скачать книгу бесплатно
– Добрый вечер, дедушка, – натужно произнёс Юлиан.
– И тебе приятного дня, – ответил дед, приглашая жестом Юлиана за стол. – Проходи, не стой в дверях.
Надо сказать, что желания это делать у Юлиана совсем не было, но ослушаться дедушки он не мог. Поэтому, ещё секунду помявшись у входа, он скинул пальто и присел за стол, прямо напротив сеньора Раньери, словно его оппонент.
– А что ты здесь делаешь? – тихо спросил Юлиан, скорее выражая тем самым приличие, но совсем не интерес.
– А я по твою душу, дорогой внук.
– По мою? Ты по поводу… Того побега?
– Побега? – дед покрутил усы, словно вспоминая что-то очень давнее и порядком подзабытое. – Может быть, и поэтому, – ответил он, делая вид, что вспомнил. – Наверняка, ты ожидаешь сейчас длительную и поучительную лекцию по поводу того, что очень плохо сбегать из дома такого человека, как я. Тем более, без моего ведома. Не сомневайся, за это ты ещё будешь наказан и мало тебе не покажется.
– Мне жаль, – произнёс Юлиан, даже не пытаясь изобразить, что делает это искренне.
– Спасло тебя только то, что ты отправился в Свайзлаутерн, а не куда-то ещё. В противном случае я нашёл и вернул бы тебя уже к вечеру и посадил бы под домашний арест, из которого в лучшем случае ты вышел бы только сейчас.
– Тогда почему именно Свайзлаутерн? – поинтересовался юноша.
– Потому что там ты никогда не был один. За тобой присматривали. По моей просьбе.
– Да? – удивился Юлиан. – И кто же?
– Грао Дюкс и Ривальда Скуэйн. Разве ты не догадался?
День специально распорядил себя так, чтобы Юлиану напомнили ещё и про Ривальду Скуэйн?
– Знаешь ли, времени не было и это было довольно проблематично. Учитывая, что и мистер Дюкс и миссис… кхм… Ривальда погибли. Оба.
– И самое страшное, что оба погибли на твоих глазах. Врагу такого не пожелаешь, но мы можем найти здесь и свой плюс. Это однозначно сделает тебя сильнее. Не прямо сейчас, но, может быть, когда-то.
Слушая это, Юлиану до безумия хотелось сбежать ещё раз. Но на этот раз не в Свайзлаутерн, где у дедушки полно агентов, а намного дальше – туда, куда его длинным рукам с вязкой паутиной никогда не достать.
– Ты так это называешь? – смутился Юлиан. – Ты не знаешь и половины того, что было на самом деле. И не узнаешь, потому что я ничего не буду тебе рассказывать. Всё равно, ты так же, как и все эти Тёрнеры и Тейлоры, не поверишь мне.
– Тёрнер? Ты про Стюарта?
– Да. И, к твоему счастью, его убить не успели. Наверное, потому что я вовремя уехал из Свайзлаутерна и перестал притягивать неудачи.
Сеньор Раньери потушил сигару о позолоченную пепельницу и налил себе ещё виски. Само собой, Юлиану он выпить не предложил, хотя юноша сейчас явно не отказался бы, потом что тем самым он смог бы хоть как-то угомонить свой разыгравшийся пыл.
– В Свайзлаутерне всё хорошо, – возвестил дед и даже немного улыбнулся, после чего вытащил из-за пазухи газету, показав Юлиану заглавную страницу. – Центральные Часы начали отстраивать заново и, если всё пойдёт по плану, уже к следующему лету их сдадут в эксплуатацию и всё будет так же, как и прежде.
Внезапное появление матери Юлиана, Франциски Мерлин-Раньери, даже немного обрадовало его, потому что означало, что Юлиану больше не придётся оставаться наедине с дедушкой, ощущая треклятую неловкость и не менее неприятное раздражение.
В руках она несла огромный поднос, и Юлиан невольно удивился, как эта хрупкая женщина несёт его, нисколько не напрягаясь. Всё-таки, она несколько сильнее, чем это может показаться с первого взгляда.
– Юлиан, ты вовремя, – сказала Франциска, поставив поднос на стол. – Утка как раз готова. У вас ведь всё хорошо, да?
– У нас всё отлично, Франциска, – поправил дочь Джампаоло, сделав акцент на слове "отлично". – У нас с Юлианом очень увлекательный разговор по душам. Время летит незаметно.
