Метаморфозы греха

Витя поднялся с нагретого места и ладонью приложил дремавшего по затылку, не больно, но достаточно для того, чтобы заложник Морфея дёрнулся и поднял заспанные глаза.

– Ты что творишь, фашист? Ничего, дождёшься ты у меня девятого мая, – сонно выговорил он.

– Лучше на парту посмотри, Белоснежка, – не унимался Фалафель. На парте за время дрёмы образовалась маленькая лужа из слюней, а из уголка рта свисала тоненькая паутинка. Все засмеялись, созерцая зрелище, однако Надеждинский не растерялся и всасывающим движением проглотил паутинку, после чего медленно пригнулся с целью слизать лужицу. Когда действие окончилось, все как-то брезгливо посмотрели и отвернулись, только Игорь и Влад Никодимов хохотали как заведённые. Витя смотрел на источник зрелища недоумённо, правда, неохотно посмеиваясь. Было видно, что подобного исхода евреи, вернее, никто не ожидал. Тем временем Надеждинский со взглядом древнеримского триумфатора осматривал сцену.

– Я вам не мешаю? – с укоризной спросила Анна Николаевна, обращаясь как бы ко всем и в то же время испытующе смотря только на Семёна.

– Конечно нет, присаживайтесь, разувайте пальто, устраивайтесь в креслах поудобнее. Может быть вам набрать горячую джакузю и сделать не менее горячую какаву? – ухмылялся тот, но под тяжестью испепеляющего взгляда всё-таки встал и замолчал.

Анна Николаевна покраснела и подготовилась воздать за содеянное с тройной отдачей, но в последний миг остановилась, «разула» пальто, повесила его на стул и вслед за ним очутилась на том же стуле.

– How are you? – отстранённо вопросила она, окидывая взором Никодимова. Вся натуга положения чувствовалась в её холодной отстранённости.

– I'am fine, – неуверенно пролепетал Никодимов. Вопрос повторился ещё восемь раз, и когда очередь дошла до Надеждинского, учительница демонстративно перешла на проверку домашнего задания. Тот несколько смутился, однако продолжил наблюдения. По очереди зачитывались предложения, которые опять миновали незадачливого ученика. Тогда он окончательно отстранился от урока и пустился рисовать в учебнике исторических деятелей, создавая целые сцены в духе Кукрыниксов. Занимался «деятель» этим с большим участием, смеялся, точнее, насмехался в голос и в целом не скрывал получаемого удовольствия. Когда же проверка домашнего задания окончилась, Анна Николаевна попросила открыть учебник на странице с вокабулами. В тот же миг Семён, сильно увлёкшись, негромко, но заметно обронил: «Piece of shit». Взрослая женщина не сдержалась и ладонью хлопнула по столу. Взор её в то мгновение был страшен.

– А что я такого сказал? Всего-навсего «peace of shift», «мирная смена», что плохого в мирной смене? – растерянно оправдывался виновник инцидента. Все замерли и смотрели то на одну, то на другого, то тупо пялились в засаленные страницы.

– Знаешь что, Надеждинский? Я уже слышала о твоих вчерашних похождениях, и не только о вчерашних. Ты думаешь, самый умный или тебе всё позволено? Так знай, когда ко мне придёт Виктория Игоревна в очередной раз выпрашивать «пятёрку» для тебя, то я ей всё расскажу: и про слюни на парте, и про мирные смены, и про всё на свете, – на этом моменте Влад Никодимов не сдержался (даже не старался) и засмеялся своим лающим смехом.

– Тебе, Никодимов, тоже смешно? Про тебя мне тоже много чего рассказывали. Ну ничего, на ближайшей контрольной посмеёмся. Да, Надеждинский? – попыталась просверлить объект реплики взглядом насквозь Анна Николаевна.

– Конечно, посмеёмся, не описаться бы от смеха, – мрачно заметил Семён.

