчаянно пытался игнорировать взгляды в свою сторону, но они пробивали его тело насквозь сотнями выстрелов и не давали покоя.
– Всем встать, – произнёс Бенджамин Ноттингемский, который вернулся позже всех.
Весь зал, включая Юлиана, поднялся.
– Мы рассмотрели полученные показания сегодня и полученные ранее, – закряхтел судья. – На их основании Якоб Вольф Сорвенгер признан виновным в убийстве Ровены Спаркс, Люция Карнигана и Грао Дюкса, а так же признан виновным в террористическом акте на территории Свайзлаутерна. На основании Кодекса Шмельцера суд приговаривает Якоба Вольфа Сорвенгера к ста годам лишения свободы в исландской тюрьме Хьормурд.
Зал молчал. Не было понятно, устроил ли приговор всех присутствующих, ибо многие ожидали смертной казни.
Однако никто не осмеливался сказать ничего против.