Юлиана очень раздражала эта показушная лесть дедушки, но вида он никакого не подал. Не было ни сил, ни желания спорить по этому поводу.
Юлиан улыбнулся матери, подтверждая слова дедушки.
– В Академии новый ректор, – продолжил парад новостей сеньор Раньери. – Роза Даугдон, давненько метившая на это место. Порадуемся за неё и даже похлопаем в ладоши. Благо, я её почти не знаю и не могу по достоинству и беспристрастно оценивать её работу. Но никто ещё не жаловался, и мы жаловаться не будем.
– Это всё? – спросил Юлиан.
– Отнюдь нет, – произнёс дед, открывая другую страницу газеты. – Окружным прокурором на место Сорвенгера временно назначен Харвиус Маннингер, но, сам понимаешь, это ненадолго, и скоро Местоболь пришлёт своё, никому неизвестное, лицо на эту должность.
– И, само собой, это не Уэствуд, а какой-то Харвиус, – пожаловался Юлиан, закатив для пущей правдоподобности глаза.
– Уэствуд? Кто это?
Юлиан предпочёл не посвящать деда в подробности дел полицейского участка, тем более, что он знал, что это ни о чём не скажет сеньору Раньери.
– А дом миссис Скуэйн всё так же пустует. Обещанная Клаудия Бартон так и не заехала в него, но дом по-прежнему записан на неё. Поэтому полиция так и не может провести обыск.
– Обыск? Зачем в её доме проводить обыск?
– В свете последних событий её фигура не может считаться однозначно чистой, Юлиан, – непоколебимо произнёс Джампаоло Раньери и закрыл газету, будто бы внутри неё скрывалось что-то неприятное. – Спаситель она или сообщник – это ещё предстоит выяснить и, как и полагается, следствие стоит на месте.
– Это оскорбление её памяти, – решительно сказал Юлиан, когда его мама раскладывала перед ним столовые приборы. – Никто не может подозревать её в чём-то…
– Может, – остановил его дед и запихал в рот кусок сельдерея, после чего медленно прожевал его и продолжил. – В конце концов – ты – это один из немногих, кто знает всю правду и тебе предстоит её рассказать.
– Да, я знаю всю правду, потому что сам чуть не погиб на той крыше. И да, я чудом спасся. А знаешь, благодаря кому? Благодаря Ривальде Скуэйн, которой пришлось для этого даже пожертвовать собой…
– Остановись, – в который раз оборвал его дед и насмешливо-хитрыми глазами начал смотреть на него, не желая продолжать монолог сразу же.
Юлиан тем временем взял в руки вилку и нож, чтобы заполнить неловкую паузу, но так и не придумал, что ему взять поесть. Более того, аппетит вдруг как рукой сняло и Юлиану снова захотелось прыгнуть в первый попавшийся автобус и отправиться куда-нибудь дальше конца света.
– Это ты будешь рассказывать не мне, а лицам стоящим сверху, – произнёс сеньор Раньери и вытащил из внутреннего кармана смокинга маленький квадратный конверт. – Вот, – протянул он записку Юлиану. – Это для тебя.
Юлиан не испытывал интереса к содержимому конверта, но с дедушкой спорить не было никакого смысла, поэтому лучшим вариантом было раскрыть его и прочитать.
Немного покопавшись с плотно прилипшим сургучом, Юлиан вытащил квадратный жёлтый клок качественной бумаги, судя по всему, богемской. К слову, он забыл прочитать на лицевой стороне конверта, от кого всё-таки это письмо, но значения этому не придал.
Внутренне содержимое скажет об этом куда лучше.
– Уважаемый Юлиан Андерс Мерлин, – медленно и размеренно, всматриваясь в каждую букву, прочитал он. – 8 января 2011 года Вы, в сопровождении совершеннолетнего опекуна, в обязательном порядке приглашены в международный конституционный суд Лондона на последнее слушание по делу Якоба Вольфа Сорвенгера в качестве свидетеля.
Сначала Юлиан даже не изменил выражения лица, ибо, несмотря на максимальную концентрацию при чтении, он многое упустил. Но, даже осознав, предпочёл сохранить саркастическое спокойствие, желая не выдавать весь тот гнев, что творился у него на душе.
– И это всё? – спросил он. – Странно ещё, что ты его принёс, а не сова. Вон, из камина, – он махнул рукой на горящий огонь в углу гостиной.
– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать? – нахмурился дедушка.
– А то, что я не собираюсь никуда ехать. Ни в какой Лондон, или куда-то там ещё. Я с этим делом покончил и больше никуда не полезу!