– Если описаешься, то будешь мочу убирать также, как и слюни. Итак, домашнее задание…

Через несколько минут прозвенел звонок, который как рассвет для Хомы Брута пресëк неловкую сцену. На сей раз Надеждинский быстрее всех закинул пожитки в рюкзак и по-английски почти бегом скрылся в дверном проёме. Миновав поле брани, он сбавил шаг и уже своим мерным шагом добрался на третий этаж до кабинета физики, пустовавшего, словно вакуум. Там его руки разложили на парте промокашки, и скандалист вышел дышать свежим коридорным воздухом. Вскоре объявились Рыбченко, Фалафель и Собакин, по дороге о чём-то оживлённо беседовавшие. Они застали инициатора происшествия сидящим на радиаторе отопления, закинувшим ногу на ногу и о чём-то отчаянно думающим.

– Всё думаешь? Голова не пухнет ещё? – завёл разговор Витя.

– Какие люди в Боливуде. Дайте-ка угадаю – Гай Кассий, Гней Помпей и ты, Брут? – переводя взгляд с Игоря на Влада, а с Влада на Витю объявил Семён.

– Чё, опять обиделся? Не обижайся, обиженных трахают, все кому не лень, а ещё на них воду возят, – заявил Фалафель.

– Было бы на что обижаться, – продолжал диалог радиаторный сиделец.

– Ну а чё, я ж тебя не сильно приложил. К тому же мне Николаевна приказала, поэтому все претензии к ней.

– Да, Семён, ты не забывай, что у неё знакомые есть там, – присоединился к разговору Игорь и показал пальцем в потолок, – в ФСБ. Она сама говорила.

– А если бы она сказала тебе на русскую комедию сходить, за деньги, тоже бы пошёл?

– Ну это уже чересчур даже для Николаевны, – испугался Фалафель. Слушавших при словосочетании «русская комедия» передёрнуло так, будто им за шиворот насыпали галлон колотого льда.

– Смотрите, наша Настасья Филипповна и князь Мышкин, – представил подходивших Надеждинский.

– А, Надеждинский, всё развлекаешься, не надоело лицедеить ещё? Или ты скилл нарабатываешь для будущей профессии? Смотри, Петросян конкуренцию не потерпит, засмеёт до смерти, – сострила Ковалевская.

– Вы то, Настасья Филипповна, чем заниматься планируете кроме сжигания денег в камине? Уж не на трассу ли работать, где-нибудь на заправке? Ах, простите, вы ж и так на пятом километре квартируете, – за эдакие слова остряку перепал удар ногой по голени.

– И кто ж додумался вас Настасьей Филипповной назвать? Ваши родители или вас очень не любили или очень любили Достоевского. И то и другое заставляет задуматься. А насчёт престарелых Жозефины Богарне, Маты Хари, Жанны Д'Арк и остальных постояльцев учительской не переживайте. Если я не буду держать их в тонусе, то они покроются коростой, и голуби начнут путать их с памятниками.

– Смотри, не перестарайся, иначе вот Николаевна тебе не поставит пятёрку, и станешь таким же, как они, – она свысока посмотрела на следившую с вниманием публику, – хорошистом.

– Сама-то давно отличницей стала? Ещё недавно списывала у меня домашку, теперь тут кичишься стоишь, – возмутился Витя.

– Что я у тебя списывала, плебей? – в ответ волной возмутилась Настасья Филипповна, оперевшись на плечо Влада.

– Да хотя бы физру. А за плебея ты мне щас ответишь, – Витя по-джентельменски шлёпнул Настасью Филипповну по пятой точке, которая выделялась в её силуэте подобно Крыму в акватории Чёрного моря. Посрамлённая во всех смыслах Настасья Филипповна не смогла смириться с унижением и выписала наглецу смачную пощёчину, взяв Влада за руку и резво затрусив к кабинету.

– Вот стерва. Стерва! – крикнул неудавшийся джентльмен на весь коридор, в результате чего увидел длинный (ему хватило) средний палец своей жертвы.

– Соединённые штаты могут позавидовать её независимости, – включился в беседу Надеждинский, безмолвствовавший на протяжении всей сцены.

– Не, ну корма у неё сочная, как арбуз, – продолжал малолетний Дон Жуан. Игорь смеялся своим громким смехом, когда как Влад Собакин от мления стал даже покусывать кожицу вокруг ногтей. Семён молчал, ибо пошлые обсуждения одноклассницы его не интересовали. В духе Маркиза де Сада пролетела оставшаяся перемена.

– Пора идти или опоздаем, – прервал пошлый разговор Собакин.

– Да ладно, давайте ещё посидим. Без нас всё равно не начнут, – ответил Фалафель. Сидевшие остались на своих местах. С лестницы заслышался стук женских каблуков.

– По нашу душу стукают, – заметил Семён и в следующую секунду их взору предстала Татьяна Юрьевна Ковальчук, учительница физики.

– Почему не в кабинете, орлы? – с удивлением поинтересовалась Татьяна Юрьевна.

– Вас ждём, – не унимался Витя. В тот день весёлое настроение буквально распинало его, как одного еврейского плотника на кресте.

– Не надо меня ждать, я не Папа римский, чтобы меня толпой провожать. Ну-ка, орлы, крылья в руки и живо в кабинет! – джентльмены оторвались от радиатора и заторопились в означенное место.

Татьяна Юрьевна некогда числилась директором девятой школы. При её руководстве в школе починили канализацию, поставили во многих кабинетах пластиковые окна, отремонтировали туалеты и сделали ещё много полезных вещей. Человеком она зарекомендовала себя скромным и в то же время весёлым, с учениками вела себя как с равными, особенно если те стремились к учёбе и труду. Со всяким сбродом, жившим «по понятиям», разговор у неё был коротким. Однажды эта принципиальность ей изменила. Дело обстояло следующим образом: когда Надеждинский учился в восьмом классе, в школе образовалась гоп-компания, основным промыслом которой стал терроризм в отношении учащихся. Они могли оскорбить тех, кто слабее их, начать травлю, избить в случае сопротивления. Татьяна Юрьевна с первых дней принялась бороться с пагубными явлениями подросткового террора – вызывала родителей на профилактические беседы, пыталась перевести возомнивших о себе Аль Капоне учеников в другие заведения, призвать к разуму в беседах наедине в конце концов. И как раз во время одной из таких бесед один из таких учеников в порыве бешенства ударил беззащитную женщину кулаком по лицу. Слухи о происшествии молнией разошлись по школе. Большинство жалели Татьяну Юрьевну и жалели, что не могут ничего сделать малолетнему ублюдку. В тот момент она осознала импотенцию существующей административная машина в борьбе с подобными выродками и покинула директорское кресло. Пустовало «хлебное местечко» недолго, и трон занял более подходящий кандидат – Ирина Петровна Сермяжная, из-за чего скоро в школе развилась стагнация в наборе с дальнейшей деградацией. Но вернёмся к Татьяне Юрьевне. В её внешности преобладал так называемый «деловой стиль» – туфли с невысоким каблуком, чёрные колготки, юбка ниже колен и непрозрачная блуза. Завершала образ «серой мышки» деловая укладка волос, которую обычно носят женщины за сорок. При прочих вводных педагогом она была отличным, потому как сложные вещи могла объяснить простыми словами, посему материал, при условии ученического участия, доходил даже до «гуманитариев».

– Утро доброе, мои юные Амперы, Максвеллы и Теслы, – поздоровалась Татьяна Юрьевна и поднялась за кафедру. Кафедра располагалась на небольшом возвышении, поэтому стоявший за ней смотрел на сидящих свысока. Данное обстоятельство в корне не устраивало Татьяну Юрьевну, поэтому она читала лекции, облокачиваясь на кафедру, как бы попрекая этот символ бессмысленной стратификации. Теперь же бывшая директриса зашла туда только с целью положить ключи от кабинета и тут же спустилась обратно «к черни».