– Не городи чепухи. Как видишь, в качестве совершеннолетнего опекуна буду выступать я. А в виду того, что восемнадцати лет тебе ещё нет, за твою доставку в Лондон отвечаю я. Знаю, тебе плевать на то, что будет с тобой, но своей репутацией я рисковать не буду. Ты поедешь и точка.
– Для чего? Чтобы мне в своём вольном пересказе поведали то, что якобы случилось? Потрепали мои старые раны?
– Не тебе в свои семнадцать говорить мне о старых ранах. Поживёшь с моё, там узнаешь, что это значит. Видите ли, сломался он и в депрессию впал! Сколько раз я от тебя это слышу, позорный мальчишка!
– Отец, не надо так, – робко встряла в разговор Франциска, которую явно огорчало то, что весь приготовленный её руками ужин оставался всё это время не тронут. Ей и самой кусок в горло не лез от витающего в воздухе напряжения.
– С ним по-другому нельзя! – ударил ладонью по столу дед. – Ты ему многое прощала, а я нет. Куда ты подался бы, если бы не я? В той же банде остался, где прозябал чуть ли не два года? Они утянули бы тебя на дно! И что тогда? Сел бы? И не видать тебе ни нормального будущего, ни нормальной семьи. Оставайся мне благодарен, бери, что дают и не перечь тому, кто старше и умнее.
Лицо Франциски побелело. Уютный семейный вечер катился в пропасть со скоростью, кратной её настроению. Однако больше слов она вставлять не осмеливалась, ибо не понаслышке знала, что представляет из себя её отец в плохом настроении.
– Справился в Свайзлаутерне сам. Без тебя. Справлюсь и дальше, – сказал Юлиан и, бросив вилку на стол, выскочил из-за стола и пошёл прочь к лестнице, ведущей наверх, в свою комнату.
Однако невидимая баррикада, выстроенная дедом, заставила его упереться в неё и не позволила пройти дальше.
– Так и знал, – сквозь зубы пробурчал Юлиан, чтобы дед не услышал.
Он знал все излюбленные приёмы деда, но это никогда не помогало избегать их.
– Меня твои принципы не волнуют, – произнёс сеньор Раньери. – А вот Сорвенгер должен пойти на эшафот, или, в худшем случае, сесть на несколько пожизненных. И твоё слово будет на суде едва ли не самым значимым. Поэтому у тебя нет выбора.
В любом другом случае Юлиана так заинтересовала бы поездка в Англию, в которой он никогда не был, что он уже сейчас собирал бы чемоданы. Но не сейчас, когда хотелось просто-напросто спокойной жизни и никакого выхода в свет. Тем более в такую даль, к куче незнакомых дядек в чёрных смокингах и не менее строгих пальто.
– Уедем завтра утром, – сухо произнёс сеньор Раньери и положил кусок сочной утки в рот. – И не вздумай выкинуть какую-то свою штучку вроде побега. Смело заверяю тебя – ничего не получится.
Хуже всего было то, что Юлиан снова прогнулся под дедом. В который раз.
Конечно, спалось Юлиану очень плохо. Он даже не был уверен, сомкнул ли глаза хоть на минуту перед тем, как с первыми лучами солнца в его дверь раздался громкий стук и ворвался дед, уже полностью одетый и готовый к путешествию.
Юлиан очень надеялся на то, что это сон, но дед, одетый в длинное и строгое клетчатое пальто, дополненное шляпой, из-под которой виднелись седые кудри, и держащий в руке железную трость, всем своим взглядом показывал, что это не так.
Юлиан был готов отказаться от завтрака, потому что кусок в горло совершенно не лез. Однако, сдавшись перед уговорами матери, всё же нашёл силы запихать в себя пару бутербродов. На большее его не хватило. К сожалению или к радости, сказать однозначно он не мог.
К семи утра они уже выехали на такси к вокзалу Грунндебайтена, откуда в восемь часов отправлялся экспресс до Парижа и, заказав билеты бизнес-класса, отправились в добрый (или не очень) путь.
Рельсы зашумели, и со скоростью ветра поезд отправился в неизведанную и таинственную для Юлиана даль.
Пейзажи зимней Европы мелькали за окном, меняясь чуть ли не со скоростью света, и Юлиан готов был погрузиться в них полностью, совершенно игнорируя существование сидящего напротив него деда, который попеременно то ел, то читал газету, то пил бренди.