– Итак, уважаемые коллеги, насколько мне помнится, я вам задавала пару задачек по термодинамике. Кто-нибудь решил? – все промолчали.

– Я пробовала решить, только у меня количество теплоты в минус ушло, – одна за всех взяла термодинамический крест Настасья Филипповна.

– Тогда иди к доске, будем разбираться, почему количество теплоты ушло в минус.

– Может быть, я лучше с места всё расскажу? – с деланным смущением произнесла Настасья.

– Иди, иди, не к стенке же я тебя зову, – с улыбкой ответила Татьяна Юрьевна. Её собеседница повиновалась и поплелась к доске, располагавшейся всё на том же возвышении.

– Семён, ты решал задачки? – обратилась Татьяна Юрьевна к Надеждинскому.

– Хотел вчера вечером засесть за задачки, да только денёк вчера выдался насыщенным. Даже перенасыщенным, как пар во второй задаче. Поэтому не решил, – отвечал тот, смотря прямиком в глаза учителю.

– А, ты про это. Я уже всё слышала, можешь не рассказывать. Знаешь, все на тебя жаловались, какой ты несносный подросток, что у тебя нет ни капли совести. За тебя вступились только Виктория Игоревна и я.

– Я ценю ваше участие во мне. Вы можете не верить, но это так, – серьёзно заговорил Семён.

– В том то и дело, что верю. От веры и страдаю, – с какой-то затаённой грустью сказала Татьяна Юрьевна. Надеждинский в задумчивости перевёл взгляд на доску (не на Настасью Филипповну, ибо с формами у неё всё было в полном порядке). Очнулся он в тот момент, когда приглашённая к доске писала ответ на первую задачу.

– Молодец, Настасья, всё правильно, можно ещё для красоты перевести джоули в килоджоули, но это уже дело вкуса. А количество теплоты получилось отрицательным, потому что у нас охлаждение, а не нагревание. Можешь присаживаться. Итак, братцы и сёстры кролики, дабы нам было интереснее, решать вторую задачу вы будете самостоятельно. Как решите, приступайте к задачам два и три на странице девяносто пять. На всё про всё у вас есть тридцать минут. За оставшееся время можно успеть добежать до канадской границы.

– Если мы не успеем всё сделать за полчаса? – вслух усомнился Чистоплюев.

– На даче шашлыки ты успеваешь уплетать, а три простых задачки не успеешь? Миша, не позорься, нам ещё с тобой космические корабли рассчитывать, – пристыдила Чистоплюева Татьяна Юрьевна, которая не упускала лишний раз напомнить всем об их дачном соседстве.

– Дабы вы решали правильнее, мы наши задачки как самостоятельную работу оформим. Правильно, Витя?

– Правильнее некуда, – уныло пробурчал Фалафель, – ты знаешь, как решать? – обратился он уже к Семёну.

– Я тебе кто, ТАСС или Информбюро? Будем импровизировать, как всегда, – Надеждинский вытянул затёкшие руки и взялся за ручку.

– Ладно, ты сам предложил. Импровизировать так импровизировать, – Витя вытянул руку и взялся за смартфон.

Через намеченные полчаса в кабинете воздух раскалился до предела от избыточной мозговой активности. Кто-то подзывал Татьяну Юрьевну и показывал свою полную несостоятельность в деле Фарадея и Беккереля, но она не обижалась и старалась объяснить, в чём суть, как могла. Кто-то суетился и пытался списать из всемирной сети, у кого-то не получалось даже списать. Прозвеневший звонок для многих стал неожиданностью, и они спрашивали: «как, уже?», будто бы в сорок пять внезапно осознали, что им уже далеко не восемнадцать. В итоге первыми сдали тетрадки Фалафель, Ковалевская и Надеждинский. Как только Витя и его сосед собрались покинуть помещение, их подозвал Рыбченко.

– Посоны (именно так его уста произносили слово «пацаны»), помогите гуманитарию и по совместительству киберспортсмену разобраться с задачками.

– Хорошо, только давай быстрее, ещё покурить надо успеть, – заявил Витя и сел на парту, прикрывая списывавшего с его телефона Игоря. У последнего, как ни странно, имелся и телефон, и доступ к сети, но с Рыбченко постоянно случались разнообразные курьёзы. То телефон разрядится, то забудется дома (телефон, хотя иногда и его хозяин), в общем, проще было сделать всё за Игоря, чем дожидаться от него какого-то результата.

Семён же не курил и ждать ему в рог не упёрлось, поэтому он первым покинул место интеллектуальной сечи и неспешно побрёл к кабинету информатики. В коридоре его нагнала Настасья Филипповна.

– Постой, паровоз. Эй, Надеждинский. Да стой же, – она перешла с шага на быстрый шаг. Семён остановился.

– О, Настасья Филипповна, вы настоящий спринтер. Чем обязан?

– Информатику делал, Артемончик мой?

– Послушайте, Настасья Филипповна, фамильярничать будете с Парфёном Рогожиным, или вокруг кого вы там крутитесь. Это раз. Два, из сказочных персонажей я больше похож на репку, которую все куда-то тянут, когда она с ужасом на это смотрит.

– Слышь, репка, если не дашь списать, то из репки ты превратишься в Мюнхгаузена и вместо семейства нищебродов будешь вытягивать себя из земли самостоятельно. Намёк понятен?

– С чего вы взяли, будто бы я сделал домашнее задание?

– По харе твоей довольной вижу! – уже чуть ли не взвизгивала Настасья Филипповна. Впрочем, лицо собеседника действительно было не к месту довольным. Ему нравилось доводить экспрессивную девушку до предменструального состояния своими остротами и наслаждаться словесной «текучкой».

– Спокойно, капитан, на сей раз ветер для вас попутный, если быть точнее, зюйд-зюйд-вест, десять узлов в секунду.

– Тогда уже все пятнадцать, – вдвоём они двинулись на второй этаж к кабинету информатики.

Во время перемены два смежных кабинета информатики обычно закрывались на ключ. Происходило сие деяние из-за самоуправства школьников в отсутствие учителей, которые могли установить на беззащитных в прямом смысле компьютерах в числе прочего порнографические картинки в качестве заставки на рабочем столе. Подобные надругательства не устраивали двух «информатичек» по причине того, что, во-первых, любое действие на древних артефактах цивилизации с гордым именем «Intel Pentium 4» занимало порядочное количество времени. Правда, данное обстоятельство не останавливало юных программистов. Во-вторых, происходили информационные теракты в прошлом довольно часто и порядком надоели. Поэтому учительский конвент постановил, что в столовой проводить время рациональнее и интереснее. К тому же учащиеся могут постоять в коридоре, ибо «молодые ещё, ну или пусть свои стулья носят».

В аппендиксе большого коридора, в коем проводили перемену представители младшего школьного возраста, стоял Семён и Настасья Филипповна. Первый наблюдал за бегавшими, словно броуновские частицы, детьми, покуда вторая списывала домашнее задание, вместо парты используя стену. Вскоре к ним приблизились Влад Никодимов и Чистоплюев.

– Настасья Филипповна, поздоровайтесь с господами офицерами. К тому же перемените позу, ибо ваша нынешняя годится только в камасутру в раздел «неудавшиеся дубли», – Настасья Филипповна не заставила себя ждать и локтем поразила льстеца в левый бок. Тот картинно скривился.

– Слушай, Семён, ты же делал дз? – протягивая руку в приветствии, спросил Никодимов.

– Сделал в лучшем виде, напильник фаску не подточит.

– Я тоже сделал, только у меня какая-то ошибка в конце алгоритма, видишь, результат не выводит, – Влад протянул свой телефон с записанной программой.

– Так вы вначале измените тип данных на «integer», да и в конце вы неправильно написали слово «writeln».