Неплохо было бы соорудить занавес, отделивший Юлиана от стреляющих раз за разом в него глаз сеньора Джампаоло Раньери, но, скорее всего, своим взглядом прозорливый дед просверлил бы в нём дырку и всё так же продолжал бы смотреть на своего непутёвого внука.
Поочерёдно миновав Прагу, Мюнхен, Штутгарт, Франкфурт и Люксембург, дед наконец-то не выдержал и начал разговор:
– Ты так и будешь молчать? – спросил он.
Юлиан ответил не сразу, потому что всматривался в обильно идущий за окном снегопад, который почти полностью поглотил юношу.
– О чём мне говорить с тобой?
Деду явно не понравился ответ внука, потому что его лицо приобрело ещё более туманные краски.
– Мы не виделись с лета, а ты так и нашёл, что сказать родному деду?
– Только не надо играть со мной в силу родственных чувств. Что, к примеру, я должен тебе сказать?
– Не придумал слов извинений за свой бестактный побег? Или хотя бы слов сожаления? – дед нахмурил брови.
– Мне не за что извиняться, – сухо ответил Юлиан и снова уставился окошко.
– И всё? Не за что? Ты так отчитываешься за предательство семьи?
– Предательство? Я-то думал, что ты, напротив, будешь благодарен мне за то, что я освободил тебя от обузы в виде себя.
– Семья – это не обуза, – сказал дед явно заготовленную заранее фразу. – Семья – это всё, что у нас есть. Я уже семнадцать лет пытаюсь донести тебя смысл того, что самое главное и, не побоюсь сказать, единственное, что имеет хоть какое-то значение – это семья.
Юлиану казалось, что дед читает отрывок из какой-то книги, ибо очень складно и красиво он всё это говорил. Однако повернуться и проверить, так ли это, желания не было никакого.
– Когда-то ты поймёшь, что это правда, Юлиан. Не сейчас, я знаю это но, не хотелось бы, чтобы это наступило слишком поздно. Не настолько поздно, как случилось у меня. Нас и так мало – только я, ты и Франциска, и мы должны цепляться друг за друга. Ибо это всё, что у нас есть.
Юлиан стиснул зубы, ибо он не хотел слушать эти бессмысленные лекции.
– Я всё это время хотел сказать тебе кое-что, – осмелился Юлиан и повернулся к деду, чтобы был возможность смотреть в его глаза, произнося эти слова. – Когда я жил в Свайзлаутерне, у меня наконец-то появилась настоящая семья. И ей была Ривальда Скуэйн.
Сеньор Раньери не сразу осознал смысл слов внука, однако Юлиан рассчитывал, что его реакция будет куда хуже.
– Ты не понимаешь, что говоришь, Юлиан, – отмахнулся дед. – Чем таким она запудрила твои мозги? Почему ты поклоняешься ей, как иконе?
– Она многому меня научила. Она показала мне дорогу в жизнь и изменила меня. Я стал взрослее. Я научился побеждать и научился с честью проигрывать. А что дал мне ты?
– Я пытался научить тебя осознавать важность семьи!
– Я бы понял это, но только если бы ты мне не внушал это раз за разом! Меня начинает тошнить от слова "семья". От какого-то невидимого долга друг другу… Рад теперь, что её с нами не стало? Снова можешь держать меня в клетке и при себе…
Сеньор Раньери опрокинул бокал бренди залпом. Юлиан не знал, какие чувства сейчас испытывает дед, но сейчас наблюдал один из тех редких случаев, когда в его глаза прокралась грусть.
Юлиан понимал, чем эта грусть была вызвана, но извиняться не собирался, ибо своей неправоты и близко не осознавал.
– О какой клетке ты говоришь? – спросил сеньор Раньери.
– О той, в которой я находился до осени. И той, в которой нахожусь сейчас.
– Свободы захотелось, дорогой внук? Хочешь ступить по намеченной дорожке своего отца? Того, который в поисках свободы бежал из дома, делал, что хотел и погиб в двадцать три года?
– Не смей так говорить о моём отце! – воскликнул Юлиан.– Ты не знал его и не знал, что он сделал!
– Поверь мне, я знал его куда лучше, чем ты, несмотря на то, что и впрямь ненавидел его и старался избегать с ним встреч. Худшее, что я мог пожелать своей дочери и, надо сказать, ожидания он оправдал. Полез на рожон, чтобы преставиться, когда тебе и трёх лет не было. Оставить Франциску и тебя одних! Это называется настоящим предательством семьи!