– Премного благодарен, извините за беспокойство, теперь изволю кланяться, – поблагодарил за консультацию Никодимов, удалившись в угол исправлять разума печальное творение.

– Я смотрю, ты тему сечёшь, – не преминул воспользоваться словесным вакуумом Михаил.

– Разве что совсем чуть-чуть, я ведь только учусь.

– Знаешь, Иванычу вчера после вашего разговора плохо стало, его Вадим домой на своей машине отвозил. Хотели скорую вызвать, но Иваныч отказался.

– Мне очень жаль. Мне очень жаль, что он не может себя сдерживать и ругается, как маленький ребёнок, в результате чего доводит себя чуть ли не до больничной койки. Точнее, до чужого пассажирского сидения.

– Это же ты его довёл, – удивился ответу несчастной пробой реваншировать Чистоплюев.

– Михаил, вам бы сценки для Сатирикона писать с вашим чувством юмора. Коль серьёзно, то Николай Иванович попытался повесить на вас всех собак, в том числе и собственную техническую близорукость. По моему скромному мнению, произошедший поступок не достоин педагога, о чём я посчитал долгом высказаться. В ответ он начал сыпать меня оскорблениями. И в чём же моя вина?

– Так-то оно так, но ведь так нельзя, Иваныч же тебя старше и имеет заслуги.

– В том то и дело, Михаил. Вы смотрите на возраст, на заслуги. Они, безусловно, важны, однако вы не обращаете внимание на поведение, на отношение. Если человек не признаёт свою ошибку и вымещает неудовольствие на человеке, который показывает ему на ошибку, то будь он хоть маршалом Жуковым, виноват будет он. Не так ли?

– Может быть ты и прав, но я считаю, иногда лучше промолчать.

– И что, так и будете всю жизнь молчать?

Последний вопрос оказался риторическим, и Чистоплюев смог лишь поникнуть головой в экран телефона. Тотчас молчание прервала Валерия Алексеевна Долгопрудная, семенившая навстречу собранию.

– Прячьте тетрадку, к нам едет ревизор, – Надеждинский легонько похлопал по плечу Настасью Филипповну, и переписчица небрежно спрятала тетрадь за спину.

Издалека Валерия Алексеевна Долгопрудная напоминала пятнадцатилетнюю девочку, без спроса взявшую у мамы косметику и использовавшую её сообразно врождённому чувству прекрасного. Чем-то она походила на Сикстинскую капеллу, а именно потрескавшейся штукатуркой под обильным слоем краски. Ростом Валерия Алексеевна действительно не вышла, над чем Семён всячески трунил, называя её то «Маленьким Муком», то «ресницей Гулливера», но больше всего ему импонировало прозвище «Малая». Характером «Малая» производила впечатление той же пятнадцатилетней девочки, желавшей максимально соответствовать поведению «взрослой». Из взрослого эксперты из девятого класса находили у неё только «ну жопа у неё ничё такая». Как педагог «Малая» проявляла себя средне – материал ею подавался доступно, и в то же время она не владела ни обаянием Татьяны Юрьевны, ни авторитетом Нинели Григорьевны. Но в то же время Валерия Алексеевна не владела такой феноменальной спесью, каковая наблюдалась за многоуважаемой Ириной Петровной. Пожалуй, за неимением других это было главным её достоинством.

– Здравствуйте, Валерия Алексеевна, мы очень рады вас видеть, – неловко натянула улыбку на лицо Настасья Филипповна, усыпляя внимание лестными конструкциями.

– Здрасьте, здрасьте, что вы там прячете? – склонилась набок Валерия Алексеевна дабы рассмотреть предмет испытываемого любопытства.

– Ничего не прячем, как вы вообще могли такое подумать? – театрально возмутилась Настасья Филипповна.

– Ковалевская, хватит со мной играть, я тебе не игрушка! А ну, показывай, что ты там прячешь! – почти потребовала «Малая». В тот момент многократно оправдалось данное ей прозвище, ибо ручки размахивались, и рот визжал совсем как у маленький девчушки, у которой отобрали куклу. Причина недовольства едва сдерживала смех, и всё же кривая ухмылка искривила её пухлые губки. Она достала из-за спины две тетради и повернула голову на девяносто градусов вправо.

– Это что? – задала банальный вопрос Долгопрудная, в голосе коей послышалась натуга, будто бы она отыгрывала роль на детском утреннике. Сложившийся диссонанс заставил Надеждинского усмехнуться прямиком в лицо учительнице.

– Это считавшийся доселе сожжённым второй том «Мёртвых душ». Зачем вы на меня так зловеще смотрите, я вам не фигура в музее мадам Тюссо, и не надо меня так бесцеремонно разглядывать.

– Ага, Надеждинский, я даже удивилась, что ты целых пять минут стоишь молча, теперь всё встало на свои места. Подожди пока, мы с тобой ещё поговорим.

– Вы кто, трамвай или может быть второе пришествие, иначе почему я вас должен дожидаться?

– Слушай сюда, парниша, ты забываешься. Лучше замолчи или будешь присутствовать на уроке в коридоре, ясно?

– Нет, пасмурно, – на лице Валерии Алексеевны от злобы дёрнулась жилка. Провокатор закрыл свой инструмент.

– Слушай сюда, Ковалевская, дай сюда тетрадки. Ага, списывала! – Долгопрудная буквально вырвала тетради и торжествующе вынесла вердикт.

– Я не списывала, я взяла исключительно для ознакомления, – взяла виноватый тон Настасья Филипповна, по-прежнему театрально принявшись ножкой описывать окружность.

– Почему тогда тетрадь прятала? – неистовствовала Валерия Алексеевна.

– У меня условный рефлекс – когда сзади кто-то подходит, я сразу прячу предмет, который держала в руках. У меня он с детства ещё выработался, когда я втайне от всех ела варенье, – ответ вроде бы устроил женскую версию Вышинского, но «пробник человека» всё равно недоверчиво глянул на ответчика, провозгласив:

– Ладно, в первый раз поверю. Ещё раз увижу, у меня тоже сработает условный рефлекс ставить двойки. Понятно? – она торжествующе бросила взгляд на Надеждинского.

– Всё равно пасмурно, – не менее торжествующе отбросил тот.

– Я кому-то приказала замолчать, иначе кто-то будет сидеть в коридоре.

– Кто бы это мог быть? Всё-всё, молчу, – Валерия Алексеевна снова неодобрительно вскинула мышиные глазки на Семёна и понесла своё тщедушное тельце на рабочее место.

– Забирай свою тетрадку, одни проблемы из-за тебя! – вспылила Настасья Филипповна и бросила тетрадь в её владельца. Владелец разлинованной бумаги растерянно оглянулся, ища вокруг поддержки, поднял тетрадь и посмотрел на созерцавших зрелище Никодимова с Чистоплюевым.

– Господа, вы видели произошедшее непотребство? Меня же ещё крайним выставили, как север на карте, – зрители смогли лишь сочувственно моргнуть и разминуться тут же в коридоре. Механический звон огласил скоропостижное окончание перемены.

Осталось позади ещё некоторое время, пока на шабаш подтянулись остальные. Единственно, отсутствовала гайдаевская троица, правда, Валерию Алексеевну данный факт волновал не сильно. Она вновь поздоровалась и не теряя времени решилась проверить домашнее задание. Дуэт списывавших сразу отпал, хотя Настасья Филипповна в насмешку подняла руку. Спустя минут пяти торгов на вопрос почти гамлетовского масштаба «идти к доске или не идти» Никодимов ответил утвердительно. Остальная часть несчастных кроме скандального дуо выдохнула с облегчением. Когда Влад вышел к доске и взял мел в руку, в дверь отрывисто и вместе с тем сильно забарабанили. Через мгновение без одного квартет озарил собою помещение.